Значение слова СОФИЯ в Новейшем философском словаре

СОФИЯ

(греч. sophia - мастерство, знание, мудрость) - смыслообраз античной, а позднее христианской и в целом европейской культуры, фиксирующей в своем содержании представление о смысловой наполненности мира, полагание которой фундирует саму возможность философии как постижения преисполненного смысла мироздания (греч. philisophia как любовь, влечение к мудрости, генетически восходящее к philia - филия, любовь и sophia). Исходно в древнегреческой культуре термин "С." был соотносим с творчеством ремесленника - демиургоса, созидающего вещи, исполненные смысла, т.е. устроенные в соответствии с принципом, разумности и целями прикладной операциональности, что и обеспечивало возможность их продажи (см. у Гомера о С. обученного Афиной плотника в "Илиаде", XY). Античная философия фокусирует внимание на смыслообразующем аспекте С, которая определяется как "знание о сущности" (Аристотель) или "знание о первопричинах и умопостигаемой сущности" (Ксеио-крат), по-прежнему соотносясь с субъектом, но - в отличие от дофилософской традиции - не с субъектом деятельности, но с познающим субъектом. Однако древнегреческой философией (в лице Платона) осуществляется своего рода онтологический поворот в интерпретации С: последняя семантически связывается с трансцендентным субъектом космосозидания (Демиургом в отличие от ремесленника-демиургоса), выступая в человеческой системе отсчета в качестве интеллегибельной сущности. По формулировке Платона, С. есть "нечто великое и приличествующее лишь божеству" (Федр, 278 D), и Демиург творит мир в соответствии с извечным софийным эйдотиче-ским образом (Тимей, 29 а). Неоплатонизм обозначает термином "С." архитектонику эйдосов, которая "есть знание самой себя и С. самой себя, на самое себя направленная и самой себе сообщающая свойства" (Прокл). Исходный эйдо-тический образец С, однако, прозревается человеком в феноменологии вещей, открытой для постижения (платоновское "припоминание", например), позволяя говорить о мудреце именно как о любителе мудрости, т.е. о стремящемся к ней: восхождение к истине по лестнице любви и красоты (см. Платон), гносеологическая интерпретация Эроса у неоплатоников (см. Любовь) и т.п. Онтологический аспект С. выдвигается на передний план в религиозно-философских системах монотеизма. Так, в рамках иудаизма может быть зафиксирована идея софийного (эйдотического) образца (закона) как лежащего в основе творения как фундаментального творческого акта: "Бог воззрил на закон и сотворил мир" (Талмуд, Рабба Бер. 1. 1). Используя античную терминологию, можно сказать, что в рамках монотеистической традиции абсолютный образец, мудрость Божья в исходном своем бытии может быть обозначена как Логос; будучи же воплощена в Творении, Божественная мудрость выступает как С, плоть которой (материя, семантически сопряженная - от античности - с материнским началом) придает ее семантике женскую окрашенность: шехина в иудаизме как женская ипостась Бога и христианская С. В сочетании с характерной для теизма установкой на глубоко интимное, личностное восприятие Абсолюта, это задает персонификацию С, как женского божества, характеристики и проявления которого изначально амбивалентны: С. может быть рассмотрена в ее отношении к Богу и в ее отношении к человечеству, являя в каждой системе отсчета специфические свои черты. По отношению к Богу С. выступает как пассивная сущность, воспринимающая и воплощающая его творческий импульс (ср. с древнеиндийской Шакти - женским космическим началом, соединение с которым является необходимым условием реализации космотворческой потенции Шивы, - см. Тантризм). Однако, если восточная версия космогенеза предполагает в качестве исходной своей модели фигуру сакрального космического брака, сообщающего Шиве творческую энергию Шакти, то христианская С, сохраняя женский атрибут "многоплодной" креативности, практически лишается - в соответствии с ситемой ценностей аскезы - какой бы то ни было эротической семантики, которая редуцируется к таким характеристикам С, как "веселие" и свободная игра творчества (Библия, Прем., VIII, 30-37). Семантические акценты женственности, с одной стороны, и внесексуально-сти - с другой, задают вектор интерпретации С. как девственницы (ср. мотив соблюдения целомудрия как залога сохранения мудрости и колдовских сил в традиционной мифологии, деву Афину в классической и др.). С. рождается в мир, исходя "из уст Всевышнего" (Библия, Сир., 24, 3), будучи прямым и непосредственным порождением Абсолюта: С. выступает как "дыхание силы Божией и чистое излияние славы Вседержителя" (Прем. Сол., 7, 25 сл.), фактически тождественное ему в мудрости и славе (ср. с рождением Афины из головы Зевса). Трактовка девственной С. как зачинающего лона по отношению в Богу приводит к последующему семантическому слиянию ее образа с образом девы Марии, непорочность и просветленность которой привносит в тварный мир смысл (эквивалентный приходу Мессии), придавая ему, таким образом, софийность (например, у немецкого мистика Г. Сузо (ок. 1295-1366), ученика Мейстера Экхарта). В обратной ситуации полного растворения Божественной сущности С. в тварном бытии, семантически изоморфного утрате девственности, возникает образ падшей С, как, например, в гностицизме, где С.-Ахамот, пребывая во мраке, несет в себе лишь отблеск гнозиса (знания, мудрости), и ее стремление к воссоединению с Богом выступает залогом тотальной гармонии Плеромы, семантически эквивалентной креационному мироустроению. Что же касается другой стороны С, то в отношении к человечеству она выступает как персонифицированное Божественное творчество: ветхозаветная С.-художница (Притч., 8, 27-31), смысловая наполненность творения. В контексте западного христианства культурная доминанта рациональности задает интерпретационный вектор, в рамках которого образ С. сближается с понятием логоса, во многом утрачивая свои внелогосные характеристики: например, С. как "бестелесное бытие многообразных мыслей, объемлющее логосы мирового целого, но при том одушевленное и как бы живое" (Ориген). В этой связи С. фактически лишается женской персонифицирован-ности, семантически отождествляясь в западном христианстве с Христом как Логосом - Иисус как "Божия слава и Божия премудрость" (1 Кор., 1, 24) - или даже с Духом Святым (монтанизм). Вместе с тем, в мистической традиции католицизма продолжают артикулироваться персонифицированно женские, внелогостные черты С, восходящие к ранней патристике. Так, у Беме термин С. выступает единственным залогом просветвления "темного" тварного мира: если земной, т.е. "плотский" мир мыслится Беме как "поврежденный" (порча духа при воплощении: запретный "плод был поврежден и осязаем...; таковое же плотское и осязаемое тело получили... Адам и Ева"), то единственным пронизывающим тварный мир светом выступает С. как "блаженная любовь", "мать души", "благодатная невеста, радующаяся о женихе своем". "Просветвленный человеческий дух" способен постичь и возлюбить ее (фило-София как служение Господу), ибо, постигая бытие, "он восходит к тому же точно образу и тем же рождением, как и свет в Божественной силе, и в тех же самых качествах, какие в Боге". Аналогично - у Г. Арнольда в протестантском (пиетизм) мистицизме. В философии романтизма образ С. приобретает новую - лирическую - аранжировку, сохраняя однако ключевые узлы своей семантики. Так, например, у Новалиса С. артикулируется в контексте аллегорического сюжета, практически изоморфно воспроизводящего базовые гештальты Писания: в царстве Арктура, олицетворяющего собою дух жизни, С. одновременно и "высшая мудрость", и "любящее сердце"; являясь супругой Арктура, она покидает его, дабы стать жрицей у алтаря истины в "своей стране" ("природе, какой она могла бы быть") с целью пробудить, дав ей сакральное знание, свою дочь Фрею, жаждущую духовного просветвления и подъема (наложение христианской семантики на фольклорную основу сюжета спящей девушки - см. Ананка). Это знание дает Фрее возмужавший Эрос, и С. воссоединяется с Арктуром, что символизирует собою всеобщее единство и гармонию ожившего царства: венок Арктура из ледяных листьев сменяется живым венком, лилия - символ невинности - отдана Эросу, "небо и земля слились в сладчайшую музыку" (семантика сакрального брака, имеющая креационный смысл). В аксиологической системе галантно-романтического посткуртуазного аллегоризма Новалиса С. фактически отождествляется с любовью ("- Что составляет вечную тайну? - Любовь. - У кого покоится эта тайна? - У Софии."), Абсолютной Женственностью (именно С. наделяет Эроса чашей с напитком, открывающим всем эту тайну) и Девой Марией (постижение тайны приобщает к лицезрению Великой Матери - Приснодевы). Синтетизм христианской аксиологии (акцент Марии), сюжетов языческой мифологии (засыпающая и воскресающая Фрея, мифологема Великой матери), сказочно-фольклорных мотивов (спящая красавица, тема любовного напитка), куртуазного символизма (голубой цветок, лилия, роза) и реминисценций классического рыцарского романа (изоморфизм образа С. образу королевы Гиньевры из романов Артуровского цикла) - делает семантику С. у Новалиса предельно поливалентной. Архаические языческие смыслы детерминируют и тот семантический пласт "Фауста" Гете, где в эксплицитной форме поставлен вопрос о С. как "вечной женственности", гармонии телесного и духовного начал, необходимой человечеству в качестве альтернативы, культурного противовеса тотальному интеллектуализму. Таким образом, в своем отношении к человечеству С. оказывается столь же фундаментально значимой, сколь и в своем отношении к Богу. Важнейшим аспектом С. в этом контексте является то, что будучи феноменом, онтологически относящимся к Космосу как целому, С. и с человечеством соотносится лишь как с целым, конституированным в качестве общности (общины). В западной культуре с ее доминантой логоса как воплощения рациональности это приводит к постепенной (начиная с Августина) идентификации С. с церковью, истолкованной в мистическом духе в качестве "невесты Христовой" (см., например, "Надпись на книге "Песнь песней" Алкуина: "В книгу сию Соломон вложил несказанную сладость: // Все в ней полно Жениха и Невесты возвышенных песен, // Сиречь же Церкви с Христом..."). В противоположность этому, в восточной версии христианства оказывается доминирующей именно парадигма внелогостной С, задавая аксиологически акцентированную ее артикуляцию: сам факт крещения Руси был оценен митрополитом Илларионом как "воцарение Премудрости Божьей". В православной культуре складывается богатая традиция иконографии С, в агиографической традиции христианства имя "С." относится также к мученице, казненной императором Адрианом (2 в.) вместе с тремя ее дочерями - Верой, Надеждой и Любовью, - что в аллегорическом переосмыслении делает С. матерью основных христианских добродетелей. Проблема теодицеи в контексте восточнохристианской культуры формулируется как проблема этнодицеи, и идея народа-богоносца тесно связывается с идеей софийности, задавая в русской культуре идеал соборности, в русской философии - традицию софиологии, а в русской поэзии - идеал Абсолютной Женственности, стоящий за конкретными воплощениями его в отдельных женских ликах (B.C. Соловьев, Я.П. Полонский, М.А. Волошин, Вяч. Иванов, А.К. Толстой, А. Белый, А. Блок и др.) В этом контексте реальная возлюбленная выступает как "живое воплощение совершенства" (А. Блок), - само же совершенство есть С, для которой всегда и изначально характерна божественная сопричастность ("Бог сиял в ее красе" у Я.П. Полонского). В силу этого, устремляясь к совершенству женщины, мужчина неизменно устремляется к С. как олицетворенному совершенству (в терминологии аллегоризма B.C. Соловьева - к "солнцу", "лучами" которого выступают живые женские лица): "Порой в чертах случайных лиц // Ее улыбки пламя тлело... // Но, неизменна и не та, // Она сквозит за тканью зыбкой" (М.А. Волошин). Именно С. ("Дева Радужных ворот" у B.C. Соловьева) может на путях любви (всеобщей сизигии) даровать душе воскресенье и благодать Божию. Но дьявольским наваждением выступает олицетворенный в Доне Жуане искус узреть самую С, а не тени ее ("Небесного Жуан пусть ищет на земле // И в каждом торжестве себе готовит горе" у А.К. Толстого). Между тем, для B.C. Соловьева метафорические окликания С. служат вехами на пути духовного совершенствования (символическая система поэмы "Три свидания", фактически конгруэнтная аналогической системе "Новой жизни" Данте), а "софийный цикл" стихотворений задает аксиологическое пространство, в рамках которого причастность С. выступает максимальной ценностью. Вынашиваемая B.C. Соловьевым мечта о единстве христианства была органично сопряжена в его воззрениях с мистической идеей непосредственной причастности Первосвященника, которого он мыслил как объединителя христианской церкви (а себя - как исполнителя этой миссии) к женской сущности С. М.А. Можейко

