Шарль де Голль, (1890-1970), президент Франции

Победа часто приходит не к тому, кто составил блестящий план, а к тому, кто сделал меньше ошибок.

Управлять – значит постоянно выбирать между плохими решениями.

Дипломаты полезны только при хорошей погоде. Когда начинается дождь, они тонут в любой капле.

Франция проиграла сражение, но Франция не проиграла войну.

Дa здрaвствует свободный Квебек!
выступая в Монреaле в 1967 г.

Самое важное для государственного деятеля, чтобы он не считал важными те дела, которые важности не представляют.

С юношеских лет я был убежден, что Франции суждено пройти через великие испытания, что смысл жизни в том, чтобы однажды сослужить ей какую то очень важную службу, и что мне представится возможность сделать это.

В кризисной ситуации волевой человек полагается на себя самого. Он действует так, как сам считает правильным и принимает на себя ответственность.

Слава приходит только к тем, кто всегда мечтал о ней.

Ничего великого нельзя достичь без великих людей, а они велики лишь потому, что полны решимости быть таковыми.

Люди могут иметь друзей, государственные деятели – не могут.

Молчание – абсолютное оружие власти.

Следует быстро двигаться и уметь приспосабливаться – иначе любая стратегия бесполезна.

Ни одна страна без атомной бомбы не имеет полного основания считать себя независимой.

Правительство должно не выдвигать предложения, а отдавать распоряжения.

Я уважаю лишь тех, кто мне сопротивляется, но терпеть их я не способен.

Существует три дороги к гибели: азартные игры – самая короткая, женщины – самая приятная и следование советам специалистов – самая надежная.

Я ваши точки зрения выслушал. Они с моей не совпадают. Решение принимается единогласно.

Встреча с толпой журналистов – одно удовольствие. С небольшим количеством – маленькая неприятность. С одним – это казнь.

Чтобы стать хозяином, политик изображает слугу.

В политике приходится предавать свою страну или своих избирателей. Я предпочитаю второе.

Политика слишком важное дело, чтобы доверять ее политикам.

Министр не должен жаловаться на газеты и даже читать их. Он должен их писать.

Политик до такой степени не принимает на веру свои слова, что всегда удивляется, когда другие понимают его буквально.

Десять заповедей лишь потому так лаконичны, ясны и понятны, что были написаны без помощи советников и экспертов.

Невозможно править при помощи «но».

Я уважаю лишь тех, кто со мной борется, но я не намерен терпеть их.

Я был Францией. (О периоде после разгрома Франции Германией в 1940 г.)

Все французы были, есть или будут голлистами.

Когда я хотел узнать, что думает Франция, я спрашивал себя самого.

Я или хаос. (Лозунг, приписывавшийся де Голлю накануне президентских выборов 1965 г.)

К счастью, господа журналисты, я читаю ваши газеты, чтобы знать, что я думаю.

Я сам стал голлистом лишь на самую малость.

Во время своих путешествий больше всего я люблю слушать богослужение. Церковь - единственное место, где кто-то говорит со мной, а я не должен отвечать.

Именно Европа - вся Европа, от Атлантики до Урала, - определяет судьбы мира!

Когда я прав, я обычно злюсь. А Черчилль злится, когда он не прав. Так и получалось, что мы очень часто злились друг на друга.

Единственное, что я бы привез домой из Америки, - это миссис Кеннеди.

Шарль Андре Жозеф Мари де Голль - родился 22 ноября 1890 года, Лилль, Франция. Французский генерал, государственный деятель. Во время Второй мировой войны стал символом французского Сопротивления. Основатель и первый президент Пятой Республики (1959-1969). Автор книг - «Военные мемуары», «Мемуары надежды», «На острие шпаги». Умер - 9 ноября 1970, Коломбэ, Франция.

