СКАЗАНИЕ О МАМАЕВОМ ПОБОИЩЕ

Начало повести о том, как даровал бог победу государю великому князю Дмитрию Ивановичу за Доном над поганым Мамаем и как молитвами пречистой богородицы и русских чудотворцев православное христианство - Русскую землю бог возвысил, а безбожных агарян посрамил.

Хочу вам, братья, поведать о брани недавней войны, как случилась битва на Дону великого князя Дмитрия Ивановича и всех православных христиан с поганым Мамаем и с безбожными агарянами. И возвысил бог род христианский, а поганых унизил и посрамил их дикость, как и в старые времена помог Гедеону над мадиамами и преславному Моисею над фараоном. Надлежит нам поведать о величии и милости божьей, как исполнил господь пожелание верных ему, как помог великому князю Дмитрию Ивановичу и брату его князю Владимиру Андреевичу над безбожными половцами и агарянами.

Попущением божьим, за грехи наши, по наваждению дьявола поднялся князь восточной страны, по имени Мамай, язычник верой, идолопоклонник и иконоборец, злой преследователь христиан. И начал подстрекать его дьявол, и вошло в сердце его искушение против мира христианского, и подучил его враг, как разорить христианскую веру и осквернить святые церкви, потому что всех христиан захотел покорить себе, чтобы не славилось имя господне средь верных богу. Господь же наш, бог, царь и творец всего сущего, что пожелает, то и исполнит.

Тот же безбожный Мамай стал похваляться и, позавидовав второму Юлиану-отступнику, царю Батыю, начал расспрашивать старых татар, как царь Батый покорил Русскую землю. И стали ему сказывать старые татары, как покорил Русскую землю царь Батый, как взял Киев и Владимир, и всю Русь, славянскую землю, и великого князя Юрия Дмитриевича убил, и многих православных князей перебил, а святые церкви осквернил и многие монастыри и села пожег, а во Владимире соборную церковь златоверхую пограбил. И так как был ослеплен он умом, то того не постиг, что, как господу угодно, так и будет: так же и в давние дни Иерусалим был пленен Титом-римлянином и Навуходоносором, царем вавилонским, за прегрешения и маловерие иудеев, - но не бесконечно гневается господь и не вечно он карает.

Узнав все от своих старых татар, начал Мамай поспешать, дьяволом распаляемый непрестанно, ополчаясь на христиан. И, забывшись, стал говорить своим алпаутам, и есаулам, и князьям, и воеводам, и всем татарам так: «Я не хочу так поступить как Батый, но когда приду на Русь и убью князя их, то какие города наилучшие достаточны, будут для нас - тут и осядем, и Русью завладеем, тихо и беззаботно заживем», - а не знал того, проклятый, что Господня рука высока.

И через несколько дней перешел он великую реку Волгу со всеми силами, и другие многие орды к великому воинству своему присоединил и сказал им: «Пойдем на Русскую землю и разбогатеем от русского золота!» Пошел же безбожный на Русь, будто лев, ревущий ярясь, будто неутолимая гадюка злобой дыша. И дошел уже до устья реки. Воронежа, и распустил всю силу свою, и наказал всем татарам своим так: «Пусть не пашет ни один из вас хлеба, будьте готовы на русские хлеба!»

Прознал же о том князь Олег Рязанский, что Мамай кочует на Воронеже и хочет идти на Русь, на великого князя Дмитрия Ивановича Московского. Скудость ума была в голове его, послал сына своего к безбожному Мамаю с великою честью и с многими дарами и писал грамоты свои к нему так: «Восточному великому и свободному, царям царю Мамаю - радоваться! Твой ставленник, тебе присягавший Олег, князь рязанский, много тебя молит. Слышал я, господин, что хочешь идти на Русскую землю, на своего слугу князя Димитрия Ивановича Московского, устрашить его хочешь. Теперь же, господин и пресветлый царь, настало твое время: золотом, и серебром, и богатством многим переполнилась земля Московская, и всякими драгоценностями твоему владению на потребу. А князь Димитрий Московский - человек христианский - как услышит слово ярости твоей, «то отбежит в дальние пределы свои: либо в Новгород Великий, или на Белоозеро, или на Двину, а великое богатство московское и золото - все в твоих руках будет и твоему войску на потребу. Меня же, раба твоего, Олега Рязанского, власть твоя пощадит, о царь: ведь ради тебя я крепко устрашаю Русь и князя Димитрия. И еще просим тебя, о царь, оба раба твои, Олег Рязанский и Ольгерд Литовский: обиду приняли мы великую от этого великого князя Димитрия Ивановича, и как бы мы в своей обиде твоим именем царским ни грозили ему, а он о том не тревожится. И еще, господин наш царь, город мой Коломну он себе захватил - и о всем том, о царь, жалобу воссылаем тебе».

И другого послал скоро своего вестника князь Олег Рязанский со своим письмом, написано же в грамоте было так: «К великому князю Ольгерду Литовскому - радоваться великою радостию! Известно ведь, что издавна ты замышлял на великого князя Димитрия Ивановича Московского, с тем чтобы изгнать его из Москвы и самому завладеть Москвою. Ныне же, княже, настало наше время, ибо великий царь Мамай грядет на него и на землю его. И сейчас, княже, присоединимся мы оба к царю Мамаю, ибо знаю я, что царь даст тебе город Москву, да и другие города, что поближе к твоему княжеству, а мне отдаст он город Коломну, да Владимир, да Муром, которые к моему княжеству поближе стоят. Я же послал своего гонца к царю Мамаю с великою честью и со многими дарами, так же и ты пошли своего гонца, и что у тебя есть из даров, то пошли ты к нему, грамоты свои написав, а как - сам знаешь, ибо больше меня понимаешь в том».