Новейший философский словарь. 2012

Смотрите еще толкования, синонимы, значения слова и что такое СОФИЯ в русском языке в словарях, энциклопедиях и справочниках:

• СОФИЯ в Словаре-указателе имен и понятий по древнерусскому искусству:
  (греч. премудрость), Премудрость Божия в ветхозаветных книгах Притчей Соломоновых, Премудрости Соломона и Премудрости Иисуса, сына Сирахова, олицетворение высшей мудрости и …
• СОФИЯ в Справочнике Городов и столиц мира:
  БОЛГАРИЯ София - столица и крупнейший город Болгарии - расположена на южной окраине Софийской котловины у подножия живописного горного массива …
• СОФИЯ в Словаре значений Цыганских имен:
  (заимств., жен.) , в быту сокращ. до «Соня», ассоциируется с «Сонакай» - …
• СОФИЯ в Словаре указателе теософских понятий к Тайной доктрине, теософском словаре:
  (Греч.) Мудрость. Женский Логос гностиков; Вселенский Разум; и женский Святой Дух у …
• СОФИЯ в Православной энциклопедии Древо:
  Открытая православная энциклопедия "ДРЕВО". София (от греч., лат Sophia - мудрость) Столица Болгарии. См. София, город Женское имя. Предмет …
• СОФИЯ в Большом энциклопедическом словаре:
  столица Болгарии. Расположена на южной окраине Софийской котловины. Административный центр Софийской обл., самостоятельная административная единица 1,1 млн. жителей (1991). Транспортный …
• СОФИЯ в Большой советской энциклопедии, БСЭ:
  столица, крупнейший город, главный экономический и культурный центр Народной Республики Болгария. Занимает удобное географическое положение на путях, исстари проходящих по …
• СОФИЯ СВЯТЫЕ
  1) св. мученица, мать трех дочерей Веры, Надежды и Любви, после разных мучений усеченных мечом около 137 г., в Риме, …
• СОФИЯ Г. в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Евфрона:
  (болгарск. Средец, турецк. София) — столица Болгарского княжества, занимает весьма выгодное положение вблизи центра Балканского полуострова, посреди целой сети проезжих …
• СОФИЯ СПБ. ГУБ. в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Евфрона:
  часть г. Царского Села, С.-Петербургской губ. С., как самостоятельный город, основан имп. Екатериной II в 1780 г. Название свое получил …
• СОФИЯ в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Евфрона:
  (Sophie, 1630—1714) — жена курфюрста ганноверского, дочь "зимнего короля" Фридриха V Пфальцского и Елизаветы Стюарт. Из дома своей жестокой матери …

Комментируя одно из писем Ф. Самарина, о. Павел Флоренский замечает, что идея Премудрости Божией коренится в самих истоках русского религиозного сознания, ибо она связана с глубинными основами его своеобразной природы; сказать «Россия» и «русская мысль», забывая при этом о Софии, было бы несовместимо с этими понятиями .

В Истории русской философии о. Василия Зеньковского сказано, что русская софиология является «органическим синтезом космологии, антопологии и богословия» . Такая концепция нашла свое выражение, прежде всего, у Владимира Соловьева. Затем она развивалась и разрабатывалась отцом Павлом Флоренским, отцом Сергием Булгаковым, отцом Василием Зеньковским, Владимиром Эрном . Большие поэты, Блок и Вяч. Иванов, среди прочих, обрели основу своего символизма на путях софиологии . Но, с другой стороны, не следует забывать, что софиологическое направление русской мысли сталкивалось с сильным противодействием Московского Синода. Софиология подвергалась резкой критике отцом Георгием Флоровским, Вл. Лосским и другими. «Тем не менее, в видоизмененной форме, не противоречащей догматам Православной Церкви, она, несомненно, сыграет значительную роль в дальнейшем развитии религиозной философии» .

Значительная часть трудностей, возникавших перед некоторыми русскими мыслителями в отношении софиологии, часто была связана с нечетко формулируемой проблемой ее понимания: софиология предполагает определенное духовное видение, которое плохо согласуется с рациональными концепциями, с помощью которых ее хотят рассматривать. Следует вспомнить, что о. П. Флоренский обратился к софиологическим размышлениям после ознакомления с опубликованной Службой Софии Премудрости Божией . Он попытался сохранить единство между культом и религиозным опытом. А в таком случае понять софиологию означает, что мыслить о ней следует, опираясь одинаковым образом как на культ, так и на религиозный опыт.

Русская софиология была объектом многочисленных исследований, ставивших своей целью ее систематическое изложение с использованием логики мысли и понятий, на которых она основана . Весьма часто результаты такого подхода выглядели довольно плачевными. Но иначе и быть не могло, когда пытались ввести в рамки рациональных понятий грандиозные усилия авторов-софиологов достичь видения реальности за пределами этих самых понятий, когда стремились «объективировать» познание, которое может быть только личностным, и прибегали к анализу, разделяющему именно то, что эти авторы стараются рассматривать в нераздельном единстве.