Афоризмы, цитаты, высказывания, фразы - де Голль Шарль

• Я или хаос.
• Конец надежды – начало смерти.
• Независимость, это – обнищание.
• Талант – синоним ответственности.
• Плохое действие – лучше бездействия.
• Невозможно править при помощи «но».
• Успех может быть обернут только правдой.
• Чтобы стать хозяином, политик изображает слугу.
• Простые люди могут иметь друзей, но не гос-служащие.
• Когда я хочу узнать, что думает Франция, я спрашиваю себя.
• В этом мире, никто не сможет разделить свое мнение от политики.
• Если бы полицейские не были глупы, они не стали бы полицейскими.
• Я уважаю лишь тех, кто со мной борется, но я не намерен их терпеть.
• Политика - слишком серьезное дело, чтобы доверять ее политикам.
• Я – человек, который не принадлежит никому и кто принадлежит всем.
• Жизнь не является работой: безастоновочноя работа может свести с ума.
• Всегда выбирайте самый трудный путь - там вы не встретите конкурентов.
• Что касается власти – я не могу оставлять вещи, прежде чем они оставят меня.
• Министр не должен жаловаться на газеты и даже читать их. Он должен их писать.
• Соединенные Штаты вносят в великие дела элементарные чувства и сложную политику.
• В политике приходится предавать свою страну или своих избирателей. Я предпочитаю второе.
• Трудность привлекает человека с сильным характером, ибо преодолевая их – он познает себя.
• Десять заповедей лишь потому так лаконичны, ясны и понятны, что были написаны без помощи советников и экспертов.
• Политик до такой степени не принимает на веру свои слова, что всегда удивляется, когда другие понимают его буквально.
• Глубинной побудительной причиной активности лучших и самых сильных людей является желание приобрести власть.
• Когда я прав, я обычно злюсь. А Черчилль злится, когда он не прав. Так и получалось, что мы очень часто злились друг на друга.
• Встреча с толпой журналистов – одно удовольствие. С небольшим количеством – маленькая неприятность. С одним – это казнь.
• Можете быть уверены, что американцы совершат все глупости, которые смогут придумать, плюс ещё несколько таких, какие и вообразить невозможно.
• Люди, в сущности, могут обойтись без управления не больше, чем без еды, питья и сна. Эти политические животные нуждаются в организации, то есть в порядке и вождях.
• Только мы способны сказать «нет» американскому протекторату. Ни немцы, ни итальянцы, ни бельгийцы, ни голландцы не скажут «нет». Лишь мы одни можем это сделать, и в этом наш долг.
• Франция проиграла сражение, но она не проиграла войну! Ничего не потеряно, потому что эта война - мировая. Настанет день, когда Франция вернёт свободу и величие. Вот почему я обращаюсь ко всем французам объединиться вокруг меня во имя действия, самопожертвования и надежды.
  

В любви бесит то, что это преступление не осуществить без сообщника.

Мечта любопытного

Тоску блаженную ты знаешь ли, как я?
Как я, ты слышал ли всегда названье:»Странный»?
Я умирал, в душе влюбленной затая
Огонь желания и ужас несказанный.

Чем меньше сыпалось в пустых часах песка,
Чем уступала грусть послушнее надежде,
Тем тоньше, сладостней была моя тоска;
Я жаждал кинуть мир, родной и близкий прежде

Тянулся к зрелищу я жадно, как дитя,
Сердясь на занавес, волнуясь и грустя…
Но Правда строгая внезапно обнажилась:

Зарю ужасную я с дрожью увидал,
И понял я, что мертв, но сердце не дивилось.
Был поднят занавес, а я чего-то ждал.

Жизнь складывается из мелочей, и только из-за мелочей она не складывается.

Танец может выявить все тайны, которые кроются в музыке.

Фонтан крови

Струится кровь моя порою, как в фонтане,
Полна созвучьями ритмических рыданий,
Она медлительно течет, журча, пока
Повсюду ищет ран тревожная рука.

Струясь вдоль города, как в замкнутой поляне,
Средь улиц островов обозначая грани,
Поит всех жаждущих кровавая река
И обагряет мир, безбрежно широка.

Я заклинал вино — своей стру»й обманной
Душе грозящий страх хоть на день усыпить;
Но слух утончился, взор обострился странно:

Я умолял Любовь забвение пролить;
И вот, как ложем игл, истерзан дух любовью,
Сестер безжалостных поя своею кровью.

Тебе мои стихи

Тебе мои стихи! когда поэта имя,
Как легкая ладья, что гонит Аквилон,
Причалит к берегам неведомых времен
И мозг людей зажжет виденьями своими —

Пусть память о тебе назойливо гремит,
Путь мучит, как тимпан, чарует, как преданье,
Сплетется с рифмами в мистическом слиянье,
Как только с петлей труп бывает братски слит!

