Двадцать минут с ангелом (2 стр.). Двадцать минут с ангелом 20 минут с ангелом

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

ХОМУТОВ – агроном.

АНЧУГИН – шофер

УГАРОВ – экспедитор (командированные из города Лопацка)

БАЗИЛЬСКИЙ – скрипач, прибывший на гастроли.

СТУПАК – инженер

ФАИНА – студентка (молодожены).

ВАСЮТА – коридорная гостиницы «Тайга».

Двухместный номер той же гостиницы. В комнате беспорядок, на столе пустые бутылки. Шторы закрыты, комнату освещает дешевая люстра.

Из соседних номеров доносятся звуки: пассажи, исполняемые на скрипке, и время от времени женский смех. На одной из постелей сидит Угаров. Он только что проснулся и теперь сидит понуря голову. Его гнетет похмелье

Он поднимается, шарит в тумбочке и под столом. Он уже одет, но на ногах у него один ботинок. Угарову лет тридцать с лишним, он проворен, суетлив, не лишен оптимизма, который сейчас, правда, ему трудно проявить.

Он осматривает бутылки. Видно, что они пусты. С отвращением пьет воду из графина. Напился. Отдышался. Шарит по карманам. В кармане ни ероша, это становится понятным. Идет по комнате, отрыл шторы. За окном, оказывается, белый день.

УГАРОВ (громко). Подъем!

Анчугин просыпается, приподнимает голову, тупо смотрит на Угарова.

Анчугин угрюм, медлителен, тяжеловат на подъем. Энергия дремлет в нем до поры до времени.

С добрым утром!

АНЧУГИН (сообразив, где он и что с ним, собственно, происходит). Выпить. (Протянул руку в сторону стола.)

УГАРОВ. Выпить?.. Сколько хочешь. (Подает Анчугину графин с водой.)

АНЧУГИН (отстранил руку Угарова с графином). Выпить.

УГАРОВ. Не хочешь? А чего ты хочешь? (С горькой усмешкой.) Водки, пива или, может, коньяку?

АНЧУГИН. Водки.

УГАРОВ (помолчал). Так. Водку, значит, предпочитаешь.

АНЧУГИН. Нету?.. Ничего?.. (Поднимается, осматривает пустые бутылки.) А деньги есть?

УГАРОВ (бросает Анчугину его пиджак). Обследуй.

АНЧУГИН (шарит по карманам, трясет пиджак). Тишина… А у тебя?

УГАРОВ. Ни копейки… Слушай, а где мой ботинок? Ты не знаешь? (Ходит по комнате, ищет ботинок.) Где он делся?.. Ты его не видел?..

Молчание.

А есть у нас в этом городе знакомые?

АНЧУГИН. У меня – никого.

УГАРОВ. И у меня. Я здесь в первый раз. (Маленькая пауза.) Надо соображать. Хотя бы три рубля.

АНЧУГИН. Три шестьдесят две.

УГАРОВ. А закусь?

АНЧУГИН (помолчав). А где их взять?

УГАРОВ. На заводе?

АНЧУГИН. Правильно, на заводе. А то где?

УГАРОВ (рассуждает). Нежелательно… Первый раз. Служебные отношения, сам понимаешь…

АНЧУГИН. Звони.

УГАРОВ. Вот положение… Ну ладно. (Придвинул к себе телефон. Колеблется.) Нарушаю этикет…

АНЧУГИН. Хрен с ним, с этикетом.

УГАРОВ. Нежелательно… У нас ведь как? Экспедитор дает, а экспедитору никто ничего не дает – закон… Ну ладно. (Набирает номер.) Молчит… (Достает записную книжку.)

АНЧУГИН (поставил бутылки рядом). Тридцать шесть копеек.

УГАРОВ. Полста семь-пятнадцать, начальник сбыта. Строгая женщина… (Набирает номер.) Не отвечает.

АНЧУГИН. Тридцать шесть, а бутылка пива-тридцать семь. Не получается.

УГАРОВ. Полета семь-тридцать четыре, проходная. (Набирает номер.) Фарфоровый?.. Почему у вас контора не отвечает?.. Серьезно? (Положил трубку.) Вот, Федор Григорьевич, сегодня воскресенье… выходной…

Молчание, а за стеной – скрипка.

АНЧУГИН. Да… Оригинальный случай…

УГАРОВ. Слушай! Где же мой ботинок? Украли его, что ли?

За стеной скрипка активизируется.

АНЧУГИН. А этому (жест головой в сторону стены) горя мало. Пилит и пилит.

УГАРОВ. А что ему делать? Артист. Обеспеченный человек.

АНЧУГИН. Надоел.

Женский смех.

Вот еще тоже. Кобыла.

УГАРОВ. А тут парочка поселилась. Молодые. Веселые… И водки им не надо. (С надеждой.) Федор Григорьевич! А кто пил?

АНЧУГИН. Не помню. (Пауза.) Беда… Отправили меня с тобой на мою голову. Я три месяца не пил, а ты, змей, за три дня всего меня испортил.

УГАРОВ. Да ладно, Федор Григорьевич, этим ты себе не поможешь. Где денег-то взять?

АНЧУГИН. Где их возьмешь.

УГАРОВ. Занять.

АНЧУГИН. У КОГО?

УГАРОВ. В том-то а вопрос. Думать надо. Соображать.

АНЧУГИН. Не могу я думать, у меня голова болит.

Молчание. Слышна скрипка.

(Вдруг вскакивает.) Замолчит он или нет? (Хотел ударить кулаком по стене, но Угаров его удержал.)

УГАРОВ. Спокойно, Федор Григорьевич, так ты себе тоже не поможешь.

АНЧУГИН. Душу он мне выматывает.

УГАРОВ. У него работа такая, зачем шуметь. Наоборот, артистов уважать надо. Они большие деньги заколачивают. (Изображает игру на скрипке.) Туда провел – рубль, обратно – опять же рубль. (Неожиданно.) Даст он нам трояк или нет?

АНЧУГИН. Он?

УГАРОВ. А что тут такого? Так, мол, и так, не одолжите ли до завтра. Сегодня даем телеграмму – завтра получаем. А?.. Давай, Федор Григорьевич.

АНЧУГИН. А почему я? Почему, к примеру, не ты?

УГАРОВ. Ну, Федор Григорьевич. Я же твой начальник как-никак.

АНЧУГИН. Какой ты начальник, (Помолчал.) Не пойду.

УГАРОВ. Федор Григорьевич! Ты посмотри на меня. Куда же я пойду? Я же без ботинка!.. Ведь в таком виде нельзя появляться в обществе. Неприлично…

АНЧУГИН.. Не пойду,

УГАРОВ. Ладно. Ты иди к молодоженам, а музыканта я беру на себя, так уж и быть… Ну?.. Они сюда на машине прикатили – богатые, вдвоем опять же – добрые. Ты постучись, извинись, как полагается, поздоровайся. Мужа вызови в коридор…

АНЧУГИН. А кто он такой?

УГАРОВ. Он? Да вроде бы инженер. Вызови его в коридор… Хотя – нет, не вызывай, проси при женщине, при женщине лучше…

АНЧУГИН. Учи ученого. (Поднимается.) Хрен с ним, к инженеру – попробую. (Уходит.)

УГАРОВ (набирает номер телефона). Товарищ скрипач?.. (Этак непринужденно.) Доброе утро… Ну и как?.. Как вам спалось?.. (Сбавил тон.) Виноват… Соседи ваши… Мы в основном, видите ли, по промышленности… Да нет, по номеру соседи, по гостинице… Да, да… Вот вы играете, а мы с другом слушаем и буквально наслаждаемся… Что?.. Вчера-то?.. Да, да. Было, было! (Хихикает.) Не говорите… (Оправдывается.) Это гости, знаете ли, гости… они, все они… Люди, сами понимаете, простые, бесхитростные, чуть что – петь, плясать… Я с вами согласен. Совершенно верно… Приму к сведению… В чем дело?.. Дело, знаете ли, щекотливое, вопрос, можно сказать, обоюдоострый… Короче? Хорошо. Можно покороче… Но дадите ли вы нам взаймы – немного? Вы извините, конечно, но завтра мы получаем сумму… Что?.. Понятно… (Видно, что разговор окончен. Бросил трубку.) Жлобина!