Мы же выберем другую точку отсчета. Ведь понятия, используемые этими авторами, являются не словами, с помощью которых можно точно постичь ту реальность, которую они обрисовывают, но скорее символами, вводящими в тайну, которая их превосходит. И потому не следует рассуждать о том, что может означать то или иное понятие само по себе. Нет, нужно постараться уловить его иконический аспект, его прозрачность.

Исторический контекст

Полемическая работа архиепископа Серафима (Соболева) говорит о «новом учении о Софии Премудрости Божией» . Однако софиологи утверждают, что это неверно, что они просто обращаются к Писанию и к святоотеческому преданию. И действительно, различные истоки их учения – это тексты Писания и Отцов, иконографическая традиция, паламитское учение, определенные философские влияния и личный мистический опыт.

Флоренский отмечает, что в учении о Софии можно выделить «три главных аспекта и три типа понимания ее в разные времена», в каждом из которых он выявляет дополняющее друг друга содержание. 1) У греческих Отцов оно имеет богословский характер, для них София отождествляется со Христом. 2) Древние славяне выделяли в Софии прежде всего нравственный аспект, и она обретала для них живой лик в Матери Божией. 3) Авторы, более близкие к нам по времени, особенно подчеркивали космологический и экклезиологический аспект, и София воспринималась ими в этом поиске единства всей твари .

Основные источники Писания, которые следует отметить – это Книга Притчей Соломоновых (8 : 22–31), Книга Премудрости Соломона (7 : 25–28) и Псалтирь (103 : 23). Что же касается патристических текстов, то число их велико; но любопытно, что софиологи редко цитируют Отцов, чаще они обращаются к иконографии. В России, напоминает о. С. Булгаков, в церквах культ Софии выделяется очень рано, и иконы Софии тесно связаны с культом Богородицы . Он выявляет софиологический смысл во многих иконах: Пресвятой Троицы, Христа Распятого, Богородицы, Огненного Ангела, Предтечи, Апостолов. Обычно на этих иконах можно найти надписи, содержащее несколько строк из книг Премудрости Соломона или Притчей Соломоновых.

Георгий Федотов приводит свидетельства софийного милосердия в Духовных стихах, особенно проявлявшегося в культе матери-земли . В духовных стихах расстояние между Творцом и тварным миром настолько сокращено, что даже когда говорится о естественных космических явлениях, то используются понятия творения, деяний Божиих, Логоса, Духа . В них можно встретить такое исповедание веры:

А я верую «Сымому Христу, Царю Небесному, Ищо Матери Быгородицы, Святой Софеи Премудрыя, Ищо Троицы Нераздельный» .

Согласно Булгакову, софиология вырастает непосредственно из паламитского учения, из различения, проводимого им между Божественной сущностью и energeia. Два этих понятия, божественной энергии и Божественной Софии, выражают одно и то же . А Павел Евдокимов еще более категоричен: от св. Василия Великого и до святителя Григория Паламы традиция единодушна и тверда: она проводит различение между безусловной трансцендентностью Бога в Его сущности и имманентностью Его проявлений в мире. Бог сообщает Себя «вовне» в Своих энергиях, полностью при этом присутствуя. «Энергия» не является «частью» Бога, она есть Бог, сообщающий Себя в Своей благодати, ничего не теряя из безусловной «сокрытости» Своей сущности. Сущность и энергия – это два различных модуса бытия Божия – в Своей природе и вне Своей природы . И Восточная , добавляет он, разделяет именно это учение. «Западные богословы не признают значение и вклад паламизма, что создает глубокое догматическое различие между Западом и Востоком. Такую же трагическую неприязнь проявляли богословы Карла Великого по отношению к определениям Седьмого Вселенского собора. Паламитское учение не представляет из себя никакого новшества, оно не вводит ничего нового, а синтезирует и завершает святоотеческое Предание. С этой точки зрения Запад, для восточных христиан, не останавливается должным образом перед тайной божественной невыразимости и, не обладая учением о теосисе, не в состоянии обосновать природу причастия. Причастие не является ни сущностным, ни ипостасным, ни осуществляемым через тварную благодать (три невозможных случая). Оно возможно и действенно только в том случае, если оно – энергийно (паламизм). Бог общается с миром и совершает обожение с помощью энергий, а человек «причащается божественной природе», не смешиваясь с божественной сущностью. В этом заключается все восточное учение о человеческой природе и о благодати, которая пронизывает ее» .

В теоретическом генезисе этого учения можно обнаружить следы философии стоиков, Каббалы, Якоба Беме, Шеллинга .

Но при этом не меньшее значение имел и собственный мистический опыт. Первым важным свидетельством такого рода была Константина-Кирилла (La vie de Constantin-Cyrille), апостола славян . «“Сияние Софии озаряло всю жизнь этого святого, который не искал спасения в пустыне и не был похож на изможденных святых Египта и Палестины. Он обладал несметными богатствами и вел королевский образ жизни, благославляя не отчуждение от жизни, а преображение полноты бытия”. Вся жизнь св. Кирилла, в которой не было крутого поворота от греховности к праведности, свидетельствует о постепенном достижении святости» .

Именно в понятии Софии соединились мистические прозрения Вл. Соловьева, особенно ярко выраженные в его поэзии. Откликаясь на ее сокровенный призыв, он совершает таинственное путешествие в Египет, где София является ему. Свой опыт, свои встречи с ней он описал затем в поэме Три свидания и в других стихах . Менее известен поразительный опыт о. Сергия Булгакова, который он описывает в автобиографическом отрывке в своей книге Свет невечерний .

Ви́дение всеединства

«Все видел я, и все одно лишь было, – Один лишь образ женской красоты... Безмерное в его размер входило, – Передо мной, во мне – одна лишь ты» .

Это юношеское видение стало решающим для Соловьева. Оно оказало на него столь большое влияние, что всю систему философии, которую он развивал на протяжении жизни, можно вывести из него. Во всяком случае, так утверждает Д. Стремоухов: «Система Соловьева представляется нам прежде всего синтезом христианской догматики и интуиции блистающей сущности красоты, воплощающейся в мире для того, чтобы преобразовать его. Интуиция этой сущности, которая получает имя Hagia Sophia, есть жизненный источник философии Соловьева» . Здесь мы находим подтверждение тому, о чем говорили выше: истина постигается интуицией в конкретной форме, она выражает себя в символах. Соловьеву она предстала в виде Прекрасной Дамы. Как откровение, она выходит за рамки рациональных понятий. Освещенный ею на протяжении всей своей жизни, Соловьев ощущает ее как нечто вечное (reschit по-древнееврейски), соединяющее начало (be-reschit) с концом (malkouth) . По замечанию Б. Вышеславцева, София на протяжении многовековой традиции – это «философский камень», который каждый ученый пытается найти в своей собственной отрасли знания. «Но это никогда невозможно, ибо мудрость, София, в своем всеобъемлющем единстве... выходит за пределы каждой частной науки» и обрести эту ценность можно лишь в единении со всем и со всеми . Уже Ориген описывал, как он чувствовал себя заблудившимся в лесу символов Писания, пока однажды не понял, что духовный смысл всего написанного – «един» . И такой же опыт имел Соловьев и другие софиологи в отношении единства всей реальности и частичности всего того знания, которым мы обладаем. С. Булгаков говорит о «всеорганизме идей» . Всякая сущность имеет свою идею, которая является в то же время ее основанием, нормой, энтелехией. София как целое – это энтелехия мира, душа мира .

Булгаков ищет объяснения вселенского аспекта Софии в единстве всего видимого. Но это вовсе не влечет за собой исключения невидимого, божественного. Мир без Бога немыслим, признает Карсавин : «Истинное мое тело – телесность всего мира, «мать-земля», всеединая наша материальность, сама наша тварность, сущая лишь в причастии нашем Богу» . В рамках этой традиции о. П. Флоренский мог утверждать: «Чем же теперь является София? Это Великое, царственное и женственное существо, которое, не будучи ни Богом, ни вечным Сыном Божиим, ни ангелом, ни святым человеком, принимает почитание и от завершителя Ветхого Завета и от родоначальницы Нового. “Кто же оно, – говорил в своем выступлении о Конте в 1898 году Вл. Соловьев , – кто же оно, как не самое истинное, чистое и полное человечество, высшая и всеобъемлющая форма и живая душа природы и вселенной, вечно соединенная и во временном процессе соединяющаяся с Божеством и соединяющая с Ним все, что есть. Несомненно, что в этом полный смысл Великого существа, наполовину прочувствованный и сознанный Контом, в целости прочувствованный, но вовсе не сознанный нашими предками, благочестивыми строителями Софийских храмов”. Короче, София – это Память Божия, в священных недрах которой есть все, что есть, и вне которой – Смерть и Безумие» . Как понять это выражение применительно к Софии? Флоренский использует понятие «монады» для обозначения «некоторой реальной единицы» . Однако очевидно, что такая терминология неприемлема для тех, кто привык понимать под монадой реальность, замкнутую в себе самой, без контакта с другими. Ведь Флоренский имеет в виду прямо противоположное; говоря о «монаде», он хочет выразить наличие таких тесных связей, которые превращают ее в «многоединое существо»: единосущие разно-ипостасной реальности . Выражением «память Божия» Флоренский обозначает универсальное памятование всей реальности как théognosia; таков же и смысл вечной памяти .