Князь же Ольгерд Литовский, прознав про все это, очень рад был великой похвале друга своего князя Олега Рязанского и отправляет быстро посла к царю Мамаю с великими дарами и подарками для царских забав. А пишет свои грамоты так: «Восточному великому царю Мамаю! Князь Ольгерд Литовский, присягавший тебе, много тебя молит. Слышал я, господин, что хочешь наказать свой удел, своего слугу, московского князя Димитрия, потому и молю тебя, свободный царь, раб твой: великую обиду наносит князь Димитрий Московский улуснику твоему князю Олегу Рязанскому, да и мне также большой вред чинит. Господин царь, свободный Мамай! Пусть придет власть твоего правления теперь и в наши места, пусть обратится, о царь, твое внимание на наши страдания от московского князя Димитрия Ивановича».

Помышляли же про себя Олег Рязанский и Ольгерд Литовский, говоря так: «Когда услышит князь Димитрий о приходе царя, и о ярости его, и о нашем союзе с ним, то убежит из Москвы в Великий Новгород, или на Белоозеро, или на Двину, а мы сядем в Москве и в Коломне. Когда же царь придет, мы его с большими дарами встретим и с великою честью, и умолим его, возвратится царь в свои владения, а мы княжество Московское по царскому велению разделим меж собою - то к Вильне, а то к Рязани, и даст нам царь Мамай ярлыки свои и потомкам нашим после нас». Не ведали ведь, что замышляют и что говорят, как несмышленые малые дети, не ведающие божьей силы и господнего предначертания. Ибо воистину сказано: «Если кто к богу веру с добрыми делами и правду в сердце держит и на бога уповает, то такого человека господь не предаст врагам в уничижение и на осмеянье».

Государь же князь великий Дмитрий Иванович - добрый человек - образцом был смиренномудрия, небесной жизни желал, ожидая от бога грядущих вечных благ, не ведая того, что на него замышляют злой заговор ближние его друзья. О таких ведь пророк и сказал: «Не сотвори ближнему своему зла и не рой, не копай врагу своему ямы, но на бога-творца надейся, господь бог может оживить и умертвить».

Пришли же послы к царю Мамаю от Ольгерда Литовского и от Олега Рязанского и принесли ему большие дары и грамоты. Царь же принял дары и письма благосклонно и, заслушав грамоты и послов почтя, отпустил и написал ответ такой: «Ольгерду Литовскому и Олегу Рязанскому. За дары ваши и за восхваление ваше, ко мне обращенное, каких захотите от меня владений русских, теми одарю вас. А вы в верности мне присягните и скорее идите ко мне и одолейте своего недруга. Мне ведь ваша помощь не очень нужна: если бы я теперь пожелал, то своею силою великою я бы и древний Иерусалим покорил, как прежде халдеи. Теперь же поддержать вас хочу моим именем царским и силою, а вашею клятвой и властью вашей разбит будет князь Дмитрий Московский, и грозным станет имя ваше в странах ваших моею угрозой. Ведь если мне, царю, предстоит победить царя, подобного себе, то мне подобает и надлежит царскую честь получить. Вы же теперь идите от меня и передайте князьям своим слова мои».

Сказание о Мамаевом побоище - – памятник Куликовского цикла, наряду с «Задонщиной», краткой и пространной летописной Повестью о Куликовской битве. Из всех произведений цикла С. – самый подробный и сюжетно увлекательный рассказ о битве на Куликовом поле в 1380 г. С. сообщает… …

«Сказание о Мамаевом побоище» - СКАЗАНИЕ О МАМАЕВОМ ПОБОИЩЕ пам. Куликовского цикла, наиболее полно повествующий о Куликовской битве (1380). С. содержит ряд сведений, неизвестных по др. источникам (о подготовке к походу, о расстановке войск, о ходе сражения), что делает его… … Российский гуманитарный энциклопедический словарь

"СКАЗАНИЕ О МАМАЕВОМ ПОБОИЩЕ" - памятник др. рус. литературы 1 й четв. 15 в., посвященный Куликовской битве 1380. Наличие большого числа списков, обилие редакций и вариантов (4 редакции Основная, Летописная, Киприановская, Распространенная, включающие в себя множество… … Советская историческая энциклопедия

«СКАЗАНИЕ О МАМАЕВОМ ПОБОИЩЕ» - «СКАЗАНИЕ О МАМАЕВОМ ПОБОИЩЕ», памятник древнерусской литературы 1‑й четверти XV в. (датировка гипотетична, были попытки отнести «Сказание» к более позднему времени). Содержит самый подробный рассказ о Куликовской битве 1380 и связанных с ней… … Литературный энциклопедический словарь

СКАЗАНИЕ О МАМАЕВОМ ПОБОИЩЕ - литературное произведение XV в. об исторических событиях Куликовской битвы. В «Сказании» повествуется о небесных видениях, предвещавших победу русского народа. Приводится множество интересных подробностей этого героического времени: о посольстве… … Русская история

Сказание - (греч. historia, diegemata) в настоящее время термин, не прикрепленный к определенному литературному жанру. Даже специалисты употребляют часто безразлично слова сказание, легенда, предание, сага. Слово «С.» в древней русской литературе имело… … Литературная энциклопедия

сказание - я, с. В фольклоре: повествовательное произведение исторического или легендарного характера. Сказание о Мамаевом побоище. Сказание о князьях Владимирских. Сказанье о кончине страдальца Епифания и прочих, с ним вместе пострадавших в Пустозерске:… … Популярный словарь русского языка

