Служенье муз. Служенье муз не терпит суеты

Стихотворение «19 октября» изучают в 9 классе. Стихотворение имеет непосредственное отношение к жизни Александра Пушкина. Дело в том, что 19 октября 1811 года он, в числе других молодых людей, стал слушателем знаменитого Царскосельского лицея. Это был первый набор лицеистов и, наверное, самый знаменитый. С Александром Пушкиным учились и другие, ставшие известными людьми. Достаточно вспомнить декабриста Пущина, министра иностранных дел Империи Горчакова, поэта Кюхельбекера, издателя Дельвига, композитора Яковлева, адмирала Матюшкина. Лицеисты по окончании выпускных экзаменов, договорились о том, что будут встречаться каждый год, 19 октября, в день рождения лицейского братства.В 1825 году Пушкин, находясь в ссылке в Михайловском, не смог попасть на встречу лицеистов, но он адресовал друзьям поэтические строки, вошедшие в сборники под названием «19 октября». Стихотворение – настоящее дружеское послание. Но оно столь торжественно и одновременно печально, что его можно сравнить и с одой, и с элегией. В нем выделяются две части - минорная и мажорная.

В первой части поэт говорит о том, что грустит в этот дождливый осенний день и, сидя в кресле с бокалом вина, пытается мысленно перенестись к друзьям – лицеистам. Он думает не только о себе, но и о тех, кто так же, как и он, не сможет попасть на встречу, например, о Матюшкине, который отправился в очередную экспедицию. Поэт вспоминает всех и каждого, и с особым трепетом говорит о своем друге Корсакове, который уже никогда не вольется в веселый круг бывших лицеистов, так как он умер в Италии.Пушкин воспевает лицейскую дружбу, говорит, что только его бывшие соученики являются настоящими друзьями, ведь только они рискнули навестить ссыльного и опального поэта (а новые друзья, появившиеся после учебы в Лицее, ложны), дружба их – священный союз, который не смогли разрушить ни время, ни обстоятельства. Ощущение грусти и одиночества усиливаются описанием осеннего пейзажа, который поэт наблюдает за окном. Во второй части стихотворения настроение иное, поэт говорит, что в следующем году обязательно приедет на встречу, и прозвучат уже приготовленные им тосты. Этот день, несмотря на осеннюю хмарь, он все же провел без огорчения. Произведение необычайно эмоционально. Это одновременно и монолог, и диалог с друзьями, которые далеко и которых поэт очень хотел бы увидеть. Текст стихотворения Пушкина «19 октября» изобилует обращениями, эпитетами, сравнениями, вопросительными и восклицательными предложениями. Они ещё ярче передают настроения поэта обеих частей произведения.

Это стихотворение – гимн не только дружбе, но и Лицею. Именно в этом учебном заведении поэт сформировался как личность, здесь проявился его литературный талант. Именно в Лицеи ему стала понятна глубинная суть слов «честь» и «достоинство», именно здесь всех учеников научили по-настоящему любить Родину, поэтому поэт благодарен Лицею (и даже царю Александру Первому, его основавшему) и готов пронести воспоминания о чудесных школьных годах через всю жизнь. Благодаря музыкальности, яркости, стихотворения «19 октября» можно считать настоящим литературным шедевром. Читать стих «19 октября» Пушкин Александр Сергеевич можно онлайн на нашем сайте, а можно скачать его полностью для урока литературы.

Роняет лес багряный свой убор,
Сребрит мороз увянувшее поле,
Проглянет день как будто поневоле
И скроется за край окружных гор.
Пылай, камин, в моей пустынной келье;
А ты, вино, осенней стужи друг,
Пролей мне в грудь отрадное похмелье,
Минутное забвенье горьких мук.

Печален я: со мною друга нет,
С кем долгую запил бы я разлуку,
Кому бы мог пожать от сердца руку
И пожелать веселых много лет.
Я пью один; вотще воображенье
Вокруг меня товарищей зовет;
Знакомое не слышно приближенье,
И милого душа моя не ждет.

Я пью один, и на брегах Невы
Меня друзья сегодня именуют…
Но многие ль и там из вас пируют?
Еще кого не досчитались вы?
Кто изменил пленительной привычке?
Кого от вас увлек холодный свет?
Чей глас умолк на братской перекличке?
Кто не пришел? Кого меж вами нет?

