Олег Волков - Писатель и cоловецкий Заключенный.

Оле́г Васи́льевич Во́лков (1900-1996) - русский прозаик, публицист, мемуарист. Публиковался под псевдонимом Осугин, который в ряде источников (в том числе у В. Казака) назван в качестве настоящей фамилии.

Биография

О. В. Волков родился 8а в Санкт-Петербурге.

Отец был директором правления Русско-Балтийских заводов, мать - из рода Лазаревых (внучка адмирала М. П. Лазарева). Рос в Петербурге и в имении отца в Тверской губернии. Посещал Тенишевское училище, где совмещалось обучение наукам и ремеслу (был одноклассником В. В. Набокова). В 1917 году поступил в Петроградский университет, но студентом не стал. В 1917-1919 годах жил в имении семьи (Никольская волость Новоторжского уезда Тверской губернии). В 1922-1928 годах работал переводчиком в миссии Нансена, у корреспондента Ассошиэйтед Пресс, у концессионеров, в греческом посольстве.

В феврале 1928 года был в первый раз арестован, отказался стать осведомителем, был приговорен к 3 годам лагеря по обвинению в контрреволюционной агитации и направлен в СЛОН. В апреле 1929 году лагерный срок заменили высылкой в Тульскую область, где он работал переводчиком технической литературы.

В марте 1931 году был снова арестован и приговорен к 5 годам лагеря по обвинению в контрреволюционной агитации. Снова был этапирован в СЛОН. В 1936 году оставшийся срок был заменен ссылкой в Архангельск, где Волков работал в филиале НИИ электрификации лесной промышленности.

8 июня 1936 года вновь был арестован, приговорен к 5 годам заключения как «социально-опасный элемент» и направлен в УхтПечЛаг. В 1941 года был освобожден и стал работать геологом в Коми АССР.

В марте 1942 года вновь был арестован и приговорен к 4 годам лагеря по обвинению в контрреволюционной агитации. В апреле 1944 года был освобожден по инвалидности и переехал в Кировабад, где работал преподавателем иностранных языков, в 1946-1950 годах жил в Малоярославце и Калуге, работал переводчиком в московских издательствах. В 1950 году был арестован в пятый раз и был сослан в село Ярцево (Красноярский край), где работал плотником, а затем охотником-промысловиком. В 1955 году был освобожден из ссылки и приехал в Москву.

Волков стал писателем и в 1957 году по рекомендации С. В. Михалкова - членом СП СССР. Опубликовал свыше дюжины книг (повести, рассказы и очерки), а кроме того переводил произведения Бальзака, Золя и других французских писателей, «Греческую цивилизацию» А. Боннара. Особое значение придавал борьбе за сохранение природы и памятников старины, был активным членом «Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры», входил в центральный совет «Всероссийского общества охраны природы» из которого, разочаровавшись в организации, впоследствии вышел; его считают одним из основоположников советского экологического движения. Член редколлегии альманаха «Охотничьи просторы» с 1962 по 1976 год.

Его главный автобиографический труд «Погружение во тьму», написанный в начале 60-х и не напечатанный А. Т. Твардовским в журнале «Новый мир», был впервые опубликован в Париже в 1987 году, в СССР - в 1990 году.

В 1993 году, выгуливая собаку, 93-летний писатель упал в двухметровую яму оставленную не огороженной строительными рабочими, и сломал себе ногу, после чего мог передвигаться только по квартире.

Книги

Молодые охотники, 1951
В тихом краю, 1959
Клад Кудеяра, 1963
Родная моя Россия, 1970
Тут граду быть…, 1974
Енисейские пейзажи. Очерки и рассказы. М., Современник, 1974
Чур, заповедано! 1976
В конце тропы, 1978
Случай на промысле, 1980
Каждый камень в ней живой, 1985
Погружение во тьму, Paris, 1987
Век надежд и крушений, 1989
Два стольных града, 1994

Награды и премии

орден «За заслуги в области литературы и искусства» (1991) (Франция)
Государственная премия РСФСР в области литературы (1991) - за книгу «Погружение во тьму» (1987)
Пушкинская премия фонда А. Топфера (1993)

Годы жизни: 1900-1996

Место рожд.: г. Санкт-Петербург

Обвинение и приговор: Арестован в пятый раз в 1950 г., приговор - ссылка в Красноярский край

Род деятельности писатель.