сказание - прозаическое повествование с историческим или легендарным сюжетом, облеченное в литературную форму, письменную или устную. Различают мифологические (древнейшие) и исторические (более поздние) С. Разновидности С.: миф, предание, легенда, быль и др … Словарь литературоведческих терминов

Сказание о Борисе и Глебе - – самый интересный и совершенный в литературном отношении памятник из цикла произведений, посвященных рассказу о гибели сыновей Владимира I Святославича Бориса и Глеба во время междоусобной борьбы за великокняжеский киевский стол в 1015 г. Борисо … Словарь книжников и книжности Древней Руси

Сказание - в фольклоре общее родовое название повествовательных произведений исторического и легендарного характера. Среди С. различают предания (См. Предание), легенды (См. Легенда) и др. В древних литературах С. именуют прозаические произведения с … Большая советская энциклопедия

Книги

• Сказание о Мамаевом побоище , С.К. Шамбинаго. Издание можно разделить на две части. В первой излагаются результаты филологических исследований различных дошедших до нас списков рукописей Сказания о МамаевомПобоище. Анализируются отличия… Купить за 2290 грн (только Украина)
• Сказание о Мамаевом побоище , С.К. Шамбинаго. Издание можно разделить на две части. В первой излагаются результаты филологических исследований различных дошедших до нас списков рукописей Сказания о Мамаевом Побоище. Анализируются отличия…

"Сказание о Мамаевом побоище" - наиболее обстоятельное повествование о битве на Дону. Неизвестный автор "Сказания" приводит множество подробностей, мелких фактов и наблюдений, причем однажды даже ссылается на сведения, полученные им от участника битвы: "се же слышахом от вернаго самовидца, иже бе от полку Владимира Андреевича". Эта открытая для читателя документальность, предельная достоверность повествования, порой перемежающаяся цитатами из дипломатической переписки рязанского князя Олега с Мамаем и литовским князем Ольгердом - лишь литературный прием. "Сказание" по первому впечатлению вполне исторично, однако под видом истории оно предлагает читателю развитую, разработанную в деталях легенду.
Письма Олега, Мамая и Ольгерда сочинил сам автор "Сказания", причем по воле автора Ольгерд ведет переписку в 1380 году, то есть через три года после постигшей его смерти (1377 год). Идейно-художественные задачи для автора важнее формальной достоверности, поэтому в центр антиордынского союза 1380 года "Сказание" помещает митрополита Киприана, изгнанного из Москвы в 1378 году и вернувшегося в столицу лишь весной 1381 года, да и то затем, чтобы через полтора года вновь с позором покинуть кафедру вплоть до 1390 года. Вряд ли достоверен и весь эпизод с поездкой Дмитрия Ивановича в Троице-Сергиев монастырь 18 августа 1380 года, накануне выступления его войск из Москвы - известие почерпнуто из легендарного жития Сергия 1418 года. В тексте "Сказания" немало ошибок и другого свойства: автор, стремясь дополнить рассказ подробностями, нередко выдает свою слабую информированность: так, он полагает, что Мамаева орда в походе на Русь переправлялась с левого на правый берег Волги, хотя Мамай определенно кочевал на правом берегу, а на левом берегу в Сарае сидел уже хан Токтамыш.
В спорах о времени создания "Сказания" наиболее аргументированной представляется точка зрения, впервые высказанная А.А. Зиминым и поддержанная В.А. Кучкиным: "Сказание" было написано в 80-90-х годах XV века в церковных кругах. Возможно, местом написания этого памятника являлся Троице-Сергиев монастырь. Связываем "Сказание" с циклом произведений, возникших вокруг "стояния" на Угре 1480 года и окончательного свержения ордынского ига.

Начало повести о том, как даровал бог победу государю великому князю Дмитрию Ивановичу за Доном над поганым Мамаем и как молитвами пречистой богородицы и русских чудотворцев православное христианство - Русскую землю бог возвысил, а безбожных язычников посрамил