Он не пришел, кудрявый наш певец,
С огнем в очах, с гитарой сладкогласной:
Под миртами Италии прекрасной
Он тихо спит, и дружеский резец
Не начертал над русскою могилой
Слов несколько на языке родном,
Чтоб некогда нашел привет унылый
Сын севера, бродя в краю чужом.

Сидишь ли ты в кругу своих друзей,
Чужих небес любовник беспокойный?
Иль снова ты проходишь тропик знойный
И вечный лед полунощных морей?
Счастливый путь!.. С лицейского порога
Ты на корабль перешагнул шутя,
И с той поры в морях твоя дорога,
О волн и бурь любимое дитя!

Ты сохранил в блуждающей судьбе
Прекрасных лет первоначальны нравы:
Лицейский шум, лицейские забавы
Средь бурных волн мечталися тебе;
Ты простирал из-за моря нам руку,
Ты нас одних в младой душе носил
И повторял: «На долгую разлуку
Нас тайный рок, быть может, осудил!»

Друзья мои, прекрасен наш союз!
Он, как душа, неразделим и вечен -
Неколебим, свободен и беспечен,
Срастался он под сенью дружных муз.
Куда бы нас ни бросила судьбина
И счастие куда б ни повело,
Всё те же мы: нам целый мир чужбина;
Отечество нам Царское Село.

Из края в край преследуем грозой,
Запутанный в сетях судьбы суровой,
Я с трепетом на лоно дружбы новой,
Устав, приник ласкающей главой…
С мольбой моей печальной и мятежной,
С доверчивой надеждой первых лет,
Друзьям иным душой предался нежной;
Но горек был небратский их привет.

И ныне здесь, в забытой сей глуши,
В обители пустынных вьюг и хлада,
Мне сладкая готовилась отрада:
Троих из вас, друзей моей души,
Здесь обнял я. Поэта дом опальный,
О Пущин мой, ты первый посетил;
Ты усладил изгнанья день печальный,
Ты в день его Лицея превратил.

Ты, Горчаков, счастливец с первых дней,
Хвала тебе - фортуны блеск холодный
Не изменил души твоей свободной:
Всё тот же ты для чести и друзей.
Нам разный путь судьбой назначен строгой;
Ступая в жизнь, мы быстро разошлись:
Но невзначай проселочной дорогой
Мы встретились и братски обнялись.

Когда постиг меня судьбины гнев,
Для всех чужой, как сирота бездомный,
Под бурею главой поник я томной
И ждал тебя, вещун пермесских дев,
И ты пришел, сын лени вдохновенный,
О Дельвиг мой: твой голос пробудил
Сердечный жар, так долго усыпленный,
И бодро я судьбу благословил.

С младенчества дух песен в нас горел,
И дивное волненье мы познали;
С младенчества две музы к нам летали,
И сладок был их лаской наш удел:
Но я любил уже рукоплесканья,
Ты, гордый, пел для муз и для души;
Свой дар, как жизнь, я тратил без вниманья,
Ты гений свой воспитывал в тиши.

Служенье муз не терпит суеты;
Прекрасное должно быть величаво:
Но юность нам советует лукаво,
И шумные нас радуют мечты…
Опомнимся - но поздно! и уныло
Глядим назад, следов не видя там.
Скажи, Вильгельм, не то ль и с нами было,
Мой брат родной по музе, по судьбам?

Пора, пора! душевных наших мук
Не стоит мир; оставим заблужденья!
Сокроем жизнь под сень уединенья!
Я жду тебя, мой запоздалый друг -
Приди; огнем волшебного рассказа
Сердечные преданья оживи;
Поговорим о бурных днях Кавказа,
О Шиллере, о славе, о любви.

Пора и мне… пируйте, о друзья!
Предчувствую отрадное свиданье;
Запомните ж поэта предсказанье:
Промчится год, и с вами снова я,
Исполнится завет моих мечтаний;
Промчится год, и я явлюся к вам!
О, сколько слез и сколько восклицаний,
И сколько чаш, подъятых к небесам!

И первую полней, друзья, полней!
И всю до дна в честь нашего союза!
Благослови, ликующая муза,
Благослови: да здравствует Лицей!
Наставникам, хранившим юность нашу,
Всем честию, и мертвым и живым,
К устам подъяв признательную чашу,
Не помня зла, за благо воздадим.