Конкретная идея

Греческая философия стремилась рассматривать реальность в единстве, в том единстве, которое выражено в классическом определении философии как познания вещей человеческих и божественных . Однако чтобы охватить все реальности вместе, необходимо суметь увидеть их ex rationibus altioribus, то есть постичь их «идею».

Христиане-созерцатели также хотели познать logos alethinos, истинный смысл вещей, их истинную «идею» . Св. Василий Великий (и многие другие) говорил о «мудрости мира», Sophia toû kosmou , и о. П. Флоренский в том же ключе говорит о «разуме твари», об «идеальной субстанции» .

Но вместе с тем, здесь, по-видимому, таится опасность абстрагирования, опасность, которой так настойчиво стремились избежать русские мыслители, ибо истина конкретна . Говоря об идеях, о. С. Булгаков, подобно о. П. Флоренскому, проводит различие между «понятиями» и «идеями». Понятие есть плод спекулятивного и абстрактного разума, соединяющего общие части, присутствующие в сходных вещах. А «в идее и общее, и индивидуальное существует как единое; [...] причем это единство существует не только in abstracto, но in concreto. И сказанное больше всего применимо к тому, что составляет полноту и венец бытия, именно к человеку. [...] Человечество есть поистине единый Адам, и ветхий, и новый, и первозданный, и возрожденный во Христе, и слова Господа Иисуса о том, что Он Сам присутствует и в алчущих, и в жаждущих, и в заключенных, и во всем страждущем человечестве, надо принимать в их полном значении» . «Идея» вовсе не обозначает лишь общие черты, не то, что является «похожим» в разновидностях реальности, но то, что объединяет их онтологически.

Платон прекрасно понимал, что идеи должны быть реальными (даже когда он говорит только об идеях трансцендентных, небесных). Народная религиозная традиция доносит до нас убеждение в том, что «небесное бытие определяет земное», придает ему смысл и единство. Чем же это утверждение отличается от того, что нам говорит Библия ? «Небесное бытие» нашего откровения не есть ни мысль, ни идея как таковая, но личностный Бог, Который «мыслит», и то, что Он мыслит, существует: «существовать – это и значит быть мыслимым, быть памятуемым или, наконец, быть познаваемым Богом. Кого “знает” Бог, те обладают реальностью, кого же Он “не знает”, те и не существуют в духовном мире, в мире истинной реальности» . Предвидя возражения, о. Василий Зеньковский добавляет небольшое терминологическое уточнение. Ведь при умозрительном подходе трудно отделить Бога от Его мысли. И значит, когда Он «мыслит о вещах», эти вещи суть Бог? Так рассуждая, можно оправдать и пантеизм. Вот почему о. В. Зеньковский относит понятие «идеи» только к первообразу, kosmos noetos (умопостижимому космосу), божественной концепции мира. Тварная София, образы идей, лежащих в основе космических процессов, именуются в терминах стоиков – logoi (логосами). Их единство обеспечивается мировым Духом, соединенным с Богом, но не тождественным Ему .

Ви́дение красоты

Проведение различия между «идеей» и logos (логосом), переводимым как «понятие», поможет нам преодолеть еще одно затруднение. Цель софиологии – интуиция всеединства. Оперируя понятиями, мы никогда ее не достигнем, поскольку одно отлично от другого и потому одно располагается рядом с другим, одно следует за другим. То же самое Декарт говорит и об идеях, idea clara et distincta a quavis alia (идеях ясных и отличных одна от другой – лат.) . А в софиологическом учении, наоборот, «идея» означает «красоту», возможность видеть одно в другом, прозрачность логоса (разума) твари, становящейся «относительной» и дающей возможность ви́дения идеи Абсолюта . Таким образом соединяются два аспекта красоты, выделяемых в античные времена, которые могут показаться противоречащими друг другу. Для платоников красиво то, что представляется взгляду простым, радостным и приятным. Таков свет, золото и т. п. А для стоиков красота «приводит к симметрии частей, связывающих одно с другим» . София упрощает множественность, соединяя ее в одном интуитивном взгляде как сокровище, и в то же время это сокровище есть видение связей, множественных и гармонических.

Духовное ви́дение

Такой интуитивный взгляд может быть только духовным. Реальность антиномична и безмерна. И потому она остается непостижимой для человеческого духа. Софийное видение, которое соединяет бесконечные горизонты, есть «та красота мира, которую человек будет узнавать в меру своего причастия Святому Духу», – пишет П. Евдокимов . «Святой человек непосредственно и интуитивно ощущает эту красоту и воспринимает мир, даже и в настоящем его состоянии, как духоносный: “небо и земля полны славы” (ср.: Ис. 6 : 3)".

Церковь Святой Софии в Константинополе является символом вселенной, наполненной Богом. Софиология пытается каждодневно жить этим символом и «воспринимает космос с литургической точки зрения» . Утеря этого сакрального ви́дения есть начало греха . София скрывается за стенами эгоизма . В духовном смысле для софийного видения нужны те же условия, какие Отцы считали необходимыми для созерцания – божественное озарение и чистота сердца . «Чистота сердца, девственность и целомудренная непорочность есть необходимое условие, чтобы узреть Софию-Премудрость. [...] Чтобы быть девственным, необходимо “различать свою природу в Иерусалиме Вышнем” надо видеть себя сыном Общей Матери, которая есть предсуществующее Девство» .

Небо на земле

Главная задача всех религий – соединение мира с Богом. Не является ли софийное Всеединство неким перегибом, иллюзией? На этом основании о. Г. Флоровский полностью отвергает софиологию о. С. Булгакова и о. П. Флоренского, считая, что литургические тексты и иконография Православной Церкви не содержат никакого подтверждения их теорий.

Флоренский же, напротив, защищает свое убеждение, выбрав правильный путь в отношении главной проблемы каждой религии. Античным системам были свойственны две крайние тенденции: 1) помещать трансцендентного Бога полностью за пределами мира, не имеющего с Ним никакой связи, или 2) представлять Бога настолько имманентным миру, что весь космос проникнут Им. Но в этом случае речь идет об исповедании пантеизма .

Библия преодолевает эту трудность в своем учении о творении . Но христианские богословы недостаточно впитали в себя это откровение и потому не смогли преодолеть пропасть между Богом и миром, остающимся «вне» Творца. Нужно было решиться принять «нераздельное дву-единство трансцендентного и имманентного». Именно это «дву-единство» делает возможным ви́дение Бога в мире, «естественное созерцание», какое раскрывается в знаменитой поэме Вл. Соловьева Три свидания .

Как же достичь такого единства божественного и тварного? Смешение этих двух реальностей искажает их истину. Софиологи полагали, что они могут разъяснить эту тайну, прибегнув к теории двух Софий – Софии тварной и Софии нетварной. сходит в мир посредством Божественной Премудрости , а мир восходит к Богу посредством Премудрости сотворенной, которой обладает каждое существо в меру своей «софийности» .

София нетварная, энергия, божественная любовь

Бог входит в мир посредством Софии нетварной, божественной. Не есть ли эта Премудрость Сам Христос? И нужно ли прибегать к каким-то другим искусственным теориям? Несомненно, что Христа следует рассматривать как полноту софийного совершенства. Однако, если мы сравниваем Иисуса Христа, божественный воплощенный Логос, историческую Личность, с тем, что хотят выразить, говоря о Софии, следует указать на то, что это последнее понятие одновременно является более узким и более широким. Более узким в следующем смысле: во Христе Иисусе «обитает вся полнота Божества телесно» (Кол. 2 :9), тогда как Божественная София являет Бога лишь в той степени, в какой Он раскрывает Себя вовне; и потому она не есть полнота Божества. Более того, Откровение универсально, оно тождественно экклезиологическому, космическому Христу, но вместе с тем и Отец, и Дух Святой участвуют в этом, поскольку освящение мира есть общее дело Пресвятой Троицы. Но во вселенной, какова она есть, Бог не может явить Себя во всей Своей сущности, ибо тогда мир стал бы Богом, как Богом является . Как же тогда назвать дело творения и спасения? С. Булгаков напоминает, что исихасты называли способ сообщения с Богом «божественной энергией». Она есть для нас проявление Бога . открывается, чтобы явить Себя нам. И здесь выступает различие между Богом и Его энергиями, различие, которому посвящена основная часть работы Вл. Лосского Богови́дение . Понимаемое таким образом различие между Богом и Его энергиями «не разделяет Бога», утверждает Вл. Лосский, но посредством антиномии очерчивает тайну приобщения, которая в процессе раскрытия и движения к Тринитарной полноте есть единство в различии .