Стук в дверь. Входит Васюта со шваброй в руках. Васюта – пожилая, усталая женщина, с резким рассерженным голосом.

ВАСЮТА (осматривает комнату). Убирать будем?

УГАРОВ. Можно. А можно и не убирать. Все равно.

ВАСЮТА. Который день пьете? (Прибирает номер.)

УГАРОВ. Который?.. Третий, Анна Васильевна. Третий, с твоего разрешения.

ВАСЮТА. В честь чего пьете? На что? На какие такие капиталы?

УГАРОВ. На свои, Анна Васильевна, на трудовые.

ВАСЮТА. Господи! Что люди с деньгами делают! Видеть этого не могу! Я вот, к примеру, по копейке собираю, никак внучку одеть не могу, а вы на водку – сотнями, сотнями фугуете. Зло меня берет. (Прибирает в шифоньере.) Это что? Господи! Срам да и только!

УГАРОВ. Что, Анна Васильевна?

ВАСЮТА. Да где же это видано, чтобы ботинок-то в урну класть.

УГАРОВ. Что вы говорите! Как же он туда попал?

ВАСЮТА. Вот и я говорю – как?

УГАРОВ. Как? Самому удивительно.

ВАСЮТА. Чистый срам… (Пауза. Убирает комнату.) А вот, пока не забыла. От администрации вам напоминание: за номер не плачено за трое суток да графин разбили третьего дня. Приготовьте денежки…

УГАРОВ. Анна Васильевна! Ты меня убиваешь.

Входит Анчугин.

Анна Васильевна, Анна Васильевна… Я понимаю… штуки, они заботу требуют, но бывает так, что и не выпить нельзя. Вот ты, Анна Васильевна (об Анчугине), на него посмотри… Посмотри.

ВАСЮТА (отвлекается от уборки). Ну?.. Чего я на нем не видела?

УГАРОВ. Ведь он человек нездоровый. Больной… (Врасплох.) Анна Васильевна, голубушка! Спаси. Дай три рубля до завтра.

ВАСЮТА (быстро). Нет, нет. Не дам. (Расстроилась.) Ни стыда у вас, ни совести! Сотнями шныряете, а просите – у кого? Нет! Нет! И не говорите и не думайте! (Уходит.)

АНЧУГИН. Удавится – не даст.

УГАРОВ. А как соседи?

АНЧУГИН. Кто? (Показывает.) Они?.. Держи карман шире. Парень-то не дурак; образованный, У нас, говорит, свадебное путешествие, большие расходы, извини, говорит, друг, и закрой дверь с той стороны. Отрубил. (Жест в сторону стены.) А этот?

УГАРОВ. Отказал – то же самое.

АНЧУГИН. Это дело гиблое. Никто не даст. (Сел на постель, держится за голову.) Не могу я. Черепок раскалывается…

Женского смеха больше не слышно. Слышна скрипка. Анчугин поднимается и колотит кулаками в стенку. Угаров его удерживает.

УГАРОВ. Не скандаль, Федор Григорьевич. Что толку?

АНЧУГИН. Мозги он мне сверлит, зараза.

Быстро стучит и входит Базильский, весьма горячий человек, со смычком в руках. Ему лет около пятидесяти.

БАЗИЛЬСКИЙ. Что это значит? Зачем вы стучите в стену?

АНЧУГИН. Ваша музыка мне надоела.

БАЗИЛЬСКИЙ. О! Так я вам помешал? – Извините! Я мешаю вам орать, реветь, рычать, простите великодушно.

УГАРОВ (снисходительно). Ну на первый раз, я думаю…

БАЗИЛЬСКИЙ. Виноват, виноват! А вчера вы даже визжали. Вот вы (показывает на Анчугина) именно визжали. Это-то как вам удается – не понимаю.

УГАРОВ. А вот так – получается.

БАЗИЛЬСКИЙ. А теперь еще стучать в стену? Не слишком ли это, друзья мои?

АНЧУГИН. Ваша музыка нам надоела. (Помолчал.) На нервы она действует.

УГАРОВ. Да, товарищ скрипач, у нас нервы не железные.

БАЗИЛЬСКИЙ. Нервы? Разве у вас есть нервы?

УГАРОВ. А то как же? У вас нервы есть, а у нас, выходит, нет?

БАЗИЛЬСКИЙ. Представьте не подозревал. (Ходит по комнате.) И сию минуту, представьте, не разумею, откуда у вас нервы и зачем вам нервы. (Останавливается.) А если они у вас есть, какого же черта вы стучите в стену?

АНЧУГИН. Ваша музыка нам осточертела.

УГАРОВ. Здесь вам не Дворец культуры, здесь гостиница, здесь люди отдыхают, между прочим.

АНЧУГИН. Все. И больше чтоб – ни звука. Ясно?

УГАРОВ. Вот придем к вам на концерт – там играйте, пожалуйста, а тут…

БАЗИЛЬСКИЙ (психанул). Что? Вы – на мой концерт?.. Зачем?.. За-че-ем?

УГАРОВ. Как это – зачем? Послушать. Получить удовольствие.

БАЗИЛЬСКИЙ. Удовольствие… Не пугайте меня, черт подери! Не надо! (Бегает по комнате.) Сто лет не ходили и еще сто лет не ходите – ради бога! Вы в балаган отправляйтесь, в кабак! Туда, туда – прямиком!

УГАРОВ (несколько озадачен). Что вы против нас имеете?

БАЗИЛЬСКИЙ. А ко мне – нет! Ко мне – не надо! У меня не смешно! Не смешно! И никаких удовольствий! Лучше я буду играть в пустом зале! И не мешайте мне работать, черт вас возьми! (Уходит стремглав.)

Маленькая пауза.

АНЧУГИН. Заводной мужик.

УГАРОВ. Видно, народ на него не ходит – деньга не идет.

АНЧУГИН. Деньга есть. Жмется.

Вновь слышна скрипка.

УГАРОВ (осматривает бутылки). Тридцать шесть копеек. Даем телеграмму?

АНЧУГИН. Кому?

УГАРОВ. Надо подумать. Подать в управление – протянут дня три, наверняка. Жене – не поймет. Остается матери… ей…

АНЧУГИН. Мать – конечно. Мать не подведет.

УГАРОВ (пишет в записную книжку). «Лопацк. Перова два, Угаровой. Срочно сорок. Белореченск, Главпочтамт. До востребования. Целую. Виктор». (Считает количество слов.) Раз, два, три… По три копейки… Уложились.

АНЧУГИН (держится за голову). Три рубля – всего и надо-то. Я когда в геологии работал, три рубля мне было – раз плюнуть. Плюнуть и растереть. (Презрительно.) Три рубля! (Помолчал.) А ведь без них подохнуть можно.

УГАРОВ. Да не ной ты, Федор Григорьевич. Придумаем что-нибудь. В лесу мы живем, что ли. Неужели на свете нет добрых людей? Найдем. (Поднимается, распахивает окно.) Смотри, сколько народу. Полная улица…

АНЧУГИН (подходит к окну). Ну?.. Вот и попроси у них. (Помолчал.) Чего не просишь? Проси…

Оба смотрят в окно.

Все они добры, когда у тебя деньги есть. А когда – нет?.. Вот я тебе сейчас покажу. (Кричит в окно.) Люди добрые! Граждане) Минуту внимания!

УГАРОВ. Что ты? Зачем?

АНЧУГИН (Угарову). Гляди, что получится. (Кричит.) Люди добрые! Помогите! Тяжелый случай! Безвыходное положение!

УГАРОВ. Чего ты хочешь?

АНЧУГИН (Угарову). Погоди. (Кричит.) Граждане! Кто даст взаймы сто рублей?

УГАРОВ (смеется). Не шути, Федор Григорьевич, милиция такие шутки не любит.

АНЧУГИН. Гляди на них. Смеются… (Кому-то на улице.) Ну, чего лыбишься? (Угарову.) Вишь, расплылся на сытый-то желудок… А другие будто и не слышат… А толстяк, гляди, даже ходу прибавил.

Угаров смеется.