Текст публикуется по изданию: Сказания и повести о Куликовской битве. Л., 1982, с. 149-173 (перевод В.В. Колесова).
Ученые спорят об обстоятельствах и времени создания "Сказания". А.А. Шахматов полагал, что вскоре после Куликовской битвы в окружении удельного серпуховско-боровского князя Владимира Андреевича возникло так называемое "Слово о Мамаевом побоище", которое не сохранилось, но повлияло на "Сказание о Мамаевом побоище" и "Задонщину". Л.А. Дмитриев датировал первоначальный вид "Сказания" первой четвертью XV века. М.Н. Тихомиров считал, что этот памятник возник в кругах, близких к князю Владимиру Андреевичу, вскоре после 1382 года и, возможно, был составлен самим митрополитом Киприаном. И.Б. Греков принял точку зрения М.Н. Тихомирова и уточнил, что "Сказание" относится к 90-м годам XIV века. А.А. Зимин отнес время создания произведения к гораздо более позднему времени - к концу XV века. Это мнение разделяет В.А. Кучкин, сумевший найти дополнительные аргументы, подтверждающие датировку "Сказания" 1476-1490-ми годами. Р.Г. Скрынников, используя доводы А.А. Шахматова и Л.А. Дмитриева, связал возникновение "Сказания" с уделом Владимира Андреевича, куда входил и Троице-Сергиев монастырь, и предположил, что именно там в 20-30-х годах XV века был составлен первоначальный вид "Сказания", отредактированный в 1476-1490 гг., поэтому наблюдения В.А. Кучкина, считает Р.Г. Скрынников, характеризуют не время создания памятника в целом, а лишь время его литературного редактирования.
И все же более обоснованной представляется точка зрения А.А. Зимина и В.А. Кучкина. Ссылка автора "Сказания" на свидетельства "самовидца... от полку Владимира Андреевича" недостоверна: "самовидец" рассказал автору "Сказания" не о подробностях битвы, а то, что написано в житии Александра Невского: "небо разверзлось", и оттуда на головы воинов-христиан опустились венцы славы. Все прочие доводы в пользу датировки "Сказания" концом XIV - первой четвертью XV века строятся на том допущении, будто прославление Владимира Андреевича, братьев Ольгердовичей, Боброка, бояр Всеволожских, митрополита Киприана могло быть необходимо лишь при их жизни или вскоре после их смерти. Однако средневековые книжники далеко не всегда руководствовались подобными прагматическими соображениями, чему пример - неумеренное прославление митрополита Киприана в так называемой Киприановскои редакции "Сказания", возникшей в 1526-1530 гг., через 150 лет после Куликовской битвы. Автор "Сказания" воссоздавал события 1380 года, дополнял их всеми доступными ему подробностями, писал о славных деяниях героев Куликова поля не затем, чтобы противопоставить их другим победителям Мамая, а, опираясь на историю русско-ордынских отношений, искал обоснование их нового этапа - свержения ордынского ига.
У нас нет оснований расслаивать единую ткань "Сказания" на ранний и позднейший пласты, как это делает Р.Г. Скрынников, поэтому считаем, что все позднейшие реалии "Сказания" присутствовали в его первоначальном тексте. Ошибка автора в имени жены Владимира Андреевича (он назвал ее Марией, а нужно: Елена) делает невозможным предположение, будто в окружении Владимира создавалось "Сказание": там, как нигде, должны были знать членов семьи удельного князя.
В "Сказании" упоминаются "дети боярские" - мелкие и средние феодалы; этот термин вошел в употребление не ранее 30-х годов XV века. В.А. Кучкин обратил внимание на то, что упоминаемые в "Сказании" Константино-Еленинские ворота Кремля получили это имя после 1476 года, а прежде назывались Тимофеевскими. А.Л. Хорошкевич обнаружила позднейшие элементы лексики "Сказания", например, слова "служебник", "оток" (владение, земля), известные не ранее 80-90-х годов XV века.
"Сказание" было составлено в 80-90-х годах XV века в церковных кругах, возможно, в Троице-Сергиевом монастыре. Автор почерпнул сведения о событиях столетней давности из Пространной летописной повести 1425 года, жития Сергия Радонежского, синодика павших на Куликовом поле и из краткой редакции "Задонщины".
Первоначальный вид "Сказания" представлен основной редакцией. На основании одного из вариантов этой редакции в 1499-1502 годах возникла так называемая летописная редакция "Сказания", составленная, возможно, дьяками пермского епископа Филофея в городке Усть-Выми или в Вологде. В 1526-1530 годах (дата определена Б.М. Клоссом) на материале другого варианта основной редакции митрополитом Даниилом или его сотрудниками была создана Киприановская редакция "Сказания". В конце XVI - начале XVII века возникла распространенная редакция "Сказания". Текст этой последней редакции был использован С.П. Бородиным в романе "Дмитрий Донской".

Начало повести о том, как даровал Бог победу государю великому князю Дмитрию Ивановичу за Доном над поганым Мамаем и как молитвами пречистой Богородицы и русских чудотворцев православное христианство –Русскую землю Бог возвысил, а безбожных агарян посрамил

По мнению ряда историков, данная повесть была создана в первой половине XV века на основе летописных сведений. В отличие от более позднего «Сказания о Мамаевом побоище», в повести верно названы все главные действующие лица и последовательность событий. Обращает на себя внимание то, как старается составитель повести очернить Олега Рязанского. Создается впечатление, что рязанский великий князь был главным злодеем всех времен и народов. На его фоне меркнет даже Мамай. Возможно, эта повесть писалась вскоре после того, как в 1427 году рязанский великий князь Иван Федорович, внук Олега Рязанского, разорвал договор с Москвой и присягнул литовскому князю Ви#x2011;товту. Это вызвало бурное негодование в Москве и, естественно, вылилось на страницы летописи.
Дмитрия Ивановича Московского благословляет на бой епископ коломенский Герасим. В повести всячески подчеркивается набожность великого князя московского. Видимо, князю Василию Дмитриевичу очень хотелось, чтобы все забыли о проклятье, наложенном на его отца митрополитом Киприаном. Интересно, что победа одержана русскими князьями при помощи небесного воинства во главе с архистратигом Михаилом. />Если «Сказание о Мамаевом побоище» завершается разгромом татар и прославлением русских войск, то более ранняя «Пространная повесть» заканчивается благополучным воцарением в Орде законного царя Тохтамыша и выражением радости русских князей по этому поводу. Ни о каком свержении «ордынского ига» речи не идет!

Ледовое побоище и другие «мифы» русской истории Бычков Алексей Александрович

«Сказание о мамаевом побоище»

«Сказание о мамаевом побоище»

Основной памятник Куликовского цикла - «Сказание о Мамаевом побоище» - впервые был опубликован в 1829 г. Это был вариант Основной редакции «Сказания…», условно называемый «Печатным» (так как именно этот вариант оказался напечатанным впервые), который отличается обилием заимствований из «Задонщины». Эта публикация прежде всего обратила на себя внимание тем, что в напечатанном памятнике не только отдельные слова, но и целые фразы и обороты совпадали со «Словом о полку Игореве».