Но все эти понятия представляются слишком сложными. Следует обратиться к рассуждениям преп. Максима Исповедника о единстве божественного и человеческого в личности Иисуса Христа. Разрыв между ними настолько велик, что никакая другая сила кроме любви не способна преодолеть его: любви Бога к человеку и любви человека к Богу. Эти две любви есть не что иное, как одна и та же любовь – Христос, Который имеет, так сказать, два «лика» любви, ибо Он есть Богочеловек . Может быть, в этом контексте можно говорить и о двух Софиях, Софии тварной и Софии нетварной? Через них Бог открывается и познается как откровение. Григорий Палама справедливо полагает, что божественные энергии суть откровения божественной сущности. Также и о. С. Булгаков понимает под Софией божественную Сущность в ее откровении, сначала в Самом Боге, а затем в творении. Она не есть Бог, но «организм» божественных идей, Слова Божия, и жизни Святого Духа.

Сколько было споров о возможности различения в Боге Его сущности и Его энергии! Мы же ограничимся одним замечанием Вл. Лосского. Он утверждает, что, поскольку Бог и поскольку Он «сообщает Себя» вовне, Он не может пребывать лишь в рамках Своей сущности: личностный момент превосходит «философское понятие божественной простоты, с помощью которого пытаются определить неопределимое» . Только Сам Бог, будучи , может выйти за «ограду Своей сущности» . Господь, ибо Он Творец, таинственным образом «выходит из Себя» . И София не является полностью ни божественной, ни человеческой .

Тварная София

Итак, нетварная София есть выражение божественной творческой любви. Творение вышло «из ничто». Но нельзя думать, что оно теряет связь со своим истоком; в противном случае оно бы существовало рядом с Богом как нечто внешнее по отношению к Нему. Итак, творение неотделимо от обо́жения. Так возникает множественность видов бытия, хотя их смысл и их устремленность к Богу едины. Это и будет названо тварной Софией . Через нее все творение есть конкретное явление Божественной Премудрости, полностью сохраняющее свое тварное бытие и свою способность свободно отвечать на любовь Божию . «И эти лучи софийности в природе именно и составляют притягательность “естественного” состояния, которое, в действительности, есть выше-естественное, сверхприродное по отношению к теперешнему состоянию твари» .

Этот динамический характер Софии связан с развитием истории спасения. Бог, с одной стороны, постепенно открывает Свою любовь, а с другой – эта божественная любовь также постепенно воспринимается тварью, которая может иметь различные степени «софийности». Значит, можно сказать, что тварная София существует в твари как дар ее обо́жения. Но тогда возникает такой вопрос: какая связь имеется между ними? Существует одна или две Софии?

Две Софии?

Будучи объединяющим принципом, София по существу должна быть единой, полагает Вл. Соловьев: «Если она субстанционально и от века пребывает в Боге, то действительно осуществляется она в мире, последовательно воплощается в нем, приводя его ко все более и более совершенному единству» . И для о. С. Булгакова София одна, хотя и являет два лика, два модуса существования. Но он не полностью последователен. В других своих произведениях он допускает существование двух Софий. Их «содержание» одинаково, различен лишь образ их «бытия».

Как следует понимать эти различные объяснения? Здесь нам могут помочь некоторые суждения, высказанные на тему освящения человека. Христианин, оживотворенный Святым Духом, не идентичен Третьему Лицу Пресвятой Троицы, однако он стремится стать «единым духом с Господом» . Мы «отличны» от Бога, однако мы стремимся ко вхождению в личностное бытие Триединого Бога.

Личность Софии

В Личности Иисуса Христа, высшей степени «софийности», божественная и человеческая природы, сохраняющие все свои свойства, соединены в единстве одной Личности. Подобным же образом можно сказать, что София нетварная и София тварная соединены в единой Богочеловеческой Премудрости. Идет ли здесь речь о «личностном» единстве? Или же следует скорее говорить об универсальной личности?

София легко персонализировалась, особенно у славянских народов, в чем можно убедиться уже на примере сновидения св. Кирилла, брата св. Мефодия . Такое же личностное изображение мы видим на новгородской иконе Софии, где она представлена в облике ангела. Софиологи не желают довольствоваться какой-либо персонификацией в метафорическом смысле. Они, как, например, о. П. Флоренский, говорят об «идеальной личности мира» , представляя ее, скажем, в виде Херувима, несущего надпись Omnia conjungo (соединяю все). Да и кто, кроме личности, живущей и любящей, может соединить живые существа?

Для о. С. Булгакова София – это «четвертая Ипостась», но очевидно, что это очень неосторожная формула. На критику, направленную против такого определения, Булгаков ответил очерком, озаглавленным Ипостась и ипостасность . С этого момента он постоянно и настойчиво утверждает, что София – это не личность, хотя она и является одновременно почти ипостасной и без-ипостасной. Он сам объясняет это загадочное утверждение. София «ипостасна», поскольку она способна «ипостасироваться в Боге», быть жизнью ипостаси, принадлежать ей, стать ее «ипостасностью» .

Она «персонализируется» в личности Сына Божия, в Theotokos, в христианах. Отделять, изолировать ее от того, в чем она существует, значит, согласно о. П. Флоренскому, превращать Софию в «предметную» реальность; эту опасную тенденцию, полагает он, можно найти у Вл. Соловьева в его весьма утонченном рационализме.

Однако и о. П. Флоренский говорит о «четвертом ипостасном элементе» , объясняя это таким образом: «четвертый элемент» позволяет избежать уклона в пантеизм и не приравнивать Софию другим божественным Лицам. Ее назначение заключается лишь в том, чтобы служить мостом, соединяющим Творца с творением. И его называют «ипостасным началом», ибо речь идет о божественной любви, которая свободна. Но то, что свободно и агапично, также и личностно, ипостасно . Каким же образом, не обладая даром божественной любви, софийности, творение может достичь такой высоты?

«Посредница»

Архиепископ Серафим (Соболев) справедливо говорит об опасности, таящейся в утверждении о том, что София является посредницей между Богом и Его творениями , границей между Творцом и миром. Используя такую терминологию, не впадаем ли мы в гностическую или арианскую ересь?

Чтобы преодолеть эту опасность, следует вспомнить, каким образом Отцы защищали слова апостола Павла о едином Посреднике Иисусе (1 Тим. 2 : 5). – «Посредник» особого рода: Он не стоит «между» Богом и человеком, нет, Он Сам одновременно Бог и человек . Таким же образом о. С. Булгаков пытается объяснить «посредничество» Софии: она божественна и тварна одновременно, у нее «два лика», связанных друг с другом. «Объективировать» эту связь, делать ее «предметной» означает утерять тот смысл, который несет в себе это понятие .

Эквивалентность символов

Будучи истиной духовной и универсальной, понятие Премудрости может быть выражено только посредством символов. Бердяев пишет, что истинная философия – это познание скорее через образы, чем через понятия . Когда мы говорим о софиологии, замечает о. П. Флоренский, слова – «лишь жалкие схемы для переживаемого в душе». Имена и образы Премудрости многообразны : достаточно обратиться к списку ее призываний, которые помещены в Службе Софии Премудрости Божией, составленной в XVII веке Симоном Шаховским, московским богословом . Эти символы прекрасны в истинном смысле слова благодаря их прозрачности. Их можно соединять, заменять одно другим, что, впрочем, часто делает о. С. Булгаков. В соответствии с его толкованием, огненный ангел на новгородской иконе является «символическим образом предвечного духовного человечества в Божестве, которое раскрывается в тварном мире в человеке: во Христе, как Богочеловеке, и в Богоматери и Предтече, как осуществляющих вершину человечества и потому являющихся его представителями, и, наконец, в ангельском мире» . «Нужно ли признать эти толкования непримиримыми?» – спрашивает о. П. Флоренский и отвечает, что «разумеется, Слово Божие, Богородица, девство, Человечество, как рассудочные понятия, несовместимы друг с другом; но если мы обратимся к соответствующим идеям, то этой несовместимости уже не будет» .

Что же касается иконографических представлений, то они являются более важными, чем словесные определения, поскольку «так или иначе, но отвлеченностями люди не живут, а произошло то, что должно было произойти. А именно, стали искать для Софии конкретных представлений» . Но с другой стороны, иконографических типов, не так уж много. «За вычетом нескольких, весьма редких и особняком стоящих, таких вариантов-типов, – утверждает Флоренский, – следует считать три, тогда как прочие имеют формы, примыкающие к формам этих трех, основных. Три же типичные перевода могут быть охарактеризованы, как: тип Ангела, тип Церкви (иногда его называют Софиею «Крестной») и тип Богородицы, – или, по городам, где находятся лучшие образцы соответствующих икон, – Софиею Новгородскою, Ярославскою и Киевскою» . После этих разъяснений нам будет легче разобраться в типах софийной иконописи.