Вот так. Вот они, твои люди добрые.

Они отходят от окна.

Деньги, когда их нет, – страшное дело.

Помолчали.

УГАРОВ. Смех смехом, а где же действительно взять три рубля?

АНЧУГИН. Фуфайку мою толкнуть? Новая.

УГАРОВ. Или часы. Черт с ними!

АНЧУГИН. Часы теперь не в цене. Фуфайку – оно вернее.

Стук в дверь.

УГАРОВ. Да! Заходите.

Входит Хомутов. Ему лет сорок. Одет он опрятно, держится скромно, даже неуверенно. Бывают мгновения, когда на него нападает внезапная задумчивость, растерянность, невнимание к собеседнику. Но, впрочем, отвлечься от разговора у него почти не будет возможности.

ХОМУТОВ. Добрый день.

УГАРОВ. Здравствуйте.

ХОМУТОВ. Скажите, это вы просили денег?

Молчание.

Ну вот сейчас, из окна… Вы?

АНЧУГИН. Ну и что?

ХОМУТОВ. Так вот я… Если деньги вам необходимы, то…

УГАРОВ. Что?

АНЧУГИН. Может (усмехнулся), хочешь нам дать денег?

ХОМУТОВ. Да. Могу вам помочь

Молчание.

АНЧУГИН. А по шее ты получить не желаешь?

ХОМУТОВ. По шее?.. За что?

АНЧУГИН. Ну так. Для смеха.

ХОМУТОВ (улыбается). По шее не хочу.

УГАРОВ. А что вы, собственно, хотите?

ХОМУТОВ. Хотел вам помочь. Но я вижу, что вы пошутили… Что ж. Возможно, это смешно… Извините. (Идет к двери.)

АНЧУГИН. Подожди. А зачем ты приходил?

ХОМУТОВ (остановился). Я же говорю: собрался вас выручать.

АНЧУГИН (усмехнулся). Хотел нам дать денег?

ХОМУТОВ. Да.

Маленькая пауза.

УГАРОВ. Вы что, шутите?.. А может, издеваетесь?

ХОМУТОВ. Да нет, выходит, вы надо мной подшутили…

УГАРОВ. Нам, знаете ли, не до шуток, мы сегодня не завтракали еще…

ХОМУТОВ (не сразу). Я не понимаю, вам деньги нужны или нет?

УГАРОВ (Анчугину). Он предлагает на троих.

ХОМУТОВ. Ничего подобного.

АНЧУГИН. Тогда не придуривайся. Говори, зачем пришел.

ХОМУТОВ. Я хотел вас выручить, но я не настаиваю. (Идет к двери, но в это время Анчугин его окликает.)

АНЧУГИН, Слушай, друг… (Подошел к Хомутову.) Слушай. Полезай ты хоть в самую свою душу, разве ты вырвешь оттуда хотя бы три рубля? Нет?.. То-то…

ХОМУТОВ. Товарищи) Вы меня удивляете и обижаете даже… (Достает деньги.) Вот. Держите…

УГАРОВ. То есть?

ХОМУТОВ. Держите, держите.

УГАРОВ. В каком смысле? (Деньги берет.)

ХОМУТОВ. Берите, берите, пользуйтесь, что вы, действительно. Надеюсь, и вы меня выручите, если придется… (Задумчиво.) Всем нам, смертным, бывает нелегко, и мы должны помогать друг другу. А как же иначе? Иначе нельзя… (Маленькая пауза.) Ну хорошо. Раз уж вы так щепетильны – вот мой адрес. (Подошел к столу, написал адрес.) Вот адрес. Вернете, если вы иначе не можете. Но предупреждаю, можете и не возвращать…

УГАРОВ. Как – не возвращать?

ХОМУТОВ. Так, не возвращать. Счастливо вам. До свидания. (Уходит.)

Молчание. Потом Угаров боязливо считает деньги.

АНЧУГИН. Сколько?

УГАРОВ. Сто! (Бросает деньги на стол. Пауза.) Слушай, мне это не нравятся… (Небольшая пауза.) Тут что-то не то… У меня такое впечатление, что нас сейчас будут бить… А, Федор Григорьвич?

АНЧУГИН (считает деньги). Сто…

УГАРОВ. Слушай, вроде я его где-то видел. Ты не видел?.. А вчера его здесь не было?.. Нет?.. Вроде – нет…

АНЧУГИН. Погоди-ка! (Быстро уходит.)

УГАРОВ (садится у стола перед деньгами). Не было печали… (Оглядывает комнату, быстро и как-то воровато прибирает постели, наводит в комнате порядок, деньги, прикрывает газетой.) Черт знает что… (Размышляет. Открывает дверь, заглядывает в коридор. Потом – громко.) Анна Васильевна!..

Васюта появляется, останавливается в дверях.

Анна Васильевна, вы умная женщина, а вот скажите… Вот, допустим, приходит к вам незнакомый человек, здоровается честь по чести, разговаривает, потом ни с того ни с сего достает пачку ассигнаций и говорит: «Вам надо сто рублей – держите». И уходит. Может такое быть? А?

ВАСЮТА. Глупости… Чего звали? Денег не дам, не просите.

УГАРОВ. Спасибо, Анна Васильевна. Все. Вы – умная женщина. Дай вам бог здоровья, живите еще сто пятьдесят лет.

ВАСЮТА. Делать вам, пьяницам, нечего. (Уходит.)

Угаров прикрывает дверь, подходит к столу, снова считает деньги, просматривает их на свет. Появляется Хомутов, ведомый Анчугиным.

АНЧУГИН. Вот. (Указывает Хомутову на деньги.) Забирай ссуду. Ну тебя к черту.

ХОМУТОВ. Но ведь я их вам отдал, ведь это некрасиво. И потом они вам нужны, зачем же…

УГАРОВ (перебивает). Послушайте, вас как– совсем отпустили или так… Ненадолго?

ХОМУТОВ. Откуда отпустили?

УГАРОВ. Ну… Из дома…

ХОМУТОВ. На неделю, какое это имеет значение.

УГАРОВ. На неделю да еще без присмотра. Непорядок.

ХОМУТОВ. Эти деньги… Как вам сказать… Словом, у меня есть деньги, а эти – они мне не нужны.

АНЧУГИН. А может, денежки вовсе и не твои, а?

ХОМУТОВ. А чьи они, по-вашему?

УГАРОВ. Я извиняюсь, но они у вас не фальшивые?

ХОМУТОВ. Да что такое, товарищи! Это же глупо, наконец. Я же от души, поймите!

АНЧУГИН. Скажи откровенно: «Лензолото» или «Мамслюда»?

ХОМУТОВ. Не понимаю.

АНЧУГИН. Откуда аванс, подъемные то есть? «Лензолото?» Или «Мамслюда»?

ХОМУТОВ. Какое «Лензолото»? Какая «Мамслюда»? Бог с вами!

УГАРОВ. Так… А между прочим, вы в бога верите?

ХОМУТОВ. В бога?.. Нет, но…

УГАРОВ. Но?.. В секте случайно не состоите?

Хомутов разводит руками.

А кто вы, собственно, такой? Где работаете?

ХОМУТОВ. Я?.. Ну агроном я.

АНЧУГИН. Агроном?

ХОМУТОВ. Агроном.

АНЧУГИН. Сеем, значит, пашем..

ХОМУТОВ. Сеем, пашем.

АНЧУГИН. Колхоз, конечно, миллионер?

ХОМУТОВ. Миллионер, да…

АНЧУГИН. Рабочей силы, конечно, не хватает?

ХОМУТОВ. Рабочей силы?.. Да, не хватает. Ну и что?

АНЧУГИН. Так сразу бы и говорил. Дом, конечно, срубите, корову дадите, а?

ХОМУТОВ. Да нет же! Просто даю. Выручаю. Почему же вы мне не верите?

Маленькая пауза.

(Вдруг.) Скажите, у вас родители живы?

УГАРОВ. А что? Почему вы спрашиваете?

ХОМУТОВ. Да так, интересно…

АНЧУГИН. Из милиции, что ли? (Достает документы.) Тогда – на, смотри.

УГАРОВ. А может, из органов? А какой интерес? Мы люди маленькие – он шофер, я экспедитор. Какой интерес?

