Феклуша - странница. Странники, юродивые, блаженные - непременная примета купеческих домов - упоминаются Островским довольно часто, но всегда как внесценические персонажи. Наряду со странствовавшими по религиозным побуждениям (шли по обету поклониться святыням, собирали деньги на строительство и содержание храмов и т. п.) немало попадалось и просто праздных людей, живших за счет щедрот всегда помогавшего странникам населения. Это были люди, для которых вера была лишь предлогом, а рассуждения и рассказы о святынях и чудесах были предметом торговли, своеобразным товаром, которым они расплачивались за подаяние и приют. Островский, не любивший суеверий и ханжеских проявлений религиозности, всегда упоминает о странниках и блаженных в иронических тонах, обычно для характеристики среды или кого-либо из персонажей (см. особенно «На всякого мудреца довольно простоты», сцены в доме Турусиной).

На сцену такую типичную странницу Островский вывел один раз - в «Грозе», и небольшая по объему текста роль Феклуша. стала одной из самых знаменитых в русском комедийном репертуаре, а некоторые реплики Ф. вошли в обиходную речь.

Феклуша не участвует в действии, не связана непосредственно с фабулой, но значение этого образа в пьесе весьма существенно.

Во-первых (и это традиционно для Островского), она - важнейший персонаж для характеристики среды в целом и Кабанихи в частности, вообще для создания образа Калинова.

Во-вторых, ее диалог с Кабанихой очень важен для понимания отношения Кабанихи к миру, для уяснения присущего ей трагического чувства крушения ее мира.

Впервые появляясь на сцене сразу после рассказа Кулигина о «жестоких нравах» города Калинова и непосредственно перед выходом Кабанихи, нещадно пилящей сопровождающих ее детей, со словами «Бла-а-лепие, милая, бла-а-лепие!», Ф. особо хвалит за щедрость дом Кабановых. Таким образом получает подкрепление характеристика, данная Кабанихе Кулигиным («Ханжа, сударь, нищих оделяет, а домашних заела совсем»).
Следующий раз мы видим Ф. уже в доме Кабановых. В разговоре с девушкой Глашей она советует присматривать за убогой, «не стянула бы чего», и слышит в ответ раздраженную реплику: «Кто вас разберет, все вы друг на друга клеплете». Глаша, неоднократно высказывающая ясное понимание хорошо ей известных людей и обстоятельств, простодушно верит рассказам Ф. о странах, где люди с песьими головами «за неверность». Это подкрепляет впечатление, что Калинов являет собой замкнутый, ничего не ведающий о других землях мир. Впечатление это еще более усиливается, когда Ф. начинает рассказывать Кабановой о Москве и железной дороге. Разговор начинается с утверждения Ф., что настают «последние времена». Примета этого - повсеместная суета, спешка, погоня за скоростью. Паровоз Ф. называет «огненным змием», которого стали запрягать для скорости: «другие от суеты не видят ничего, так он им машиной показывается, они машиной и называют, а я видела, как он лапами-то вот так (растопыривает пальцы) делает. Ну, и стон, которые люди хорошей жизни, так слышат». Наконец, она сообщает, что и «время-то стало в умаление приходить» и за наши грехи «все короче и короче делается». Апокалиптические рассуждения странницы сочувственно слушает Кабанова, из завершающей сцену реплики которой становится ясно, что она осоз-нает надвигающуюся гибель своего мира.

Имя Ф. стало нарицательным для обозначения темной ханжи, под видом благочестивых рассуждений распространяющей всякие нелепые басни.