София – Христос

Много аргументов можно привести в защиту отождествления Софии со Христом. Первый из них – ссылки на Священное Писание и на Отцов. Архиепископ Серафим (Соболев) собрал многочисленные тексты, чтобы показать, что прочие, софиологические, исследования излишни, поскольку мы и так веруем в то, что Сын – это Премудрость Божия . И очевидно, что софиологи не отрицают этой истины. , Бог и человек в одном Лице, божественная Премудрость и тварная София есть «все-единство» в полном смысле слова, Глава Церкви, Первенец и Цель всего творения. Более того, коль скоро главная цель софиологии – познать Бога во вселенной, то следует начать с утверждения о том, что «понимание сотворения мира возможно лишь в Богочеловеке: мир задуман и сотворен в Воплощении. Пренебрегая возможностью падения, Бог ваял лик человека, взирая в Своей Премудрости на небесную и вечную Человечность Христа» . И потому, замечает о. П. Флоренский, храм Hagia Sofia, построенный при Юстиниане, «посвящен уже Воплотившемуся Слову Божию, так что праздником освящения было 22–23 декабря, а храмовым – по-видимому, Рождество Христово» .

Матерь Божия

«Тесная связь Софии и Богородицы ярко запечатлена в церковных песнопениях» . Если константинопольский храм был посвящен Христу, то храмовые праздники других церквей Премудрости Божией отмечались в один из праздников Богородицы: в Киеве – в праздник Рождества, в Новгороде и в других местах – в праздник Успения . В Иисусе Христе божественная благодать является как нисходящее движение от Бога к человеку: в Марии мы созерцаем ту же тайну как восходящую от человека к Богу, – от человека, который жаждет благодати и свободно принимает ее . «В Богородице сочетается сила софийная, т. е. ангельская, и человеческое смирение, – “Божие к смертным благоволение” и “смертных к Богу дерзновение”. Божия Матерь стоит на черте, отделяющей тварь от Творца» . «Она имеет космическую власть. Она – “всех стихий земных и небесных освящение”, “всех времен года благословение”. Она – hé panthon basilissa, – “над всеми Царица”. Она – Владычица мира, почему и́ взывает всякий верный: “Утешения не имам, разве Тебе, Владычице мира, Упование и Предстательство верных”» .

Для о. П. Флоренского Мария – носительница наибольшей софийной силы, потому что Она чистейшая, девственнейшая и потому полностью прозрачная; человеческий эрос ведет Ее непосредственно к Богу. Точно так же как Св. Дух является красотой и Абсолютом, Матерь Божия, Theotokos, – это Красота сотворенного, «Слава мира», «Украшение вселенной» . Все, что было сказано о многообразии образов Софии, можно отнести и к Матери Божией. Она соединяет в Себе множество образов. Вот почему существует столько икон, носящих столь различные и замечательные наименования. В связи с этим о. П. Флоренский изучал рукописную книгу XVII века, Книгу Алфавит, или точнее, «Толковый словарь в алфавитном порядке», где он нашел «Толкование образу Св. Софии Премудрости Божией», о которой говорится как о «Софии Церкви Божией – Пречистой Деве Богородице – сиречь Девственной Душе, неизглаголанного Девства Чистоте» .

Церковь

Софийность Церкви имеет целостный характер. Тело Христа – это не соединение отдельных индивидов и не отвлеченное понятие. Это реальность, в которой и посредством которой развиваются отдельные люди и освящается мир. И потому, пишет Вл. Соловьев, «русский народ знал и любил под именем святой Софии социальное воплощение Божества в Церкви Вселенской» . А о. П. Флоренский добавляет: «Если София есть вся Тварь, то душа и совесть Твари – Человечество – есть София по преимуществу. Если София есть все Человечество, то душа и совесть Человечества – – есть София по преимуществу» .

Софийность Церкви позволяет Христу присутствовать и быть видимым на протяжении веков. «Каково же в таком случае отношение Девы Марии к Церкви? Мария – это и есть носительница Церкви. Предреченное пророком о Церкви “всецело приложимо” к Пречистой Деве, и не только “приложимо”, но и прямо “под образом Церкви предречено о Марии”» .

Ангел-Предтеча

Небесный мир «идей», известный из платоновской философии, у христиан был заменен ангельским миром asomatoi, внетелесных существ. Это облегчило представление Софии в образе ангела. В Лествице Иаковля, книге об ангелах, о. С. Булгаков утверждает, что именно они, и в особенности ангелы-хранители людей, Церквей, наций, стихий и т. д., являются частью тварной Премудрости и соответствуют тем началам, которые еще Платон именовал идеями. «Христианский смысл и истина платонизма, – пишет о. С. Булгаков, – раскрывается только в ангелологии, как учении о небе и земле в их взаимоотношении». Идеи Платона «существуют не как логические отвлеченности и схемы вещей, но как ипостасные сущности, ангелы Слова» .

Ангелы видят лицо Бога, говорит Евангелие от Матфея (18: 10), они суть истинные созерцатели, и потому знают «то, к чему устремлены вещи» , замыслы Промысла, «вечные идеи» плана творения. Кроме того, в иудейской традиции именно ангелы являются проводниками божественной миссии в мире . И это не противоречит тому, что мы говорили раньше, ибо «божественные идеи» – это сила, действующая в реальности, той самой реальности, которая открывает нам вечные замыслы.

Все это соединено в образе Софии, называемой «ангелом-хранителем твари», ведущем Вселенную к ее конечной цели .

Иоанна Крестителя еще со времен Оригена связывали с ангелами, ибо он был «ангелом», посланным пред лицом Спасителя (см.: Мк. 1 :2), «гласом» Слова Божия (Мф. 3 :3). А значит и ему принадлежит место среди образов Софии .

Символ женщины

В «Идее человечества у Огюста Конта» София описывается Вл. Соловьевым как «Существо Великое, царственное и женственное... само истинно чистое и полное человечество, высшая и всеобъемлющая форма и живая душа природы и вселенной, вечно соединенная и по временном процессе соединяющаяся с Божеством и соединяющая с Ним все, что есть» . В автобиографической поэме Три свидания Премудрость предстает как «вечная подруга», а в стихотворении Das Ewig-Weibliche говорится:

«Знайте же: вечная женственность ныне В теле нетленном на землю идет. В свете немеркнущем новой богини Небо слилося с пучиною вод.

Все, чем красна Афродита мирская, Радость домов и лесов, и морей, – Все совместит красота неземная Чище, сильней, и живей, и полней».

«Очень интересно, – комментирует Н. Бердяев, – что за этим универсализмом, за этой устремленностью к всеединству скрыт момент эротический и экстатический, скрыта влюбленность в красоту божественного космоса, которому он (Вл. Соловьев. – Прим. Пер) даст имя София. Вл. Соловьев – романтик, и, в качестве романтика, у него происходило неуловимое сближение и отождествление влюбленности в красоту вечной женственности Премудрости Божией с влюбленностью в красоту конкретного женского образа, которого он так никогда и не мог найти» .

Такая интерпретация Бердяева находит подтверждение в другом произведении Соловьева, озаглавленном Смысл любви , где автор говорит о том, что сексуальные отношения предназначены стать образом духовного единства, сначала индивидуального, между людьми, а затем – всего человечества с Богом. Женщина является символом всеобъемлющей любви, дающей жизнь вселенной. Именно к такой реализации, к такому воплощению стремится сама вечная Женственность, которая не есть лишь пассивный образ в Духе Божием, но живое духовное существо, обладающее полнотой силы и действия. Весь универсальный исторический процесс есть процесс ее реализации и воплощения в великом множестве форм .

И о. С. Булгаков говорит о любви, соединяющей через принесение себя в дар: София – это не только любимая, но и ответно любящая, и через эту взаимную любовь она получает Все, она есть Все – ens realissimum, Все-единство. В этом смысле она женственна и восприимчива, она есть «Вечно-женственное» .

Мировая душа

Истина всегда живая, а душа оживотворяет сущее. И значит, Премудрость предстает как «мировая душа» . Это выражение – очень древнего происхождения. И Отцам оно пришлось по душе, они отождествляли ее со Святым Животворящим Духом, Который всюду пребывает и все Собой наполняет . Христианские поэты воспевали красоту обо́женного космоса, и софиологи выражали ту же самую истину. Софийная природа мира, стенающая от того, что покорилась суете (см.: Рим. 8 :19–23), является нам в красоте природы, в гармонии ее движений, во внутреннем ритме ее бытия. Птицы, поющие Богу хвалу и уже самим своим бытием славящие Бога, не есть ли «самосвидетельство» Премудрости, Софии, души мира?