ХОМУТОВ. Ерунда. Еще раз повторяю. Просто даю… Бескорыстно… Не возьмете?..

АНЧУГИН. Воздержимся.

УГАРОВ. Я чувствую, возьми я эти деньги – и на мне потом долго будут возить воду.

АНЧУГИН (отдает Хомутову деньги). На. Пересчитай.

ХОМУТОВ (положил деньги в карман). Я вижу, простое человеческое участие вам непонятно. К сожалению… Что ж. До свидания. Не поминайте лихом. (Идет к двери.)

АНЧУГИН (останавливает Хомутова, положил ему руки на плечи, получается – обнял). Послушай, друг, ну не морочь ты нам голову. Объясни хоть на прощанье, признайся. А то ведь я и спать не буду, ну в самом деле. Сто рублей просто так, за здорово живешь– ну кто тебе поверит, сам посуди…

ХОМУТОВ (не сразу). Я хотел вам помочь.

АНЧУГИН. Врешь. (Вдруг скрутил Хомутову руки.) Полотенце!

Угаров полотенцем связывает Хомутову руки.

ХОМУТОВ (ошеломлен). Товарищи!.. В чем дело? Товарищи! (Пытается освободиться.)

АНЧУГИН. Не дергайся… Расскажи все по порядку.

ХОМУТОВ. Товарищи! Что вы делаете?..

УГАРОВ. Спокойно… спокойно.

Возня. Вторым полотенцем они привязывают его руки к спинке кровати.

Вот так… Поговорим спокойно, в деловой обстановке.

АНЧУГИН. Рассказывай.

ХОМУТОВ. Развяжите меня. Сейчас же развяжите.

АНЧУГИН. Скажи сначала, зачем приходил.

ХОМУТОВ. Я все сказал. Не понимаю, что вам от меня надо.

УГАРОВ. Это мы вас спрашиваем: что вам от нас надо?

АНЧУГИН. Откуда гроши, рассказывай. Где ты их взял?

ХОМУТОВ. Товарищи, но ведь это насилие, настоящее насилие. Развяжите меня, слышите.

АНЧУГИН (под носом у Хомутова покрутил своих кулаком). Если ты хлопочешь пенсию, то смотри, я могу тебе помочь.

ХОМУТОВ. За что?.. За то, что я хотел вас выручить?

АНЧУГИН (вдруг дружески). Ну хватит, кирюша. Хватит темнить. (Сел рядом с Хомутовым. Доверительно.) Слушай, ты можешь на нас надеяться.

УГАРОВ. Целиком и полностью,

АНЧУГИН, Не продадим, будь спокоен… Скажи-ка, деньжата-то ворованные, верно?

УГАРОВ. Ну украл, ну что особенного, подумаешь – редкость.

АНЧУГИН (с надеждой). Украл?

ХОМУТОВ (обозлился). Да! Да! Да! Украл! Это вас устраивает? Украл! Это вы понимаете?

Молчание.

АНЧУГИН (зло). Зачем же ты людям нервы трепал, а? Богородицу из себя выламывал, доброго человека! Приятно тебе было, а?

ХОМУТОВ (растерянно). Но ведь вы же сами хотели… Вы даже добивались, чтобы я сказал вам, что эти деньги ворованные. Чего же вы нервничаете?

УГАРОВ (с сожалением). Не крал он, видно, что не крал. Другое… А что?

АНЧУГИН. Минутку. (Из пиджака Хомутова достает документы, протягивает их Угарову.) Посмотрим, что ты за птица.

УГАРОВ (читает.) «Хомутов Геннадий Михайлович… Агроном».

АНЧУГИН. Агроном?

УГАРОВ. Агроном. И фамилия, как у агронома.

АНЧУГИН. Слушай, агроном, откуда же у тебя столько лишних денег?.. Вот мы отведем тебя в ОБХСС, пусть-ка они поинтересуются…

УГАРОВ (не сразу). А может, вы оттуда и есть?

АНЧУГИН. Откуда деньги? (Подступает к Хомутову.) Скажешь или нет?

УГАРОВ. Не надо, Федя, не надо! Хуже будет. (Удерживает Анчугина.)

ХОМУТОВ. Развяжите или вы за это ответите.

АНЧУГИН. Я тебе сейчас… (Вырывается.)

УГАРОВ. Слушай… Давай-ка его развяжем. Мало ли что? Пусть идет себе подальше…

Борьба между Угаровым и Анчугиным.

АНЧУГИН. Нет… Он мне расскажет.,. Разъяснит по-человечески…

УГАРОВ. А я тебе говорю… отпустим…

АНЧУГИН. А я говорю – нет.

Они таскают друг друга по комнате.

УГАРОВ. Отпустим…

АНЧУГИН. Не выйдет…

ХОМУТОВ. Прекратите, товарищи, прекратите!.. Остановитесь.

Борьба продолжается, но, поскольку силы у них оказываются равными, оба устают и падают на кровать…

АНЧУГИН (тяжело дышит. Угарову). Фраер… Барбос…

УГАРОВ (тяжело дышит). Дурак ты, Федор Григорьевич…

УГАРОВ. Нарываешься сам не знаешь на что… (Поднимается и делает попытку развязать Хомутова.)

Анчугин бросается на Угарова. И снова они сидят на кровати.

Дурак, дурак и есть.

ХОМУТОВ. Ну, а теперь?.. Может, вы меня развяжете?

УГАРОВ. Действительно, что нам с ним делать?

АНЧУГИН. Ничего… Так он у меня не уйдет.

УГАРОВ. Что делать, тебя спрашивают.

Маленькая пауза.

АНЧУГИН. Позвать кого-нибудь… Людей позвать. Пусть рассудят. (Поднимается, стучит в одну стену, потом в другую, выходит в коридор. Возвращается, распахнув дверь, стоит у порога.) Проходите, граждане. Помогите, если можете.

Входят Базильский, Ступак со своей женой Фаиной. Ступак – упитанный молодой человек лет тридцати. Держится уверенно. Фаине лет двадцать, не больше. У Базильского в руках смычок и скрипка – по рассеянности, Васюта появляется вслед за ними.

БАЗИЛЬСКИЙ. В чем дело?

СТУПАК. Что случилось?

ВАСЮТА. Это еще что такое?

АНЧУГИН. Садись, Анна Васильевна, и слушай. Садитесь, граждане. (Угарову.) Введи в курс.

УГАРОВ. Уважаемые соседи! Вы видите перед собой человека, который буквально за полчаса истрепал нам все нервы.

БАЗИЛЬСКИЙ. Покороче.

ХОМУТОВ. Развяжите мне руки.

СТУПАК. А почему он связан? Он что, преступник?

УГАРОВ. Может, и преступник, а может, и почище преступника. Так вот, поднимаемся мы сегодня, извиняюсь, с похмелья.

АНЧУГИН. В общем, дело такое. Тут я давеча шутки ради крикнул в окно, мол, граждане, займите сто рублей.

СТУПАК. Мы слышали. По-моему, эта шутка возмутительная.

БАЗИЛЬСКИЙ (Анчугину, нетерпеливо). Продолжайте.

АНЧУГИН. Ну пошутил, и забыли мы это дело. Тут вваливается этот гусь…

УГАРОВ. Буквально нам незнакомый…

АНЧУГИН. И говорит: «Это вы просили деньги?»

УГАРОВ. Деньги нам нужны, конечно. Перехватить у соседей рубля три, ну десятку – это понятно…

АНЧУГИН. А этот достает сотню, сто рублей то есть…

ВАСЮТА. Господи!

АНЧУГИН. Достает и говорит: «Нужны, так берите, пользуйтесь».

СТУПАК. Не может быть.

АНЧУГИН. Оставляет здесь эту сотню и уходит. (Хомутову) Так или нет?

АНЧУГИН. Ну я его, конечно, догоняю, волоку сюда, как, что, почему – растолкуй нам честно. Сто рублей – не шутки…

УГАРОВ. Не за красивые же глаза, сами понимаете…

АНЧУГИН. А он вам – мораль. Помочь, говорит, хотел, от души, говорит, от всего сердца. Ну вот и бьемся мы тут с ним, а он на своем – просто, говорит, даю, бескорыстно… Что же это такое, а? Рассудите, люди добрые.