Биография

Волков Олег Васильевич Биография

Волков Олег Васильевич – прозаик, публицист, переводчик. Родился 9 (21) января 1900 года в Санкт-Петербурге в дворянской семье. Отец Волкова был членом правления Крестьянского банка, работал директором правления Русско-Балтийского завода. Мать происходила из рода известных мореплавателей Лазаревых. Семья Волковых была состоятельной и многодетной – пятеро сыновей и две дочери. Особенно близок Олег был с братом-близнецом Всеволодом, впоследствии погибшим в годы Великой Отечественной войны. Глава семьи «более всего ценил непопранное человеческое достоинство, право свободно мыслить». Олег Васильевич вспоминал, что в семье «придавалось исключительное значение манерам и воспитанности, культивировалось достаточно рационалистическое понимание назначения человека и его долга. В общем, были в почете внешняя и внутренняя порядочность, прилежание, трезвая подготовка себя к жизни, в которой человек сам кузнец своей судьбы» («Погружение во тьму). Отец был в хороших отношениях со многими крестьянами, уважал их, и они ему доверяли. Он поощрял приобретение сыновьями навыков крестьянских работ, приобщал их к миру природы, который хорошо знал. Охотничье дело подростки-близнецы Олег и Всеволод осваивали с десятилетнего возраста под руководством егеря Никиты. Егерская наука очень пригодилась Олегу Васильевичу в дальнейшей жизни. Он до преклонных лет был страстным и умелым охотником, а в енисейской ссылке охота и пушной промысел стали для него основным источником существования. Образ егеря Никиты, под чьей опекой братья приобщались к охоте, впоследствии был запечатлен в автобиографической повести О.В. Волкова «В тихом краю» и в других произведениях. В 1908 году Олег Волков поступил в Тенишевское училище в Петербурге, которое окончил в 1917. Полученное образование включало отличное знание трех иностранных языков, благодаря чему Олег был принят на факультет восточных языков Петербургского университета. Но учиться помешали события 1917 года. Революцию Волковы не приняли. Однако отцу расставание с Россией даже в условиях революционного переворота представлялось невозможным. Семья уехала из Петербурга в Пудышево. В том же 1917 году Олег Волков поступил в Тверское кавалерийское юнкерское училище, но здесь ему удалось проучиться менее полугода. Начальник училища генерал-майор Дмитрий Алексеевич Кучин распустил курсантов по домам из-за угрозы поголовного расстрела. Олег вернулся в отцовское имение. При дележе земли крестьяне настояли, чтобы надел дали и бывшему барину. Они и в дальнейшем были верны старым добрым отношениям, помогая семье Волковых, оставшейся без средств к существованию. Какое-то время Волковы существовали в составе артели, состоявшей из членов семьи, нескольких друзей и оставшихся в усадьбе рабочих. Однако вскоре отец, узнав о готовящемся аресте, был вынужден покинуть родные места и семью. Василий Александрович уехал в Петроград, став вскоре заместителем начальника Волховстроя, а в феврале 1919 года скоропостижно скончался от сердечного приступа. Зимой 1918 года в Торжке был сформирован большой конный отряд. В составе этого отряда юнкер Волков вместе со старшим сыном генерала Кучина отправился на Дон, а затем на Кубань. Летом, вырвавшись из окружения, тверской отряд устремился в Екатеринбург, надеясь оказать помощь царской семье, но Ипатьевский дом они застали уже опустевшим. После возвращения с Урала Олег Волков предпринял неудачную попытку пробраться к Врангелю и был вынужден возвратиться в Пудышево к семье. В этот период жизни в Новоторжском уезде Олег заведовал казенной мельницей, занимался земледелием. Однако его предали суду по обвинению в сокрытии злоупотреблений местного комиссара, якобы известных ему, и дали год условно. Оставаться в деревне стало небезопасно. В 1923 году О.В. Волков приехал в Москву. Поступить в университет оказалось невозможным из-за дворянского происхождения. Он работал переводчиком в Нансеновской миссии, у корреспондента Ассошиэйтед Пресс, в греческом посольстве. В феврале 1928 года Волков впервые был арестован и после отказа стать осведомителем отправлен в лагерь на Соловецких островах по обвинению в контрреволюционной агитации. В течение почти двадцати восьми лет тюрьмы и лагеря сменялись кратковременными ссылками и высылками: Бутырская тюрьма, пересыльный пункт в Кеми, Соловецкий лагерь особого назначения, ссылка в Тульскую область, снова Соловецкий лагерь, ссылка в Архангельск, этап в Котлас, лагерь в Ухте, Красноярская тюрьма, ссылка в Ярцево на Енисее… Последний раз он был арестован и приговорен к десяти годам ссылки в Красноярский край в 1950 году. В апреле 1955 Олега Волкова освободили и полностью реабилитировали «за отсутствием состава преступления». Заниматься литературной деятельностью Олег Васильевич начал еще в ссылках и кратковременных промежутках между арестами. Он выкраивал время для занятий литературой: делал переводы, писал очерки и статьи и отсылал их в редакции через подставных лиц. Сначала это были переводы для издательства иностранной литературы. Затем в журналах стали появляться заметки об охоте. В 1951 году отдельным изданием была опубликована повесть «Молодые охотники». Однако и из всех публикаций изымались любые упоминания об истинных обстоятельствах жизни автора. Окончательно вернувшись в Москву в середине 1950-х гг., Волков писал для издательств и журналов рецензии и занимался переводами трудов А. Боннара, Э. Эррио, Ж. Ренуара, О. Бальзака, Э. Золя. Первая авторская книга «Последний мелкотравчатый» и другие записи старого охотника» вышла в свет в 1957 году. А потом было еще более 10 книг повестей и рассказов, очерков и статей. В год выхода первой книги (1957) О.В. Волков был принят в Союз писателей СССР. Как публицист он известен своими очерками о природе России. «Всё мое прошлое подготовило меня к вступлению в ряды защитников природы: юность, связанная с деревней, охота и – крепче всего – годы, научившие видеть в окружающем мире живой природы утешение и прибежище, нечто, не причастное человеческой скверне», – писал Волков. Одну из первых его статей в «Литературной газете» о молевом лесосплаве, «бревноходе» на Енисее – горячо одобрил И.С. Соколов-Микитов, отметив языковое мастерство автора статьи, благородство и важность задачи спасения родной природы. В 1976 году вышел сборник очерков «Чур, заповедано!» о российских заповедниках, в 1985 – книга «Каждый камень в ней живой. Из истории московских улиц». Итогом публицистической деятельности стала книга «Все в ответе» (1986). В конце 1970-х гг. О.В. Волков начал писать свою главную книгу – «Погружение во тьму». Это воспоминания и свидетельства человека, прошедшего тюрьмы, лагеря, ссылки. «Становилось невыносимым таить про себя свидетельства уничтожения русского крестьянства, молчать о гибели бессчетных и невинных жертв», – сказал сам писатель о причинах работы над романом. В своих воспоминаниях он видел «в первую очередь выполнение долга перед памятью бесчисленных тысяч замученных русских людей, никогда не возвратившихся из лагерей…». Это книга о страданиях человека и возможности выносить эти страдания, сохраняя человеческое достоинство там, где, казалось бы, это невозможно. Роман «Погружение во тьму» принес автору мировую известность. Впервые он был опубликован издательством «Советский писатель» и неоднократно переиздавался другими издательствами. Среди работ по острейшим вопросам национального наследия – очерк «Удивительный Николай Львов» (написан в 1980-1987 гг.), посвященный автором своему замечательному земляку. На склоне лет писатель получил заслуженное признание. Он стал одним из первых лауреатов Государственной премии России, правительство Франции наградило его высшим орденом для деятелей искусств, в Германии роман «Погружение во тьму» был отмечен Пушкинской премией фонда Альфреда Тепфера. В последние годы жизни О.В. Волков работал над подготовкой к изданию собрания своих произведений. Умер Олег Васильевич Волков 10 ноября 1996 года в Москве.

Фотоархив

Творчество

Погружение во тьму Несколько вводных штрихов (вместо предисловия) …Голые выбеленные, стены. Голый квадрат окна. Глухая дверь, с глазком. С высокого потолка свисает яркая, никогда не гаснущая лампочка, В ее слепящем свете камера особенно пуста и стерильна; все жестко и четко. Даже складки одеяла на плоской постели словно одеревенели. Этот свет - наваждение. Источник неосознанного беспокойства. От него нельзя отгородиться, отвлечься. Ходишь ли маятником с поворотами через пять шагов или, закружившись, сядешь на табурет, - глаза, уставшие от знакомых потеков краски на параше, трещинок штукатурки, щелей между половицами, от пересчитанных сто раз головок болтов в двери, помимо воли обращаются кверху, чтобы тут же, ослепленными, метнуться по углам. И даже после вечерней поверки, когда разрешается лежать и погружаешься в томительное ночное забытье, сквозь проносящиеся полувоспоминания-полугрезы ощущаешь себя в камере, не освобождаешься от гнетущей невозможности уйти, избавиться от этого бьющего в глаза света. Бездушного, неотвязного, проникающего всюду. Наполняющего бесконечной усталостью… Эта оголенность предметов под постоянным сильным освещением рождает обостренные представления. Рассудок отбрасывает прочь затеняющие, смягчающие покровы, и на короткие мгновения прозреваешь всё вокруг и свою судьбу безнадежно трезвыми очами. Это - как луч прожектора, каким пограничники вдруг вырвут из мрака темные береговые камни или вдавшуюся в море песчаную косу с обсевшими ее серокрылыми, захваченными врасплох морскими птицами. Я помню, что именно в этой одиночке Архангельской тюрьмы, где меня продержали около года, в один из бесконечных часов бдения при неотступно сторожившей лампочке, стершей грани между днем и ночью, мне особенно беспощадно и обнаженно открылось, как велика и грозна окружающая нас «пылающая бездна…» Как неодолимы силы затопившего мир зла! И все попытки отгородиться от него заслонами веры и мифов о божественном начале жизни показались жалкими, несостоятельными. Мысль, подобная беспощадному лучу, пробежала по картинам прожитых лет, наполненных воспоминаниями о жестоких гонениях и расправах. Нет, нет! Невозможен был бы такой их невозбранный разгул, такое выставление на позор и осмеяние нравственных основ жизни, руководи миром верховная благая сила. Каленым железом выжигаются из обихода понятия любви, сострадания, милосердия - а небеса не разверзлись… * * * В середине тридцатых годов, во время генеральных репетиций кровавых мистерий тридцать седьмого, я успел пройти через круги двух следствий и последующих отсидок в Соловецком лагере. Теперь, находясь на пороге третьего срока, я всем существом, кожей ощущал полную безнаказанность насилия. И если до этого внезапного озарения - или помрачения? - обрубившего крылья надежде, я со страстью, усиленной гонениями, прибегал к тайной утешной молитве, упрямо держался за веру отцов и бывал жертвенно настроен, то после него мне сделалось невозможным даже заставить себя перекреститься… И уже отторженными от меня вспоминались тайные службы, совершавшиеся в Соловецком лагере погибшим позже священником. То был период, когда духовных лиц обряжали в лагерные бушлаты, насильно стригли и брили. За отправление любых треб их расстреливали. Для мирян, прибегнувших к помощи религии, введено было удлинение срока - пятилетний «довесок». И все же отец Иоанн, уже не прежний благообразный священник в рясе и с бородкой, а сутулый, немощный и униженный арестант в грязном, залатанном обмундировании, с безобразно укороченными волосами - его стригли и брили связанным, - изредка ухитрялся выбраться за зону: кто-то добывал ему пропуск через ворота монастырской ограды. И уходил в лес. Там, на небольшой полянке, укрытой молодыми соснами, собиралась кучка верующих. Приносились хранившиеся с великой опаской у надежных и бесстрашных людей антиминс и потребная для службы утварь. Отец Иоанн надевал епитрахиль и фелонь, мятую и вытертую, и начинал вполголоса. Возгласил и тихое пение нашего робкого хора уносились к пустому северному небу; их поглощала обступившая мшарину чаща… Страшно было попасть в засаду, мерещились выскакивающие из-за деревьев вохровцы - и мы стремились уйти всеми помыслами к горним заступникам. И, бывало, удавалось отрешиться от гнетущих забот. Тогда сердце полнилось благостным миром и в каждом человеке прозревался «брат во Христе». Отрадные, просветленные минуты! В любви и вере виделось оружие против раздирающей людей ненависти. И воскресали знакомые с детства легенды о первых веках христианства. Чудилась некая связь между этой вот горсткой затравленных, с верой и надеждой внимающих каждому слову отца Иоанна зэков и святыми и мучениками, порожденными гонениями. Может, и две тысячи лет назад апостолы, таким же слабым и простуженным голосом вселяли мужество и надежду в обреченных, напуганных ропотом толпы на скамьях цирка и ревом хищников в вивариях, каким сейчас так просто и душевно напутствует нас, подходящих к кресту, этот гонимый русский попик. Скромный, безвестный и великий… Мы расходились по одному, чтобы не привлечь внимания. Трехъярусные нары под гулкими сводами разоренного собора, забитые разношерстным людом, меченным страхом, готовым на все, чтобы выжить, со своими распрями, лютостью, руганью и убожеством, очень скоро поглощали видение обращенной в храм болотистой поляны, чистое, как сказание о православных святителях. Но о них не забывалось… Ведь не обмирщившаяся церковь одолевала зло, а простые слова любви и прощения, евангельские заветы, отвечавшие, казалось, извечной тяге людей к добру и справедливости. Если и оспаривалось в разные времена право церкви на власть в мире и преследование инакомыслия, то никакие государственные установления, социальные реформы и теории никогда не посягали на изначальные христианские добродетели. Религия и духовенство отменялись и распинались - евангельские истины оставались неколебимыми. Вот почему так ошеломляли и пугали открыто провозглашенные принципы пролетарской «морали», отвергавшие безотносительные понятия любви и добра. Над просторами России с ее церквами и колокольнями, из века в век напоминавшими сиянием крестов и голосами колоколов о высоких духовных истинах, звавшими «воздеть очи горе» и думать о душе, о добрых делах, будившими в самых заскорузлых сердцах голос совести, свирепо и беспощадно разыгрывались ветры, разносившие семена жестокости, отвращавшие от духовных исканий и требовавшие отречения от христианской морали, от отцов своих и традиций. Проповедовались классовая ненависть и непреклонность. Поощрялись донос и предательство. Высмеивались «добренькие». Были поставлены вне закона терпимость к чужим мнениям, человеческое сочувствие и мягкосердечие. Началось погружение в пучину бездуховности, подтачивание и разрушение нравственных устоев общества. Их должны были заменить нормы и законы классовой борьбы, открывшие путь человеконенавистническим теориям, породившим фашизм, плевелы зоологического национализма, расистские лозунги, залившие кровью страницы истории XX века. Как немного понадобилось лет, чтобы искоренить в людях привычку или потребность взглядывать на небо, истребить или убрать с дороги правдоискателей, чтобы обратить Россию в духовную пустыню! Крепчайший новый порядок основался прочно - на страхе и демагогических лозунгах, на реальных привилегиях и благах для восторжествовавших и янычар. Поэты и писатели, музыканты, художники, академики требовали смертной казни для людей, названных властью «врагами народа». Им вторили послушные хоры общих собраний. И неслось по стране: «Распни его, распни!» Потому что каждый должен был стать соучастником расправы или ее жертвой. Совесть и представление о грехе и греховности сделались отжившими понятиями. Нормы морали заменили милиционеры. Стали жить под заманивающими лживыми вывесками. И привыкли к ним. Даже полюбили. Настолько, что смутьянами и врагами почитаются те, кто, стремясь к истине, взывает к сердцу и разуму, смущая тем придавивший страну стойловый покой. И когда я в середине пятидесятых годов - почти через тридцать лет! - вернулся из заключения, оказалось, люди уже забыли, что можно жить иначе,что они «гомо сапиенс» - человек рассуждающий…

Источники

1. Волков, О. В. «Последний мелкотравчатый» и другие записки старого охотника / О. В Волков. – М. : Сов. писатель, 1957. – 192 с. 2. Волков, О. В. Родина моя Россия: рассказы и очерки / О.В. Волков; худож. А. Голицын. – М. : Сов. писатель, 1970. – 464 с. : ил. 3. Волков, О. В. Енисейские пейзажи: очерки и рассказы / О. В. Волков; худож. А. Голицын. – М. : Современник, 1974. – 352 с. 4. Волков, О. В. Тут граду быть… : ист. Очерки / О. В. Волков. – М. : Моск. рабочий, 1974. – 184 с. : ил. 5. Волков, О. В. Чур, заповедано! / О. В. Волков – М. : Сов. Россия. 1976. – 400 с. : ил. – (По земле российской). 6. Волков, О. В. В конце тропы: повесть, рассказы, очерки / О. В. Волков; худож. А. Голицын. – М.: Современник, 1978. – 351 с. : ил. – (Новинки «Современника»). 7. Волков, О. В. Каждый камень в ней живой. Из истории московских улиц / О. В. Волков. – 2-е изд. – М. : Современник, 1986. – 252 с. : ил. 8. Волков, О. В. Все в ответе: публицистика / О. В. Волков; худож. В. Фатехов. – М. : Сов. писатель, 1986. – 445 с. : ил. 9. Волков, О. В. Избранное: повести, рассказы, воспоминания, эссе / О. В. Волков; вступ. ст. М. Кораллова. – М.: Худож. лит., 1987. – 591 с. : портр. 10. Волков, О. В. Век надежд и крушений: сб. / О. В. Волков; худож. А. Голицын. – М. : Сов. писатель, 1990. – 731 с. : ил. 11. Волков, О. В. Погружение во тьму: из пережитого / О. В. Волков. – М.: Сов. Россия, 1992. – 431 с. – (Крестный путь России). 12. Волков, О. В. Сочинения в 3 т. Т. 1: Два стольных града: очерки / О.В. Волков; сост. М.С. Волкова, Л.В. Гладкова; предисл. Г.П. Калюжного. – М. : Энцикл. рос. деревень, 1994. – 639 с.

О жизни и творчестве О.В. Волкова

1. Олег Волков: [автобиография] Писатели России: автобиографии современников. – М., 1998. – С. 109-115. 2. Калюжный, Г. П. Самостояние великоросса: [об О.В. Волкове] / Г. П. Калюжный Два стольных града. – М., 1994. – С. 3-25. 3. Козлова, О. И. Волков Олег Васильевич / О. И. Козлова Русские писатели. ХХ век: биобиблиогр. слов. в 2 ч. – М., 1998. – Ч. 1. – С. 307-309. 4. Чернышев, В. Б. Волков Олег Васильевич / В. Б. Чернышев Русские писатели 20 века: биогр. слов. – М., 2000. – С. 160-161.

волков_олег_васильевич.txt · Последние изменения: 2014/05/30 06:57 - ram3ay

Олег Волков принадлежал к тем заключенным Соловецкого ИТЛ, вина которых состояла во врожденной интеллигентности, безупречном образовании и непоколебимой вере. Любовь к России дополняла перечень его преступлений. Двадцать пять (!) лет в СЛОНе. При отъезде из соловецкого лагеря Олега Волкова провожал другой ссыльный, вятский епископ, святой Виктор (Островидов) ...

Рис.1.Олег Волков. Писатель и Соловецкий заключенный. СЛОН

Олег Волков - писатель и соловецкий зэк

"Это был высокий и красивый человек, который и в преклонные годы сохранял ясность ума и молодость духа. Он прошел трагический путь русского советского интеллигента. Значительная часть его жизни - с 1928 по 1955 год - прошла в сталинских лагерях, в ссылке, на Соловках и в других созданных партийной тиранией непригодных для жизни местах. Однако это не помешало ему остаться настоящим гражданином и талантливым писателем. Его перу принадлежит знаменитая книга "Погружение во тьму". Она посвящена тому, как в нечеловеческих условиях можно остаться человеком." (Редакционная статья. Прощание с ровесником века. Московский комсомолец. №28, Москва. 13.02.1996 )

Умер Олег Волков

10.02.1996 года на 97 году жизни мирно почил о Господе писатель Олег Васильевич Волков.

Русская литература потеряла своего старейшину, автора замечательной эссеистики, прозы и поразительных по своему трагизму воспоминаний "Погружение во тьму", удостоенных Государственной премии России, Пушкинской премии Германского фонда Альфреда Тепфера, других наград.

Олег Васильевич Волков родился 21 января 1900 года в дворянской семье. Всех, кто его знал, удивляло, что он до конца своих дней сохранял аристократическую стать, безупречную русскую речь, изысканно простой писательский слог и православную веру.

Семья Волковых (отец писателя входил а число ведущих промышленников России, был директором Правления русско-балтийских заводов и Одним из руководителей Русско-Английского банка) революцию 1917 года не приняла, но в тяжкие для России времена покинутъ ее не захотела...

"Каждый день мыть руки и не ругаться матом... А вы думаете, это так просто мыть каждый день руки, когда никто их не моет?" - ответил Олег Волков на вопрос, как выживали люди в Соловках, как оставались людьми?

Шесть судебных приговоров, как "социально опасному элементу", и 28 лет, проведенных на каторге, в тюрьмах, лагерях и ссылках, - вот цена, заплаченная Олегом Васильевичем за ту свободу духа, которую он сумел сохранить. Во время своего первого заточения на Соловках он познал, как пишет в своих мемуарах, "обновляющее, очищающее душу воздействие Соловецкой святыни... Именно тогда я полнее всего ощутил и уразумел значение веры. За нее и постоять можно!" При отъезде из соловецкого лагеря Олега Волкова провожал ссыльный Вятский епископ - Преосвященный Виктор (Островидов) , который напутствовал писателя наказом "сердцем запомнить" все то, что приходится испытывать страдальцам за веру и неправедно осужденным узникам советских лагерей, и в нужное время стать свидетелем эпохи гонений.

Обновляющее, очищающее душу воздействие Соловецкой святыни... Именно тогда я полнее всего ощутил и уразумел значение веры. За нее и постоять можно!
Олег Волков в своих мемуарах о Соловецком монастыре, превращенном в концлагерь.

Выполняя архиерейское благословение, Олег Волков всю свою жизнь без какой-либо надежды на публикацию писал главную свою книгу - свидетельство и сподобился Божией милости дожить до дней ее выхода в свет на многих языках мира... В греческом языке одно и то же слово "мартир" обозначает понятия "мученик" и "свидетель", потому что в древности свидетель Божией славы всегда и был мученик.

Знаменательна, что Олег Васильевич Волков скончался в день смерти Александра Сергеевича Пушкина и накануне .

Отпевание раба Божия Олега было совершено в храме Святителя Николая в Старом Ваганькове священниками Виктором Шишкиным и Владимиром Вигилянским. (Чернышев В. Светлой памяти писателя Олега Волкова. Журнал Московской Патриархии. Москва. 1996 . № 3. с. 47 )

Я свидетель, владеющий русским языком...

А в 1989-м или в 1990-м я орден получал вместе с другим человеком, которого Родина простила. Я его получал вместе с Олегом Васильевичем Волковым, моим крестным отцом. Правда, это был иностранный орден. И вручали его во французском посольстве. Chevalier des arts et lettre. Он капитан этого ордена. Я лейтенант. В общем, шевалье...

И вот стоит во французском посольстве Олег Васильевич Волков, переводчик, полиглот, писатель, сын земца, который первый свой срок провел еще на Соловках. Потом - второй... Бежал. Шел по тундре... Предали его на Урале и вернули в лагерь. Он написал свою книгу про все про это - "Погружение во тьму". И только в конце 1980-х ее издали наконец.

Вот - стоит. Прекрасный старик, отпахавший 29 лет на Хозяина, - и вдруг он говорит слова благодарности по-французски. Так это было приятно... так красиво... И сам он высокий, стройный, красивый. Несмотря ни на что.

Так было приятно постоять рядом с ним, в лейтенантской тени. Я стоял и думал, я молча восхищался тем, как иногда этот невнимательный, халтурный, в общем-то, очень противный мир... подлый мир... как он иногда вдруг бывает верен, как он правильно иногда выбирает, как он верно отдает должное!

И орден ему, конечно, судьба предоставила правильный. Тот самый. Chevalier des arts et lettre. Рыцарь словесности и искусств. И вот - целый орден таких рыцарей, рассеянный по Европе, по миру. А девяностолетний Олег Васильевич Волков - того ордена капитан. ( Новая Газета, 36, 28.05.2001 )

Олега Волкова "судил" чекист Аустрин

Писателя, ученого, полиглота, дворянина Олега Волкова судила "тройка" во главе с , родившемся 25.08.1891 г. в семье плотника городка Вольмар, Лифляндской губернии. Латыша. Члена КП с 1907 года, СДП Латвии 1907-17 и РСДРП(б) с 10.17. Образование: 2 класса церковно-приходской школы (1906). Расстрелян в 1937 году как "английский шпион".

"Фигура несколько ожиревшая, короткая шея, взгляд неподвижный, тяжелый, говорит с сильным акцентом, медленно, деревянно... Говорил - медленно", но чекисты при нем действовали быстро: арестовывали, сажали, ликвидировали без проволочек... Это нынешние их преемники 10 биографических справок по полстраничке каждая готовят по месяцу, да еще и деньги грозят взымать за свой труд... То есть прежние - трудились-не ленились. Еще бы - решали важное государственное дело." (Олег Волков "Погружение во тьму".)

21 января 2000 года исполнилось бы сто лет со дня рождения одному из достойнейших и многострадальнейших писателей России - Олегу Васильевичу Волкову.

Волков - фигура не столь прославленная, как перечисленные мной писатели зодиакального круга, но более чем достойная. В России писатель -это всегда судьба. Книги и судьба рассматриваются как единый текст (так мы до сих пор дочитываем Пушкина). Если говорить о текстах Волкова, то они все, абсолютно все, достойны, а что касается судьбы, она превосходит всех. Волков прожил долгую жизнь. В чудесном эссе "Мои любимцы пойнтеры" Волков вспоминает, что, судя по кличке его первого пойнтера - Банзай, - первые его детские воспоминания относятся к 1904 году. А потом воспоминания прервались. Арестовали его в феврале 1927 года. Около греческого посольства - как и положено дворянину, он знал три языка и подрабатывал переводами. Знание языков вкупе с дворянским происхождением и обеспечило ему этот арест. Первый свой срок он отсидел на Соловках, там еще была Соловецкая республика (существовал тогда такой термин), потом вторично... так и пошло - до 1956 года! Какие-то бывали небольшие передышки, но он этот срок отволок. У него под стеклом я видел шесть реабилитаций! Когда я с ним познакомился в 1977 году, он меня поразил своей внешностью. Высокий, красивый, стройный человек (стариком его нельзя было назвать) в джинсовом костюме, с серебряной бородой, молодой кожей, держал спину идеально прямо... Среди той брежневской тусовки в Молдавии он выглядел настолько отдельно, что у меня даже родилась шутка: мол, Волкова надо поместить в Красную книгу - та, тогдашняя пьянка была посвящена теме "Писатель и природа", что морально никому, кроме самого Волкова, не соответствовало. Я датирую наше знакомство июлем, потому что только что до России достигла весть о смерти Владимира Владимировича Набокова, о чем я ему тогда рассказал. И вот наше знакомство в автобусе началось с того, что он сказал: "А, он умер! " И с такой легкой интонацией: "Я же с ним за одной партой сидел! " Тогда что-то и сдвинулось у меня в сознании - получается, что, поскольку Волков сидел не только за партой, он просидел от "Машеньки" до "Лолиты"... Вот вам какая разводка судеб - Набоков и Волков. Они были воистину одноклассники, то есть люди одного класса. ( Он был однокласником Набокова. Инт. Галина М., Литературная газета, №3, Москва. 19.01.2000)

Олег Волков родился 21 января 1900 года в городе Санкт-Петербург. Вырос в дворянской семье. Его отец был директором правления Русско-Балтийских заводов, мать, внучка адмирала Михаила Лазарева. Детство будущего писателя проходило также и в Тверской губернии, в семейном имении. Подростком посещал Тенишевское училище, где обучался наукам и ремеслу, а после окончания училища, в 1917 году, поступил в Петроградский университет, но студентом не стал.

С 1922 по 1928 года Волков работал переводчиком в миссии Нансена. Дальнейшая жизнь будущего писателя складывалась весьма трагично - почти вся прошла в сталинских лагерях. Впервые Волкова арестовали, приговорив к трем годам исправительно-трудовых лагерей, в феврале 1928 года по обвинению в контрреволюционной агитации, за отказ стать осведомителем. Отбывать срок направлен в Соловецкий лагерь особого назначения. Через год, в апреле 1929 года, лагерный срок заменили высылкой в Тульскую область, где Волков работал переводчиком технической литературы.

Второй арест пришелся на март 1931 года. По той же самой статье Волкова приговорили к пяти годам ИТЛ и снова направили на Соловки. В 1936 году остаток срока заменили ссылкой, на этот раз в город Архангельск, где Олег работал в филиале НИИ электрификации лесной промышленности. Третий арест последовал сразу за освобождением, в июле 1936 года, и снова на пять лет. Как «социально-опасный элемент» Волков был направлен в Ухтинско-Печорский исправительно-трудовой лагерь.

Освободившись в 1941 году, Олег Васильевич начал работать геологом, но в марте 1942 года его арестовали в четвертый раз, приговорив к четырем годам лагерей. Правда, освободили Волкова уже в апреле 1944 года, по инвалидности, после чего переехал в Кировабад, Республика Азербайджан, и стал преподавать иностранные языки.

С 1946 по 1950 года Волков жил в городах Малоярославец и Калуга, работая переводчиком в московских издательствах. В 1950 году был арестован в пятый раз и сослан в село Ярцево Красноярского края, где плотничал, затем работал охотником-промысловиком. В город Москва вернулся в 1955 году, освободившись из ссылки. Писательский путь начался тоже в 1950-х годах. Публиковался под псевдонимом Осугин, а в 1957 году стал членом Союза писателей СССР.

Его перу принадлежат более 12 книг, среди которых повести, рассказы и очерки, а также переводы произведений Бальзака, Золя и других французских писателей. Особое место в его произведениях занимает тема борьбы за сохранение природы и памятников старины. Также с 1962 по 1976 годы состоял в редколлегии альманаха «Охотничьи просторы».

Главный труд Волкова, его автобиография под названием «Погружение во тьму», где писатель описал все ужасы советских лагерей. Впервые книгу издали в городе Париж в 1987 году, а в СССР опубликована только в 1990 году. Признание и государственные награды нашли уже в последние годы его жизни, выпавшие на перестроечное время. Писатель прожил до глубокой старости.

Олег Васильевич Волков скончался 10 февраля 1996 года в городе Москва. Похоронен на Троекуровском кладбище.

Олег Васильевич Волков

Погружение во тьму

Белая книга России

Автобиографическое повествование Олега Волкова охватывает период с 1917 года по семидесятые годы. В книге воссозданы обстоятельства жизни человека, подвергавшегося незаконным преследованиям, но сумевшего сохранить чувство человеческого и гражданского достоинства, любовь к Родине, много потрудившегося на ниве отечественной культуры.

Несколько вводных штрихов. (Вместо предисловия)

Глава первая. Начало длинного пути

Глава вторая. Я странствую

Глава третья. В Ноевом ковчеге

Глава четвертая. Гаррота

Глава пятая. В краю непуганых птиц

Глава шестая. На перепутье

Глава седьмая. Еще шестьдесят месяцев жизни

Глава восьмая. И вот, конь бледный

Глава девятая. И возвращаются ветры на круги своя

Глава десятая. По дороге декабристов

Послесловие

Э.Ф. Володин. Послесловие

Я поздно встал, и на дороге Застигнут ночью Рима был.

Ф. И. Тютчев. Цицерон.

И я взглянул, и вот, конь бледный и на нем всадник, которому имя смерть, и ад следовал за ним...

Откровецие св. Иоанна (гл. 6, стих, 8)

Ольге, дочери моей, посвящаю

НЕСКОЛЬКО ВВОДНЫХ ШТРИХОВ

(вместо предисловия)

Голые выбеленные, стены. Голый квадрат окна. Глухая дверь, с глазком. С высокого потолка свисает яркая, никогда не гаснущая лацпочка, В ее слепящем свете камера особенно пуста и стерильна; все жестко и четко. Даже складки одеяла на плоской постели словно одеревенели.

Этот свет - наваждение. Источник неосознанного беспокойства. От него нельзя отгородиться, отвлечься. Ходишь ли маятником с поворотами через пять шагов или, закружившись, сядешь на табурет, - глаза, уставшие от знакомых потеков краски на параше, трещинок штукатурки, щелей между половицами, от пересчитанных сто раз головок болтов в двери, помимо воли обращаются кверху, чтобы тут же, ослепленными, метнуться по углам. И даже после вечерней поверки, когда разрешается лежать и погружаешься в томительное ночное забытье, сквозь проносящиеся полувоспоминания-полугрезы ощущаешь себя в камере, не освобождаешься от гнетущей невозможности уйти, избавиться от этого бьющего в глаза света. Бездушного, неотвязного, проникающего всюду. Наполняющего бесконечной усталостью...

Эта оголенность предметов под постоянным сильным освещением рождает обостренные представления. Рассудок отбрасывает прочь затеняющие, смягчающие покровы, и на короткие мгновения прозреваешь все вокруг и свою судьбу безнадежно трезвыми очами. Это - щк луч прожектора, каким пограничники вдруг вырвут из мрака темные береговые камни или вдавшуюся в море песчаную косу с обсевшими ее серокрылыми, захваченными врасплох морскими птицами.

Я помню, что именно в этой одиночке Архангельской тюрьмы, где меня продержали около года, в один из бесконечных часов бдения при неотступно сторожившей лампочке, стершей грани между днем и ночью, мне особенно беспощадно и обнаженно открылось, как велика и грозна окружающая нас "пылающая бездна..." Как неодолимы силы затопившего мир зла! И все попытки от-городиться от него заслонами веры и мифов о божественном начале жизни показались жалкими, несостоятельными.

Мысль, подобная беспощадному лучу, пробежала по картинам прожитых лет, наполненных воспоминаниями о жестоких гонениях и расправах. Нет, нет! Невозможен был бы такой их невозбранный разгул, такое выставление на позор и осмеяние нравственных основ жизни, руководи миром верховная благая сила. Каленым железом выжигаются из обихода понятия любви, сострадания, милосердия - а небеса не разверзлись...

В середине тридцатых годов, во время генеральных репетиций кровавых мистерий тридцать седьмого, я успел пройти через круги двух следствий и последующих отсидок в Соловецком лагере. Теперь, находясь на пороге третьего срока, я всем существом, кожей ощущал полную безнаказанность насилия. И если до этого внезапного озарения - или помрачения? - обрубившего крылья надежде, я со страстью, усиленной гонениями, прибегал к тайной утешной молитве, упрямо держался за веру отцов и бывал жертвенно настроен, то после него мне сделалось невозможным даже заставить себя перекреститься... И уже отторженными от меня вспоминались тайные службы, совершавшиеся в Соловецком лагере погибшим позже священником.

То был период, когда духовных лиц обряжали в лагерные бушлаты, насильно стригли и брили. За отправление любых треб их расстреливали. Для мирян, прибегнувших к помощи религии, введено было удлинение срока - пятилетний "довесок". И все же отец Иоанн, уже не прежний благообразный священник в рясе и с бородкой, а сутулый, немощный и униженный арестант в грязном, залатанном обмундировании, с безобразно укороченными волосами - его стригли и брили связанным, - изредка ухитрялся выбраться за зону: кто-то добывал ему пропуск через ворота монастырской ограды. И уходил в лес.

Там, на небольшой полянке, укрытой молодыми соснами, собиралась кучка верующих. Приносились хранившиеся с великой опаской у надежных и бесстрашных людей антиминс и потребная для службы утварь. Отец Иоанн надевал епитрахиль и фелонь, мятую и вытертую, и начинал вполголоса. Возгласил и тихое пение нашего робкого хора уносились к пустому северному небу; их поглощала обступившая мшарину чаща...

Страшно было попасть в засаду, мерещились выскакивающие из-за деревьев вохровцы - и мы стремились уйти всеми помыслами к горним заступникам. И, бывало, удавалось отрешиться от гнетущих забот. Тогда сердце полнилось благостным миром и в каждом человеке прозревался "брат во Христе". Отрадные, просветленные минуты! В любви и вере виделось оружие против раздирающей людей ненависти. И воскресали знакомые с детства легенды о первых веках христианства.

Чудилась некая связь между этой вот горсткой затравленных, с верой и надеждой внимающих каждому слову отца Иоанна зэков и святыми и мучениками, порожденными гонениями. Может, и две тысячи лет назад апостолы, таким же слабым и простуженным голосом вселяли мужество и надежду в обреченных, напуганных ропотом толпы на скамьях цирка и ревом хищников в вивариях, каким сейчас так просто и душевно напутствует нас, подходящих к кресту, этот гонимый русский попик. Скромный, безвестный и великий...

Мы расходились по одному, чтобы не привлечь внимания.

Трехъярусные нары под гулкими сводами разоренного собора, забитые разношерстным людом, меченным страхом, готовым на все, чтобы выжить, со своими распрями, лютостью, руганью и убожеством, очень скоро поглощали видение обращенной в храм болотистой поляны, чистое, как сказание о православных святителях. Но о них не забывалось...

Ведь не обмирщившаяся церковь одолевала зло, а простые слова любви и прощения, евангельские заветы, отвечавшие, казалось, извечной тяге людей к добру и справедливости. Если и оспаривалось в разные времена право церкви на власть в мире и преследование инакомыслия, то никакие государственные установления, социальные реформы и теории никогда не посягали на изначальные христианские добродетели. Религия и духовенство отменялись и распинались евангельские истины оставалидь неколебимыми. Вот почему faK ошеломляли и пугали открыто провозглашенные принципы пролетарской "морали", отвергавшие безотносительные понятия любви и добра.

Над просторами России с ее церквами и колокольнями, из века в век напоминавшими сиянием крестов и голосами колоколов о высоких духовных истинах, звавшими "воздеть очи горе" и думать о душе, о добрых делах, будившими в самых заскорузлых сердцах голос совести, свирепо и беспощадно разыгрывались ветры, разносившие семена жестокости, отвращавшие от духовных исканий и требовавшие отречения от христианской морали, от отцов своих и традиций.

Проповедовались классовая ненависть и непреклонность. Поощрялись донос и предательство. Высмеивались "добренькие". Были поставлены вне закона терпимость к чужим мнениям, человеческое сочувствие и мягкосердечие. Началось погружение в пучину бездуховности, подтачивание и разрушение нравственных устоев общества. Их должны были заменить нормы и законы классовой борьбы, открывшие путь человеконенавистническим теориям, породившим фашизм, плевелы зоологического национализма, расистские лозунги, залившие кровью страницы истории XX века.