Для русского человека явленный оживотворенный мир – это мать-земля. И о. С. Булгаков, не колеблясь, отождествляет Софию с «землей», над которой носится Божественный Дух, пробуждая в ней «семенные логосы» бытия . Осуществление того, что заложено в Премудрости Божией, в эмпирическом мире не совершается мгновенно; оно происходит через развитие богатого содержания тварной Софии, через историю мира. Именно в этом богатстве черпает мир реальность бытия, необходимого ему для его развития . И потому изучать мир означает, по слову архиеп. Никанора (Бровковича), постигать «творческую природу-мать», которая предоставляет нам возможность возрастания и соединения с Богом .

Понятно, как много возражений вызывало выражение «мировая душа». Но уже Вл. Соловьев замечал, что трудности понимания объясняются ложным истолкованием, в рамках которого эту «душу» рассматривают как противостоящую человеку, тогда как ее основой является человеческое единство, . В мире человек занимает первое место, поскольку именно он представляет божественную Личность, утверждает Булгаков; через Него мир «очеловечен». В Софии творения, то есть в мире, именно человеку предоставлено право быть ипостасью мира, быть сотворенным Богом . Разумеется, здесь речь не идет об отдельном человеке, но о человечестве в целом, обоженном Христом и Его Духом, то есть о Церкви. И когда утверждают, что она «предсуществовала в мире», это не следует понимать в хронологическом смысле. «Православные, говоря о «предсуществовании» Церкви, личности и т. д., имели в виду именно полноту реальности, в них содержащейся. , личность и т. д. для них были res realiores, и в этом было все дело» .

Другие наименования Софии

Если согласиться с тем, что София должна выражать видение полноты богочеловеческой реальности, то не следует удивляться многообразию определений, пытающихся выразить ту или иную часть ее богатства. Ее именовали «идеальной сущностью», «разумом», «истиной», «красотой», «святостью» твари , «девственностью», ибо она полностью открыта Богу , «психическим» содержанием Бога Слова, «Вечной Невестой Слова Божия», «София есть Великий корень цело-купной твари (все-целостная тварь, а не просто вся), которым тварь уходит во внутри-Троичную жизнь и через который она получает себе Вечную от Единого Источника Жизни» .

Чтобы в полной мере оценить все эти определения, следует помнить, что они не являются плодом метафизических размышлений каких-то мыслителей, но выражением мистического опыта, который позволяет в ви́дении Бога открыть, как все тварное проникает в нетварную жизнь Триединого Бога. В Утешителе о. С. Булгаков описывает тварную Софию, содержащую в себе мировую энергию, которая должна явить себя. Можно сказать, что мир развивается в направлении совершенствования под воздействием Логоса и Святого Духа. Святой Дух взращивает на этой первотварной земле все то, что она должна как плод принести в свое время . И в этом смысле София – это «Вечная Невеста Слова Божия» . Оно, это Слово, есть erchomenos, нисходящий от Отца, и тварь готовится принять Его и воплотить посредством силы Духа, осуществляя тайну Марии Théotokos в веках, предназначенной стать «Невестой Агнца», когда Он придет во славе, дабы водворить Царство Божие. И все христиане уже сейчас призваны определенным образом и посредством определенных символов стараться постигать эту великую тайну.

Эволюция понятия «София» в философии Вл. Соловьева

А. А. Иванова

Философия Вл. Соловьева относиться к Х1Х веку, а ведь уже наступил ХХ!, но нас по - прежнему притягивают к себе труды великого русского мыслителя. С одной стороны, мы обращаемся к теоретическому наследию Соловьева только ради изучения истории русской философии. Но разве этого хотел философ, разве для этого он посвятил всю свою жизнь на создание метафизики всеединства, чтобы после смерти кануть в лету? Нет!

Во-первых, он заложил традицию философии всеединства, повлияв на таких мыслителей, как С. Н. Булгаков, П. А. Флоренский, Л. П. Карсавин, С. М. Соловьев, С. Н. и Е. Н. Трубецкие. Но, опять же, не это главное.

Во-вторых, Соловьев был не просто философом, который витал в метафизических заоблочностях, он был практическим философом. И проблемы, которые он решал, были направлены на жизнь земную, человеческую, а точнее, он пытался найти некую нить, которая соединяла бы жизнь земную с жизнью небесной. Актуальность данной темы заключается в принципе Вл. Соловьева, который гласит, что мир божественный и внебожественный "различаются не по существу, но по положению". Небо и земля, Бог и человек это - по сути два противоположных полюса, но, введя понятие "София" в свою философскую систему и сделав ее идеальным универсумом, Соловьев соединяет эти полюса. В результате чего София выступает неким звеном, который связывает творца и творение. Поэтому получается, что "все то, что мы совершаем на земле во времени, есть воспроизведение того, что было и есть в Боге".

Что касается традиции, в которой рождалась метафизика всеединства, то мы поймем, почему он так сильно хотел соединить то, что до него противопоставлялось. Русская философская традиция складывалась весьма не просто. Она черпала свои идеи из святоотеческого наследия, но во времена богословского застоя резко переметнулась на Запад. В результате чего возникает двойственность в русской философской мысли. Пытаясь, сохранить свои народные корни, она в тоже время не желала примыкать к холодному рационализму Запада. Именно в эти трудные времена для русской мысли и рождается метафизика всеединства Вл. Соловьева.

Многие исследователи философского наследия Вл. Соловьева приписывали довольно высокий статус софиологической тематики: П. П. Гайденко, Э. Л. Радлов, Д. А. Крылов, Н. О. Лосский.

Но вот В. В. Зеньковский утверждает, что София не могла выступать исходной идеей в творчестве Вл. Соловьева и может рассматриваться отдельно от всей его системы. Но в силу того, что София носит сквозной характер, она занимает особое положение в метафизики всеединства. Благодаря своему статусу она способна выполнять различные функции: 1) Она соединяет всю философскую систему Вл. Соловьева, делаяя ее целостной; 2) Какими бы идеями не занимался философ, она везде находит свое применение, а главное, что София при этом занимает главенствующее положение.

При анализе данной темы возникают следующие проблемы: 1) постоянная эволюция взглядов Вл. Соловьева; 2) двойственность Софии - то она мировая душа, то Премудрость Божия; 3) стремление В. Соловьева объединить два разных способа мышления, два разных типа диалектического построения системы, то есть он пытается соединить христианскую троицу с двойной природой Бога.

Именно Шеллинг приводит Соловьева к тому, что он становится пантеистом. Но русский философ делает небольшую попытку снять с себя обвинения в пантеизме. Разделив мир на бытие и сущее, он устанавливает тем самым между трансцендентной основой мира и самим миром связь необходимости, которая постигается только рациональным путем. Такая интерпретация носит пантеистический характер, и, желая избежать этого, Соловьев как раз и акцентирует внимание на отсутствие обратной связи между бытием и сущим. Если бытие с необходимостью вытекает из сущего, то сущее, напротив, свободно от бытия, не обусловлено им. Именно для того, что бы подчеркнуть эту свободу сущего от бытия, Соловьев называет его так же сверхсущим. Однако это не спасает русского мыслителя.

Использование компаративного метода по отношению к различным этапам творчества русского мыслителя позволяет нам глубже проникнуть в суть философской рефлексии Вл. Соловьева. Тогда сам философ выступит как толкователь своих идей. Чтобы решить проблемы, которые были обозначены выше, я взяла на себя смелость разделить всю философскую систему на три этапа: прошлое, настоящее и будущее. На каждом этапе София выполняет определенные функции, что позволяет ей эволюционировать.

Прошлое

На этом этапе рассматривается функция Софии в домирном существовании Бога, где она предстает как основа его существования. Здесь очень сильно проскальзывает влияние на Соловьева мистики, каббалы и шеллингианства, а так же мы обнаруживаем явное расхождение философа с библейской догматикой.

В первоначальном виде теория Вл. Соловьева была один в один схожа с теорией Шеллинга. Бог - сущее, и он не отделим от основы своего существования, которая есть воплощение хаоса и зла. Здесь София понимается как мировая душа. И получилось так, будто зло заложено в Боге, то есть носит метафизический характер. Конечно, с одной стороны Соловьев прав, ведь вне Бога ничего не может существовать, иначе это бы его ограничивало. Но с другой стороны, признать раздробленность в самом божестве он не мог, поэтому в книге "Россия и вселенская церковь" исправляет это положение. В этом произведении София - это Премудрость Божия. Премудрость Божия - это носительница Божественных идей, по образу которых сотворил мир.

Не будем забывать о том, что на этом этапе еще не было человека, он был только потенциально заложен в Премудрости Божий, и как потенция человек совечен Богу, но если говорить о физическом возникновении мира, то здесь Соловьев напоминает Дарвина. Известный нам земной человек возник в процессе эволюции, "появившись на земле в определенный момент времени как заключительное звено органического развития на земном шаре".