Полней, полней! и, сердцем возгоря,
Опять до дна, до капли выпивайте!
Но за кого? о други, угадайте…
Ура, наш царь! так! выпьем за царя.
Он человек! им властвует мгновенье.
Он раб молвы, сомнений и страстей;
Простим ему неправое гоненье:
Он взял Париж, он основал Лицей.

Пируйте же, пока еще мы тут!
Увы, наш круг час от часу редеет;
Кто в гробе спит, кто дальный сиротеет;
Судьба глядит, мы вянем; дни бегут;
Невидимо склоняясь и хладея,
Мы близимся к началу своему…
Кому ж из нас под старость день Лицея
Торжествовать придется одному?

Несчастный друг! средь новых поколений
Докучный гость и лишний, и чужой,
Он вспомнит нас и дни соединений,
Закрыв глаза дрожащею рукой…
Пускай же он с отрадой хоть печальной
Тогда сей день за чашей проведет,
Как ныне я, затворник ваш опальный,
Его провел без горя и забот.

В этот день, … лет назад

Двадцать первого сентября родились сразу два знаменитых поэта: в 1708 году - князь Антиох Дмитриевич Кантемир, в 1760 - Иван Иванович Дмитриев.

Тут надо заметить, что помимо литературных занятий они оба были видными государственными деятелями. Кантемир - послом в Лондоне и Париже, а Дмитриев - министром юстиции. Этот пост занимал в свое время и Гаврила Романович Державин. А еще он был президентом Коммерц-коллегии, статс-секретарем Екатерины II.

Поэт Василий Андреевич Жуковский был воспитателем цесаревича Александра Николаевича - будущего императора Александра II. Поэт князь Петр Андреевич Вяземский возглавлял Главное управление цензуры, а Тютчев - Комитет иностранной цензуры. Грибоедов, как известно, был послом в Персии.

А ныне основательно подзабытый поэт Нелединский-Мелецкий состоял статс-секретарем Павла I. Его современник граф Дмитрий Хвостов был обер-прокурором Синода. Литератор граф Дмитрий Николаевич Блудов, один из организаторов общества "Арзамас", стал впоследствии председателем Государственного совета и Комитета министров. А другой член "Арзамаса", граф Сергей Семенович Уваров, при Николае I занимал пост министра народного просвещения. Писатели Лажечников и Салтыков-Щедрин были вице-губернаторами ряда губерний.

И служили эти литераторы исправно, получали похвалы от государей, чины и награды. Впрочем, не все. Министр финансов Егор Францевич Канкрин назначил в 1826 году вице-губернатором в Тверь известного баснописца Александра Ефимовича Измайлова. Но тот не сумел себя показать в роли распорядительного начальника и государственного мужа. Вроде бы боролся с казнокрадством и взяточничеством, но в основном на словах. Эта борьба, конечно, закончилась полным поражением Измайлова. Сначала его перевели на такую же должность в Архангельск, а потом и вовсе завели на него уголовное дело. Измайлов был отстранен от службы и вскоре умер в нищете и забвении. А Канкрин после этого случая с подозрительностью спрашивал каждого нового кандидата на вице-губернаторскую должность: "А вы, батюшка, случаем, стихов не пишете?"

И еще об одном видном государственном деятеле, тоже не без литературных наклонностей. 220 лет назад родился светлейший князь Александр Михайлович Горчаков, который стал при Александре II главой внешнеполитического ведомства, последним канцлером Российской империи. Горчаков учился в Царскосельском лицее вместе с Пушкиным. Поэт называл своего однокашника: "питомец мод, большого света друг, обычаев блестящих наблюдатель". Кроме светского лоска и остроумия, Горчаков обладал также значительным литературным дарованием. Оно потом выплеснулось в его блестящие дипломатические ноты, снискавшие европейскую известность.

А ведь поначалу, во времена Николая I, карьера князя Горчакова складывалась весьма неудачно. И вот почему. Дипломат был советником посольства в Вене. В 1835 году в столицу Австрийской империи прибыл император Николай Павлович с небольшой свитой. Русский посланник Д.П. Татищев был в отсутствии, и его обязанности исполнял старший советник посольства Горчаков.

Он, как и положено, нанес визиты императору и членам его свиты, в частности, посетил графа Бенкендорфа - начальника III отделения собственной Его Императорского Величества канцелярии. Александр Христофорович по неизвестной причине встретил Горчакова весьма холодно, сесть не предложил, а потом сказал ему: "Потрудитесь заказать хозяину отеля на сегодняшний день мне обед".