О чем рассказывает «Сказание о Мамаевом побоище»?

Языческий князь Мамай решил по попущению Господа покорить христиан.

«Попущением божьим, за грехи наши, по наваждению дьявола поднялся князь восточной страны по имени Мамай, язычник верой, идолопоклонник и иконоборец, злой преследователь христиан. И начал подстрекать его дьявол, и вошло в сердце его искушение против мира христианского, и подучил его враг, как разорить христианскую веру и осквернить святые церкви, потому что всех христиан захотел покорить себе, чтобы не славилось имя господне у верных господу. Господь же наш бог, царь и творец всего сущего, что пожелает, то и совершит».

А тот безбожный Мамай позавидовал царю Батыю, но решил не разграблять Русь, а захватить и осесть в русских городах наравне с русскими дворянами. «Тихо и безмятежно заживем».

И переправился он с левого берега Волги на правый берег.

И пришел на устье реки Воронеж, где решил пробыть до осени.

Скудость ума была в голове князя Олега Рязанского, послал он сына своего к безбожному Мамаю с великою честью и со многими дарами и писал грамоты свои к нему так:

«Восточному великому и свободному царям царю Мамаю - радоваться! Твой ставленник, тебе присягавший Олег, князь рязанский, много тебя молит. Слышал я, господин, что хочешь идти на Русскую землю, на своего слугу князя Димитрия Ивановича Московского, устрашить его хочешь. Теперь же, господин и пресветлый царь, настало твое время: золотом, и серебром, и богатством многим переполнилась земля Московская и всякими драгоценностями, твоему владению на потребу. А князь Дмитрий Московский - человек христианский, как услышит слово ярости твоей, то отбежит в дальние пределы свои: либо в Новгород Великий, или на Белоозеро, или на Двину, а большое богатство московское и золото - все в твоих руках будет и твоему войску на потребу. Меня же, раба твоего, Олега Рязанского, власть твоя пощадит, о, царь: я ведь для тебя сильно устрашаю Русь и князя Дмитрия. И еще просим тебя, о, царь, оба раба твоих, Олег Рязанский и Ольгерд Литовский: обиду приняли мы великую от этого великого князя Дмитрия Ивановича, и как бы мы в своей обиде твоим именем царским ни грозили ему, а он о том не тревожится. И еще, господин наш царь, город мой Коломну он себе захватил - и о том обо всем, о, царь, жалобу воссылаем тебе».

Коломна. Рисунок Олеария

И другого тоже послал скоро своего вестника князь Олег Рязанский со своим письмом, написано же в грамоте так: «К великому князю Ольгерду Литовскому - радоваться великою радостью! Известно ведь, что издавна ты замышлял на великого князя Дмитрия Ивановича Московского, с тем, чтобы изгнать его из Москвы и самому завладеть Москвою. Ныне же, княже, настало время наше, ибо великий царь Мамай грядет на него и на землю его. Теперь же, княже, мы оба присоединимся к царю Мамаю, ибо знаю я, что царь даст тебе город Москву, да и другие города, что поближе к твоему княжеству, а мне даст город Коломну, да Владимир, да Муром, которые к моему княжеству поближе стоят. Я же послал своего гонца к царю Мамаю с великою честью и со многими дарами, так же и ты пошли своего гонца, и что у тебя есть из даров, то пошли ты к нему, грамоты свои написав, а как - сам знаешь, ибо больше меня понимаешь в том».

Князь же Ольгерд Литовский, узнав все это, очень рад был высокой похвале друга своего князя Олега Рязанского, и отправляет он быстро посла к царю Мамаю с великими дарами и подарками для царских забав. А пишет свои грамоты так:

«Восточному великому царю Мамаю! Князь Ольгерд Литовский, присягавший тебе, очень тебя просит. Слышал я, господин, что хочешь наказать свой удел, своего слугу, московского князя Дмитрия, потому и молю тебя, свободный царь, раб твой, что великую обиду наносит князь Дмитрий Московский улуснику твоему князю Олегу Рязанскому, да и мне также много вреда причиняет. Господин царь свободный Мамай! Пусть придет власть твоего правления теперь и в наши места, пусть обратится, о, царь, твое внимание на наши страдания от московского князя Дмитрия Ивановича».

Помышляли же про себя Олег Рязанский и Ольгерд Литовский, говоря так: «Когда услышит князь Дмитрий о приходе царя, и ярости его, и о нашем союзе с ним, то убежит из Москвы в Великий Новгород, или на Белоозеро, или на Двину, а мы сядем в Москве и в Коломне. Когда же царь придет, мы его с большими дарами встретим и с великою честью и умолим его, и возвратится царь в свои владения, а мы княжество Московское по царскому велению разделим меж собою - то к Вильне, а то к Рязани, и даст нам царь Мамай ярлыки свои и потомкам нашим после нас». Не ведали ведь, что замышляют и что говорят, как несмышленые малые дети, не ведающие божьей силы и господнего предначертания. Ибо воистину сказано: «Если кто к богу веру с добрыми делами и правду в сердце держит и на бога уповает, то такого человека господь не предаст врагам в уничиженье и на осмеянье».

