Елена (Элеонора) Генриховна Гуро, (1877-1913) как и многие , была профессиональной художницей. Дочь генерала, она в 1890 г. поступила в школу Общества поощрения художеств в Санкт-Петербурге и работала под началом известных художников-«мирискуссников» Л. Бакста и М. Добужинского. Гуро увлекалась также неоимпрессионизмом и была членом импрессионистской группы Н. Кульбина. Возможно, что это повлияло на литературную манеру Гуро, которую можно обозначить как лирический футуризм или «импрессионизм» (В. Ф. Марков).

Дебютировала Гуро в 1905 г. рассказом «Ранняя весна» в «Сборнике молодых писателей», а ее первая книга, «Шарманка», была выпущена в 1909 г. Многие критики того времени отметили принципиальную чуждость Елены Гуро шумной и эксцентричной компании кубофутуристов. Так, Корней Чуковский писал: «Ее тема: светлая боль, радость увядания, умирания и нежность до восторженной муки. <...> Ясно, здесь г. Крученых ни при чем. <...> Гуро вся - осанна, молитва, - где же ей шиши и пощечины?»

Большинство иллюстраций к «Шарманке» было, в духе эстетики футуризма, выполнено самой Гуро. Однако книгу пронизывают символистские мотивы - в этом сказалось увлечение Елены Гуро поэзией .

Вторая книга Гуро, «Осенний сон», вышла в 1912 г. , высоко ценивший поэзию Гуро, писал о книге: «Тех, кому очень больно жить в наши дни, она, может быть, утешит. Если их внутреннему взгляду удастся уловить на этих почти разрозненных страничках легкую светлую тень...»

Скончалась от лейкимии в Финляндии в 1913 г. Сборник «Небесные верблюжата» (1914), вышедший посмертно, стал ее итоговой и наиболее совершенной книгой.

Еле́на (Элеоно́ра) Ге́нриховна Гуро́ , в браке Матюшина (18 мая 1877, Санкт-Петербург - 23 апреля 1913, Уусикиркко, Выборгская губерния) - русская поэтесса, прозаик и художница.

Биография

Отец Гуро был высокопоставленным военным, секретарём штаба Петербургского ВО и войск гвардии при в. кн. Владимире Александровиче, генерал-лейтенантом; дед по матери - педагог и детский литератор М. Б. Чистяков; сестра Елены, Екатерина Низен, участвовала в публикациях футуристов. Получила художественное образование, занималась живописью в мастерской Я. Ф. Ционглинского, где познакомилась с будущим мужем, музыкантом и художником-авангардистом М. В. Матюшиным, одним из ключевых деятелей русского футуризма. В 1906-1907 брала уроки живописи у Л. С. Бакста и М. В. Добужинского.

Автопортрет

В 1909 издала первую книгу рассказов, стихов и пьес «Шарманка»; тираж при жизни Гуро остался нераспроданным, и оставшиеся экземпляры поступили повторно в продажу после её смерти. К книге сочувственно отнеслись Вячеслав Иванов, Лев Шестов, Алексей Ремизов и Александр Блок, с которым Гуро была знакома лично (Гуро иллюстрировала его стихи в альманахе «Прибой») и который проявлял к её творчеству и личности постоянный интерес.

В 1908-1910 Гуро и Матюшин входят в складывающийся круг русских кубофутуристов-«будетлян» (Давид Бурлюк, Василий Каменский, Велимир Хлебников), они встречаются в доме Матюшиных на Песочной улице в Петербурге (ныне Музей петербургского авангарда на улице Профессора Попова, Петроградская сторона), там основывается издательство «Журавль», в 1910 выходит первый сборник кубофутуристов «Садок судей», где участвует и Гуро. В 1910-1913 она активно выступает и как художник, на выставках левого «Союза молодёжи» и т. п.

В 1912 Елена Гуро выпускает второй сборник «Осенний сон» (положительная рецензия Вяч. Иванова), включающий одноименную пьесу, ряд фрагментов и иллюстрации автора. Наиболее известная её книга, состоящая в основном из стихотворений, но включающая дневниковые фрагменты - «Небесные верблюжата» (1914) - вышла посмертно. Творчество Гуро вызывало сочувственный отклик самых разных критиков, в том числе отрицательно настроенных к футуризму (так, Владислав Ходасевич противопоставлял её остальным футуристам).

Елена Гуро умерла на своей финляндской даче от лейкемии, похоронена там же; могила её не сохранилась. Её памяти футуристы посвятили сборник «Трое» (1913; в книгу вошли стихи Хлебникова и Алексея Кручёных, а также посмертные публикации самой Гуро). Среди молодых петроградских поэтов в 1910-е поддерживался культ Гуро, существовало посвященное ей издательство «Дом на Песочной» (продолжавшее «Журавль»).

Творчество

Для творчества Гуро характерен синкретизм живописи, поэзии и прозы, импрессионистическое восприятие жизни, поэтика лаконического лирического фрагмента (влияние Ремизова, «симфоний» Андрея Белого, «стихотворений в прозе» Бодлера и связанной с ним традиции), свободный стих, эксперименты с заумью («Финляндия»). Излюбленные тематики: материнство (в ряде стихотворений отражена тоска по умершему сыну «Вильгельму Нотенбергу», которого на самом деле не было), распространяющееся на весь мир, пантеистическое ощущение природы, проклятие городу, в некоторых стихотворениях социальные мотивы.

Поэзия Гуро связана с Финляндией, в которой она подолгу жила. Одноименное заумное стихотворение построено на фонетической стилизации финской речи. Стихотворение Гуро «Финская мелодия» была посвящено «несравненному сыну его родины», известному финскому певцу того времени Паси Яяскеляйнену. Вторая же часть стихотворения, «Не плачь, мать родная», по-видимому, была навеяна одноимённым стихотворением финского поэта Яакко Ютейни.

Интерес к Гуро пробудился благодаря работе Владимира Маркова «Русский футуризм» (1968); в 1988 в Стокгольме издан её сборник «Selected prose and poetry», в 1995 году там же - неизданные произведения из архивов, а в 1996 в Беркли, Калифорния - «Сочинения». В России изданы два сборника избранного с одинаковым названием «Небесные верблюжата»: в Ростове-на-Дону в 1993 и в Петербурге в издательстве «Лимбус Пресс» в 2002, кроме того, в Петербурге вышли сборники «Из записных книжек» (1997) и «Жил на свете рыцарь бедный» (1999). Творчеству Гуро посвящено большое количество исследований в России и за рубежом.

А тёплыми словами потому касаюсь жизни, что как же иначе касаться раненого? Мне кажется, всем существам так холодно, так холодно…

Елена Гуро (из книги "Небесные верблюжата", 1914 г.)

Х удожник, поэт, прозаик, драматург Елена Генриховна Гуро родилась в Санкт-Петербурге 30 (по старому стилю 18) мая 1877 года в семье военного. Детство провела в родительском имении Починок (у станции Новоселье Псковской губернии); там же в восьмилетнем возрасте начала рисовать, а чуть позже - писать стихи и вести дневник.
Училась в Рисовальной школе при Императорском обществе поощрения художников в Петербурге (1890-1893); в студии Я. Ф. Ционглинского (1903-1905), где познакомилась со своим будущим мужем, музыкантом, живописцем, впоследствии теоретиком искусства, М. В. Матюшиным; в частной школе Е. Н. Званцевой (1906-1907) под руководством М. В. Добужинского и Л. С. Бакста.
В 1905 г. состоялся дебют Гуро как художника (иллюстрации к "Бабушкиным сказкам" Жорж Санд); к этому же году относится и первое выступление в печати (рассказ "Ранняя весна" в "Сборнике молодых писателей").
В 1909 г. Гуро и Матюшин на свои средства основали в Петербурге издательство "Журавль". С конца того же года на их квартире стал собираться кружок молодых художников, оформившийся в общество "Союз молодёжи" (П. Филонов, М. Ларионов, К. Малевич, О. Розанова, В. Татлин и др.), одну из основных новаторских группировок русского авангарда; в 1913 г. в этот союз полностью влилось творческое объединение поэтов-кубофутуристов "Гилея" (В. Хлебников, В. Каменский, А. Кручёных, братья Н. и Д. Бурлюки, В. Маяковский, Б. Лившиц, Е. Гуро). С этого времени начинается сотрудничество Гуро с футуристами. Она принимает участие в выставках "Импрессионисты" (СПб., 1909), "Треугольник" (СПб., 1910), "Союз молодёжи" (СПб., 1913 и 1914 - посмертная); литературных сборниках "Садок Судей-1" (1910), "Садок Судей-2" (1913), в сборнике "Союза молодёжи" (выпуск третий, март 1913); работает как иллюстратор и график.
Первая книга Гуро "Шарманка", оформленная автором и включавшая поэзию, прозу и пьесу "Нищий арлекин", вышла в 1909 г. и обратила на себя внимание поэтов-символистов А. Блока и Вяч. Иванова.
Следующая книга, "Осенний сон" (1912), была посвящена памяти мифического литературного сына Елены Гуро - В. Нотенберга; Гуро выступила в ней под псевдонимом романтической поэтессы Элеоноры фон Нотенберг. Стихи, прозаические миниатюры, пьеса сопровождались иллюстрациями автора и нотами симфонической сюиты М. Матюшина.
Незадолго до смерти Гуро начала работу над книгой "Бедный рыцарь", которая так и не была издана.
Умерла 6 мая (23 апреля) 1913 г. в Петербурге. Похоронена в Уусикиркко (Финляндия, ныне пос. Поляны Выборгского р-на, близ станции Каннельярви).
После смерти Гуро вышел сборник "Трое" (1913), изданный В. Хлебниковым и А. Кручёных и посвящённый её памяти.
В 1914 г. была выпущена самая значительная книга Гуро "Небесные верблюжата"; в 1919 г. в Петербурге прошла её персональная выставка, устроенная Матюшиным.

"Она чувствует себя матерью всех вещей, всех живых существ: и куклы, и Дон-Кихота, и кота.
Все её дети изранены, и она тянет к ним свою смелую душу" (Вадим Шершеневич. Поэтессы.1914 г.).

"Душа её была слишком нежна, чтобы ломать, слишком велика и благостна, чтобы враждовать даже с прошлым, и так прозрачна, что с лёгкостью проходила через самые уплотнённые явления мира, самые грубые наросты установленного со своей тихой свечечкой большого грядущего света… Вся она, как личность, как художник, как писатель, со своими особыми потусторонними путями и в жизни и в искусстве - необычайное, почти непонятное в условиях современности, явление. Вся она, может быть, знак.
Знак, что приблизилось время" (из предисловия М. Матюшина к сборнику "Трое"; СПб., 1913 г.).

О ней не пишут книги. Ее не упоминают в учебниках литературы. Даже специалисты в области словесности вряд ли вспомнят хотя бы пару ее стихов.

Ее ценили Блок и Маяковский, Вячеслав Иванов и Хлебников. Она была одной из первых авангардных художниц России. Она печатала свои стихи на обойной бумаге.

Нетерпеливо-ясная. Елена Гуро.

С середины 19 века в Петербурге существовало «Общество пособия нуждающимся литераторам и ученым». Общество это занималось очень странными делами: выплачивало пенсии писателям, которые в силу старости не могли прокормить себя сами, издавало книги, спонсировало путешествия, необходимые «для самоусовершенствования или для довершения предпринятого ими (писателями) труда». Помимо прочего, Обществу принадлежал дом номер 10 на Песочной улице (сейчас улица Профессора Попова), в котором за минимальную плату, а чаще всего бесплатно, литераторам и ученым предоставлялись жилые помещения.

В этом доме формировалась позиция кубо-футуристов, в этом доме молодые поэты задумали издать сборник «Садок судей», по словам Николая Гумилева, «напечатанный на оборотной стороне обойной бумаги, без буквы «ять», без твердых знаков и еще с какими-то фокусами».

В сборнике были стихи Хлебникова:

Какая-то птица, шагая по небу ногами могильного холма
С восьмиконечными крестами,
Раскрыла далекий клюв
И половинками его замкнула свет,
И в свете том яснеют толпы мертвецов,
В союз спешащие вступить с вещами

Давида Бурлюка:

Ниц мертвый лежал неподвижно
Стеклянные были глаза
Из бойни безжалостно ближней
Кот лужу кровавый лизал

И Елена Гуро:

А еще был фонарь в переулке-
Нежданно-ясный,
Неуместно чистый как Рождественская
Звезда!
И никто, никто прохожий не заметил
нестерпимо наивную улыбку Фонаря.

Она выделялась среди остальных футуристов, робкая, нежная, трогательная, абсолютно далекая от того, чтобы разрушать старый мир, да и строить новый тоже. Как скажет о ней позже Бенедикт Лившиц, «ее излучавшая на все окружающее умиротворенная прозрачность человека, уже сведшего счеты с жизнью, была безмолвным вызовом мне, усматривавшему личную обиду в существовании запредельного мира».

А мир Гуро был запредельным. И со смертью она была связана неразрывно. Многие стихи посвящены «памяти единственного и незабвенного сына».

Он о чем-то далеком измаялся…
Сосны, сосны!
Сосны над тихой и кроткой дюной
Ждут его…
Не ждите, не надо: он лежит спокойно -
Это ничего.

Спит с хорошим, чистым лбом,
Немного смешной, теперь стройный -
И не надо жалеть о нем.

У нее никогда не было детей… Но, наверное, это не важно. Этот миф о нерожденном или умершем в младенчестве ребенке (ее версии на этот счет менялись) стал основным мотивом ее книги «Осенний сон», которая очень хорошо была воспринята критикой.

Вячеслав Иванов написал восторженную рецензию. Блок неоднократно звал Гуро принять участие в сборниках и поэтических вечерах символистов. Собственно, у нее были шансы заявить о себе в этой уже достаточно успешной тусовке.

Но она искала чего-то нового, и нашла, примкнув к «будетлянам» (ей всегда был ближе этот, хлебниковский термин, чем «футурист» Бурлюка).

Она стала частью нового андеграундного движения. Готовилась иллюстрировать книги Крученых, печаталась в совместных сборниках, подписалась под манифестом ко второму «Садку судей»:

Во имя свободы личного случая мы отрицаем правописание», «Мы расшатали синтаксис», «Мы считаем слово творцом мифа, слово, умирая, рождает миф и наоборот», «Нами уничтожены знаки препинания».

Хотя, что она там расшатывала и уничтожала?.. Для Гуро поэтическое слово было средством вызвать ощущение неназванного образа, находящегося за текстом. Впрочем, скорее всего, в создании манифеста она участия не принимала. На встречу на Песочной, которая была назначена для составления манифеста, не смогли придти Давид Бурлюк и Маяковский, так что Гуро, Лившиц и Николай Бурлюк лишь набросали какие-то тезисы, а Давид уже все потом доводил до ума. Собственно, для этого он и был нужен кубо-футуристам. Не для стихов же?

Во втором «Садке судей» отличие Гуро от остальных будетлян стало еще разительнее. Здесь уже появился Крученых:

Дверь
свежие маки
расцелую
пышет
закат
мальчик
собачка
поэт
младенчество лет

Маяковский:

и взвизг сирен забыл у входов
недоуменье фонарей
в ушах оглохших пароходов
горели серьги якорей

И Елена Гуро:

Прости, что я пою о тебе береговая сторона
Ты такая гордая.
Прости что страдаю за тебя -
Когда люди, не замечающие твоей красоты,
Надругаются над тобою и рубят твой лес.

Она всегда держалась особняком, но всегда была с ними. Хлебников в своих письмах восхищался ее «безыскусности и простоте в творчестве». Крученых обращался с просьбой иллюстрировать его книгу «Старинная любовь»: «У Вас в рисунках столько природной нежности, что грех, убийство не украсить ими книги о любви, и это надо настойчиво заявлять, не считаясь ни с публикой, ни с реализмом».

Муж Елены Гуро, художник и издатель Михаил Матюшин, писал в предисловии к сборнику «Трое» (Гуро, Хлебников, Крученых): «Душа ее была слишком нежна, чтобы ломать, слишком велика и благостна, чтобы враждовать даже с прошлым и так прозрачна, что с легкостью проходила через самые уплотненные явления мира, самые грубые наросты установленного, со своей тихой свечечкой большого грядущего света. Ее саму, может быть, мало стесняли старые формы, но в молодом напоре «новых» она сразу узнала свое – и не ошиблась. И если для многих связь ее с ними была каким-то печальным недоразумением, то только потому, что они не поняли ни ее, ни их».

Но она никогда не выступала на вечерах будетлян, хотя однажды дала свои стихи для публичного чтения на одном из диспутов, по ее мнению эти стихи характеризовали всю творческую работу группы и были идеальным завершением вечера. Впрочем, Николай Бурлюк забыл их прочесть. А она все принимала близко к сердцу: «Я получила «пощечину» от своих». Объясняться после диспута к Бурлюкам поехал Матюшин. Гуро их больше не увидела. Через месяц она умерла от лейкемии в Финляндии, в Усикирико, в возрасте 36 лет.

Некролог, опубликованный через пять дней после ее смерти назывался «Недооцененная»: «Скончалась она в одинокой бревенчатой финской даче на высотах, покрытых елями и соснами. Гроб ее на простых финских дорогах, украшенных белым полотном и хвоей, по лесистым холмам и пригоркам провожала маленькая группа близких и ценивших. Могила под деревьями на высоком холме простого и сурового финского кладбища с видом на озеро, оцепленное лесом».

Это ли? Нет ли?
Хвои шуят, шуят,
Анна - Мария, Лиза - нет?
Это ли? - Озеро ли?

Она умерла до того как футуризм стал мейнстримом. Еще до «Первого вечера речетворцев», до «Победы над солнцем», до того, как восторженные барышни и возмущенные юноши стали расхватывать билеты на поэтические вечера футуристов в течение нескольких часов после начала продаж. Возможно поэтому, сейчас о ней известно не так много, как о Хлебникове, Крученых, Маяковском.

При ее жизни не было продано ни одного экземпляра «Шарманки», когда магазины вернули книги нераспакованными, она рассылала их по библиотекам санаториев, объясняя это желанием «хоть отчасти отвлечь через идеи творчества» от «трудного и тяжелого пути страдания и болезни». Самой известной ее книгой стал посмертный сборник «Небесные верблюжата». Он заканчивается такими словами:

Поклянитесь, далекие и близкие, пишущие на бумаге чернилами, взором на облаках, краской на холсте, поклянитесь никогда не изменять, не клеветать на раз созданное - прекрасное - лицо вашей мечты, будь то дружба, будь то вера в людей или в песни ваши.

<…>

Обещайте, пожалуйста! Обещайте это жизни, обещайте мне это!

Обещайте!

Подборка стихов

ГОРОД

Пахнет кровью и позором с бойни.
Собака бесхвостая прижала осмеянный зад к столбу
Тюрьмы правильны и спокойны.
Шляпки дамские с цветами в кружевном дымку.

Взоры со струпьями, взоры безнадежные
Умоляют камни, умоляют палача…
Сутолка, трамваи, автомобили
Не дают заглянуть в плачущие глаза

Проходят, проходят серослучайные
Не меняя никогда картонный взор.
И сказало грозное и сказало тайное:
«Чей-то час приблизился и позор»

Красота, красота в вечном трепетании,
Творится любовию и творит из мечты.
Передает в каждом дыхании
Образ поруганной высоты.

Так встречайте каждого поэта глумлением!
Ударьте его бичом!
Чтобы он принял песнь свою, как жертвоприношение,
В царстве вашей власти шел с окровавленным лицом!

Чтобы в час, когда перед лающей улицей
Со щеки его заструилась кровь,
Он понял, что в мир мясников и автоматов
Он пришел исповедовать - любовь!

Чтоб любовь свою, любовь вечную
Продавал, как блудница, под насмешки и плевки, -
А кругом бы хохотали, хохотали в упоении
Облеченные правом убийства добряки!

Чтоб когда, все свершив, уже изнемогая,
Он падал всем на смех на каменья вполпьяна,
В глазах, под шляпой модной смеющихся не моргая,
Отразилась все та же картонная пустота!

Говорил испуганный человек:
«Я остался один, - я жалок!»
…. … …
Но над крышами таял снег,
Кружилися стаи галок.
.. . . . . ..
Раз я сидел один в пустой комнате,
шептал мрачно маятник.
Был я стянут мрачными мыслями,
словно удавленник.
Была уродлива комната
чьей-то близкой разлукой,
в разладе вещи, и на софе
книги с пылью и скукой.
Беспощадный свет лампы лысел по стенам,
сторожила сомкнутая дверь.
Сторожил беспощадный завтрашний день:
«Не уйдешь теперь!..»
И я вдруг подумал: если перевернуть,
вверх ножками стулья и диваны,
кувырнуть часы?..
Пришло б начало новой поры,
Открылись бы страны.
Тут же в комнате прятался конец
клубка вещей,
затертый недобрым вчерашним днем
порядком дней.
Тут же рядом в комнате он был!
Я вдруг поверил! - что так.
И бояться не надо ничего,
но искать надо тайный знак.
И я принял на веру; не боясь
глядел теперь
на замкнутый комнаты квадрат…
На мертвую дверь.
. . . .. ..
Ветер талое, серое небо рвал,
ветер по городу летал;
уничтожал тупики, стены.
Оставался талый с навозом снег
перемены.
.. .. . . ..
Трясся на дрожках человек,
не боялся измены.

ЗВЕНЯТ КУЗНЕЧИКИ

В тонком завершении
и прозрачности полевых метелок - небо.

Звени, звени, моя осень,
Звени, мое солнце.
Знаю я, отчего сердце кончалося -
А кончина его не страшна -
Отчего печаль перегрустнулась и отошла
И печаль не печаль, - а синий цветок.
Все прощу я и так, не просите!
Приготовьте мне крест - я пойду.
Да нечего мне и прощать вам:
Все, что болит, мое родное,
Все, что болит, на земле, - мое благословенное,
Я приютил в моем сердце все земное,
И ответить хочу за все один.
Звени, звени, моя осень,
Звени, мое солнце.
И взяли журавлиного,
Длинноногого чудака
И, связав, повели, смеясь:
Ты сам теперь приюти себя!
Я ответить хочу один за все.
Звени, звени, моя осень,
Звени, звени, моя осень,
Звени, мое солнце.

Страница:

Елена (Элеонора) Генриховна Гуро, в браке Матюшина (18 мая 1877, Санкт-Петербург — 23 апреля 1913, Уусикиркко, Выборгская губерния) — русская поэтесса, прозаик и художница.

Отец Елены, Генрих Гельмут (Генрих Степанович) Гуро был высокопоставленным военным, секретарём штаба Петербургского ВО и войск гвардии при в. кн. Владимире Александровиче, генерал-лейтенантом. Род Гуро происходит от онемеченных французов-гугенотов. Дед по матери — педагог и детский литератор М. Б. Чистяков; сестра, Екатерина Низен, участвовала в публикациях футуристов. Получила художественное образование, занималась живописью в мастерской Я. Ф. Ционглинского, где познакомилась с будущим мужем, музыкантом и художником-авангардистом М. В. Матюшиным, одним из ключевых деятелей русского футуризма. В 1906—1907 брала уроки живописи у Л. С. Бакста и М. В. Добужинского.

Как рано мне приходится не спать,
оттого, что я печалюсь.

Гуро Елена Генриховна

В 1909 издала первую книгу рассказов, стихов и пьес «Шарманка»; тираж при жизни Гуро остался нераспроданным, и оставшиеся экземпляры поступили повторно в продажу после её смерти. К книге сочувственно отнеслись Вячеслав Иванов, Лев Шестов, Алексей Ремизов и Александр Блок, с которым Гуро была знакома лично (Гуро иллюстрировала его стихи в альманахе «Прибой») и который проявлял к её творчеству и личности постоянный интерес.

В 1908—1910 Гуро и Матюшин входят в складывающийся круг русских кубофутуристов-«будетлян» (Давид Бурлюк, Василий Каменский, Велимир Хлебников), они встречаются в доме Матюшиных на Песочной улице в Петербурге (ныне Музей петербургского авангарда на улице Профессора Попова, Петроградская сторона), там основывается издательство «Журавль», в 1910 выходит первый сборник кубофутуристов «Садок судей», где участвует и Гуро. В 1910—1913 она активно выступает и как художник, на выставках левого «Союза молодёжи» и т. п.

В 1912 Елена Гуро выпускает второй сборник «Осенний сон» (положительная рецензия Вяч. Иванова), включающий одноименную пьесу, ряд фрагментов и иллюстрации автора. Наиболее известная её книга, состоящая в основном из стихотворений, но включающая дневниковые фрагменты — «Небесные верблюжата» (1914) — вышла посмертно. Творчество Гуро вызывало сочувственный отклик самых разных критиков, в том числе отрицательно настроенных к футуризму (так, Владислав Ходасевич противопоставлял её остальным футуристам).