Горчаков, природный князь, спокойно подошел к колокольчику и вызвал метрдотеля гостиницы. Бенкендорф рассердился: "Что это значит?"

Горчаков также спокойно ответил:

Ничего более, граф, как то, что с заказом об обеде вы можете сами обратиться к метрдотелю гостиницы.

Рассказывают, что именно этот случай притормозил карьеру Горчакова. За ним, смешно сказать, закрепилась репутация либерала, а, как известно, либералов император Николай Павлович не жаловал. И было за что.

Друзья мои, прекрасен наш союз!
Он как душа неразделим и вечен —
Неколебим, свободен и беспечен
Срастался он под сенью дружных муз.
Куда бы нас ни бросила судьбина,
И счастие куда б ни повело,
Все те же мы: нам целый мир чужбина;
Отечество нам Царское Село.

Ты, Горчаков, счастливец с первых дней,
Хвала тебе — фортуны блеск холодный
Не изменил души твоей свободной:
Все тот же ты для чести и друзей.
Нам разный путь судьбой назначен строгой;
Ступая в жизнь, мы быстро разошлись:
Но невзначай проселочной дорогой
Мы встретились и братски обнялись.

С младенчества дух песен в нас горел,
И дивное волненье мы познали;
С младенчества две музы к нам летали,
И сладок был их лаской наш удел:
Но я любил уже рукоплесканья,
Ты, гордый, пел для муз и для души;
Свой дар как жизнь я тратил без вниманья,
Ты гений свой воспитывал в тиши.

Служенье муз не терпит суеты;
Прекрасное должно быть величаво:
Но юность нам советует лукаво,
И шумные нас радуют мечты…
Опомнимся — но поздно! и уныло
Глядим назад, следов не видя там.
Скажи, Вильгельм, не то ль и с нами было,
Мой брат родной по музе, по судьбам?

Пора, пора! душевных наших мук
Не стоит мир; оставим заблужденья!
Сокроем жизнь под сень уединенья!
Я жду тебя, мой запоздалый друг —
Приди; огнем волшебного рассказа
Сердечные преданья оживи;
Поговорим о бурных днях Кавказа,
О Шиллере, о славе, о любви.

Пора и мне… пируйте, о друзья!
Предчувствую отрадное свиданье;
Запомните ж поэта предсказанье:
Промчится год, и с вами снова я,
Исполнится завет моих мечтаний;
Промчится год, и я явлюся к вам!
О сколько слез и сколько восклицаний,
И сколько чаш, подъятых к небесам!

И первую полней, друзья, полней!
И всю до дна в честь нашего союза!
Благослови, ликующая муза,
Благослови: да здравствует лицей!
Наставникам, хранившим юность нашу,
Всем честию, и мертвым и живым,
К устам подъяв признательную чашу,
Не помня зла, за благо воздадим.

Пируйте же, пока еще мы тут!
Увы, наш круг час от часу редеет;
Кто в гробе спит, кто, дальный, сиротеет;
Судьба глядит, мы вянем; дни бегут;
Невидимо склоняясь и хладея,
Мы близимся к началу своему…
Кому ж из нас под старость день лицея
Торжествовать придется одному?

Анализ стихотворения 19 октября 1825 г. Пушкина

19 октября было для Пушкина знаменательной датой. В 1811 г. в этот день состоялось открытие Царскосельского лицея, который стал для поэта колыбелью его таланта. Во время учебы сложились его главные жизненные взгляды и убеждения. Пушкин обрел настоящих друзей, которым оставался верен до конца своей жизни. В день окончания лицея товарищи договорились каждый год собираться 19 октября вместе, чтобы не разрывать свой «священный союз», делиться своими горестями и радостями. В 1825 г. Пушкин впервые не смог посетить это дружеское собрание, так как находился в ссылке в с. Михайловском. Вместо себя он отправил стихотворное послание.

Пушкин отмечает знаменательную годовщину в одиночестве. Он поднимает бокал за верных друзей и ведет с ними мысленный разговор. В стихотворении каждому из лицеистов отведены особые чувствительные строки. «Кудрявый наш певец» — Н. А. Корсаков, умерший в 1820 г. во Флоренции и спящий теперь «под миртами Италии». «Любовник беспокойный» — Ф. Ф. Матюшкин, прославившийся своими многочисленными морскими путешествиями. Пушкин отмечает, что ни смерть, ни расстояние не могут помешать душевному общению друзей, навсегда связанных совместной юностью.