"Гроза", как вы знаете, представляет нам идиллию «темного царства», которое мало-помалу освещает нам Островский своим талантом. Люди, которых вы здесь видите, живут в благословенных местах: город стоит на берегу Волги, весь в зелени; с крутых берегов видны далекие пространства, покрытые селеньями и нивами; летний благодатный день так и манит на берег, на воздух, под открытое небо, под этот ветерок, освежительно веющий с Волги... И жители, точно, гуляют иногда по бульвару над рекой, хотя уж и пригляделись к красотам волжских видов; вечером сидят на завалинках у ворот и занимаются благочестивыми разговорами; но больше проводят время у себя дома, занимаются хозяйством, кушают, спят, — спать ложатся очень рано, так что непривычному человеку трудно и выдержать такую сонную ночь, какую они задают себе. Но что же им делать, как не спать, когда они сыты? Их жизнь течет ровно и мирно, никакие интересы мира их не тревожат, потому что не доходят до них; царства могут рушиться, новые страны открываться, лицо земли может изменяться как ему угодно, мир может начать новую жизнь на новых началах, — обитатели городка Калинова будут себе существовать по-прежнему в полнейшем неведении об остальном мире. Изредка забежит к ним неопределенный слух, что Наполеон с два-десятью язык опять подымается или что антихрист народился; но и это они принимают более как курьезную штуку, вроде вести о том, что есть страны, где все люди с песьими головами; покачают головой, выразят удивление к чудесам природы и пойдут себе закусить... Смолоду еще показывают некоторую любознательность, но пищи взять ей неоткуда: сведения заходят к ним, точно в древней Руси времен Даниила Паломника * , только от странниц, да и тех уж нынче немного настоящих-то; приходится довольствоваться такими, которые «сами, по немощи своей, далеко не ходили, а слыхать много слыхали», как Феклуша в "Грозе". От них только и узнают жители Калинова о том, что на свете делается; иначе они думали бы, что весь свет таков же, как и их Калинов, и что иначе жить, чем они, совершенно невозможно. Но и сведения, сообщаемые Феклушами, таковы, что не способны внушить большого желания променять свою жизнь на иную.

Феклуша принадлежит к партии патриотической и в высшей степени консервативной; ей хорошо среди благочестивых и наивных калиновцев: ее и почитают, и угощают, и снабжают всем нужным; она пресерьезно может уверять, что самые грешки ее происходят оттого, что она выше прочих смертных: «простых людей, — говорит, — каждого один враг смущает, а к нам, странным людям, к кому шесть, к кому двенадцать приставлено, вот и надо их всех побороть». И ей верят. Ясно, что простой инстинкт самосохранения должен заставить ее не сказать хорошего слова о том, что в других землях делается. И в самом деле, прислушайтесь к разговорам купечества, мещанства, мелкого чиновничества в уездной глуши, — сколько удивительных сведений о неверных и поганых царствах, сколько рассказов о тех временах, когда людей жгли и мучили, когда разбойники города грабили, и т.п., и как мало сведений о европейской жизни, о лучшем устройстве быта! Даже в так называемом образованном обществе, в объевропеившихся людях, на множество энтузиастов, восхищавшихся новыми парижскими улицами и мабилем, разве вы не найдете почти такое же множество солидных ценителей, которые запугивают своих слушателей тем, что нигде, кроме Австрии, во всей Европе порядка нет и никакой управы найти нельзя!.. Все это и ведет к тому, что Феклуша высказывает так положительно: «бла-але-пие, милая, бла-алепие, красота дивная! Да что уж и говорить, — в обетованной земле живете!» Оно, несомненно, так и выходит, как сообразить, что в других-то землях делается. Послушайте-ка Феклушу:

«Говорят, такие страны есть, милая девушка, где и царей-то нет православных, а салтаны землей правят. В одной земле сидит на троне салтан Махнут турецкий, а в другой — салтан Махнут персидский; и суд творят они, милая девушка, над всеми людьми, и что ни судят они, все неправильно. И не могут они, милая девушка, ни одного дела рассудить праведно, — такой уж им предел положен. У нас закон праведный, а у них, милая, неправедный; что по нашему закону так выходит, а по-ихнему все напротив. И все судьи у них, в ихних странах, тоже все неправедные; так им, милая девушка, и в просьбах пишут: «суди меня, судья неправедный!» А то есть еще земля, где все люди с пёсьими головами.

«За что же так с песьими?» — спрашивает Глаша. «За неверность», — коротко отвечает Феклуша, считая всякие дальнейшие объяснения излишними. Но Глаша и тому рада; в томительном однообразии ее жизни и мысли ей приятно услышать сколько-нибудь новое и оригинальное. В ее душе смутно пробуждается уже мысль, «что вот, однако же, живут люди и не так, как мы; оно конечно, у нас лучше, а впрочем, кто их знает! Ведь и у нас нехорошо; а про те земли-то мы еще и не знаем хорошенько; кое-что только услышишь от добрых людей»... И желание знать побольше да поосновательнее закрадывается в душу. Это для нас ясно из слов Глаши по уходе странницы: «Вот еще какие земли есть! Каких-то, каких-то чудес на свете нет! А мы тут сидим, ничего не знаем. Еще хорошо, что добрые люди есть; нет-нет, да и услышишь, что на белом свету делается; а то бы так дураками и померли». Как видите, неправедность и неверность чужих земель не возбуждает в Глаше ужаса и негодования; ее занимают только новые сведения, которые представляются ей чем-то загадочным, — «чудесами», как она выражается. Вы видите, что она не довольствуется объяснениями Феклуши, которые возбуждают в ней только сожаление о своем невежестве. Она, очевидно, на полдороге к скептицизму. Но где ж ей сохранить свое недоверие, когда оно беспрестанно подрывается рассказами, подобными Феклушиным? Как ей дойти до правильных понятий, даже просто до разумных вопросов, когда ее любознательность заперта в таком круге, который очерчен около нее в городе Калинове? Да еще мало того, как бы она осмелилась не верить да допытываться, когда старшие и лучшие люди так положительно успокаиваются в убеждении, что принятые ими понятия и образ жизни — наилучшие в мире и что все новое происходит от нечистой силы? Страшна и тяжела для каждого новичка попытка идти наперекор требованиям и убеждениям этой темной массы, ужасной в своей наивности и искренности. Ведь она проклянет нас, будет бегать, как зачумленных, — не по злобе, не по расчетам, а по глубокому убеждению в том, что мы сродни антихристу; хорошо еще, если только полоумными сочтёт и будет подсмеиваться... Она ищет знания, любит рассуждать, но только в известных пределах, предписанных ей основными понятиями, в которых путается рассудок.

Вы можете сообщить калиновским жителям некоторые географические знания; но не касайтесь того, что земля на трех китах стоит и что в Иерусалиме есть пуп земли, — этого они вам не уступят, хотя о пупе земли имеют такое же ясное понятие, как о Литве, в "Грозе". «Это, братец ты мой, что такое?» — спрашивает один мирный гражданин у другого, показывая на картину. «А это литовское разорение, — отвечает тот. — Битва! видишь! Как наши с Литвой бились». — «Что ж это такое Литва?» — «Так она Литва и есть», — отвечает объясняющий. «А говорят, братец ты мой, она на нас с неба упала», — продолжает первый; но собеседнику его мало до того нужды: «ну, с. неба так с неба», — отвечает он... Тут женщина вмешивается в разговор: «толкуй еще! Все знают, что с неба; и где был какой бой с ней, там для памяти курганы насыпаны». — «А что, братец ты мой! Ведь это так точно!» — восклицает вопрошатель, вполне удовлетворенный. И после этого спросите его, что он думает о Литве! Подобный исход имеют все вопросы, задаваемые здесь людям естественной любознательностью. И это вовсе не оттого, чтобы люди эти были глупее и бестолковее многих других, которых мы встречаем в академиях и ученых обществах. Нет, все дело в том, что они своим положением, своею жизнью под гнетом произвола все приучены уже видеть безотчетность и бессмысленность и потому находят неловким и даже дерзким настойчиво доискиваться разумных оснований в чем бы то ни было. Задать вопрос, — на это их еще станет; но если ответ будет таков, что «пушка сама по себе, а мортира сама по себе», — то они уже не смеют пытать дальше и смиренно довольствуются данным объяснением. Секрет подобного равнодушия к логике заключается прежде всего в отсутствии всякой логичности в жизненных отношениях. Ключ этой тайны дает нам, например, следующая реплика Дикого в "Грозе". Кулигин, в ответ на его грубости, говорит: «за что, сударь Савел Прокофьич, честного человека обижать изволите?» Дикой отвечает вот что:

Отчет, что ли, я стану тебе давать! Я и поважнее тебя никому отчета не даю. Хочу так думать о тебе, так и думаю! Для других ты честный человек, а я думаю, что ты разбойник, — вот и все. Хотелось тебе это слышать от меня? Так вот слушай! Говорю, что разбойник, и конец. Что ж ты, судиться, что ли, со мной будешь? Так и знай, что ты червяк. Захочу — помилую, захочу — раздавлю.

Какое теоретическое рассуждение может устоять там. где жизнь основана на таких началах! Отсутствие всякого закона, всякой логики — вот закон и логика этой жизни...

Поневоле тут резонировать перестанешь, когда на всякий резон кулак отвечает, и всегда в конце концов кулак остается правым...

Добролюбов Н.А. "Луч света в темном царстве"

На первый взгляд - вовсе неприметный персонаж, который ни прямо, ни косвенно не влияет на сюжет. Тогда возникает вопрос зачем вообще вводить такое действующее лицо. На самом деле у этого персонажа своя, очень значимая, функция. Характеристику Феклуши в пьесе «Гроза» можно начать со слова «странница».

Вообще, в русской литературе и культуре достаточно сильны мотивы странничества. Образы странников встречаются и у Пушкина , и у Достоевского , и у Горького . Нельзя отрицать, что образ странников связан с фольклорной традицией. В сказках можно найти множество примеров персонажей, которые путешествовали по миру, «странствовали». Странники являлись символом и носителем житейской мудрости, некой высшей истины, как, например, Лука в горьковской пьесе «На дне» или же странники-старцы из былин об Илье Муромце. У Островского в произведениях меняется полюс восприятия. Роль Феклуши в пьесе «Гроза» заключается в другом. Описания Феклуши в тексте нет. Но её внешность несложно представить.
Странники, по обыкновению, люди средних лет или чуть старше. Часто они, за неимением другой одежды, были вынуждены одеваться в лохмотья.

Показательно имя персонажа - Феклуша. Несмотря на то что Феклуше примерно столько же лет, сколько Марфе Игнатьевне, если не больше. Детской формой имени автор хочет подчеркнуть вовсе не детскую непосредственность восприятия, а, опять-таки, как и в случае с Тихоном, инфантилизм, присущий этим действующим лицам. Эта женщина осталась на том уровне развития, на котором находятся маленькие дети. Но только эта черта скорее отрицательная. Островский вводит этого персонажа в комедию сразу после монолога Кулигина о «жестоких нравах» и ханжестве Кабанихи и перед появлением Марфы Игнатьевны.

«Бла-алепие, милая, бла-алепие! Красота дивная! Да что уж говорить! В обетованной земле живете! И купечество все народ благочестивый, добродетелями многими украшенный» - такие слова говорит Феклуша другой женщине. Её слова слащавы и лживы. Она беззастенчиво врёт, поддерживая миф о могуществе купечества и правильности их образа жизни. Благодаря этому персонажу видно насколько глубоко укоренились в сознании людей ложные принципы. То, что говорит Феклуша, нельзя назвать адекватным.

Примечателен эпизод разговора с Глашей, дворовой девкой дома Кабановых. Странница рассказывает о неправедности жизни. Она судит узко, ограничено. С её точки зрения другие религии и вероисповедания не правильны, потому что неправедны: «говорят, такие страны есть, милая девушка, где и царей-то нет православных, а салтаны землёй правят. В одной земле сидит на троне салтан Махнут турецкий, а в другой - салтан Махнут персидский; и суд творят они, милая девушка, надо всеми людьми, и что ни судят они, все неправильно. И не могут они, милая, ни одного дела рассудить праведно, такой уж им предел положен.
У нас закон праведный, а у них, милая, неправедный». Её слова о московской суете и огненных машинах не только похожи на алогический бред, но и иллюстрируют необразованность, «тёмность» таких людей. Прогресс и просвещение для таких, как Феклуша, навсегда останутся грешным мраком. Кстати, в образе Феклуши автор показывает лицемерность в отношении религии. Дело в том, что издавна считалась, что помогать странникам праведно. Здесь же люди, имеющие изуродованные знания и понимание христианства, помогают и верят страннице с точно такими же суждениями.

Речевая характеристика Феклуши в «Грозе» также важна. Её реплики переполнена обращениями «милая», «сударь», «милая девушка», «ваша светлость». С одной стороны, это придаёт её речи гипнотическую напевность, с другой - доказывает пресмыкающийся характер Феклуши.

Феклуша в «Грозе» не влияет на развитие сюжета, но в этом персонаже Островский воплотил ещё одну грань «тёмного царства». Поддакивание и подчинение Кабанихи и ей подобным лишь укрепляет самодурство как явление, являясь поводом к его существованию.

Характеристика образа Феклуши в пьесе «Гроза» Островского |

Если мы заглянем в современный толковый словарь русского языка, то увидим, что понятие “странничество” означает “путешествие к святым местам для поклонения”. Вообще мотив странничества в русской литературе можно считать сложившимся, традиционным. Он встречался в творчестве многих русский писателей: в романах Ф. М. Достоевского “Подросток”, “Бесы”, в стихотворении А. С. Пушкина “Странник”, в повести Н. С. Лескова “Очарованный странник”, а также у многих других поэтов и писателей. Более того, странничество стало лейтмотивом для многих европейских литератур, где оно нашло своё выражение в распространении “бродячих сюжетов”. Теперь нужно немного сказать о мотиве странничества. Подвиг странничества, в представлении народа часто соединяющийся с юродством, являет собой одно из высших состояний духа христианина, поправшего все искушения и соблазны мира и достигшего совершенства. Иоанн Лествичник как-то сказал: “Странничество есть невозвратное оставление всего, что сопротивляется нам в стремлении к благочестию. Странничество есть неведомая премудрость, необнаружимый помысел, путь к Божественному вожделению, обилие любви, отречение от тщеславия, молчание глубины. Странничество есть отлучение от всего, с тем намерением, чтобы сделать мысль свою неразлучною с Богом... Велик и достохвален сей подвиг”. То есть странник – это человек, который силён духом.

Теперь попробуем посмотреть, каких странников можно найти в пьесах А. Н. Островского “Гроза” и А. М. Горького “На дне”. Сопоставлять здесь можно только два образа: образ Феклуши (драма “Гроза”) и образ Луки (драма “На дне”). Важно сразу отметить, что ни Лука, ни Феклуша не являются истинными странниками, потому что ни Лука, ни уж тем более Феклуша не путешествовали и не собираются путешествовать к святым местам для поклонения.

В произведении А. Н. Островского странничество можно прямо охарактеризовать как подмену истинного ложным (за исключением того истинного странничества, о котором говорит Катерина, вспоминая своё детство). Феклуша – это лжестранница, которая ходит из одного дома в другой, разнося разные сплетни, например, о людях с пёсьими головами. Благодаря этому образу в произведении создается контраст между гуманным бытием и нравственной деградацией общества. Феклуша – это убогая душа и убогий ум. Дикость ее нрава бросается читателю в глаза сразу же, несмотря на то, что на сцене она появляется один-два раза (то есть это эпизодический или даже внефабульный персонаж). Она защищает Кабаниху, про которую Кулигин говорит: “Ханжа… Нищих оделяет, а домашних заела совсем”,– потому что та ее приютила, накормила да еще и всем рассказывает, какая Феклуша замечательная. Все фантазии лжестранницы (о странах, где правят султаны, о землях, где живут “люди с пёсьими головами”, о “суете”, царящей в Москве, об “огненном змие”, которого “стали запрягать”, о времени, которое “стало в умалении приходить”) бьют человека в буквальном смысле этого слова. То, о чем она говорит, ведет ко лжи. Так, все россказни Феклуши – это просто-напросто приспособленчество к окружающему миру, миру тёмного царства, идеологом которого являлась Феклуша, поэтому обращение А. Островского к образу псевдостранницы было средством показать процветающее ханжество в “темном царстве”. Наиболее ярко это демонстрирует нам диалог Феклуши и Марфы Игнатьевны Кабановой, также он дает читателю много нового для характеристики этих героев. Они скорбят о конце доброго старого времени, осуждают новые порядки. Автор особо подчеркивает то, насколько эти две героини невежественны. Новое властно входит в жизнь, подрывает основы домостроевских порядков. Символично звучат слова Феклуши о том, что “наступают последние времена” и даже “время стало в умаление приходить”. Введя этот диалог в сюжет драмы, А. Н. Островский хотел этим сказать, что патриархальный мир Кабановых и Диких действительно доживает последние дни. Над ними собирается гроза.

Феклуша – одна из тех “странных” людей, которые служили источниками сведений для жителей “тёмного царства”. Она заставляла всех с благоговением внимать всем её выдумкам. В городе Калинове никто ни о чём не знал, поэтому все с удивлением слушали рассказы героини. Жители этого города были невежественными людьми, и Феклуша помогает нам это увидеть. Второстепенная роль Феклуши в пьесе открывает перед читателями “тёмное царство” – жизнь обитателей города Калинова. Являясь идеологом “темного царства”, она позиционирует себя святым человеком и за собой ни одного греха не видит (единственный её грешок – это то, что она любит кушать). То же делают все остальные герои: они готовы перекладывать ответственность за свои ошибки на других. Например, Дикой говорит, что у него дома идет война, хотя на самом деле воюет он один, старая барыня пугает Катерину с Варварой грозой, а Кабанова говорит, что все окружающие её скоро до греха доведут. И Феклуша, и все жители Калинова могут только судить других, но при этом они прощают себе любой проступок. Атмосфера города – это атмосфера судилища. Кабаниха и другие представители темного царства понимают и принимают все нелепые рассказы псевдостранницы, потому что Феклуша выражает и их мировоззрение.

Феклуша рассказывает жителям города о других странах. Они ее слушают, заостряют своё внимание только на этом. В то же время она незаметно для других и для самой себя говорит правду о людях. Но они этого не слышат, потому что не хотят слышать. Феклуша восхваляет город Калинов, тихую жизнь в нём. Люди радуются тому, что, по ее словам, их город великолепен, хотя это далеко не правда, больше им ничего не надо. Они только поддерживают Феклушу подаяниями, чего она и хочет добиться. А Кабановой лжестранница нужна для того, чтобы Марфа Игнатьевна могла изображать из себя благочестивую, что, мол, “приютила” “странницу”. Зачем же автор вводит образ Феклуши в своё произведение? Всё потому, что она помогает создать “фон”, передать общее настроение жителей города, его атмосферу. Без нее трудно представить, чем живет, чем “дышит” это “темное царство”. Этот образ раскрывает в себе социально-критический взгляд на общество А. Н. Островского. Отрицательное отношение автора выражается в сатирическом пафосе, к которому он обращается, рисуя образ Феклуши и “тёмного царства”.

Таким образом, для автора драмы “Гроза” странничество – это действительно духовный подвиг, то есть это то, что было заложено традиционным пониманием странничества, а именно “путешествие к святым местам для поклонения”. Для А. Островского важно было показать, что в жизни бездуховного общества на место положительных образов странников приходят образы, рисующие “суррогат” странничества, лишенные внутреннего содержания. Более того, драматург неоднократно подчеркивает, как глубока нравственная деградация “тёмного царства”. То есть в произведении мы видим жизнь (истинное странничество в рассказах Катерины о своем детстве) и псевдожизнь (лжестранничество, которое воплощается в самой Феклуше, в том, о чем она рассказывает).

Теперь рассмотрим образ Луки и его роль в драме М. Горького “На дне”. Сначала попробуем ответить на вопрос: как обитатели ночлежки воспринимали своё положение до появления Луки? В экспозиции мы видим людей, в сущности, смирившихся со своим унизительным положением. Ночлежники вяло, привычно переругиваются, и Актер говорит Сатину: “Однажды тебя совсем убьют… до смерти…”, “А ты – болван”, – огрызается Сатин. И в ответ на удивленный вопрос Актера “Почему?” Сатин философски замечает: “Потому что дважды убить нельзя”. Эти слова Сатина показывают его отношение к тому существованию, которое они все ведут в ночлежке. Это не жизнь, они все уже давно мертвы (в духовном смысле этого слова). Люди ощущают себя бывшими: “Я был образованным человеком”, – Сатин; кстати, использование прошедшего времени в этом случае невозможно, “Я вот скорняк был” – вспоминает Бубнов.

Завязкой же социально-философского конфликта (главного конфликта пьесы) становится появление Луки. О себе он практически ничего не сообщает, мы узнаем только: “Мяли много, оттого и мягок”. Он сразу же “объявляет” свои взгляды на жизнь: “Мне всё равно! Я и жуликов уважаю, по-моему, ни одна блоха – не плоха: все – черненькие, все – прыгают… так-то”. И еще: “Старику – где тепло, там и родина…”. Лука мгновенно оказывается в центре внимания постояльцев: “Какого занятного старичишку привели вы, Наташа…” – и всё последующее развитие сюжета концентрируется вокруг него.

Лука быстро находит подход к ночлежникам: “Погляжу я на вас, братцы, – житьё ваше – о-ой!..”. Он жалеет Алешку: “Эх, парень, запутался ты”. Он не отвечает на грубости, умело обходит неприятные для него вопросы, готов подмести пол вместо ночлежников. Лука становится необходим каждому из них.

Развитие внутреннего действия начинается тогда, когда герои обнаруживают в себе способность мечтать о лучшей жизни. Результат этого следующий: проститутка Настя мечтает о прекрасной и светлой любви; Актер, спившийся человек, опустившийся алкоголик, вспоминает о творчестве и всерьёз думает о возвращении на сцену; потомственный вор Васька Пепел обнаруживает в себе стремление к честной жизни, хочет уехать в Сибирь и стать там крепким хозяином. Так, мечты обнаруживают истинную суть героев.

Лука абсолютно бескорыстен в желании пробудить в людях лучшие, до поры скрытые стороны их натуры. Лишь Бубнов и Барон остаются “глухими” к словам Луки, потому они безразличны к себе и к окружающим людям.

Лжет ли Лука? На этот счет могут быть разные мнения. Лука пытается помочь людям, “заронить” в них веру в себя. Он искренне желает им добра, показывает реальные пути достижения новой, лучшей жизни. Но мы должны знать, что никаких лечебниц, тем более лечебниц с мраморным полом, в то время не было. А Насте он вообще говорит о том, что правду надо искать не в окружающей действительности, а в вере: “Коли веришь, значит правда”, – говорит Лука Насте. Или вспомним притчу о земле обетованной.

М. Горький дает понятие “странничество” в другом смысле и значении. Лука, конечно, странник, но он не путешествует к святым местам, а просто странствует. Он свободен! Даже в условиях жизни в ночлежке он способен сохранить внутреннюю свободу. С таким отношением к жизни он свободен и от всяких духовных обязательств. Он никого не судит, но и духовного подвига в его поступках нет.

Самое главное – это то, что оба героя олицетворяют общество в буквальном смысле этого слова: образ Феклуши показывает “процветание” ханжества в России, а образ Луки изображает читателю черты русского национального характера: неудовлетворенность жизнью, склонность к вечному поиску лучшего, потребность в свободе.