Ты, бездной адскою, ты, небом проклятая,
В одной моей душе нашла себе ответ!
Ты тень мгновенная, чей контур гаснет тая.

Глумясь над смертными, ты попираешь свет
И взором яшмовым и легкою стопою,
Гигантским ангелом воздвигшись над толпою!

Мученица

Рисунок неизвестного мастера

Среди шелков, парчи, флаконов, безделушек,
Картин, и статуй, и гравюр,
Дразнящих чувственность диванов и подушек
И на полу простертых шкур,

В нагретой комнате, где воздух — как в теплице,
Где он опасен, прян и глух,
И где отжившие, в хрустальной их гробнице,
Букеты испускают дух, —

Безглавый женский труп струит на одеяло
Багровую живую кровь,
И белая постель ее уже впитала,
Как воду — жаждущая новь.

Подобна призрачной, во тьме возникшей тени
(Как бледны кажутся слова!),
Под грузом черных кос и праздных украшений
Отрубленная голова

На столике лежит, как лютик небывалый,
И, в пустоту вперяя взгляд,
Как сумерки зимой, белесы, тусклы, вялы,
Глаза бессмысленно глядят.

На белой простыне, приманчиво и смело
Свою раскинув наготу,
Все обольщения выказывает тело,
Всю роковую красоту.

Подвязка на ноге глазком из аметиста,
Как бы дивясь, глядит на мир,
И розовый чулок с каймою золотистой
Остался, точно сувенир.

Здесь, в одиночестве ее необычайном,
В портрете — как она сама
Влекущем прелестью и сладострастьем тайным,
Сводящем чувственность с ума, —

Все празднества греха, от преступлений сладких,
До ласк, убийственных, как яд,
Все то, за чем в ночи, таясь в портьерных складках,
С восторгом демоны следят.

Но угловатость плеч, сведенных напряженьем,
И слишком узкая нога,
И грудь, и гибкий стан, изогнутый движеньем
Змеи, завидевшей врага, —

Как все в ней молодо! — Ужель, с судьбой в раздоре,
От скуки злой, от маеты
Желаний гибельных остервенелой своре
Свою судьбу швырнула ты?

А тот, кому ты вся, со всей своей любовью,
Живая отдалась во власть,
Он мертвою тобой, твоей насытил кровью
Свою чудовищную страсть?

Схватил ли голову он за косу тугую,
Признайся мне, нечистый труп!
В немой оскал зубов впился ли, торжествуя,
Последней лаской жадных губ?

— Вдали от лап суда, от ханжеской столицы,
От шума грязной болтовни
Спи мирно, мирно спи в загадочной гробнице
И ключ от тайн ее храни.

Супруг твой далеко, но существом нетленным
Ты с ним в часы немые сна,
И памяти твоей он верен сердцем пленным,
Как ты навек ему верна.

Настоящие художники не обращают внимания на современников. Они выпендриваются перед вечностью.

Лебедь

I

Я о тебе одной мечтаю, Андромаха,
Бродя задумчиво по новой Карусель,
Где скудный ручеек, иссякший в груде праха,
Вновь оживил мечту, бесплодную досель.

О, лживый Симоис, как зеркало живое
Ты прежде отражал в себе печаль вдовы.
Где старый мой Париж!.. Трудней забыть былое,
Чем внешность города пересоздать! Увы!..

Я созерцаю вновь кругом ряды бараков,
Обломки ветхие распавшихся колонн,
В воде зацветших луж ищу я тленья знаков,
Смотрю на старый хлам в витринах у окон.

Здесь прежде, помнится, зверинец был построен;
Здесь — помню — видел я среди холодной мглы,
Когда проснулся Труд и воздух был спокоен,
Но пыли целый смерч взвивался от метлы,

Больного лебедя; он вырвался из клетки
И, тщетно лапами сухую пыль скребя
И по сухим буграм свой пух роняя редкий,
Искал, раскрывши клюв, иссохшего ручья.

В пыли давно уже пустого водоема
Купая трепет крыл, все сердце истомив
Мечтой об озере, он ждал дождя и грома,
Возникнув предо мной, как странно-вещий миф.