Далее поэт обращается к тем, кто посетил его в «изгнании»: Пущину, Горчакову и Дельвигу. Они были наиболее близки Пушкину, с ними он делился самыми сокровенными мыслями и идеями. Поэт искренне рад успехам своих товарищей. У современного читателя при упоминании Царскосельского лицея возникает, прежде всего, ассоциация с Пушкиным. Остальные выпускники также добились успехов на разных поприщах, что давало поэту право гордиться тем, что он с ними учился.

Под влиянием радостного чувства духовной близости Пушкин готов простить и «обидевшего» его царя. Он предлагает выпить за него и не забывать, что император – тоже человек, ему свойственны ошибки и заблуждения. Ради основания Лицея и победы над Наполеоном поэт прощает обиду.

В финале Пушкин выражает надежду на то, что ежегодное собрание повторится еще не раз. Печально звучат слова поэта о неизбежном сужении дружеского круга со временем. Он сожалеет о том несчастном, который будет вынужден встретить очередную годовщину в одиночестве. Пушкин обращает свое послание в будущее и желает последнему живому лицеисту провести этот день «без горя и забот».

Не зарывай свой талант в землю» - эти слова являются главным жизненным принципом для любого человека, открывшего в себе какой-нибудь талант. Но знаем ли мы о происхождении этой фразы? Действительно ли в ней идет речь о наших способностях к рисованию, музыке, танцам и прочим видам творчества, которые нам ни в коем случае нельзя в себе оставлять без развития? И, наконец, каким образом талантливый человек может зарыть свой талант? Попробуем разобраться в этих вопросах, которые на первый взгляд кажутся такими простыми.

Талантливых людей принято называть одаренными. Мы настолько привыкли к этой формулировке, что уже почти не задумываемся над ее смыслом и просто употребляем ее для обозначения некоторой положительной способности, выраженной у человека более ярко, чем у всех прочих. Но если задуматься, само слово «дар» говорит о том, что способность эта не является безусловной принадлежностью человека. Дар - нечто, полученное нами извне. Без какой-либо нашей заслуги (иначе это будет награда) и без какой-либо платы (иначе это будет покупка). Просто как подарок на день рождения. Собственно, подарок это ведь и есть производная форма от слова дар . Однако разница между подарком и даром очевидна: подарком может стать какой-нибудь приятный пустяк - игрушка, коробка конфет, букет ромашек, то есть любой знак внимания, способный доставить человеку мимолетную радость. В дар же возможно принести лишь что-то очень важное и значимое. Например, московский купец Павел Михайлович Третьяков передал в дар родному городу свою коллекцию картин и скульптур, которая стала основанием одного из самых знаменитых музеев мира - Третьяковской галереи.

Дар - дорогое слово. Но оно становится дорогим вдвойне, если мы говорим, что в дар получен талант. Ведь талантом в древнем мире называли денежно-весовую единицу, которая в различных культурах измерялась десятками килограммов серебра и даже золота.
Получается, что за обыденными словами «одарен талантом» стоят как минимум две очень важные истины:
талант - нечто очень важное и дорогое;
он получен нами в дар.
Любой талантливый человек это даже не столько знает, сколько чувствует. В таланте всегда ощущается какая-то метафизика, запредельность, его невозможно объяснить одной лишь наследственностью и воспитанием. Каждый обладатель таланта понимает в глубине души, что это именно дар, причем персональный, именно ему врученный. А если есть дар, значит, есть и Даритель, перед Которым мы ответственны за надлежащее употребление дара.

Служенье муз не терпит

В античном мире этот религиозный оттенок талантливости объяснялся следующим образом: каждому виду творчества покровительствовало особое божество - муза. Их было девять, и все проявления таланта в людях объяснялись их влиянием. Чтобы заслужить благосклонность муз, нужно было искренне стремиться к развитию в себе определенных способностей, приносить музам жертвы, служить им. Отголоски такого понимания природы таланта до сих пор можно встретить среди людей искусства в виде выражений вроде «она посвятила себя Мельпомене» (музе трагедии) или знаменитого Пушкинского «…служенье муз не терпит суеты».