Настоящее

В этой части рассматривается функция Софии, которая заключается в том, что она обращает свой взор на человека. Здесь Соловьев спасает двойственность Софии. София отпадает от Бога в силу того, что хочет обладать всеми вне Бога, она приобщается к эгоизму и превращается в мировую душу. Мировая душа становится низшим противообразом Премудрости Божией. Тем самым, раскол происходит уже не в самом Божестве, а в Премудрости Божией. Именно после отпадения мировой души на земле возникает раздробленность, множественность. Мир теперь противопоставлен Богу, но именно через Софию Соловьеву удается удержать эту тонкую нить между небом и землею, между творцом и его творением.

Будущее

Здесь в полной мере проявляются надежды Вл. Соловьева, его мечты о богочеловечестве и свободной теократии. София теперь рассматривается как богочеловечество, как вечное человечество. Но в месте с тем, когда говорят о вечном человеке, подразумевается не родовое понятие "человек", не человечество как имя собирательное, а нечто другое. Говоря словами самого Соловьева, "софийный, идеальный человек не есть только универсальная общая сущность человеческих особей, от них отвлеченная, а это есть универсальное и вместе с тем индивидуальное существо". Даже если учесть тот факт, что София отпала от Бога, то она по - прежнему испытывает смутное желание приобщиться к Божеству, она тяготеет к единству. Поэтому, когда-нибудь мировая душа найдет верный путь к Богу, сможет подавить в себе эгоизм.

Что касается идеи свободной теократии, то она довольно проста. Теократия для Соловьева есть Царство Божие в земном его осуществлении. Цель вселенской теократии - это осуществление Божественного закона в мире человеческом, воплощение небесного в земном. Цель эта может осуществиться только через отдачу себя церкви. А церковь, по Соловьеву, есть тело Божие на земле. А тело Божие и есть Премудрость Божия.

Таким образом, человечество через церковь должно стать богочеловечеством, и только тогда на земле наступит царство Божие, и тогда возникнет второе всеединство.

Список литературы

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://content.mail.ru/arch/arch_22584.html

Всю философию Соловьева, его жизнь и творчество пронизывает учение о Софии. Кратко это учение можно представить следующим образом.
Слово «софия» - по-гречески означает мудрость, и оно обозначало важное понятие в античной философии, которая ведь сама по своему понятию есть «любовь - фило - к мудрости, т. е. к софии». Но богиня мудрости у древних греков называлась Афина. Философский же термин «софия» в поздней античности стал обозначать то, что в библейских текстах именовалось Премудростью Божией. Сам Соловьев писал, что «в канонической книге «Притчей Соломоновых» мы встречаем развитие этой идеи Софии...». В «Притчах Соломона» Премудрость провозглашает: «Господь имел меня началом пути Своего, прежде созданий Своих, искони: / От века я помазана, от начала, прежде бытия земли. lt;...gt;/ Когда Он уготовлял небеса, я была там. Когда Он проводил круговую черту по лицу бездны, / Когда утверждал вверху облака, когда укреплял источники бездны, / Когда давал морю устав, чтобы воды не преступали пределов его, когда полагал основания земли: / Тогда я была при Нем художницею, и была радостию всякий день, веселясь перед лицом Его во все время, / Веселясь на Земном кругу Его, и радость моя была с сынами человеческими» (Притч. 8:22,27-31).
Кто же такая Премудрость-София? Какое она занимает место в священной иерархии? Каково ее отношение к Богу и другим лицам Божественной Троицы - Христу и Святому Духу? Каково ее отношение к человеческому роду? Все эти вопросы рассматривались еще в дохристианской и раннехристианской античной философии - в неоплатонизме и гностицизме, а затем и в ряде философско-мистичес- ких и богословских учений Нового времени. Особое отношение к Софии было на Руси. Наследуя традиции византийского почитания Софии, православие на Руси посвятило Софии три главных храма, построенные еще в XI в., - Софийские соборы в Киеве, в Новгороде
и Полоцке. София в виде ангела в царском облачении изображается на иконах XV - XVI вв. Образ Софии сближался с образом Богоматери и выступал как воплощение Вселенской церкви.
Все это было хорошо известно Соловьеву и чрезвычайно его за- I нимало. Однако он разработал свое учение о Софии, оказавшее большое воздействие на последующую русскую религиозно-философскую мысль и поэзию символистов. В его отношении к Софии был еще и личностно-мистический аспект. Выше уже шла речь о видении Софии философу в ноябре 1875 г. в Египте. Под впечатлением этого видения он написал в Каире такие строки:
Вся в лазури сегодня явилась Предо мною царица моя, - Сердце сладким восторгом забилось, И в лучах восходящего дня Тихим светом душа засветилась, А вдали, догорая, дымилось Злое пламя земного огня.
Уже в Библии Премудрость Божия выступает как женское начало. И для Вл. Соловьева София - воплощение Вечной Женственности, «один лишь образ женской красоты», но в то же время и «как первое сиянье / Всемирного и творческого дня».
Соловьевская София - «осуществленная идея», «тело Божие, материя Божества, проникнутая началом божественного единства». София в таком понимании входит в Христа, осуществляющего это «божественное единство» как «цельный божественный организм - универсальный и индивидуальный вместе» (1989, II, 108). И так же, как Христос, объединяющий в себе Божественное и человеческое, София, по Соловьеву, образует «организм всечеловеческий, как вечное тело Божие и вечная душа мира» (1989, II, 119).
В «Чтениях о Богочеловечестве» философ усматривает в человеке два начала: «стихии материального бытия, связывающие его с миром природным», а также «идеальное сознание всеединства, связывающее его с Богом». Притом человек есть «свободное «я», могущее так или иначе определять себя по отношению к двум сторонам своего существа, могущее склониться к той или другой стороне, утвердить себя в той или другой сфере» (1989, II, 140). Человечество может быть и зве- рочеловечеством и богочеловечеством. Исторический процесс и представляет собой долгий и трудный переход от первого ко второму (см. I, 257). Этот «исторический процесс человечества» есть «освобождение человеческого самосознания и постепенное одухотворение человека чрез внутреннее усвоение и развитие божественного начала» (1989, II,
145). По словам Соловьева, «София есть идеальное, совершенное человечество, вечно заключающееся в цельном божественном существе, или Христе» (1989, II, 113-114).
София, таким образом, олицетворяет Богочеловечество - человечество в целом, как «организм всечеловеческий». В «Идеи человечества у Августа Конта» (1898) русский философ высоко оценивает мысль французского философа-позитивиста о Человечестве как «Великом Существе», «живом действительном существе», а не просто как «отвлеченном понятии» или «эмпирическом агрегате» (II, 577). Соловьев полагает, что идея Человечества как «Великого Существа» родственна его пониманию Софии, трактуемой как «само истинное, чистое и полное человечество, высшая и всеобъемлющая форма и живая душа природы и вселенной, вечно соединенная и во временном процессе соединяющаяся с Божеством и соединяющая с Ним все, что есть» (там же).
Ключевая для всей философии Соловьева мысль о едином Человечестве как Софии, т. е. как высшей мудрости Вселенной, актуальна и в наши дни. Ведь от того, насколько человечество осознает свое единство и целостность, зависит само его существование перед лицом грозящих ему военных и экологических катастроф. Обратим внимание и на то, что русский философ саму идею Человечества в качестве «Великого Существа» рассматривает как «зерно великой истины» (II, 562), несмотря на то что эта идея определяется как предмет «позитивной веры» в чуждой Соловьеву нехристианской «религии человечества», изобретенной «безбожником и нехристем» Кон- том. Для Соловьева «зерно великой истины» важнее, чем та идеологическая оболочка, в которой оно заключено. И в этом также состоит значение философии всеединства замечательного русского мыслителя, способной объединить вокруг идеи всеединого Человечества людей различных философских убеждений и верований.
Являясь важнейшим выражением соловьевского принципа всеединства, Человечество как Богочеловечество, как «Великое Существо не есть пустая форма, а всеобъемлющая богочеловеческая полнота духовно-телесной, божественно-творной жизни, открывшейся нам в христианстве» (II, 578). Соловьевский принцип всеединства, таким образом, проявляется и в утверждении единства духовного и телесного, утверждении, пронизывающем всю философию Соловьева. В стихотворении 1875 г. он писал:
И под личиной вещества бесстрастной Везде огонь божественный горит.
А. Ф. Лосев усматривает специфику «софийного идеализма» Соловьева в том, что его «общее учение о всеединстве как основной субстанции бытия» максимально возможно сближает духовное и материальное, и в этом смысле - идеализм и материализм1. Русский философ с явной симпатией относится к тому материализму, который он называет «материализмом религиозным», или «священным материализмом», не отделяющим «материю от ее духовного и божественного начала» (1989,1, 219, 220).