Как муж Овидия, в небесные просторы
Он поднял голову и шею, сколько мог,
И в небо слал свои бессильные укоры —
Но был небесный свод насмешлив, нем и строг.

Париж меняется — но неизменно горе;
Фасады новые, помосты и леса,
Предместья старые — все полно аллегорий
Для духа, что мечтам о прошлом отдался.

Воспоминания, вы тяжелей, чем скалы;
Близ Лувра грезится мне призрак дорогой,
Я вижу лебедя: безумный и усталый,
Он предан весь мечте, великий и смешной.
Я о тебе тогда мечтаю, Андромаха!
Супруга, Гектора предавшая, увы!
Склонясь над урною, где нет святого праха,
Ты на челе своем хранишь печаль вдовы;

— О негритянке той, чьи ноги тощи, босы:
Слабеет вздох в ее чахоточной груди,
И гордой Африки ей грезятся кокосы,
Но лишь туман встает стеною впереди;

— О всех, кто жар души растратил безвозвратно,
Кто захлебнуться рад, глотая слез поток,
Кто волчью грудь Тоски готов сосать развратно
О всех, кто сир и гол, кто вянет, как цветок!

В лесу изгнания брожу, в тоске упорный,
И вас, забытые среди пустынных вод,
Вас. павших, пленников, как долгий зов валторны,
Воспоминание погибшее зовет.

Работать не так скучно, как развлекаться.

Духовная заря

Лишь глянет лик зари и розовый и белый
И строгий Идеал, как грустный, чистый сон,
Войдет к толпе людей, в разврате закоснелой, —
В скоте пресыщенном вдруг Ангел пробужден.

И души падшие, чья скорбь благословенна,
Опять приближены к далеким небесам,
Лазурной бездною увлечены мгновенно;
Не так ли, чистая Богиня, сходит к нам

В тот час, когда вокруг чадят останки оргий,
Твой образ, сотканный из розовых лучей?
Глаза расширены в молитвенном восторге;

Как Солнца светлый лик мрачит огни свечей,
Так ты, моя душа, свергая облик бледный,
Вдруг блещешь вновь, как свет бессмертный, всепобедный.

Неудача

О если б в грудь мою проник,
Сизиф, твой дух в работе смелый,
Я б труд свершил рукой умелой!
Искусство — вечность, Время — миг.

К гробам покинутым, печальным,
Гробниц великих бросив стан,
Мой дух, гремя как барабан,
Несется с маршем погребальным.

Вдали от лота и лопат,
В холодном сумраке забвенья
Сокровищ чудных груды спят;

В глухом безлюдье льют растенья
Томительный, как сожаленья,
Как тайна, сладкий аромат.

Больная муза

О муза бедная! В рассветной, тусклой мгле
В твоих зрачках кишат полночные виденья;
Безгласность ужаса, безумий дуновенья
Свой след означили на мертвенном челе.

Иль розовый лютен, суккуб зеленоватый
Излили в грудь твою и страсть и страх из урн?
Иль мощною рукой в таинственный Минтурн
Насильно погрузил твой дух кошмар проклятый?

Пускай же грудь твоя питает мыслей рой,
Здоровья аромат вдыхая в упоенье;
Пусть кровь твоя бежит ритмической стру»й,

Как метров эллинских стозвучное теченье,
Где царствует то Феб, владыка песнопенья,
То сам великий Пан, владыка нив святой.

Голос

Да, колыбель моя была в библиотеке;
Пыль, Вавилон томов, пергамент, тишина,
Романы, словари, латыняне и греки…
Я, как in folio, возвышен был тогда.
Два голоса со мной о жизни говорили.

Один, коварен, тверд, сказал мне: «Мир — пирог.
Развей свой аппетит. Ценой своих усилий
Познаешь сладость ты всего, что создал Бог».
Другой же закричал: «Плыви в бездонных сказках
Над тем, что мыслимо, над тем, что мерит метр».
Ах, этот голос пел, баюкал в странных ласках,
Пугал и волновал, как с набережной ветр,
Как кличущий фантом, пришедший ниоткуда.
Я отвечал: «Иду!» И это я тогда
Вдруг ощутил ту боль и ту судьбу, что всюду
Ношу теперь с собой, ношу всегда, всегда…
Я вижу новые созвездья из алмазов
В чернейшей бездне снов, за внешностью вещей;
Раб ясновиденья и мученик экстазов,
Я волоку с собой неистребимых змей.
И это с той поры я, как пророк, блуждаю;
В пустынях и морях я, как пророк, один.
Я в трауре смеюсь, я в праздники рыдаю
И прелесть нахожу во вкусе горьких вин.
Мне факты кажутся какой-то ложью шумной,
Считая звезды в тьме, я попадаю в ров…
Но Голос шепчет мне: «Храни мечты, безумный!
Не знают умники таких прекрасных снов…»

Пейзаж

Чтоб целомудренно слагать мои эклоги,
Спать подле неба я хочу, как астрологи, —
Из окон чердака, под мирный лепет снов,
Гуденью важному внимать колоколов.
Там, подперев щеку задумчиво рукою,
Увижу улицу я с пестрой суетою,
И мачт Парижа — труб необозримый лес,
И ширь зовущих нас к бессмертию небес.
Отрадно сквозь туман следить звезды рожденье,
В завешенном окне лампады появленье,
И дыма сизого густые пелены,
И чары бледные колдующей луны.
Там будут дни мои неслышно течь за днями.
Когда ж придет зима с докучными снегами,
Все двери, входы все закрою я гостям
И чудные дворцы в ночи моей создам!
И буду грезить я о горизонтах синих,
О сказочных садах, оазисах в пустынях,
О поцелуях дев небесной красоты,
О всем, что детского бывает у мечты.
Пусть под окном моим мятеж тогда бушует, —
Меня он за трудом любимым не взволнует:
В искусство дивное всецело погружен —
По воле вызывать весны волшебный сон,
Из сердца извлекать я буду волны света,
Из мыслей пламенных — тепло и роскошь лета.

Жалобы Икара

В объятиях любви продажной
Жизнь беззаботна и легка,
А я — безумный и отважный —
Вновь обнимаю облака.

Светил, не виданных от века,
Огни зажглись на высоте,
Но солнца луч, слепой калека,
Я сберегаю лишь в мечте.

Все грани вечного простора
Измерить — грудь желанье жгло, —
И вдруг растаяло крыло
Под силой огненного взора;

В мечту влюбленный, я сгорю,
Повергнут в бездну взмахом крылий,
Но имя славного могиле,
Как ты, Икар, не подарю!

Поэт и критик, классик французской и мировой литературы – Шарль Пьер Бодлер родился 9 апреля 1821 г. в Париже.

Отец, Франсуа Бодлер был художником, в год рождения сына ему было 62 года, а жене всего 27 лет. В 6 лет мальчик потерял отца, мать вышла замуж за генерала Опика. Отношения с отчимом не сложились, это наложило тяжелый отпечаток на характер Шарля, который в пику совершал шокирующие поступки.

Учился будущий поэт весьма небрежно и был изгнан из лицея Людовика Великого за мелкий проступок. В 1839 г. Бодлер сдал экзамен на степень бакалавра. Поступив в Национальную школу Хартий, погрузился в студенческую жизнь Латинского квартала, именно в эти годы он наделал долгов, пристрастился к наркотикам и заразился сифилисом, который через 25 лет станет причиной его смерти.

В 1841 г. родители отправили его в путешествие в Индию, чтобы избавить от дурного влияния круга богемы Латинского квартала. Через два месяца, не доплыв до Индии, Бодлер вернулся назад.

В апреле 1842 г. Бодлер достиг совершеннолетия и вступил во владение наследством, что позволило ему вести рассеянную жизнь светского денди. Уже к 1844 г.он растратил половину капитала, семья сочла разумным установить судебную опеку над оставшимися деньгами.

В 1846 г. Бодлер познакомился с некоторыми рассказами Эдгара По. После краткого увлечения политикой в 1848 г. и участия в баррикадных боях на стороне восставших, Бодлер, в течение следующих семи лет переводил рассказы По и публиковал эссе о писателях и художниках, завоевав репутацию самого тонкого критика своей эпохи.

С 1844 по 1848 гг. Бодлер посещал «Клуб гашишистов», принимал давамеск (алжирскую разновидность гашиша), но никогда не употреблял постоянно. Впоследствии пристрастился к опиуму, но к началу 1850-х гг. преодолел к ним пристрастие.

В 1844 г. Бодлер познакомился с мулаткой Жанной Дюваль и посвятил ей свои первые любовные стихотворения. В 1852 г., расставшись с «черной Венерой», которая едва не довела его до самоубийства своими злобными выходками и неверностью, он вступил в платоническую связь с «белой Венерой» Аполлонией Сабатье – бывшей натурщицей и подругой многих художников. В 1854 г. появляется «зеленоглазая Венера» Мари Добрен. Лучшим из трех любовных циклов считается тот, что был посвящен Жанне Дюваль.

В 1857 г. вышел самый известный его поэтический сборник «Цветы зла», который шокировал публику настолько, что цензоры оштрафовали Бодлера и вынудили убрать из сборника шесть наиболее «непристойных» стихотворений.

В 1857-1867 гг. Бодлер опубликовал стихотворения в прозе, собранные в единый цикл под названием «Парижский сплин». В 1860 г. под названием «Искусственный рай» были изданы три произведения: «Вино и гашиш» (1851), «Поэма о гашише» (1858) и «Опиоман» (1860) – о воздействии гашиша и опиума на сознание человека и художника.

В 1866 г. Бодлер тяжело заболевает. По понятным причинам он умолчал о сифилисе. Болезнь прогрессировала, вскоре Бодлер не мог формулировать мысли, часто погружался в прострацию. Несмотря на то, что тело ещё продолжало сопротивляться, разум поэта угасал.

Шарль Бодлер - французский поэт, критик.

Родился в 1821 году Париже. Отец Франсуа Бодлер был выходцем из крестьян, выбившимся в сенаторы в эпоху Наполеона. Когда родился Шарль, Франсуа было 62 года (жене – 27). Будучи художником, Франсуа старался привить сыну любовь к искусству с раннего детства, водил мальчика по галереям и музеям, знакомил с друзьями-художниками. Но в шесть лет отца не стало, а мать Шарля спустя год выходит замуж за генерала Опика. Между мальчиком и отчимом отношения не сложились. Своенравный Шарль намеренно, чтобы насолить матери и отчиму, совершал необдуманные и шокирующие поступки. В 11 лет Шарля отдают в пансион, а в 1836 году Бодлер поступает в парижский колледж Людовика Святого, но за год до окончания изгоняется оттуда. В 1841 году Шарля отправляют попутешествовать в Индию (в качестве наказания), с целью «избавления от тлетворного влияния» богемы Латинского квартала. Приключение продлилось два месяца, Бодлер до Индии не доплыл, вернувшись с острова Реюньон в Париж, тоскуя по оставленной родине. В 1841 году, получив право распоряжаться наследством, Шарль начинает быстро проматывать отцовское состояние, и суд в 1844 году передает управление наследством матери.

Писательская деятельность началась именно в этот период, когда Бодлер вел жизнь богатого бездельника. Журнал «Артист» в 1843–1844 годах публикует его первые стихи. Конец 1840-х годов – период становления мировоззрения поэта.

В 1857 году Бодлер пишет самый известный сборник поэзии «Цветы зла», который настолько шокировал публику, что цензоры наложили на поэта штраф, заставив убрать шесть самых «непристойных» стихотворений. Бодлер в ответ решил стать критиком и достаточно быстро добился признания в этом деле.

В 1860 году выходит сборник «Парижский сплин» (стихотворения в прозе), а через год – второе издание «Цветов зла», расширенное и переработанное. Бодлер – автор одного из наиболее адекватных описаний влияния на человеческий организм гашиша. В 1844-1848 годах Бодлер был членом «Клуба гашишистов», но не пристрастился к этому зелью, попробовав его несколько раз.

Но зато позже он пристрастился к опиуму, и с огромным трудом преодолел этот порок, написав несколько больших статей об этом опыте, вошедших в сборник «Искусственный рай». В 1864 он уезжает в Бельгию поправить здоровье, но через два с половиной года неожиданно теряет сознание. Его привозят в парижскую клинику, где Бодлер и скончался. Похоронили поэта на кладбище Монпарнас.