Конечно, сегодняшние «служители Мельпомены» вовсе не являются адептами древнегреческого культа. Но и относить на все сто процентов подобные выражения к области метафоры, наверное, не стоит. Потому что для любого театрального актера слова «служение сцене» наполнены вполне реальным содержанием и действительно выражают идею бескорыстного служения чему-то большему, чем сам человек. Отношение к своему делу как к культу может проявляться не только у артистов, музыкантов и художников, но, например, - у спортсменов или ученых.

Такая «стихийная религиозность» творческих людей обусловлена, прежде всего, опытом переживания в себе таланта - странного, необъяснимого в категориях обыденной жизни дара, который, подобно зерну, брошенному в почву, прорастает в тебе независимо от твоего желания. С древних времен и до наших дней талант воспринимался его обладателями как отзвук иного, высшего мира, как небесный огонь, воспламеняющий душу неземными переживаниями.

Но когда одаренный человек начинает знакомиться с основами христианской веры, он почти всегда сталкивается с типичными проблемами, которые, в сущности, сводятся к одному вопросу: а можно ли одновременно служить Христу, и, скажем, искусству? Тем более, что и само нынешнее значение слова «талант» имеет евангельское происхождение.

«Жонглер Богоматери»

Выражение «зарыть талант в землю» - прямая цитата из притчи Христа о трех слугах, каждому из которых хозяин вручил определенное количество серебра (измеряемое в талантах). Двое слуг свои таланты преумножили, а третий зарыл в землю - и был за это наказан.

Вывод напрашивается сам собой: христианство считает пренебрежение талантами - грехом, а максимальную самореализацию талантливого человека в избранной им сфере деятельности - добродетелью. Значит, совершенствовать свой талант можно, нужно и должно именно потому, что это угодно Богу.

Подобным образом рассуждают очень многие люди, жизнь которых связана с творчеством. Правда, в такой логике есть уязвимое место. Предположим, человек всю жизнь играл на скрипке и достиг в своем искусстве потрясающих высот. Однако при этом был жутким сквернословом, пьяницей и безобразно обращался с женщинами. Или же - поэт и писатель, знаменитый на весь мир художник слова, благополучно совмещал свои творческие изыски с чудовищным высокомерием и гордостью. Или - завистливый и жадный человек благодаря своим уникальным способностям стал олимпийским чемпионом по прыжкам в высоту с шестом. Так неужели их талант тоже можно считать добродетелью в христианском смысле этого слова, неужели они достойны похвалы у Бога, подобно слугам, преумножившим серебро своего господина?

Очевидно, здесь что-то не так, эта версия хромает на обе ноги и явно нуждается в пересмотре. Но очень уж соблазнительной кажется талантливым людям именно такая трактовка евангельской притчи. Идея оправдания своей жизни плодами своего творчества, то есть преумноженным талантом, чрезвычайно распространена в любой творческой среде, точно так же, как и идея служения своим искусством неким высшим силам (или Богу, тут уж - кто во что верит). Так, еще в средневековой Европе получила широкое распространение легенда о «жонглере Богоматери» - добром и наивном человеке по имени Барнабе, бродячем артисте, который прибился к католическому монастырю и там, по простоте душевной, решил порадовать Богородицу своим умением. Финал этой истории выразительно описан в новелле Анатоля Франса:

«…У алтаря святой Девы Барнабе, вниз головой, подняв ноги кверху, жонглировал шестью медными шарами и двенадцатью ножами. В честь Божьей Матери он проделывал фокусы, за которые его когда-то особенно хвалили. Не поняв, что этот бесхитростный человек отдает пресвятой Деве все свое искусство и умение, старцы сочли это кощунством.
Настоятель знал, что Барнабе чист душою, но он решил, что у бывшего жонглера помутился разум. Все трое хотели было вывести его из часовни, как вдруг увидели, что пресвятая Дева сошла с амвона и вытирает полою своей голубой одежды пот, струящийся со лба жонглера».

Эту легенду часто вспоминают как некий аргумент, доказывающий, что Богу угодно любое искусство и умение, если только оно доведено до совершенства. Однако с православной точки зрения такой аргумент выглядит крайне неубедительно. И не в том даже дело, что средневековая легенда - сомнительный источник для столь важных и глубоких выводов. Достаточно лишь дочитать до конца произведение Анатоля Франса, и сразу станет понятно, что совсем не жонглерское мастерство стало причиной благосклонности Богоматери к герою новеллы:

«…как вдруг увидели, что пресвятая Дева сошла с амвона и вытирает полою своей голубой одежды пот, струящийся со лба жонглера.
Тогда, распростершись на каменных плитах, настоятель возгласил:
- Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят!
- Аминь! - целуя землю, ответили старцы».