СТУПАК. Мда… Интересно…

УГАРОВ. Может, мы но понимаем, действительно. Он шофер, я добываю унитазы для родного города – может, мы жизни не понимаем?

ВАСЮТА. Да он, поди, пьяный.

АНЧУГИН. Трезвый он. Ни в одном глазу, в чем и дело.

УГАРОВ. Вот вы, товарищ скрипач, вы человек серьезный, поговорите с ним как следует.

ХОМУТОВ. В самом деле, объясните им, втолкуйте…

БАЗИЛЬСКИЙ. Скажите, а все, что они тут расписали…

ХОМУТОВ. Да, так и было.

БАЗИЛЬСКИЙ. Но… Что же, сто рублей? В самом деле?

ХОМУТОВ. Да, сто рублей.

СТУПАК. И как же – бескорыстно?

ХОМУТОВ (с досадой). Да. Бескорыстно.

СТУПАК. Интересно… Интересно, почем нынче бескорыстие…

БАЗИЛЬСКИЙ (Хомутову). Подарить этим молодцам сто рублей?.. Загадочно…

УГАРОВ. То-то и дело, что загадочно.

СТУПАК (Базильскому). Ну это вы напрасно. Что тут таинственного? Жулик. Жулик, и только.

ФАИНА (мужу). Зачем же ты так? Ведь неизвестно…

СТУПАК (перебивает). Что неизвестно? Неизвестны мотивы, недаром же он их скрывает. Такую штуку может выкинуть только аферист, пройдоха, заведомо несерьезный человек. Словом, жулик.

ВАСЮТА. Позвать администратора?

БАЗИЛЬСКИЙ. А может быть, врача? (Хомутову.) Вы уверены, что вы здоровы?..

ХОМУТОВ. Я здоров, А вот с вами что, товарищи? Неужели все вы этого не понимаете? У одного человека ни копейки, у другого червонцы. Одному деньги необходимы, а другой их копит. Так вот, второй дает первому, делится с ним, помогает. Что же тут особенного? Это же так просто.

СТУПАК. Это ерунда. Идеализм, но, скорей всего, жульничество.

ХОМУТОВ. Послушайте, все мы больше всего заботимся о себе… По при этом нельзя, поверьте мне, нельзя вовсе забывать о других. Приходит час, и мы дорого расплачиваемся за свое равнодушие, за свой эгоизм. Это так, уверяю вас…

СТУПАК. Бред. И притом религиозный. Бред и вранье.

ХОМУТОВ (Ступаку). Да-а, я вас понимаю. Сами вы, как видно, никому не поможете. Так хотя бы поймите другого, того, кто помогает. (Всем.) Неужели не понимаете?

УГАРОВ. Здесь не такие дураки, как вы думаете.

СТУПАК. Возможно, вы ищете популярности? Наживаете моральный капитал? Тогда понятно.

БАЗИЛЬСКИЙ. Непостижимо! В этом городе никто, кроме старух и вундеркиндов, не посещает концертов. А интеллигентные люди, вместо того чтобы заботиться о культуре, пьют водку и стараются во что бы то ни стало удивить белый свет. Зачем вы это делаете? Для чего? Этим самым вы развращаете публику, понимаете вы это?.. Нет, не верю а в вашу доброту! Это чертовщина какая-то– наверняка! Но удивительно, если завтра эта история попадет в газету.

СТУПАК. Может, вы журналист и добываете себе фельетон? А может – новый почин?

ФАИНА (мужу). Перестань.

ХОМУТОВ. Вот уже самом деле: сделай людям добро, и они тебя отблагодарят.

СТУПАК. Бросьте эти штучки. Кто вы такой, чтобы раскидываться сотнями? Толстой или Жан-Поль Сартр? Ну кто вы такой?.. Я скажу, кто вы такой. Вы хулиган. Но это в лучшем случае.

ВАСЮТА. Да откуда ты такой красивый? Уж не ангел ли ты небесный, прости меня господи.

БАЗИЛЬСКИЙ. Увы, с ангелом у него никакого сходства. (Хомутову.) Вы шарлатан. Или разновидность шарлатана.

ХОМУТОВ. Ну, спасибо. Буду теперь знать, как соваться со своим участием.

СТУПАК. Бросьте. Никто вам здесь не верит.

Маленькая пауза.

ФАИНА (всем). А что, если в самом деле?.. Если он хотел им помочь. Просто так…

СТУПАК (кричит). Не говори глупостей!

ФАИНА (ужаснулась). Почему ты на меня кричишь?

СТУПАК. Потому что – не лезь куда не следует!

ФАИНА (Хомутову). Слышите, я вам верю. Верю, что вы делаете это просто так…

СТУПАК. Дура! Просто так ничего не бывает. И никогда! Запомни это!

УГАРОВ. Это уж факт, девушка. Просто так ничего не бывает.

ФАИНА (всем). Вы так думаете?

ВАСЮТА. А то как еще? Фаина (Базильскому). И вы так считаете?

БАЗИЛЬСКИЙ. Как я считаю, что я считаю – это еще ничего и никогда не изменило. (Встал в стороне, скрестил руки на груди.)

СТУПАК (Фаине). Не суйся тут со своей наивностью! (Сбавил тон.) Прошу тебя.

ФАИНА. Значит, все, что ни делается, – все не просто так?

ВАСЮТА. Все, милая, все – даже и не сомневайся. И помощь, и та… участие – все теперь не просто. Уж любовь, и та…

ФАИНА. Что – любовь?

ВАСЮТА. Что – любовь? А то, милая, что любовь любовью, а, сама знаешь, с машиной-то, к примеру, муж лучше, чем без машины.

СТУПАК (кричит). Замолчите!

ВАСЮТА. А что, разве неправду говорю?

Фаина садится на кровать рядом с Хомутовым.

СТУПАК (Васюте). Чего вам тут надо?

ВАСЮТА. Да я не вам говорю – ей. Пусть знает свое место. Вам же на пользу.

СТУПАК. Заткнитесь вы, старуха!

ВАСЮТА. А вы чего орете?

ФАИНА. Чего он орет?.. Да машина-то не его. Машина-то моя.

АНЧУГИН (Хомутову, с угрозой). Смотри, агроном. Смущаешь ты людей…

СТУПАК (Фаине). При чем здесь машина? Как тебе не стыдно? (Всем.) Товарищи! Что здесь происходит? Это просто чудовищно! Мы же все перегрыземся. И все из-за него! Из-за него! Он провокатор! Он всех нас оскорбил! Оклеветал! Наплевал нам в душу! Его надо изолировать! Немедленно!

АНЧУГИН. Пусть скажет сначала, зачем приходил.

Все, кроме Фаины, подступают к Хомутову.

УГАРОВ. Откуда деньги?

АНЧУГИН. Зачем давал? За что?

БАЗИЛЬСКИЙ. Вы можете наконец назвать истинную причину?

СТУПАК (кричит). Говорите, черт возьми!

Маленькая пауза…

ХОМУТОВ (страдальчески). Я хотел им помочь.

Гул возмущения. Все, кроне Фаины, кричат и говорят разом: «Псих!», «Пьяница!», «Жулик!», «Врешь!», «Покалечу!»

БАЗИЛЬСКИЙ. Маньяк! Уж не воображаете ли вы себя Иисусом Христом?

ФАИНА (встает между Хомутовым и надвигающейся на него компанией). Остановитесь! (Кричит.) Опомнитесь!

Все останавливаются.

ХОМУТОВ. Чего вы от меня добиваетесь? Чего хотите?.. Сказать вам, что я зарезал?.. Ограбил?.. Убил?

СТУПАК. Не исключено. Я даже уверен, что мы раскрыли преступление. Позвонить в милицию – и делу конец. (Подходит к телефону.)

БАЗИЛЬСКИЙ. Нет, нет. Звоните в больницу. Это мания величия. Определенно. Он вообразил себя спасителем.

Молчание.

СТУПАК (набирает номер). Справочное? Номер психбольницы. Спасибо. (Набирает номер.)

ХОМУТОВ (хрипло). Хорошо. Развяжите… Я все объясню.

Маленькая пауза.

Анчугин развязывает Хомутова.

(Медленно.) Вы меня убедили, вы сможете сделать со мной, что угодно… Но я не намерен сидеть в сумасшедшем доме. Мне некогда… Я приехал сюда на неделю… (Помолчав.) В этом городе жила моя мать… Она жила здесь одна, и я не видел ее шесть лет… (С трудом.) И эти шесть лет… я… я ни разу ее не навестил. И ни разу… Ни разу я ей не помог. Ничем не помог… Все шесть лет я собирался отправить ей эти самые деньги. Я таскал их в кармане, тратил… И вот… (Пауза.) Теперь ей уже ничего не надо… И этих денег тоже.

ВАСЮТА. Господи!

ХОМУТОВ. Я похоронил ее три дня назад. А эти деньги я решил отдать первому, кто в них нуждается больше меня… Остальное вам известно…

Молчание.

Теперь, надеюсь, вы меня понимаете…

Маленькая пауза.

АНЧУГИН. Браток… Так что же ты раньше не сказал?

ХОМУТОВ. А кому захочется в этом-то признаваться?

ВАСЮТА. Господи, грех какой…

УГАРОВ. А мы-то, а?.. Нехорошо вышло.

БАЗИЛЬСКИЙ (Хомутову). Простите, если возможно…

УГАРОВ (Васюте, негромко). Вина.

Васюта исчезает.

БАЗИЛЬСКИЙ (удивляется). Это ужасно, ужасно. С нами что-то приключилось. Мы одичали, совсем одичали…

АНЧУГИН (садится рядом с Хомутовым). Прости, друг. Не серчай.

УГАРОВ. Если б знали, какой разговор…

СТУПАК. Извините, разумеется. Но получается, что мы с вами квиты. Сегодня я в первый раз поссорился со своей женой. (Фаине.) Перестань дуться. Как видишь, у товарища несчастье. (Подходит к Фаине.) Ну, извини меня. (Хотел взять ее за руку.) Ну не дуйся.

ФАИНА (убрала свою руку). Не трогай, пожалуйста.

СТУПАК. Да?.. Даже так?

Фаина молчит.

А ну идем! (Пошел к двери, остановился.) Или ты намерена здесь оставаться?

ФАИНА. Да, намерена.

СТУПАК. Да?.. Ну как хочешь. (Выходит.)

БАЗИЛЬСКИЙ (Хомутову). Прошу вас, не думайте, что мы уж такие отпетые… Это было что-то ужасное, наваждение какое-то, уверяю вас… Мы должны были вам верить – конечно! Мы были просто обязаны…

Появляется Васюта с вином, и Угаров немедленно начинает наполнять стаканы.

АНЧУГИН (Хомутову). Пойми, браток. Деньги, когда их нет, – страшное дело.

ВАСЮТА. Бог с ними, с проклятыми. Где деньги, там и зло – всегда уж так.

УГАРОВ (Хомутову). Что поделаешь… (Со стаканом в руке.) За вашу маму… Так сказать, за помин души… Извините. (Выпивает.)

АНЧУГИН (Хомутову). Так это… не горюй. Выпей, брат, вина.

Анчугин, Васюта и Хомчутов медленно выпивают.

ФАИНА. И мне дайте. (Выпивает.)

Молчание. Базильский, стоя у дверей, не знает, что делать – уйти или остаться.

УГАРОВ. А вы, товарищ скрипач, присаживайтесь. (Помолчал, потом обращаясь ко всем.) Ну что же теперь поделаешь?

ХОМУТОВ (встрепенулся). Да нет, товарищи, ничего, ничего. Жизнь, как говорится, продолжается…

АНЧУГИН (запел). «Глухой, неведомой тайго-о-ою…»

УГАРОВ (Базильскому). Подыграйте, товарищ скрипач.

АНЧУГИН (продолжает). «Сибирской дальней стороной Бежал бродяга с Сахали-и-ина Звериной узкою тропой…»

АНЧУГИН и Угаров повторяют две последние строки вместе.

Базильский вдруг подыгрывает им на скрипке. Так они поют: бас, тенор и скрипка.

Мужчина подходит к окну. Взволнованно поглаживает подбородок. Подгоняемые припускающим дождем, торопливо идут люди.

"Странно, я мог ругать, критиковать эту пьесу вместе со многими, прикапываться к каким-то неудачным, неопытным деталям, но… но теперь не могу. Не могу, Александр Валентинович! Потому что она меня все же волнует и тревожит. Она живет во мне. Может, потому что и мою молодость тоже когда-то хотели сломать? А может, все же сломали, ведь неспроста я чувствую себя Зиловым? А может, и тебя, Александр Валентинович, сломали? Не дали тебе развиться до чего-то великого, всемирного, целостного? Слишком добрым и робким мальчиком был ты как драматург! Как и в детстве, до конца своих дней верил ты – солнце сядет в аистовое гнездо. Не село!.. Надо работать, черт возьми!"

Пишет: "Из неясных грязновато-серых очертаний появляется лицо Репникова.

КОЛЕСОВ. Владимир Алексеевич! Я пришел сюда с надеждой, что вы меня поймете…

РЕПНИКОВ. Все, Колесов. Разговор окончен! Вы не пришли сюда – нет, вы ворвались, по своему обыкновению! И не с просьбой, а с требованием! Да знаете вы, как называются подобные визиты?

КОЛЕСОВ (тоже вспылил). Не знаю. Я пришел к вам с просьбой, но унижаться перед вами я не намерен. И если вы меня не понимаете, то это вовсе не значит, что вы можете на меня кричать.

РЕПНИКОВ. Так! Надеюсь, вы не будете меня душить. Здесь! В моем доме!..

Неясные, но загустевшие серые абрисы, и снова появляется лицо Репникова.

РЕПНИКОВ…Кто впустил в мой дом этого проходимца?!

РЕПНИКОВА (пожала плечами). Я впустила. Открыла дверь, вижу – приятный человек… За что все-таки ты его так не любишь?

РЕПНИКОВ. А за что мне его любить? За что?.. (Ходит вокруг стола.) Мне никогда не нравились эти типы, эти юные победители с самомнением до небес! Тоже мне – гений!.. Он явился с убеждением, что мир создан исключительно для него, в то время как мир создан для всех в равной степени. У него есть способности, да, но что толку! Ведь никто не знает, что он выкинет через минуту, и что в этом хорошего?.. Сейчас он на виду, герой, жертва несправедливости! Татьяна клюнула на эту удочку! Да-да! Он обижен, он горд, он одинок – романтично! Да что Татьяна! По университету ходят целыми толпами – просят за него! Но кто ходит? Кто просит? Шалопаи, которые не посещают лекции; выпивохи, которые устраивают фиктивные свадьбы, преподаватели, которые заигрывают с этой братией. Понимаешь? Он не один – вот в чем беда. Ему сочувствуют – вот почему я его выгнал! А не выгони я его, представь, что эти умники забрали бы себе в голову?! Хорош бы я был, если бы я его не выгнал!.. Одним словом, он вздорный, нахальный, безответственный человек, и Татьяна не должна с ним встречаться! Это надо прекратить раз и навсегда, пока не поздно!.."

Мужчина встает из-за стола, наэлектризовано ходит по комнате.

"Да, да, дорогой мой драматург! Юность, молодость обязательно нужно сломить, растоптать, унизить. Нельзя терпеть рядом с собой что-то оригинальное, своеобразное, живое, в конце концов! Вот вся философия репниковых – извечных российских надзирателей и гонителей. Мы привыкли подминать свое "я", расплющивать и ломать его. Нас все и всюду поучают, исправляют, и мы начинаем опасаться всплесков собственного "я". Боимся обвинений в нескромности. Как же, ведь "я" – это эгоизм, индивидуализм. Как стать самим собой? Как увернуться от репниковых и беликовых? Мне жалко Колесова, но, честно скажу, Александр Валентинович, и Репникова тоже жалко, потому что у них, репниковых, жизнь скучна и бесцветна. А в Колесова и колесовых мне хочется верить: Колесов уезжает, но, как сказал один мой товарищ, уезжает, чтобы непременно возвратиться – возвратиться к себе, истинному, настоящему, природному. Пьеса очищает и освежает наши души. Спасибо, Вампилов!.. Нет, я, кажется, никогда не закончу этот сценарий!"

Садится, быстро пишет: "Череда фотографий сцен из разных вампиловских пьес.

Потом появились "Провинциальные анекдоты", "Старший сын", "Прошлым летом в Чулимске". Рождалось и крепло то, что мы теперь называем театром Вампилова. Легко сказать – "рождалось", а ведь рождение – это мучения, боли, тревоги. Какой странный этот Сарафанов из "Старшего сына". Некоторые критики сравнивают его с мучительным стоном. Так не стонала ли и душа Вампилова в те годы? Почему его душе жилось на свете неуютно? Но – разговор о Сарафанове. Он, такой чистый, наивный, детски-свежий, по существу чудак, напомнил всем нам, что, как бы нам не жилось плохо, как бы мы друг к другу не относились, но все люди все же – братья и сестры. Наивно? Натяжка? Далеко от жизни? Но и небо далеко от человека, а все душа тянется к выси, к Богу, к высшей правде жизни".

Мужчина снова подошел к окну. Поднявшийся ветер раскачивает ветви тополей и сосен.

"Хм, братья и сестры!.. Благородно, Александр Валентинович! Но помнит ли моя издерганная душа об этом, помнят ли о Божьем эти люди, бредущие куда-то там, под дождем?

Валентина, Валентина из "Прошлым летом в Чулимске"… Правильно кто-то подметил – предстала перед нами не просто героиня, а вышла на растерзание сама добродетель. Я чувствую, что Валентина – это и есть ты сам, Александр Валентинович! Смеешься? Смеется тот, кто смеется последним! Валентинович – Валентина, – понятно? Нет?.. Мы – циники, мы устали, издергались, но наши сердца все равно с Валентиной. И с Сарафановым. Они такие слабые, незащищенные, но не могу сказать, что жалкие. Сколько в них веры! Веры в нас, потерявших себя, запутавшихся не только в дремучем лесу жизни, но и в трех ее соснах. Я, Александр Валентинович, по-хорошему завидую твоим Валентине и Сарафанову, но как я далек от них! Можно гадать, что станет с Валентиной за пределами пьесы. Но я не сомневаюсь, своей любви и веры она не обронит и не предаст. Она будет ждать с горячей верой в сердце – ждать нас, истинных, покаявшихся, очистившихся от скверны. Ну, может быть, не всех нас, но… но… Я снова забыл о цели моего труда! Сценарий, сценарий! А может, дорогой мой драматург, мой уважаемый земляк, он никому не нужен, как и я, зилов, сейчас не нужен даже самому себе?.. Надо работать! Но сценарий, чую, у меня может не получиться".

Пишет: "Неплохо написал один критик: "Через банальнейшую ситуацию в "Двадцати минутах с ангелом" Вампилов раскрыл в этой маленькой пьеске, анекдоте, самую суть российского народа. Народа в целом!.." Почему соплеменники Христа все же убили Его? Чем занимался Христос в земной жизни? Творил добро ради добра. И Его соплеменники, с их окаменевшими взглядами на бытие и Вселенную, не могли понять Его. Точнее – принять. Принять этот новый взгляд на жизнь, который, кто знает, не покачнул бы устои царства земного. И чтобы сохранить эти устои, эти мещанские интересы быта – они убили слишком упрямого, настойчивого созидателя добра ради добра, созидателя новой морали, нового взгляда на человека и мир. Мы, как и простоватые, но не глупые герои вампиловского анекдота, тоже, как ни странно, не приняли этой новой старой морали. Анчугин и Угаров не поверили агроному Хомутову, предложившему помощь страждущим – просто так, безвозмездно. Они разозлились на него, о, праведным гневом наполнились их сердца! Они – "распинали" его: заламывали руки, полотенцем "пригвоздили" к кровати, насмехались над ним, "бичевали" беднягу.

Появляется лицо Хомутова.

ХОМУТОВ. Вот уж в самом деле: сделай людям добро, и они тебя отблагодарят.

СТУПАК. Бросьте эти штучки. Кто вы такой, чтобы раскидываться сотнями? Толстой или Жан Поль Сартр? Ну кто вы такой? Я скажу, кто вы такой. Вы хулиган. Но это в лучшем случае.

ВАСЮТА. Да откуда ты такой красивый? Уж не ангел ли ты небесный, прости меня, Господи.

БАЗИЛЬСКИЙ. Увы, с ангелом у него никакого сходства. (Хомутову.) Вы шарлатан. Или разновидность шарлатана.

ХОМУТОВ. Ну, спасибо. Буду теперь знать, как соваться со своим участием.

СТУПАК. Бросьте. Никто вам здесь не верит.

Маленькая пауза.

ФАИНА (всем). А что, если в самом деле?.. Если он хотел им помочь. Просто так…

СТУПАК (кричит). Не говори глупостей!..

Хомутов – хомут, – видимо, не случайная фамилия. Автор что-то в ней зашифровал. Новый взгляд на мир, новая мораль, – и они сначала для людей как хомут? Надо его сбросить, чтобы никто не посмел мною править, как лошадью? Интересно! Неожиданно. Вампилова, смело, талантливо предлагавшего новый взгляд на мир, на человека, на устои, как и этого героя, в жизни тоже мучили, но иначе: репниковы, беликовы, всевозможные литературные и нелитературные чиновники-мещане не пускали пьесы на сцену. А это терзало, угнетало и унижало Вампилова – Хомутова, Ангела. Разумеется, он не мог назвать себя Ангелом, назвал проще – Хомутовым. Хомутов – это Вампилов!

Тоннель, в котором медленно, на ощупь бредет человек. Капает вода, стены черные, а впереди – слабенький, неверный свет.

Вампилов шел в тоннеле на тусклый огонек – огонек надежды и веры. Потом, после его трагичной, бессмысленной кончины, начнут охотно ставить его пьесы, а пока – тоннель! Долгий и мученический путь в нем. Его стены – бюрократы от литературы, холодные, эгоистичные, самоуверенные, – попробуй пробить такую стену! Им, как и нынешнему мещанскому большинству, не нужна литература, не нужно искусство слова, вообще искусство. Им подавай развлечения, щекотку для нервов! Им и Ангелов не надо, потому что у них уже есть надежный, хитрый, расчетливый и соблазнительный путеводитель по жизни – Сатана.

П оезд везет кого домой, кого к приключениям, а кого в командировку. По городу бродит мужчина. Из окна гостиницы доносятся прерывающиеся ругательствами звуки скрипки. В соседнем номере проводят первые дни вместе молодожены. В третьем двое командировочных просыпаются со страшным похмельем. У них кончилось все: водка, пиво, деньги. В долг командировочным не дают ни соседи по гостинице – молодожены, инженер и студентка, – ни прибывший на гастроли скрипач, ни уборщица, ни завод, куда они безуспешно звонят, поскольку воскресенье – выходной. Один из мужчин в шутку кричит в окно, просит одолжить сто рублей. Через некоторое время в их номер входит мужчина и дает им сто рублей. Изумленные, они пытаются выяснить причины этого поступка. Мужчина не сознается, и его привязывают к кровати… К допросу присоединятся все герои, а причина окажется простой и грустной и поразит всех.

Кадр из фильма. Фотография: kino-teatr.ru

Фильм «Двадцать минут с ангелом» снят по одноименной одноактной трагикомедии Александра Вампилова. Вместе с Вампиловым над сценарием работал режиссер Ефим Падве (другая их совместная работа – спектакль «Утиная охота»), в итоге авторы перенесли на телеэкран сценическое пространство и создали любопытный симбиоз кино и театра, существующий скорее по театральным законам. От театра – реплики и актерская игра, мимика и жесты, некоторая избыточность, от кино – пространство обычного города и способ повествования. «Двадцать минут с ангелом» – анекдот, история с неожиданным концом, зарисовка из жизни маленького города… реальная, хотя и странная для современного зрителя, если не абсурдная.

Драматург Александр Вампилов родился недалеко от озера Байкал, учился на филологическом факультете Иркутского государственного университета, был литературным редактором, сотрудником областной газеты «Советская молодежь». Вампилов начал публиковаться еще на третьем курсе. Столичные театры тем не менее долго оставались равнодушны к его драматургии, первый успех – постановка 1966 года, пьеса «Прощание в июне» в Клайпедском драматическом театре (режиссер – Вадим Допкюнас). Работам Вампилова именно эта постановка открыла путь на сцену. Активный интерес к пьесам Вампилова появился только после его смерти в 1970 году.

Ефим Падве – театральный режиссер, ученик Георгия Товстоногова, что сильно сказалось на языке фильма «Двадцать минут с ангелом». Окончил режиссерский факультет Ленинградского государственного института театра, музыки и кинематографии, работал в Таллинском русском драматическом театре. Возглавлял Ленинградский областной театр драмы (ныне Малый драматический театр), Молодежный театр на Фонтанке. Театр Падве – новые постановки, неожиданные решения и язык, молодые драматурги.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Калошин – администратор гостиницы «Тайга».

Потапов – командированный, по профессии метранпаж.

Рукосуев – врач, приятель Калошина.

Камаев – молодой человек, преподаватель физкультуры.

Марина – жена Калошина, официантка ресторана «Тайга».

Виктория – девушка, устраивающаяся на работу.

Кто что ни говори, а подобные происшествия бывают на свете, – редко, но бывают.

Н. В. Гоголь

Одиночный номер провинциальной гостиницы. Кровать, стол, шкаф, два кресла, тумбочка, на тумбочке репродуктор и телефон. Дальняя стена закрыта яркими дешевыми портьерами. Щелкает дверной замок, и в комнате появляется Виктория, миловидная девушка лет двадцати. На ходу она снимает плащ и туфли, открывает шкаф и, невидимая за дверцей шкафа, мгновенно переодевается. Теперь на ней легкий халат и домашние туфли.

Она подходит к стене и раздвигает портьеры. За ними оказывается окно, в которое видны светящиеся окна на противоположной стороне улицы, а рядом, прямо под окном, горит обратная сторона неоновой вывески «Гостиница «Тайга». Мгновение Виктория смотрит в окно, потом оборачивается, идет по комнате, закрывает дверь на ключ, берет со стола книгу, открывает ее. Не отрываясь от книги, приближается к кровати, сдергивает с нее покрывало, сбрасывает с ног туфли. Прилегла на кровать.

В это время раздается нетерпеливый стук в дверь. Виктория вскакивает, надевает туфли, набрасывает на кровать покрывало, поправляет прическу.

Стук повторяется. Виктория открывает дверь.

В дверях появляется Потапов, небольшой сухощавый мужчина лет сорока. На нем серые брюки, светлая рубаха, галстук и дешевый вельветовый пиджак. Этот скромного вида человек сейчас явно раздосадован.

ПОТАПОВ. Здравствуйте! У вас радио работает?

ВИКТОРИЯ. Радио?

ПОТАПОВ (нетерпеливо). Радио!

ВИКТОРИЯ. А что такое?

ПОТАПОВ. Работает или нет?

Виктория включает радиоприемник, раздается голос комментатора, ведущего футбольный репортаж. Потапов входит в комнату и крадется к радиоприемнику.

Потапов останавливается рядом с радиоприемником. Слушает.

…его атакуют, он передает… но нет, пас неточен, и вот уже атаку начинает Шалимов… Шалимов передает мяч… но нет, снова неточно, и мяч снова у Хусаинова…

ВИКТОРИЯ. Футбол, а я-то думала…

ВИКТОРИЯ. Вы меня напугали…

ВИКТОРИЯ. Садитесь…

ПОТАПОВ (свирепо). Вы можете помолчать?

ГОЛОС КОММЕНТАТОРА. … там никого не оказалось, увы, никого, кроме защитника команды «Торпедо»… А вот и свисток судьи… Итак, первая половина игры закончилась безрезультатно… Ноль-ноль… Ноль-ноль. Команды отправляются на отдых, отдохнем, товарищи радиослушатели, и мы… Отдохнем, а через пятнадцать минут встретимся снова, чтобы узнать, кто же победит в этом увлекательном, напряженном поединке.

ПОТАПОВ (опускается в кресло). Если в этот раз они проиграют, – я… Я за себя не отвечаю!

Небольшая пауза.

ВИКТОРИЯ (осторожно). Можно мне что-нибудь сказать?

ПОТАПОВ. Что?.. (Вдруг очень вежливо.) Извините меня! Я, это самое, сам не знаю как… Футбол, сами понимаете…

ВИКТОРИЯ. Не понимаю. Смотреть на него – еще туда-сюда, а так – не понимаю.

ПОТАПОВ. Простите за беспокойство.

ВИКТОРИЯ. Да ладно уж, ничего…

ПОТАПОВ. Видите ли, я сосед ваш, мой номер рядом, сидел у себя, слушал, и раз-радио испортилось, на самом Интересном. Я – в коридор, туда-сюда. Двенадцатый час – у всех уже темно, а у вас свет. Как я сюда ворвался, и сам не заметил. (Пятится к двери.) Еще раз извините.

ВИКТОРИЯ. Подождите.

Потапов останавливается.

ПОТАПОВ. Не знаю. Поищу где-нибудь…

ВИКТОРИЯ. А то забирайте мой приемник, утром вернете.

ПОТАПОВ. Разрешаете?

ВИКТОРИЯ. Забирайте.

ПОТАПОВ. Большое вам спасибо. (Взял радиоприемник.) Извините еще раз, спокойной ночи.

Потапов уходит, но, как только Виктория снова приготовилась, лечь, опять раздается стук в дверь – на этот раз деликатный. Виктория открывает дверь. Входит Потапов, при этом дверь в коридор остается открытой.

ПОТАПОВ. Простите, но в моем номере он не работает. (Передает Виктории радиоприемник.)

ВИКТОРИЯ. Вот беда-то.

ПОТАПОВ. Очевидно, испортилась проводка.

ВИКТОРИЯ. Ну и что теперь?

ПОТАПОВ. Ума не приложу. Большое вам спасибо… (Мнется.) Пойду искать кого-нибудь…

ВИКТОРИЯ. Ладно уж. (Включила радиоприемник.) Садитесь, слушайте.

ПОТАПОВ. В самом деле?

ВИКТОРИЯ. Ну а что? Будете рыскать по всей гостинице.

ПОТАПОВ. Но ведь вам спать надо.

ВИКТОРИЯ. Да ничего. Я ложусь поздно. (Придвинула кресло к радиоприемнику). Устраивайтесь поближе.

ПОТАПОВ. Ну, спасибо, девушка. (Усаживается.) За вашу доброту дай вам бог хорошего жениха.

ВИКТОРИЯ. Благодарю.

В дверях появляется Семен Николаевич Калошин. Ему около шестидесяти, он лыс, кругл и вальяжен. Он невысок ростом, но держится очень прямо. При этом голова его почти постоянно откинута чуть назад, брови, чаще всего сдвинуты, а глаза обычно слегка прищурены. Благодаря всему этому общий вид его довольно внушителен, а людей выше его ростом для него не существует. Одет он в хороший темный костюм, который сидит па нем, впрочем, довольно мешковато. Прежде чем заговорить, он критически осматривает присутствующих.

КАЛОШИН. Товарищи, одиннадцать часов. Посторонних прошу покинуть помещение.

Небольшая пауза.

ВИКТОРИЯ. Здесь посторонних нет, здесь все свои. Товарищ живет рядом.

ПОТАПОВ. Да, мой номер за стеной.

КАЛОШИН. Не имеет значения. Согласно распорядку, после одиннадцати все расходятся по своим номерам.

ВИКТОРИЯ. Да, но тут такое дело…

КАЛОШИН (перебивает). Дела, товарищи, будете обделывать завтра. А сегодня прошу вас по своим номерам.

ПОТАПОВ. Послушайте…

КАЛОШИН (перебивает). Не знаю, товарищи…

ВИКТОРИЯ (перебивает). Хорошо, хорошо. Он уйдет.

КАЛОШИН. Давайте, товарищи, давайте.

ВИКТОРИЯ. Уйдет, сейчас уйдет.