Пришли же послы к царю Мамаю от Ольгерда Литовского и от Олега Рязанского и принесли ему большие дары и послания. Царь же принял дары с любовью и письма и, заслушав грамоты и послов почтя, отпустил и написал ответ такой:

«Ольгерду Литовскому и Олегу Рязанскому. За дары ваши и за восхваление ваше, ко мне обращенное, каких захотите от меня владений русских, теми отдарю вас. А вы мне клятву дайте и встретьте меня там, где успеете, и одолейте своего недруга. Мне ведь ваша помощь не очень нужна: если бы я теперь пожелал, то своею силою великою я бы и древний Иерусалим покорил, как прежде халдеи. Теперь же прославления от вас хочу, моим именем царским и угрожаньем, а вашею клятвой и властью вашею разбит будет князь Дмитрий Московский, и грозным станет имя ваше в странах ваших моею угрозой. Ведь если мне, царю, предстоит победить царя, подобного себе, то мне подобает и надлежит царскую честь получить. Вы же теперь идите от меня и передайте князьям своим слова мои».

Князь же Олег Рязанский отправляет к Мамаю послов, говоря: «Выступай, царь, скорее на Русь!»

И прослышал князь великий Дмитрий Иванович, что надвигается на него безбожный царь Мамай со многими ордами и со всеми силами, неустанно ярясь на христиан и на Христову веру и завидуя безголовому Батыю, князь великий Дмитрий Иванович сильно опечалился из-за нашествия безбожных.

Нанял бесермен, армян, фрягов, черкесов, ясов и буртасов.

Великий князь Дмитрий узнает, что в союзе с Мамаем выступают Олег Рязанский и князь литовский.

Дмитрий «впадает в печаль», горячо молится и посылает «по брата своего» Владимира Андреевича Серпуховского, «по вся князи русские» и «воеводы».

Князь великий Дмитрий Иванович, взяв брата своего князя Владимира Андреевича, поехал в Киев и пришел к преосвященному митрополиту Киприану, изгнанному из Москвы великим князем за три года до этих событий и жившему в Киеве, и сказал ему: «Знаешь ли, отче наш, предстоящее нам испытание это великое - ведь безбожный царь Мамай движется на нас, с неизменной решимостью ярость распаляя?» Митрополит же сказал великому князю: «Поведай мне, господин мой, чем ты пред ним провинился?» Князь же великий сказал: «Проверил я, отче, все точно, что все по заветам наших отцов дани, и даже еще больше, выплатил дани ему». Митрополит же сказал: «Видишь, господин мой, попущением божьим ради наших грехов идет он полонить землю нашу, но вам надлежит , князьям православным, тех нечестивых дарами удовлетворить хотя бы и вчетверо . Если же и после того не смирится, то господь его усмирит, потому что господь дерзким противится, а смиренным благодать подает».

Князь же великий Дмитрий Иванович, взяв с собою брата своего князя Владимира Андреевича и всех князей русских, поехал к живоначальной Троице на поклон к отцу своему духовному, преподобному старцу Сергию, благословение получить от святой той обители.

И сказал Сергий: «Пойди, господин, на языческих половцев, призывая бога, и господь бог будет тебе помощником и заступником», и добавил ему тихо: «Победишь, господин, супостатов своих, как и подобает тебе, государь наш». Князь же великий сказал: «Дай мне, отче, двух воинов из своей братии - Пересвета Александра и брата его Андрея Ослябю, тем ты и сам нам поможешь». Старец же преподобный велел тем обоим быстро сготовиться, идти с великим князем, ибо были они известными в сражениях ратниками, не одно нападение встретили.

Они же тотчас послушались преподобного старца и не отказались от его повеления. И дал он им вместо оружия тленного нетленное - крест Христов, нашитый на схимах, и повелелим вместо шлемов золоченых возлагать их на себя. И передал их в руки великого князя и сказал: «Вот тебе мои воины, а твои избранники», и сказал им: «Мир вам, братья мои, твердо сражайтесь, как славные воины за веру Христову и за все православное христианство с погаными половцами!» И осенил Христовым знамением все войско великого князя - мир и благословение.

«Великая княгиня Евдокея и княгини Володимерова зрят на великих князей ис терема златоверхаго»

Князь же великий возвеселился сердцем, но никому не поведал, что сказал ему преподобный Сергий. И пошел он к славному своему городу Москве, радуясь, словно сокровище непохищаемое получил - благословение святого старца. И вернувшись в Москву, пошел с братом своим, с князем Владимиром Андреевичем, к преосвященному митрополиту Киприану, и говорит одному митрополиту все, что сказал ему старец святой Сергий тайком и какое благословение дал ему и всему его православному войску. Архиепископ же повелел эти слова сохранить в тайне, не говорить никому.

Князь же великий отпустил брата своего князя Владимира на Брашево дорогою, а белозерских князей - Болвановскою дорогою, а сам князь великий пошел на Котел дорогою. Впереди же ему солнце ярко сверкает, а вслед ему тихий ветерок веет. Потому же разлучился князь великий с братом своим, что не пройти им было одной дорогой.

И. Болотников на ближнем Куликовом поле

Когда же наступил четверг августа 27, день памяти святого отца Пимена Отшельника, в тот день решил князь великий выйти навстречу безбожным татарам.

Дмитрий собирает войско, во главе которого выступает из Москвы, держа путь на Коломну. Многие воеводы и воины и встретили его на речке на Северке. Архиепископ же коломенский Геронтий встретил великого князя в воротах городских с живоносными крестами и со святыми иконами со всем своим клиром и осенил его живоносным крестом и молитву сотворил: «Спаси, боже, люди твоя».

Наутро же князь великий повелел выехать всем воинам на поле к Девичьему монастырю.

В святое же воскресение после заутрени начали многих труб боевых звуки звучать, и литавры многие бить, и знамена шумят расшитые у сада Панфилова.

Сыновья же русские вступили в обширные поля коломенские, так что нельзя и ступить от огромного войска, и невозможно было никому очами окинуть рати великого князя. Князь же великий, выехав на возвышенное место с братом своим, с князем Владимиром Андреевичем, видя великое множество людей снаряженных, возрадовался и назначил каждому полку воеводу.

Князья взошли на высокое место для смотра войск

У Оки-реки князь «перенимает» «вести от поганых», «отпускает в поле третью сторожу». В «Летописной повести» великий князь собирается дать Мамаю «выход» «по крестьянской силе и по своему докончанию»; пытается умилостивить Мамая дарами. К Дмитрию присоединяются князья Ольгердовичи (по «Летописной повести» - еще в Коломне, по «Сказанию…» - вблизи Дона. Согласно обоим рассказам, Дмитрий оставляет в Москве своих сыновей и жену Евдокию. Описание горя Евдокии в «Сказании…» находит отзвук в «Летописной повести» в плаче жен по ушедшим из Москвы воинам).

Переправляясь через Оку, Димитрий приказал, проходя по Рязанской земле, «не трогать ни волоса», то есть запретил своему войску грабежи.

Олег Рязанский очень боялся московских отрядов и «переходил с места на место».

Переправа через Оку

Ольгерд Литовский привел войско свое, состоящее из шведов, литовцев и лотваков, пришел в Одоев, находящийся в 140 км от Куликова поля, но, узнав, что Димитрий идет с большим войском, не поспешал к Мамаю.

У Дона происходит обсуждение вопроса о переправе. Мамай, узнав о переходе Дона русскими войсками, «возъярился зраком и смутися умом и распалися лютою яростию», «разжен бысть дияволом».

Прислал перед битвой игумен Сергий благословение еще до перехода Дона.

Татарский дозор на Куликовом поле. У одного из них - огнестрельное оружие - пищаль

Было видение дивное на реке на Чуре разбойнику Фоме Коцибею, бог удостоил его в ночь эту видеть зрелище дивное. На высоком месте стоя, увидел он облако, с востока идущее, большое очень, будто какие войска к западу шествуют. С южной же стороны пришли двое юношей, одетые в светлые багряницы, лица их сияли, будто солнце, в обеих руках у них острые мечи, и сказали предводителям татарским: «Кто вам велел истребить отечество наше, которое нам господь даровал?» И начали их рубить и всех порубили, ни один из них не спасся.

Дмитрия уговаривают отказаться от участия в битве «напреди».

Великий князь, утвердив полки, возвращается под свое красное знамя, передает своего коня и свою одежду Михаилу Бренку и повелел «тое знамя над ним возити».

Марш-бросок русских войск

Встретились на огромном поле Куликовом два войска. И из татарского отряда вышел вперед печенег, доблестью похваляясь, видом подобен древнему Голиафу: пяти сажен высота его и трех сажен ширина его.

Бой Пересвета с половецким богатырем

8 сентября сошлись грозно обе силы великие, твердо сражаясь, жестоко друг друга уничтожая, не только от оружия, но и от ужасной тесноты под конскими копытами испускали дух, ибо невозможно было вместиться всем на том поле Куликове: было поле то тесное между Доном и Мечею. На том ведь поле сильные войска сошлись, из них выступали кровавые зори, а в них трепетали сверкающие молнии от блеска мечей. И был треск и гром великий от преломленных копий и от ударов мечей, так что нельзя было в этот горестный час никак обозреть это свирепое побоище.

Татары, принимая Бренка за предводителя, нападают на него всеми силами. Бренк гибнет в бою.

И самого великого князя ранили сильно и с коня его сбросили, он с трудом выбрался с поля, ибо не мог уже биться, и укрылся в чаще и божьего силою сохранен был. Много раз стяги великого князя подсекали, но не истребили их божьею милостью, они еще больше укрепились.

Поганые же стали одолевать, а христианские полки поредели - уже мало христиан, а все поганые. Увидев же такую погибель русских сынов, князь Владимир Андреевич не смог сдержаться и сказал Дмитрию Волынцу: «Так какая же польза в стоянии нашем? Какой успех у нас будет? Кому нам пособлять? Уже наши князья и бояре, все русские сыны жестоко погибают от поганых, будто трава клонится!» И ответил Дмитрий: «Беда, княже, велика, но еще не пришел наш час».

В бою даже «многие мертвые помогаху нам и секуще без милости».

И вот наступил восьмой час дня, когда ветер южный потянул из-за спины нам, и воскликнул Волынец голосом громким: «Княже Владимир, наше время настало и час удобный пришел!»

Соратники же друзья выскочили из дубравы зеленой, словно соколы испытанные сорвались с золотых колодок, бросились на бескрайние стада откормленные, на ту великую силу татарскую; а стяги их направлены твердым воеводою Дмитрием Волынцем: и были они, словно Давидовы отроки, у которых сердца будто львиные, точно лютые волки на овечьи стада напали, и стали поганых татар сечь немилосердно.

Поганые же половцы увидели свою погибель, закричали на своем языке, говоря: «Увы нам, русь снова перехитрила: младшие с нами бились, а лучшие все сохранились!» И повернули поганые, и показали спины, и побежали. Сыны же русские, силою святого духа и помощью святых мучеников Бориса и Глеба, разгоняя, посекали их, точно лес вырубали, будто трава под косой подстилается за русскими сынами под конские копыта. Поганые же на бегу кричали, говоря: «Увы нам, чтимый нами царь Мамай! Вознесся ты высоко - и в ад сошел ты!» И многие раненые наши и те помогали, посекая поганых без милости: один русский сто поганых гонит.

Безбожный же царь Мамай, увидев свою погибель, стал призывать богов своих: Перуна, и Салавата, и Раклия, и Хорса, и великого своего пособника Магомета. И не было ему помощи от них, ибо сила святого духа, точно огонь, пожигает их.

И Мамай, увидев новых воинов, что будто лютые звери скакали и разрывали будто овечье стадо, сказал своим: «Бежим, ибо ничего доброго нам не дождаться, так хотя бы головы свои унесем!» И тотчас побежал поганый Мамай с четырьмя мужами в излучину моря, скрежеща зубами своими, плача горько, говоря: «Уже нам, братья, в земле своей не бывать, а жен своих не ласкать, а детей своих не видать, ласкать нам сырую землю, целовать нам зеленую мураву, и с дружиной своей уже нам не видеться, ни с князьями, ни с боярами!»

И многие погнались за ними и не догнали их, потому что кони утомились, а у Мамая свежи кони его, и ушел от погони.

И встал на поле Куликовом как победитель Владимир Андреевич под своим черным знаменем.

Князь же Владимир Андреевич стал на поле боя под черным знаменем. Страшно, братья, зреть тогда и жалостно видеть и горько взглянуть на человеческое кровопролитье - как морское пространство, а трупов человеческих - как сенные стога: быстрый конь не может скакать, и в крови по колено брели, а реки три дня кровью текли.

Князь же Владимир Андреевич не нашел брата своего, великого князя, на поле и приказал трубить в сборные трубы. Подождал час и не нашел великого князя, начал плакать, и кричать, и по полкам ездить сам стал, и не сыскал, и говорил всем: «Братья мои, русские сыны, кто видел или кто слышал пастыря нашего и начальника?»

И сказали литовские князья: «Мы думаем, что жив он, но ранен тяжело; что, если средь мертвых трупов лежит?» Другой же воин сказал: «Я видел его в седьмом часу твердо бьющимся с погаными палицею своею». Еще один сказал: «Я видел его позже того: четыре татарина напали на него, он же твердо бился с ними». Некий князь, именем Стефан Новосильский, тот сказал: «Я видел его перед самым твоим приходом, пешим шел он с побоища, израненный весь. Оттого не мог я ему помочь - преследовали меня три татарина, и милостью божьей едва от них спасся, а много зла от них принял и очень измучился».

Князь же Владимир сказал: «Братья и други, русские сыны, если кто в живых брата моего сыщет, тот воистину первым будет средь нас!» И рассыпались все по великому, могучему и грозному полю боя, ищущи победы победителя. И некоторые набрели на убитого Михаила Андреевича Бренка: лежит в одежде и в шлеме, что ему дал князь.

Наконец два воина увидели Великого князя, лежащего под срубленным деревом. Оглушенный в битве сильным ударом, он упал с коня, обеспамятел, и казался мертвым; но скоро открыл глаза. Тогда Владимир, князья, чиновники, преклонив колена, воскликнули единогласно: «Государь! ты победил врагов!» Димитрий встал: видя брата, видя радостные лица окружающих его и знамена христианские над трупами моголов, в восторге сердца изъявил благодарность небу; обнял Владимира, чиновников; целовал самых простых воинов и сел на коня, здравый веселием духа, и не чувствуя изнурения.

После битвы все Куликово поле было завалено телами погибших и раненых. Вид побоища поразил с трудом разысканного и едва пришедшего в себя великого князя. При объезде поля он увидел, как сообщают источники, драматическую картину гибели многих своих виднейших сподвижников. Их останки были отправлены в колодах для погребения в родных местах. Что касалось рядовых воинов, то их даже невозможно было точно сосчитать, «зане телеса христианстии и бесурманстии лежаху грудами… никто всех можаше познавати, и тако погребаху вкупе». Похоронами занимались 6 дней.

Язычник же Мамай сбежал с побоища, инкогнито достиг крымского города Кафы и оттуда вернулся в свою землю. После этого Мамай пошел со своим войском против хана Тохтамыша. Тохтамыш победил, и предали Мамая его воеводы. Бежал Мамай снова в Кафу, где был узнан неким купцом и убит генуэзцами.

Тогда поведали князю великому, что князь Олег Рязанский послал Мамаю на помощь свою силу и на реках разрушил мосты. За это князь великий хотел на Олега послать рать свою. И тут внезапно, в это самое время, приехали к нему бояре рязанские и рассказали ему, что князь Олег оставил свою землю и сам убежал и с княгинею, и с детьми, и с боярами, и с советниками своими. Били челом Димитрию рязанцы, и князь посадил в Рязани своих наместников вместо бежавшего Олега.

В 1386 году Федор Олегович (сын Олега Рязанского) женился на дочери Дмитрия Донского Софье Дмитриевне.

Князь Владимир Андреевич стал на костях под черным знаменем. Стоял на костях 8 дней, пока не отделили христиан от нечестивых. Христиан закопали, а нечестивых бросили зверям на растерзание».

Замечания и поправки.

Немецкий ученый конца XV в. А. Кранц уже называл эту битву «величайшим в памяти людей сражением». Стало быть, оно (сражение) было. Этого мы не оспариваем.

Владимир Андревич, внук Калиты, ему принадлежала треть Москвы. Он носит названия Донской и Храбрый. Князь Серпуховский и Боровский. Истинный победитель Куликовского сражения, но так как он был не московским, а серпуховским князем, то и победу позже приписали не ему, а Дмитрию, который, к тому же, по нашим летописям, никакими подвигами более не прославлен.