Не чудеса жонгляжа оказались приятны Пресвятой Деве в легенде, а сердечная чистота простеца Барнабе, которую он сумел сохранить не благодаря, а скорее - вопреки своей тяжелой профессии.

Грехи за стихи?

Но, как уже было сказано, идея служения и оправдания перед Богом своими талантами очень соблазнительна. И вот, уже в XX веке, замечательный поэт Борис Слуцкий пишет:

Грехи прощают за стихи.
Грехи большие -
за стихи большие.
Прощают даже смертные грехи,
когда стихи пишу от всей души я.

…Мне есть, что спеть, представ перед Всевышним,
Мне есть, чем оправдаться перед Ним.

В основе подобного упования на спасительность собственного творчества лежит все та же евангельская притча о преумноженных талантах, правда, весьма специфически понятая.
Поэтому есть смысл еще раз ознакомиться с содержанием этой притчи. Хотя бы для того, чтобы помнить, из какого контекста пришла в нашу культурную жизнь поговорка о закопанных и умноженных талантах. А еще - для того, чтобы не вкладывать в нее тех смыслов, которые абсолютно чужды первоисточнику.

…Итак, бодрствуйте, потому что не знаете ни дня, ни часа, в который приидет Сын Человеческий. Ибо Он поступит, как человек, который, отправляясь в чужую страну, призвал рабов своих и поручил им имение свое: и одному дал он пять талантов, другому два, иному один, каждому по его силе; и тотчас отправился. Получивший пять талантов пошел, употребил их в дело и приобрел другие пять талантов; точно так же и получивший два таланта приобрел другие два; получивший же один талант пошел и закопал его в землю и скрыл серебро господина своего. По долгом времени, приходит господин рабов тех и требует у них отчета. И, подойдя, получивший пять талантов принес другие пять талантов и говорит: господин! пять талантов ты дал мне; вот, другие пять талантов я приобрел на них. Господин его сказал ему: хорошо, добрый и верный раб! в малом ты был верен, над многим тебя поставлю; войди в радость господина твоего. Подошел также и получивший два таланта и сказал: господин! два таланта ты дал мне; вот, другие два таланта я приобрел на них. Господин его сказал ему: хорошо, добрый и верный раб! в малом ты был верен, над многим тебя поставлю; войди в радость господина твоего. Подошел и получивший один талант и сказал: господин! я знал тебя, что ты человек жестокий, жнешь, где не сеял, и собираешь, где не рассыпал, и, убоявшись, пошел и скрыл талант твой в земле; вот тебе твое. Господин же его сказал ему в ответ: лукавый раб и ленивый! Ты знал, что я жну, где не сеял, и собираю, где не рассыпал; посему надлежало тебе отдать серебро мое торгующим, и я, придя, получил бы мое с прибылью; итак, возьмите у него талант и дайте имеющему десять талантов, ибо всякому имеющему дастся и приумножится, а у неимеющего отнимется и то, что имеет; а негодного раба выбросьте во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубов. Сказав сие, возгласил: кто имеет уши слышать, да слышит! (Мф 25 :13-30).

Из евангельского текста действительно можно сделать вполне закономерный вывод: талант - некий дар, настолько важный, что от результатов обращения с ним прямо зависит судьба человека в Вечности. Но в притче нет и намека на современное значение этого слова. Речь там идет о некоей ценности, которую нужно не просто сохранить, но и получить с нее прибыль. Именно отсутствие этой прибыли будет причиной наказания нерадивых обладателей таланта. А значит, мы должны решить для себя как минимум два очень важных вопроса:
Чем в нашей реальной жизни являются таланты из притчи?
Что за прибыль мы должны на них получить?
При этом следует учесть, что притча эта была рассказана Христом Его ученикам всего за два дня до Распятия. Странно было бы предположить, будто накануне Своих крестных страданий Господь вдруг решил составить инструкцию по развитию творческих способностей для особо одаренных людей. Очевидно, речь идет о чем-то куда более существенном и актуальном для всех людей вообще, а не только для представителей творческих профессий. И раз уж поговорка о закопанных талантах имеет церковное происхождение, разумно было бы выяснить, какое толкование этой притчи предлагает сама Церковь.