Сообщения о гомер и его эпос. История и этнология

Гомеровский героический эпос.

Произведения Гомера «Илиада» и «Одиссея», являются первыми по времени известными нам произв. древнегреческой литературы. Содержа в себе огромное количество разного рода сказаний и будучи весьма значительными по размеру, эти поэмы не могли появиться внезапно, в виде произведения одного только писателя. Если они даже и составлены одним поэтом, то составлены на основе многовекового народного творчества. Самое важное - художественное единство поэм Гомера. Лосев: «С полным правом можно сказать, что греческий народ, взятый в своём единстве и цельности, и есть тот единственный творческий индивидуум, который создал гомеровские поэмы».

Произведения записаны только во второй половине VI века, но в «устном» виде появились раньше: завершены около 9-8 вв. «Илиада» и «Одиссея» созданы на ионийском диалекте с примесью более раннего эолийского. В произведениях отражается история греческого народа. Сюжетом гомеровских поэм становятся разные эпизоды Троянской войны (Троя - это город в Малой Азии, который был заселен племенем фригийцев). Отразились разные периоды истории: само действие приходится на 13-12 вв. Но развитие греческого народа, отразившееся в поэмах гомера, охватывает не только весь общинно-родовой строй, но и выходит за его пределы.

Эпический стиль есть такой художественный стиль, который рисует нам жизнь того или иного человеческого коллектива, подчиняющей себе своими закономерностями решительно всякую личную жизнь. Примат общего над индивидуальным. Подлинное место эпоса - восходящий патриархат, когда человек настолько овладевает силами природы, что может с ними героически бороться и героически их себе подчинять. В эту эпоху родовая община становилась оседлой, она начинает осознавать себя как единое целое, начинает помнить свою историю и великих героев, которые ее создавали.

Если общее становится на место личного, то ясно, что личное выступает в неразвитом и примитивном виде.

1. Объективность эпоса (эпический художник как бы не пользуется своей фантазией. не только реальные вещи, но и все сказочное, мифическое, мыслится им как нечто объективное и невыдуманное)

2. Обстоятельная деловитость эпоса("Каталог кораблей" занимает 300 строк, щит Ахилла - 132 строки)

3. Живописность и пластика изображений (любовное рассматривание вещей, хронологическая несовместимость или закон плоскостного изображения, отсутсвует способность трехмерного восприятия мира,перед нами не рельефное, но плоскостное восприятие мира, геометрический стиль, пластика - даны не только ранения, но и их последствия, как Патрокл тащил троянца, поддетого копьем)

4.Антипсихологизм и чисто вещественное изображение всякого внутреннего переживания(отсутствие анализа внутренних переживаний человека,отсутствие внутренней мотивировки его событий.Пример: Парис любит Елену,но как именно, об этом ничего не известно; Одиссей и Пенелопа)

Но личность, в которой еще не проснулось ее "я" подчинена своему родоплеменному коллективу.Отсюда вытекает преданность всему тому, что получено от предков,т.е. всему великому и значительному.К числу основных принципов эпоса обязательно относятся

5. Традиционность(то, что изображается в эпосе для всех важно. Все уверены, что так оно и было всегда и будет.Все рассказывается медленно и степенно,как будто бы речь идет о вечной истине.Повторения или постоянные эпитеты) 6. Монументальность(эпическое произведение всегда будит высокие, благородные чувства,воспитывает героическую волю,не терпит ничего низменного)

7. Отсутствие в нем мелочей (они присутствуют, но всякая мелочь изображена в свете общего,дана в окружении героической жизни, несет печать великих событий)

8. Уравновешенно - созерцательное спокойствие свободно - героического духа.

Все эти принципы художественного стиля эпоса концентрируются в одном, который одинаково относится к стилю, к образу жизни эпического человека. Это принцип эпического героизма. Реальным носителем всех этих особенностей эпического стиля является герой, понимаемый как продукт общинно - родовой формации периода патриархата, то есть как индивидуальное воплощение самой же патриархальной общины.

Свободный эпический стиль у Гомера - это такое оформление художественного творчества, которое рассматривает всю общинно-родовую формацию, часто смешивая в одном образе самые разнообразные ее эпохи и давая изображение этих эпох в добродушном иронически - юмористическом и снисходительном, но в то же время и в наивно - серьезном и часто даже трагическом плане.Изображаемые здесь герои, натуры, умеющие сильно любить и сильно ненавидеть, чувствуют себя свободно и независимо, страстно любя жизнь во всех ее проявлениях и никогда не унывая, несмотря на постоянные страдания и катастрофы.Противоречивость в гомеровском сттле как раз и говорит о переходности эпохи или о движении и становлении эпохи, об ее бурном развитии.

Стиль поэм - эпический. Э

пический стиль порожден общинно родовой формацией, т.е. коллективизмом. Неотъемлемое свойство - примат общего над индивидуальным. Но гомеровские поэмы являются не только порождением общинно-родового строя, они получили свой внешний вид почти в канун рабовладельческого строя, потому стиль поэм Гомера полон противоречий. Поэтому стиль Гомера - не просто эпический и не только строго эпический. Уже началось разложение общинно-родовой формации, зарождение в ней частной собственности. Поэтому строгий эпический стиль уже перестает удовлетворять. В нём начинают зарождаться всякие другие стили и жанры. Этот тип эпоса мы можем назвать свободным или смешанным эпосом.

Оба эти стиля перемешаны у Гомера.

Признаки раннего (строгого) эпического стиля:

1) Объективность. Древний эпический стиль даёт объективную картину мира и жизни, не входя глубоко в психологию действующих лиц и не гоняясь за деталями и подробностями изображения. Важно только то, что событие происходит. Всё изображаемое в эпосе трактуется как объективная реальность. Здесь нет ничего выдуманного из-за субъективной прихоти художника. Невозмутимый повествовательный тон характерен у Гомера для любых сказочных сюжетов (как будто всё это в действительности существовало).

2) Вещественное изображение жизни. Вместо углубленной психологии и вместо показа собственного отношения к жизни художник сосредотачивает внимание на внешней стороне изображаемых им событий.

3) Традиционность. Объективный характер эпического изображения жизни сопровождается в строгом эпосе сознанием постоянства царящих в ней законов. Для эп. художника по сути нет разницы между настоящим и прошлым - он изображает всё постоянное, вековое.

4) Монументальность. Широкий охват настоящего и прошлого делает эпическую поэзию возвышенной, торжественной, далёкой от субъективной прихоти человека в сравнении в величавым и общенародным прошлым.

5) Героизм. Особым стилем показываются в эпосе и люди, если они понимаются как носители всех этих свойств эпоса. Человек показывается героем, потому что внешне лишен эгоистических черт, но всегда является и внутренне, и внешне связанным с общенародной жизнью и общенародным делом.

6) Уравновешенное спокойствие. Эпическое спокойствие возникает в поэте, мудро созерцающим жизнь после великих катастроф и событий. Созерцая мировые события в их вековом развитии, он получает от этого не только уравновешенное спокойствие, но и внутреннее утешение.

Признаки свободного (смешанного) эпического стиля:

1) Эпические жанры, кроме героической поэмы: «Илиада» и «Одиссея» в основном - героические поэмы. Эпосу Гомера свойственны зачатки других греческих жанров, например сказки. Сказка ничем существенным не отличается от мифа по содержанию - но миф верит в буквальную реальность изображаемых в нём лиц и событий, сказка же относится к изображаемому достаточно скептически, рассматривая его как предмет забавного и занимательного рассказа. Примеры: сирены, Сцилла - чудовище с шестью головами и 12 лапами и Харибда - водоворот. В гомеровском эпосе есть и элементы романа. Он повествует о бытовых явлениях, выходящих за пределы скромной и уравновешенной жизни общинно-родового строя (рассказ о розысках Телемахом своего отца - элементы прикл. романа, вторая часть «Одиссеи» - элементы семейного романа.)

2) Лирика. Много лирических мест. Страстная любовь к жизни, особенно в условиях безвыходного положения, пронизывает обе поэмы. Гомер часто рисует себе страдания родных погибшего героя, которые пока ещё ничего не знают о его злой участи.

3) Драматизм. У Гомера имеются элементы и трагедии, и комедии со всеми свойственными им драматическими конфликтами. Трагичны почти все герои поэм.

4) Комизм, юмор, сатира, ирония. Например, драка Одиссея с нищим у дворца, где пируют женихи. Олимпийские сцены почти всегда комичны - возвышенное подается в качестве низменного. Гомер относится к своим богам и героям весьма иронично. Сатирический элемент очень силен. Циклопы - карикатура на людей, живущих безо всяких законов.

Поэтическая техника эпоса.

Повторение - повтор целых стихов или их частей, рассчитанное на создание впечатления медлительности, важности, спокойствия и вечной повторяемости жизни.

Эпитеты - быстроногий Ахилл, волоокая Гера, многоумный Одиссей и т.д.

Сравнение с огнём, животными и т.д.

Речи всегда торжественны, но обладают весьма примитивной аргументацией и наивным построением, исходящим из души говорящего.

Хронологическая несовместимость.

Поэмы Гомера носят величественный, монументальный характер, присущий героическому эпосу. «Илиада» - это военно-героическая поэма, создана примерно в 730 г. До н.э. Троянская война – не только конец века героев, но и первое столкновение между Европой и Азией.

Великое имя Гомера связано прежде всего с зарождением авторской поэзии. Именно Гомер является самым первым европейским поэтом. На протяжении 30 веков поэмы Гомера вызывают восхищение. Читатели испытывают восторг, поэты и критики изучают особенности творчества великого поэта. Самым удивительным является то, что Гомер в своей поэме «Илиада» по большому счету не описывает события Троянской войны как таковые. Один лишь эпизод из десятилетней осады Трои, небольшие стычки и сражения, которые не имели особого стратегического значения. Но зато чувства главных героев Ахилла, Патрокла, Гектора, Приама… читатель видит в развернутом виде. Надежды, разочарования, боль утраты… вот что принесло славу Гомеру на века. Гомер развернул эти события в 24 главы, это свыше 5 тысяч стихов. Стихи Гомера не обошли и Богов. Олимп с небожителями по разрешению Зевса принимал активное участие в развертывающихся событиях. Справедливости ради стоит заметить, что вся Троянская война, собственно говоря, была спровоцирована Богами. Каждый из них принимал участие в войне, покровительствуя своим героям с противоборствующих сторон. Исключение составлял Зевс. Поэма «Илиада» Гомера является образцом героического эпоса.

Принципы худ. стиля эпоса:

1. Объективность эпоса (эпический художник как бы не пользуется своей фантазией. не только реальные вещи, но и все сказочное, мифическое, мыслится им как нечто объективное и невыдуманное)

2. Обстоятельная деловитость эпоса ("Каталог кораблей" занимает 300 строк, щит Ахилла - 132 строки)

4. Антипсихологизм и чисто вещественное изображение всякого внутреннего переживания (отсутствие анализа внутренних переживаний человека,отсутствие внутренней мотивировки его событий. Пример: Парис любит Елену, но как именно, об этом ничего не известно; Одиссей и Пенелопа)

Но личность, в которой еще не проснулось ее "я" подчинена своему родоплеменному коллективу. Отсюда вытекает преданность всему тому, что получено от предков,т.е. всему великому и значительному. К числу основных принципов эпоса обязательно относятся

5. Традиционность (то, что изображается в эпосе для всех важно. Все уверены, что так оно и было всегда и будет. Все рассказывается медленно и степенно, как будто бы речь идет о вечной истине. Повторения или постоянные эпитеты)

6.Монументальность (эпическое произведение всегда будит высокие, благородные чувства, воспитывает героическую волю, не терпит ничего низменного)

7. Отсутствие в нем мелочей (они присутствуют, но всякая мелочь изображена в свете общего, дана в окружении героической жизни, несет печать великих событий)

Все эти принципы художественного стиля эпоса концентрируются в одном, который одинаково относится к стилю, к образу жизни эпического человека. Это принцип эпического героизма . Реальным носителем всех этих особенностей эпического стиля является герой, понимаемый как продукт общинно - родовой формации периода патриархата, то есть как индивидуальное воплощение самой же патриархальной общины.

Героический эпос Гомера впитал в себя самые древние мифы и легенды, а также отразил жизнь Греции накануне появления классового общества.

Сейчас считается установленным, что примерно в XII веке до нашей эры племена ахейцев отправились под Трою в поисках новых земель и богатств. Ахейцы покорили Трою и вернулись на родину. Память о великом последнем подвиге ахейского племени жила в народе, и постепенно стали складываться песни о героях Троянской войны.

Когда же первенство в Греции получила Аттика и Афины, афиняне тоже связали с этой войной подвиги сыновей Тезея. Таким образом оказалось, что все греческие племена имели в гомеровском эпосе произведение, воспевавшее их общее великое прошлое, для всех одинаково дорогое и вечное.

Интересно также отметить, что гомеровский эпос отразил в себе еще более древнюю культуру, а именно культуру острова Крита. У Гомера можно найти много элементов быта, жизни общества, напоминающих об этой древней культуре. В критских надписях упоминаются имена героев, известных из эпоса Гомера, а также имена богов, всегда считавшихся чисто греческими.

Поэмы Гомера носят величественный, монументальный характер, присущий героическому эпосу. Однако в "Одиссее" много черт бытовых, сказочных, фантастических. Это и понятно, ведь "Илиада" посвящена войне, а "Одиссея" - превратностям человеческой жизни.

Сюжет "Илиады" связан с мифом о похищении троянским царевичем Парисом Елены, жены греческого царя Менелая, владетеля Спарты. Начинается "Илиада" с того момента, когда в греческом лагере на десятом году осады началась чума. Ее наслал бог Аполлон, покровитель троянцев, по просьбе своего жреца, у которого греческий вождь Агамемнон отнял дочь. Долгая речь жреца образна и ярка. Он просит об отмщении. Так вопиял он; и внял Аполлон сребролукий! Быстро с Олимпа вершин устремился, пышущий гневом, Лук за плечами неся и колчан со стрелами, отовсюду закрытый; Громко крылатые стрелы, биясь за плечами, звучали В шествии гневного бога: он шествовал, ночи подобный.

Чтобы прекратить чуму, Агамемнон вынужден вернуть дочь отцу, но взамен отбирает пленницу у Ахилла. Разгневанный Ахилл, одержимый чувством горькой обиды, уходит в свой стан. Ахилл отказывается участвовать в осаде Трои.

Начинаются ожесточенные бои, в которых греки терпят от троянцев поражение. Тогда они посылают к Ахиллу послов (IX песнь), но безрезультатно; он отказывается принять участие в боях. Наконец, в XVI песне Патрокл, друг Ахилла, вступает в бой, так как не может больше видеть, как гибнут товарищи. В этом бою Патрокл погибает от руки троянского героя Гектора, сына царя Приама.

Только тогда Ахилл, мстя за друга, вступает в бой. Он убивает Гектора, жестоко издеваясь над его трупом. Однако старик Приам, отец Гектора, явившись ночью в палатку к Ахиллу, умоляет его вернуть тело сына. Ахилл, тронутый горем старика и вспоминая своего собственного отца, которого он никогда не увидит, возвращает тело Гектора и даже устанавливает перемирие, чтобы дать троянцам время оплакать погибших. Заканчивается "Илиада" погребением героев двух враждующих лагерей - Патрокла и Гектора.

Герои поэм мужественны и величественны. Они не знают страха перед врагом. И греки и троянцы изображены с большим уважением и любовью. Не случайно поэтому образцом героизма являются грек Ахилл и троянец Гектор. Ахилл - гроза для троянцев, суровый, непоколебимый воин. Он любит родину. Но в его душе живет и жалость к троянцу - старику Приаму, потерявшему родного сына. Он ощущает горечь своей собственной судьбы (ему суждено погибнуть во цвете лет). Он мстит за обиду, помнит зло, иногда плачет, как ребенок. Но основная линия его характера - это не знающий предела героизм и преданность общему делу. Замечательным примером великодушия Ахилла и вообще гуманизма древнего эпоса является сцена XXIV песни "Илиады", когда Ахилл отдает царю Приаму тело Гектора. ...говорит Ахиллес быстроногий: "Старец, не гневай меня! Разумею и сам я, что должно Сына тебе возвратить: от Зевса мне весть приносила Матерь моя среброногая, нимфа морская Фетида. Чувствую, что и тебя (от меня, ты, Приам, не сокроешь) Сильная бога рука провела к кораблям мирмидонским...

Вместе с Приамом Ахилл сетует на тяжелую судьбу человека, вместе с ним оплакивает погибших; он разрешает Приаму двенадцать дней справлять тризну по Гектору и с богатыми дарами отпускает его в Трою.

Гектор - троянский вождь, главный защитник города. Он оставляет отца, мать, жену и ребенка, уходя в последний бой. Нежностью и беспредельной любовью овеяна сцена прощания Гектора с Андромахой и сыном. Мальчик плачет, испугавшись шлема отца. Гектор снимает с головы сияющий шлем, и ребенок смеется, тянется к нему. Задумчива и горестна мать. Она предчувствует гибель Гектора и скорбную судьбу сироты-сына. Со стены города смотрит Андромаха на последний поединок. Гектор, лишенный помощи богов, до последнего вздоха сражается с Ахиллом. Жизнь его отдана за родину.

В "Одиссее" изображаются события после разрушения Трои. Все герои вернулись домой, кроме Одиссея, царя острова Итаки. Он странствует десять лет из-за ненависти к нему бога моря Посейдона. Муза, скажи мне о том многоопытном муже, который Странствуя долго со дня, как святой Илион им разрушен, Многих людей города посетил и обычаи видел, Много и сердцем скорбел на морях, о спасеньи заботясь Жизни своей и возврате в отчизну сопутников...

Начало "Одиссеи" повествует о последних событиях из семи лет странствий Одиссея, когда он жил на острове нимфы Калипсо. Оттуда по велению богов он отправляется на родину. Прибывает Одиссей на Итаку в XIII песне. Дома его ждут жена Пенелопа, осаждаемая женихами, и ставший юношей сын Телемак. Одиссей останавливается у свинопаса, потом подвидом нищего пробирается во дворец и, наконец, в союзе с верными слугами истребляет всех претендентов на руку Пенелопы, подавляет восстание родственников убитых и начинает счастливую жизнь в кругу своей семьи. Прекрасен образ жены Одиссея Пенелопы, верной, преданной и умной женщины. Двадцать лет Пенелопа растила сына и оберегала дом в отсутствие мужа.

Гомер так описывает радость Пенелопы, когда она удостоверилась, что перед нею действительно Одиссей: Так веселилась она, возвращенным любуясь супругом, Рук белоснежных от шеи его оторвать не имея Силы. В слезах бы могла их застать златотронная Эос...

Общество, представленное у Гомера, - патриархальный род, который еще не знает классового расслоения. Цари трудятся наравне с пастухами и ремесленниками, а рабы, если они и существуют, являются пленниками, взятыми на войне, и не занимают еще униженного положения в семье. Одиссей сам себе строит плот, царевна Навзикая стирает белье. Пенелопа искусно ткет.

Вместе с тем появляется имущественное неравенство, вожди получают лучшую добычу, судьба рабов зависит от воли господина. Пенелопа, например, безжалостно грозит старой, верной своим господам няне; Одиссей предает провинившихся слуг жестокой казни; воин Терсит не без основания укоряет вождей в корыстолюбии, честолюбии и обвиняет их во всех тяготах войны. Однако его слова не находят сочувствия у воинов, так как они одержимы одной идеей - победить врага. Ради этого они готовы забыть обиды со стороны вождей.

Одиссей - храбрый воин, но вместе с тем опытный в жизненных невзгодах человек. Одиссей умеет сражаться не только оружием, но и умным словом. Если надо, он может обмануть и пойти на хитрость. Главное же в нем - любовь к родной земле, к жене и сыну, которых он не видит долгие годы. Ради них он даже отверг бессмертие, которое ему хотела подарить нимфа Калипсо.

В XIV песне "Одиссеи" говорится, что "люди разные бывают, одни любят одно, другие -другое". В гомеровских поэмах боги столь же разнообразны и интересны, как и люди. Здесь верная помощница греков, особенно Одиссея, мудрая Афина, здесь же коварный, мрачный Аполлон, защитник троянцев, и дикий, покрытый кровью бог войны Арес.

А вещи, окружающие людей? Они прекрасны и "священны". Каждая вещь, сделанная руками человека, хороша и является произведением искусства. Описанию щита Ахилла посвящаются сотни строк, тщательно описывается даже задвижка на двери дома Одиссея. Человек восхищен своим уменьем, своим искусством, своей активной деятельностью. Он не только воюет и разрушает, но стремится создать нечто нужное и вместе с тем прекрасное.

Особо стоит отметить язык поэм. Написаны они гекзаметром (шестистопным дактилем), который произносился несколько нараспев. Огромное значение имеют также постоянные эпитеты, развернутые сравнения и речи героев.

Постоянные эпитеты, например "тучегонитель" Зевс, "белолокотная" Гера, "среброногая" Фетида, большей частью сложны, несколько громоздки. Развернутые сравнения (битва, например, рисуется как бушующий пожар, буря в лесу, схватка диких зверей, разлив реки, прорвавший все плотины) замедляют повествование, как и речи, которыми часто обмениваются герои во время ожесточенной битвы. Замедленный темп повествования, его величественный характер расцвечиваются необычными красками в описании природы.

В поэмах каждая вещь зрима, ощутима и красочна. Море, например,"седое" в пене прибоя, "фиалковое" под синим небом, "пурпурное" в лучах заката. Даже земля в "Илиаде" "смеется" в блеске щитов и доспехов под весенним солнцем.

Таким образом, в гомеровском эпосе воплощена не только суровая героика войны, но и радость творчества, созидательного труда и мирной жизни, основанной на уважении к человеку, на пробуждении в нем лучших, гуманных чувств.

Поэтому-то гомеровский эпос по праву считается энциклопедией древней жизни.

ГОМЕРОВСКИЙ ЭПОС

Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына, Грозный, который ахеянам тысячи бедствий соделал... С оного дня, как воздвигшие спор воспылали враждою Пастырь народов Атрид и герой Ахиллес благородный.

(Перевод Н. Гнедича)

Началось все с того, что после одного из ахейских набегов в окрестностях Трои Агамемнону досталась в добычу дочь жреца Хриса из храма Аполлона. Явившись с огромным выкупом в греческий лагерь, Хрис слезно просил Агамемнона вернуть ему дочь, но получил оскорбительный отказ; тогда он обратился к Аполлону с мольбой об отмщении грекам. Аполлон, вняв просьбе своего жреца, наслал на ахейское войско мор, который свирепствовал девять дней. На десятый день Ахилл созвал народное собрание, чтобы решить вопрос о дальнейшем пребывании войска под Троей. Прорицатель Калхант, спрошенный о причине божественного гнева, открыл собравшимся, что Аполлон карает ахейцев за оскорбление Хриса и требует возвращения отцу его плененной дочери. Агамемнон, естественно, не мог возражать против исполнения воли Аполлона, но потребовал себе взамен Хрисеиды другой добычи: встретив сопротивление со стороны Ахилла, Агамемнон в раздражении пригрозил забрать у него не менее прекрасную пленницу Брисеиду. Разгорелся спор, и только вмешательство богини Афины предотвратило вооруженную схватку между вождями: Ахилл не стал защищать свою долю добычи - Брисеиду - с оружием в руках, но в гневе на оскорбившего его Агамемнона он отказывается принимать дальнейшее участие в сражениях, пока положение ахейцев не станет критическим и они не призовут его в бой, искупив богатыми дарами нанесенное ему оскорбление (кн. I).

Самоустранение Ахилла от военных действий освобождает поле боя для проявления доблести других ахейских вождей; однако ни поединок Менелая с Парисом (кн. III), ни подвиги Диомеда и других греческих героев (кн. IV-VI), ни единоборство Аякса с троянским предводителем Гектором (кн. VII), ни даже вмешательство богов не в состоянии задержать грозно надвигающееся наступление троянцев, которым помогает сам Зевс (кн. VIII) по просьбе божественной матери Ахилла Фетиды. Небольшую передышку от батальных сцен дает только знаменитая встреча Гектора с Андромахой; прибыв с поля боя в город, чтобы распорядиться о совершении молебствий и приношений богине Афине, Гектор ненадолго задерживается здесь, встретив свою жену с младенцем-сыном на руках, и этой встрече супругов суждено стать последней в их жизни (кн. VI).

Между тем ахейские вожди, испытывая все большие трудности, убеждают Агамемнона отправить к Ахиллу послов с предложением о примирении; но даже богатейшие искупительные дары и обещание вернуть ему вместе с Брисеидой еще семь искусных рабынь не способны смягчить непреклонного в гневе Ахилла (кн. IX). Правда, во вновь разгорающихся боях ахейцам удается достигнуть отдельных успехов (кн. XI), но затем положение их становится все более критическим (кн. XII-XIII), так что верховной богине Гере, сочувствующей грекам, приходится прибегнуть к крайнему средству: она обольщает Зевса, и пока громовержец почивает в ее объятиях, Аяксу удается ранить и вывести из боя Гектора (кн. XIV). Троянцы, оставшись без вождя, обращаются в бегство, но пробуждение Зевса кладет конец всем козням враждебных Трое богов: чудесно исцеленный Аполлоном Гектор подступает к судам ахейцев и даже успевает поджечь одно из них (кн. XV). Хотя положение греков становится почти безнадежным, Ахилл по-прежнему упорствует в гневе. Он соглашается только отпустить в бой своего ближайшего друга Патрокла, которому дает наказ отогнать троянцев от кораблей, но не пытаться захватить Трою. Облаченный для устрашения противников в доспехи Ахилла, Патрокл успешно выполняет первую часть поручения, а затем, вдохновленный успехом, устремляется на штурм Трои и здесь находит свою гибель от руки Гектора, которому снова помогает сам Аполлон (кн. XVI). Вокруг тела убитого разыгрывается ожесточенное сражение, и

ахейцам только с величайшими трудностями удается отстоять труп Патрокла (кн. XVII).

Гибель друга вызывает у Ахилла жажду мести, перед которой отступает на задний план его обида на Агамемнона. Правда, для соблюдения законов чести Агамемнон вручает ему все ранее обещанные дары, но Ахилл и без того рвется в бой (кн. XIX). Поскольку Гектору удалось снять с Патрокла доспехи Ахилла, бог Гефест по просьбе Фетиды изготовляет для Пелида новое вооружение необыкновенной красоты (кн. XVIII). Одержимый жаждой мести за Патрокла Ахилл громоздит трупы убитых им врагов на Троянской равнине, заваливая ими течение реки Скамандра (Ксанфа). В негодовании речной бог пытается утопить Ахилла в своих волнах, но Гефест обрушивает на Ксанфа всепожирающий огонь, от которого начинают кипеть речные воды (кн. XX-XXI). Наконец, уцелевшие троянцы укрываются за городскими стенами; только Гектор остается на поле, ожидая неминуемой встречи с Пелидом, и погибает от его руки. Неистовый в мести, как раньше в гневе, Ахилл привязывает тело Гектора к своей колеснице и волочит его по земле; рыдают Приам и Гекуба, престарелые родители Гектора, видя с троянской стены осквернение его тела, горестно оплакивает убитого супруга Андромаха. И уже в эти мгновенья у Приама зарождается мысль отправиться самому с несметными сокровищами в стан Ахилла, дабы выкупить тело Гектора (кн. XXII). План этот осуществляется не сразу, ибо эпический певец должен сначала подробно описать погребение Патрокла и поминальные игры в его честь (кн. XXIII). Затем уж, не без помощи со стороны богов, Приам беспрепятственно достигает шатра Ахилла; потрясенный видом несчастного старца и сознанием постигших его бедствий, вспоминая одновременно и о своем престарелом отце, которому не суждено дождаться возвращения сына из-под Трои, Ахилл выдает Приаму тело Гектора. Описанием погребального плача над убитым и его похорон завершается поэма (кн. XXIV).

В отличие от «Илиады» являющейся поэмой об одном из эпизодов Троянской войны, в «Одиссее» повествуется о скитаниях, выпавших после разрушения Трои на долю хитроумного Одиссея, и о его возвращении на Итаку. При этом сюжет поэмы развертывается не в прямой хронологической последовательности, а содержит неоднократные отступления и возвращения к исходной точке.

Эпос означает не что иное, как слово о подвигах (по-гречески «эпос» – «слово»), песни, которые исполняли странствующие певцы. Под аккомпанемент лиры их пел или аэд – сочинитель песен, или рапсод – исполнитель и собиратель героических сказаний.

Гомер. "Илиада" и "Одиссея" - великие древнегреческие поэмы

Предание считает создателем древнегреческого эпоса Гомера , слепого бродячего аэда, нищего певца. Уже в древней Греции имя его было окружено легендами. Многие впоследствии считали это имя нарицательным. «Гомер» на одном из греческих диалектов значит «слепой». Многие ученые, не понимая, как один человек мог создать устно и держать в памяти тысячи стихов «Илиады» и «Одиссеи», ставили под сомнение существование самого Гомера (см. Гомеровский вопрос).

Для нас же главное не личность Гомера, а те величайшие поэмы, которые связаны с его именем . Поэмы эти сложились в IX – VII вв. до н. э. Записаны они были, как принято считать, в VI в. до н. э. Мифы, на основе которых созданы эти поэмы, уходят в седую древность и, несомненно, являются творением народа. Однако завершение поэм и их художественная отделка свидетельствуют о том, что свой окончательный вид они приняли накануне возникновения рабовладельческой формации, в то время, когда погибал общинно-родовой строй.

Гомер

Героический эпос возник на побережье Малой Азии и близлежащих островах. Создан он в основном на особом, ионийском наречии (общегреческий язык в Греции появляется только в IV – III вв. до н. э.). «Илиада» (см. её краткое содержание и полный текст) и «Одиссея» (см. краткое содержание и полный текст) входят в так называемый Троянский мифологический цикл , который объединяет ряд мифов, отражающих борьбу греков за овладение малоазиатским городом Илионом, или Троей .

«Илиада» изображает несколько эпизодов из десятого года осады Трои; «Одиссея» – возвращение на родину одного из греческих героев, Одиссея .

Долгое время эти события считали чисто мифическими, легендарными, хотя сами греки упорно повторяли, что Троянская война была примерно (по нашему исчислению) в XII в. до н. э. В 70-х годах XIX в. немец Г. Шлиман, любитель античности и очень богатый человек, с помощью крупнейших ученых провел раскопки на территории предполагаемой Трои, на холме Гиссарлык в Малой Азии. Раскопки дали богатейшие результаты. Ученые могли с достоверностью сказать, что на этом месте действительно стоял большой и богатый город, сожженный врагами (следы нескольких пожаров хорошо сохранились). Вещи, найденные при раскопках, поражали своей роскошью, тончайшей работой по золоту и серебру и очень напоминали утварь и дорогие изделия, описанные в поэмах Гомера.

Раскопки продолжались на материке Греции, в Микенах и Тиринфе, где были найдены гробницы древнейших вождей – басилевсов, или царей, множество золотых изделий и других сокровищ. Это подтверждало гомеровское мнение о «златообильных» Микенах. Так, постепенно Троянская война и поход греков приобретали реальные черты. Сейчас считается установленным, что примерно в XII в. до н. э. племена ахейцев (к нам дошли даже из Малой Азии сведения о мощной державе Ахийава) отправились под Трою в поисках новых земель и богатств. Однако, когда ахейцы покорили Трою и вернулись на родину, их стали теснить племена пришедших с севера дорийцев , более отсталых в культурном отношении и с более низким общественным строем. Дорийцы покорили ахейцев. Однако память о великом последнем подвиге ахейского племени жила в народе, и постепенно стали складываться песни о героях Троянской войны. Дорийцы же, которые считали себя потомками Геракла , тоже однажды осаждавшего Трою , видели в эпосе о Троянской войне славное прошлое своих предков.

Когда же первенство в Греции получила Аттика и Афины, афиняне тоже связали с этой войной подвиги сыновей своего героя, Тесея . Таким образом оказалось, что все греческие племена имели в гомеровском эпосе произведение, воспевавшее их общее великое прошлое, для всех одинаково дорогое и вечное.

Греки не раз стремились в Малую Азию. Уже в VII – VI вв. до н. э. побережье ее и близлежащие острова были колонизованы греками-ионийцами, и она-то была колыбелью эпоса Гомера.

Интересно также отметить, что гомеровский эпос отразил в себе еще более древнюю культуру, а именно культуру острова Крита, процветавшую накануне распространения ахейских племен в XIII – XII вв. до н. э. У Гомера можно найти много элементов быта, жизни общества, напоминающих об этой древней культуре. При расшифровке так называемого линейного письма «В» оказалось, что в критских надписях упоминаются имена героев, известных из эпоса Гомера, а также имена богов, всегда считавшихся чисто греческими. Когда эти письмена будут полностью прочитаны, может быть, они откроют перед нами новый мир догомеровского эпоса, служившего для Гомера поэтическим образцом и собранием старинных преданий.

К аждый народъ древней и самобытной образованности имѣетъ стародавнее, изъ глуби вѣковъ идущее, но долго не отвердѣлое и не устойчивое, видоизмѣняемое и умножаемое поэтическое преданіе, которое мало-по-малу онъ научается оберегать отъ дальнѣйшихъ перемѣнъ, какъ неприкосновенное наслѣдіе первоначальныхъ откровеній, ниспосланныхъ людямъ богами. Такъ пріобрѣтаетъ народъ священные тексты, изученіе коихъ воспитываетъ поколѣнія и даетъ первые поводы къ развитію науки о словѣ и искусства словеснаго, исторіи, религіознаго вѣроученія и философскаго умозрѣнія.

Таково было и значеніе Гомеровыхъ поэмъ въ Греціи. Онѣ знаменовали, для всего раздробленнаго на многія политическія тѣла эллинскаго міра, общенародную связь, сознаніе и овеществленіе которой было насущною нуждою націи, не объединенной союзомъ государственнымъ; почему издавна отдѣльные города, законодательнымъ путемъ, вводятъ публичное провозглашеніе отрывковъ изъ Гомера декламаторами-рапсодами въ обязательный кругъ праздничнаго обряда и съ VI вѣка запасаются, для храненія въ государственныхъ архивахъ, удостовѣренными списками Иліады и Одиссеи. На Гомерѣ, изъ рода въ родъ, учились эллины съ малолѣтства — и дома, и въ школѣ, и на площади — тому,что такое эллинство, какъ высокій строй старинной рѣчи и ея «священный» ладъ, исконный нравъ и завѣтный обычай, знаніе объ отеческихъ богахъ и память о родимыхъ герояхъ. Изъ Гомера, стихи котораго въ теченіе долгихъ вѣковъ затверживались наизусть, пристально изслѣдовались,

разносторонне истолковывались,— развили эллины и свою поэзію (позднѣйшій эпосъ, хоровую лирику, наконецъ — трагедію), и грамматику родного языка, и первыя начала этики, поэтики, діалектики, риторики, и свою священную исторію, и пластическіе идеалы изобразительнаго искусства (такъ, въ V вѣкѣ знаменитыя строки первой пѣсни Иліады, ст. 528—530, опредѣлили художественный замыслъ Фидія при созданіи олимпійской статуи Зевса и навсегда установили иконографическій типъ вседержителя-отца боговъ и людей),— пока наступила, наконецъ, пора критической мысли и на томъ же старомъ Гомерѣ ученое остроуміе и эстетическая взыскательность впервые испытали свои силы и изощрились до полной независимости отъ освященнаго вѣками преданія. Тогда слѣпой старецъ, вдохновляемый божественными Музами, превратился въ одного изъ образцовыхъ, «каноническихъ», или «классическихъ», поэтовъ, въ простодушнаго, «добраго» Гомера, въ художника подъ стать другимъ авторамъ книжной словесности, искуснаго необычайно, хотя во многомъ еще не совершеннаго, одареннаго несравненною силою генія, но вовсе не непогрѣшимаго и подчасъ оскорбляющаго изысканный вкусъ.

Гомеръ и гуманизмъ.

Уже древняя филологія намѣтила этотъ путь сопоставленій Гомера съ творцами искусственнаго эпоса,— путь, по которому пошла и новая европейская мысль съ XIV вѣка, co временъ Петрарки и Боккачьо, когда Гомеръ, извѣстный средневѣковью лишь по наслышкѣ, какъ старшій, великій братъ вѣщаго пророка и волшебника Вергилія на поэтическомъ Парнассѣ, предсталъ въ болѣе осязательныхъ очертаніяхъ, вслѣдствіе перваго ознакомленія съ eгo поэмами, отчасти уже въ подлинникѣ, по стариннымъ спискамъ, разбираемымъ съ помощью заѣзжихъ ученыхъ грековъ, а потомъ — и по первопечатнымъ книгамъ; ибо въ 1488 г., во Флоренціи, просвѣтительная дѣятельность византійскихъ эмигрантовъ-гуманистовъ, уже второго поколѣнія, увѣнчалась, между прочимъ, и первымъ изданіемъ Гомеровыхъ поэмъ, подъ редакціей грека Димитрія Халкондилы.

Только представленіе объ органическомъ характерѣ культурно-историческаго процесса, забрезжившее впервые y Джіованни-Баттиста Вико въ концѣ XVII столѣтія, и, въ частности, объ органическомъ ростѣ народной поэзіи, развитое въ XVIII вѣкѣ Гердеромъ, заставило положить рѣзкую грань между эпосомъ искусственнымъ (каковы, напр., поэмы Вергилія, Данта, Аріоста, Тассо, Камоэнса) и народнымъ эпосомъ, y грековъ — эпосомъ Гомера.

II.
Гомеровскій вопросъ.

Ф ридрихъ Августъ Вольфъ (Prolegomena ad Homerum, 1795), идя по слѣдамъ нѣсколькихъ предшественниковъ (изъ коихъ особенная заслуга принадлежитъ, вмѣстѣ съ Вико, писателю XVII вѣка, аббату д̉Обиньи), съ энергіей провозгласилъ мнѣніе о невозможности предположить планомѣрное эпическое творчество въ столь раннюю эпоху, какъ эпоха созданія гомеровскихъ поэмъ, еще не знавшая письменности, и о необходимости разсматривать ихъ какъ сводъ разнородныхъ былинныхъ сказовъ, собранный и приведенный въ болѣе или

менѣе стройный порядокъ только въ VI в. до Р. X., ученою коммиссіей правщиковъ, по распоряженію аѳинскаго тирана Писистрата.

Это ученіе произвело необычайный переполохъ во всемъ образованномъ мірѣ и нашло какъ восторженныхъ приверженцевъ, такъ и горячихъ противниковъ. Шиллеръ съ досадою недоумѣвалъ, какъ можетъ такой великій поэтъ, какъ Гете, благосклонно относиться къ этому ученію, проглядѣвшему живой ликъ Гомера-поэта; впрочемъ, Гете мало-по-малу вернулся къ вѣрѣ въ историческую реальность Гомера. Начался знаменитый «гомеровскій вопросъ»; и ближайшею (1837 г.) стадіей въ развитіи намѣченнаго Вольфомъ воззрѣнія на Гомера, какъ на легендарный образъ, подъ чьей личиной скрывается множество разноликихъ пѣвцовъ, была теорія Лахмана о распаденіи Иліады, при внимательномъ изученіи, на рядъ необширныхъ по объему пѣсенъ-былинъ, или балладъ, которыя этотъ ученый болѣе или менѣе произвольно пытался выдѣлить изъ связи цѣлаго и разграничить.

Съ конца XVIII вѣка воспреобладало представленіе о Гомерѣ, какъ простомъ символѣ народнаго пѣвца-сказителя, и о древнемъ эпосѣ вообще какъ о творчествѣ безыменномъ, безличномъ, безъискусственномъ, органически-всенародномъ. Этотъ взглядъ держался на двухъ предпосылкахъ, которыя были двумя преувеличеніями: древность гомеровскаго міра была признаваема древностью первобытной, и eгo культура болѣе цѣльной и одностихійной, менѣе расчлененной и разносоставной, чѣмъ какою она оказалась при позднѣйшемъ историческомъ изученіи. Это была отвлеченная идеологія, лелѣявшая идеалъ «эпохи органической», золотой, младенческой поры наивнаго и почти безсознательнаго эпоса, который, какъ писалъ философъ Шеллингъ, отвѣчаетъ «такому общему состоянію, гдѣ нѣтъ противорѣчія между личной свободой и естественнымъ ходомъ вещей, гдѣ всѣ человѣческія отношенія входятъ въ одну колею историческаго процесса». Впечатлѣніе отъ перваго знакомства съ народнымъ эпосомъ другихъ странъ, въ особенности съ сербскими эпическими пѣснями, исполнителями которыхъ являются слѣпые пѣвцы съ гуслями или бандурой, такъ живо напоминающіе традиціоннаго слѣпого Гомера съ eгo «киѳарой» или «формингой» (небольшой, примитивной лирой), соблазняло усматривать и въ гомеровскомъ творчествѣ безпримѣсное выраженіе патріархально-эллинскаго, простодушно-яснаго воззрѣнія на міръ, непосредственное проявленіе племенного поэтическаго генія, созданіе народной стихіи, еще не выдѣлившей изъ себя ни своеобразно творящей личности, ни даже культурно обособленной группы.

Но все же филологамъ-книжникамъ, свободнымъ отъ такихъ общихъ предпосылокъ, занятымъ прежде всего не установленіемъ широкихъ перспективъ, а точнымъ разслѣдованіемъ подлежащаго изученію словеснаго памятника, было ясно, что передъ ними не безформенное нагроможденіе сказовъ и былей, а строго продуманное эпическое единство, являющее несомнѣнные слѣды сознательной и искусной обработки. Убѣжденіе, что гомеровскія поэмы представляютъ собою художественное цѣлое, что онѣ суть твореніе законченное, ложится въ основу консервативнаго направленія въ спорахъ о Гомерѣ. Eгo защитники, подобно античнымъ ученымъ александрійскаго періода, хотѣли бы ограничиться обнаруженіемъ и устраненіемъ отдѣльныхъ позднихъ вставокъ, исказившихъ мѣстами Гомеровъ подлинникъ. