Вот брату и сестре законный аттестат:
Их проза тяжела, их остроты не остры;
А вот и авторам: им Аполлон не брат.
И музы им не сестры.
(No Ratings Yet)
Еще стихотворения:
- Князь Вяземский жало На «Вестник» острил, Но критикой вялой Ему ж услужил. Нестоек он в слове! Я знал наперед: Бодливой корове Бог рог не дает!...
- Приходи ко мне, голь непокрытая, Спокон века бедою повитая, Под забором, в грязи нарожденная И горючей слезою вспоенная! Я — певец векового страдания! Псалмопевец я ваш по призванию; Я —...
- Когда еще ты на земле Дышал, о друг мой незабвенный! А я, с тобою разлученный, Уже страдал в тюремной мгле,- Почто, виденьем принесенный, В отрадном, благодатном сне Тогда ты не...
- Из антологии Лук звенит, стрела трепещет, И, клубясь, издох Пифон; И твой лик победой блещет, Бельведерский Аполлон! Кто ж вступился за Пифона, Кто разбил твой истукан? Ты, соперник Аполлона, Бельведерский...
- Две сестры глядят на братца: Маленький, неловкий, Не умеет улыбаться, Только хмурит бровки. Младший брат чихнул спросонок, Радуются сестры: — Вот уже растет ребенок — Он чихнул, как взрослый!...
- Где он? Кого о нем спросить? Где дух? Где прах?.. В краю далеком! О, дайте горьких слез потоком Его могилу оросить, Ее согреть моим дыханьем; Я с ненасытимым страданьем Вопьюсь...
- Льстец моей ленивой музы! Ах, какие снова узы На меня ты наложил? Ты мою сонливу «Лету» В Иордан преобратил И, смеяся, мне, поэту, Так кадилом накалил, Что я в сладком...
- Мой младший брат меня умнее: на мир не смотрит столбенея, не знает, что такое грусть, и крепок, как осенний груздь. Мой младший брат не бил окошек, мой младший брат не...
- Папа, мама, брат и я — Это наша вся семья. Брату только двадцать лет, А посмотришь: дед как дед! Папа — бритый — молодой, А братишка с бородой. Не простая...
- Завещал старик бандуру, Завещал старшому, Завещал тому, Кто будет верен отчему дому. Старший на люди подался И в шинке пропился, Басурманам запродался, В писари пробился. Ну, а меньший плюнул в...
Вскоре после своего открытия Академия наук в Петербурге начала развертывать издательскую деятельность. В 1727 г. на латинском языке стали выходить «Комментарии», в которых публиковались работы ученых, затем на русском языке было выпущено «Краткое описание комментариев Академии наук на 1726 год, часть первая». Выпуск делился на четыре «класса», посвященных математике, физике, истории и астрономии. Некоторые труды были напечатаны полностью, большинство же в «повести», т. е. в сокращенном пересказе.
В 1750 г. Академия наук приступила к изданию на латинском языке «Новых комментариев», которые рецензировались в заграничных журналах всегда с похвалами. Неблагоприятной оценке подвергались только исследования Ломоносова. В 1754 г. в «Гамбургском корреспонденте» появилась статья о диссертации некоего Арнольда, якобы опровергавшей теорию теплоты, созданную Ломоносовым. Травля начинала принимать систематический характер. Открытия Ломоносова создавали эпоху в каждой области науки, к которой он обращался, опережая свое время нередко на десятки лет. Ломоносовская теория теплоты, названная Арнольдом неверной, легла в основу современных нам физических представлений. В работах, посвященных упругой силе воздуха, также вызвавших неодобрительные отзывы заграничных журналов, Ломоносов вновь надолго опередил европейскую науку XVIII столетия, создав кинетическую теорию газового состояния.
Ломоносов решился отвечать своим зарубежным противникам. Он составил свое возражение и переслал его знаменитому математику Эйлеру, который знал эти диссертации Ломоносова и одобрял их. Эйлер поместил статью Ломоносова во французском с латинского языка переводе в амстердамском журнале «Nouvelle Bibliothèque germanique ou Histoire littéraire de f"Allemange, de la Suisse et des Pays du Nord» (1755, t. 6, ч. 5). По желанию Ломоносова его подписи не было выставлено.
Статья, содержавшая ответ Ломоносова заграничным рецензентам, была названа «Рассуждение об обязанностях журналистов при изложении ими сочинений, предназначенных для поддержания свободы философии». Ломоносов рассматривает в ней одну из сторон деятельности журналистов, представлявшуюся ему наиболее ответственной и серьезной, – участие их в распространении научных знаний, в оценке работы ученых. Академики еще до того, как их работы будут опубликованы, рассматривают научные открытия в своем кругу, «не позволяя примешивать заблуждение к истине и выдавать простые предположения за доказательство, а старое – за новое». В свою очередь журналы обязаны «давать ясные и верные краткие изложения содержания появляющихся сочинений, иногда с добавлением справедливого суждения либо по существу дела, либо о некоторых подробностях выполнения. Цель и польза извлечений состоит в том, чтобы быстрее распространять в республике наук сведения о книгах».
Ломоносов считает вполне допустимыми суждения журналистов об излагаемых ими предметах, но предупреждает о необходимой осторожности и справедливости при вынесении оценок. «Силы и добрая воля – вот что от них требуется. Силы – чтобы основательно и со знанием дела обсуждать те многочисленные и разнообразные вопросы, которые входят в их план; воля – для того, чтобы иметь в виду одну только истину, не делать никаких уступок ни предубеждению, ни страсти».
Этих важнейших качеств Ломоносов не находит в европейской журналистике. Авторы публикуемых статей и отчетов слишком часто судят неверно, руководствуясь личными и групповыми соображениями, гоняясь за денежной подачкой, расхваливая дурные сочинения и порицая удачные. «Ученый, проницательный, справедливый и скромный журналист стал чем-то вроде феникса», – с горечью замечает Ломоносов.
На многих примерах недобросовестного и поверхностного изложения в лейпцигском журнале его работ Ломоносов показывает, какую опасность для науки может представить «невежественный или несправедливый критик». Ученый защищает право исследователя выводить общие законы на основании опытов.
Внимательно и с редкой для него терпеливостью Ломоносов разъясняет ошибки рецензента, доказывая справедливость своих воззрений на «вращательное движение частиц» как причину возникновения теплоты. Оговариваясь, что он «отнюдь не намерен давать уроки физики судье», Ломоносов тем не менее дает их, пересыпая язвительными замечаниями.
В заключение статьи Ломоносов излагает несколько требований, которым, по его мнению, должен удовлетворять журналист, пишущий на научные темы. Он должен помнить, что берется за тяжелый и ответственный труд и обязан прежде всего «уметь схватывать то новое и существенное, что заключается в произведениях, создаваемых часто величайшими людьми». Ломоносов требует от журналиста беспристрастной оценки работ, непредубежденной критики. Автор может противоречить общепринятым точкам зрения, и нельзя заставлять его рабски подчиняться господствующим взглядам, а в случае отказа – поносить в печати.
Особым пунктом выдвигается мысль о том, что журналист не должен спешить с осуждением гипотез. Ломоносов требует от журналиста честного отношения к своим обязанностям. Постыдно красть чужие идеи и выдавать их за собственные открытия, нужно до конца, внимательно ознакомиться со взглядами автора и если возражать ему, то по существу, с убедительной аргументацией. Наконец, Ломоносов призывает журналистов к скромности в суждениях по научным проблемам.
В своей статье Ломоносов борется за право исследователей высказывать научные взгляды, не боясь нападок со стороны невежественных рецензентов. Он стремится обеспечить свободную борьбу мнений в науке, широкую публикацию новых сочинений и возлагает на плечи журналистов обязанность освещать эти работы для читательской аудитории. Журналист должен быть первым распространителем знаний, науки, просвещения, считает Ломоносов. Вот зачем ему необходимы эрудиция, уменье понимать и оценивать прочитанное, но больше всего – добросовестное отношение к делу.
Характеристики зарубежных журналистов, выступавших против передовой науки, разбросанные в статье Ломоносова, подчеркивают их низкий общественно-моральный уровень и определяют недостатки журналов – «жалких компиляций», где авторы искажают сказанное другими. Ломоносов испытал журнальные нападки и с осуждением говорил о нравах западноевропейской прессы.
Не был он удовлетворен и состоянием журналистики в России, порицал редакцию «Ежемесячных сочинений» и спорил с Миллером! В мае 1758 г. Ломоносов предложил Академии наук издавать новый еженедельный орган – «Санкт-Петербургские ведомости о делах ученых людей». На страницах этого журнала профессора должны были излагать содержание написанных ими книг и диссертаций делая общим достоянием научные открытия. Намечались также отдел хроники научной жизни в соседних государствах, библиография иностранной научной литературы. Однако проект Ломоносова не был поддержан.
В следующем, 1759 г. Ломоносов выступил с планом издания «Российских ведомостей», в которых сообщалось бы о «внутреннем состоянии государства, в чем где избыток или недостаток: например плодородия хлебов или недороду, о вывозе и привозах товару или припасов» и т.д. В новом замысле Ломоносова выражено желание с помощью печати связать в единое целое различные области русского государства, облегчить торгово-промышленные связи в стране помочь развитию внутреннего рынка. Проект был передан в Сенат и как гласит справка академической канцелярии, «дальнего ничего не происходило».
Не дожидаясь ответа по поводу «Российских ведомостей», Ломоносов вновь написал в Канцелярию Академии наук о своих соображениях по поводу издававшихся ею «Комментариев». Он настойчиво добивался публикации трудов Академии, руководствуясь интересами науки, охраняя приоритет русских исследователей. Ломоносов предложил издавать на русском языке раз в четыре месяца авторефераты диссертаций, подготовленных петербургскими учеными, ибо «новые изобретения остаются без объявления в свете, и нередко в других академиях те же выходят прежде здешних». И на этот проект опять-таки никакой «резолюции не последовало».
Многочисленным идеям Ломоносова в области русской журналистики не суждено было претвориться в жизнь. Слишком они обгоняли время, великий ученый выдвигал перед научной периодикой такие задачи, которые в ту пору были для нее невыполнимы. Но заслуживают высокого уважения постоянный интерес Ломоносова к журналистике, его попытки принять в ней активное участие.
«Трудолюбивая пчела» и «Праздное время»
Большим событием в истории русской периодической печати было возникновение первых частных изданий. В течение более чем полувека правительство непосредственно и через Академию наук держало свою монополию на печатное слово, и только в конце 1750-х годов появляются в качестве издателей частные лица. В их журналах, и чем дальше, тем чаще, встречаются оппозиционные по отношению к правительству ноты. Издательская же деятельность великого русского просветителя Н. И. Новикова казалась Екатерине II настолько опасной, что она жестоко расправилась с писателем.
В конце января 1759 г. в Петербурге тиражом 1200 экземпляров вышел первый номер ежемесячного журнала «Трудолюбивая пчела», издателем которого был А. П. Сумароков, известный литератор, автор многих трагедий и комедий, десятков стихотворений и песен.
В журнале Сумарокова, кроме него, принимали участие А. Аблесимов, И. Дмитревский, Г. Козицкий, А. Нартов, братья Нарышкины, Е. Сумарокова, В. Тредиаковский и др. Многие из них позже стали печататься в журналах, выходивших при Московском университете.
«Трудолюбивая пчела» открылась посвящением жене наследника престола Петра Федоровича – Екатерине Алексеевне, будущей императрице. Сумароков называл ее «Минервой» и просил покровительства. Он явно ориентировался на «малый двор» великого князя, а не на царицу Елизавету Петровну и ее вельмож. Сама по себе эта ориентация выглядела достаточно смело: Екатерина находилась в опале, подозреваемая, и вполне справедливо, в политических интригах и тайных сношениях с иностранными дипломатами. Оппозиционное направление журнала усиливали резкие нападки Сумарокова на представителей государственного аппарата, достигавшие подчас большой остроты.
Несмотря на то что в «Трудолюбивой пчеле» печатался ряд современных авторов, журнал все же оставался изданием одного лица – именно Сумарокова и хранит ясный след его сильной и незаурядной личности.
Не ставя перед собой далеко идущих художественных задач, как он делал это в поэзии и драматургии, Сумароков развивает жанр сатирического очерка и фельетона, обнаруживая оригинальность мысли и тонкую наблюдательность. Заметки его – отрывки горячего монолога писателя, озабоченного судьбами русской литературы, театра, России в целом.
Сумароков был убежденным монархистом, осуждал только злоупотребления властью, считал крепостное право явлением естественным и необходимым. Однако он яростно протестовал против рабства крестьян, отданных в бесконтрольное владение неразумным и злым помещикам. «Продавать людей как скотину не должно», – утверждал Сумароков в своих замечаниях на «Наказ» Екатерины II. Крестьяне – необходимый элемент государства, они должны работать на земле. Дело дворян – руководить страной, управлять крестьянским трудом. Сумароков предъявлял большие требования к дворянству, стремясь очистить этот класс от присущих ему пороков, приблизить к идеалу. Он не жалел сатирической соли, высмеивая недостатки дворянства и отдельных его представителей, боролся с рабовладением, но так как рабовладельцами были почти все дворяне, удары Сумарокова обращались на крепостническую систему в целом. Только личные достоинства дворянина могут дать ему право занимать видные должности в государстве. «Порода», происхождение, знатность семьи не могут играть никакой роли. «Честь наша не в тиглах состоит, – писал Сумароков, – тот сиятельный, кто сердцем и разумом сияет, тот превосходительный, который других людей достоинством превосходит, и тот болярин, который болеет об отечестве». Эту мысль он повторял и в своих стихах.
В письме «О достоинстве» (1759, май) Сумароков утверждает что чины, богатство и знатность не составляют еще достоинств человека: «Справедливо ли говорится вместо «человек, имеющий великий чин» и вместо «человек знатного рода» – честный человек? Из сего следует, что все крестьяне бесчестные люди, а это неправда; земледелие не воровство, не грабительство, но почтенное упражнение».
Свою положительную программу, весьма неясную и сбивчивую Сумароков излагает в утопии «Сон. Счастливое общество», помещенной в декабрьской книжке «Трудолюбивой пчелы». Автор говорит о том, что он был «в мечтательной стране», которой правит «великий государь», являющийся в то же время «великим человеком». Свои милости он дарует только достойным людям и сурово преследует нарушителей закона. Далее Сумароков рисует положение духовного и военного сословия, подробно описывает судебный и чиновничий аппарат, лишенный всех обычных для него в России недостатков.
Утопические мечтания писателя об идеальном дворянском государстве подчеркивали его критическое отношение к окружающей действительности. Сложившиеся у него представления о том, каким должно быть дворянство, непритворное осуждение зла крепостного права и эксплуатации крестьян, обличение чиновников и откупщиков делали Сумарокова неприемлемым для правительства литератором, несмотря на его желание служить монархии так, как он это понимал. На двенадцатой книжке 1759 г. журнал «Трудолюбивая пчела» закрылся по причинам отчасти материального, а главным образом общественного порядка; слишком резкий тон приняли нападки Сумарокова на правящий класс.
В том же 1759 г., с января, стал выходить еженедельный журнал «Праздное время, в пользу употребленное». Его издателями была группа преподавателей и выпускников Сухопутного шляхетного (т.е. дворянского) кадетского корпуса в Петербурге, тираж составлял 600 экземпляров. В 1760 г. редактором-издателем был преподаватель корпуса П. Пастухов, часто печатавший в журнале свои переводы.
В Шляхетном корпусе, основанном в 1732 г., всегда были сильны литературные интересы. Из его стен вышли такие видные русские писатели, как А. П. Сумароков, M. M. Херасков, и, кроме них, – И. П. Елагин, А. А. Нартов, С. А. Порошин, братья П. и И. Мелиссино и многие другие. Нет ничего удивительного в том, что после крупного успеха первого русского журнала «Ежемесячные сочинения» молодые литераторы Шляхетного корпуса решили выступить со своим еженедельным изданием.
Журнал «Праздное время» не блистал литературными дарованиями и оригинальными статьями. Известную злободневность придали ему лишь выступления Сумарокова, который печатался там после закрытия «Трудолюбивой пчелы». Общий тон журнала – благонамеренно-нравоучительный. Вопрос о сатире, т. е. вопрос о критическом отношении к русской действительности и о дальнейших путях развития национальной литературы, приобретавший с каждым годом новую остроту, решался «Праздным временем» примирительно и не так, как его решал Сумароков. Предвосхищая позицию будущего журнала Екатерины II «Всякая всячина», «Праздное время» считает, что «обыкновенное правило есть сие: сатира должна хулить порок, а не лица». К порокам же относятся «три главные страсти» – честолюбие сребролюбие и сластолюбие. Примеры такого рода отвлеченной сатиры, не касающейся язв русской жизни, иногда встречаются на страницах «Праздного времени» преимущественно в виде переводов из журнала Стила и Аддисона «Зритель», выходившего в Лондоне в 1711–1714 гг. Такие переводы печатались позже и во «Всякой всячине».
Моралистические рассуждения о надежде, об успокоении совести, о чести, о душевном спокойствии, о молчаливости, многочисленные «разговоры в царстве мертвых» великих людей древности, статьи на исторические темы занимают страницы «Праздного времени». Лишь с марта 1760 г., когда в журнале начинает выступать Сумароков, довольно унылый и нравоучительный колорит издания оживляется. Сумароков печатает свои притчи, эпиграммы, стихи и песни, прозаические отрывки, полные ядовитых нападок на «крапивное семя» – подьячих, выражавшие обиду на утеснения русских авторов в пользу иностранцев.
Последний номер журнала «Праздное время, в пользу употребленное» вышел в конце декабря 1760 г. Редакция не объяснила причины прекращения журнала, но, очевидно, сумароковская сатира, придавшая ему критическую окраску, могла ухудшить отношение придворных кругов к кадетскому журналу и способствовать его окончанию.
Довелось ей в четверг родиться.
В четверг пошла под венец.
В четверг сломала ключицу.
И в четверг ей пришёл конец.
О МАТЕМАТИКЕ
(Из английских эпиграмм)
Раздражает меня деление.
Умножение - адский труд.
А пропорции, дроби всякие
До безумия доведут.
ПУДИНГ И ПИРОГ
(Из английского фольклора)
Есть пирог у нас, есть и пудинг.
Что желаешь, сынок? Выбирай!..
- Так как блюда похожи по сути,
Мне и то, и другое давай!
ОПОЗДАЛИ НА ТОТ СВЕТ
(Из английского юмора)
Сев за руль авто, новичок
Оказался где-то в пыли.
- Папа, рад я,- сказал сынок.-
Смерть сегодня мы встретить могли,
Да, видать, опоздали чуток.
СУДЬБЫ ЦАРЕЙ
(Из Джона Нэйлора)
Царь Соломон и царь Давид
(Был каждый юн, силён)
Имели сорок синьорит
И семь десятков жён.
Но стала старость окружать
Царей со всех сторон-
Псалмы Давид решил писать
И притчи - Соломон.
СВИФТ И ЛИФТ
(Из английского фольклора)
Джонатан Свифт
Никогда не садился в лифт:
Не было и при жизни
Автора "Робинзона Крузо"
Такой машины
Для перемещения груза.
ЛОРД КЛАЙВ
(Из английского фольклора)
Что про Клайва бы вы рассказали?
Жив ли он? Сомневаюсь. Едва ли.
Про него ведь узнали одно:
Нет в живых лорда Клайва давно.
Умер Клайв лет пятнадцать назад.
Это всё, что о нём говорят.
РОБКИЙ
(Из Уистена Хью ОДЕНА,1907-1973)
Вы знаете ли, что почти что до смерти
Боялся свою госпожу сэр Альберти,
И в доме, что весь обростал паутиной,
Ступал очень робко походкой мышиной?
СЕСТРА И БРАТ
(Из английского фольклора)
Когда только год был сестрёнке моей,
Смеялось весёлое солнышко ей.
Когда же братишке исполнилось два,
Он думал, наверно: ботинки - халва,
Печенье, клубника, а может быть, мёд.
Иначе зачем же он в рот их берёт?
Когда отмечали три года сестре,
Сама она ела и суп, и пюре.
А что вытворяет мой братец в квартире?
Как годы проносятся! Брату - четыре!
Что делает он? Трудно мне рассказать.
В батути мой брат превращает кровать.
ЭПИГРАММА НА ДЖЕФРИ ЧОСЕРА
(1340-1400)
Из блюдца - не из озера-
Пил чай. Ты знаешь Чосера?
Мочил усы и бороду.
Потом бродил по городу.
Писатель Джефри Чосер
Был крепким, как бульдозер,
Хоть о бульдозере в тот век
Не мог и думать человек.
ЗРЯ СТУЧИШЬ
(Английская эпиграмма)
Что вспомнить возжелал ты, комик,
Стуча в свой череп, как в окно?
Стучишь напрасно ты в свой домик,
Откуда все ушли давно.
ЛИМЕРИК
У фамилии Штейн* - просто чудо!-
Есть и Эйн, есть и Эп, и Гертруда.
Ужасен у Герты сонет.
Скульптура у Эпа - бред.
И у Эйна понять что-то трудно.
_________________________.
*Этот лимерик построен по принципу шарады.
Он относится к членам "семейства Штейн":
американскому скульптору Джейкобу Эпштайну
(1880-1979), прославленному физику Альберту
Эйнштейну (1879-1955) и американской писательнице
Гертруде Штейн (1874-1946).
ТРИ КОТЁНКА
(Из поэтического сборника
английского фольклора "Мвтушка Гусыня")
Три котёнка маленьких
Потеряли валенки.
И горько они зарыдали:
"Мама, валенки мы потеряли!
Не вини нас, ругая,
Помоги,дорогая,
Валеночки найти.
Гже искать их? Куда идти?"
- Какие же вы рассеянные!
Где же валеночки посеяли?
Непослушные! Стыд и срам!
Пирога вам теперь я не дам!
ДОМ, СООРУЖЁННЫЙ ДЖЕКОМ
(Английское народное детское
стихотворение-сказка)
Мы видим дом, сооружённый Джеком.
Сооружённом под большим секретом.
На днях я мимо дома проходил.
Здесь дом, я знаю, Джек соорудил,
Где солод есть. Даёт он много сил.
В построенном овине есть и крыса,
Мы можем солод видеть в доме этом,
Живёт в амбаре там и чёрный кот,
Которая пищит (она - актриса).
Сооружённом Джеком под секретом.
Там и собака на цепи живёт.
Которого любить не может крыса,
Которая пищит (она - актриса).
И видим солод мы в амбаре этом,
Сооружённом Джеком под секретом.
Там и собака на цепи живёт.
Живёт в овине там и чёрный кот,
Которого любить не может крыса,
Которая пищит (она - актриса).
И видим солод мы в амбаре этом,
Сооружённом Джеком под секретом.
Там образ девы есть, что одинок.
Там у бурёнки сломан левый рог.
Там и собака на цепи живёт.
Живёт в овине там и чёрный кот,
Которого любить не может крыса,
Которая пищит (она - актриса).
И видим солод мы в амбаре этом,
Сооружённом Джеком под секретом.
Корову доит девушка-цветок.
А у бурёнки сломан левый рог.
Там и собака на цепи живёт.
Живёт в овине там и чёрный кот,
Которого любить не может крыса,
Которая пищит (она - актриса).
И видим солод мы в амбаре этом,
Сооружённом Джеком под секретом.
А это кто? Монах? Анахорет?
Кто рядом с девой? Может быть, поэт?
Корову доит девушка-цветок.
А у бурёнки сломан левый рог.
Там и собака на цепи живёт.
Живёт в овине там и чёрный кот,
Которого любить не может крыса,
Которая пищит (она - актриса).
И видим солод мы в амбаре этом,
Сооружённом Джеком под секретом.
А где же фермер? Кукурузу сеет.
Над ним - смотрите! - облако белеет.
А это кто? Монах? Анахорет?
Кто рядом с девой? Может быть, поэт?
Корову доит девушка-цветок.
А у бурёнки сломан левый рог.
Там и собака на цепи живёт.
Живёт в овине там и чёрный кот,
Которого любить не может крыса,
Которая пищит (она - актриса).
И видим солод мы в амбаре этом,
Сооружённом Джеком под секретом.
ЭПИГРАММА
Не жди удач от мятежа.
Держа лишь лезвие ножа!
Нет, друг мой, стачка инородная -
Не революция народная.
Когда в крови страны арена,
То это родины измена.
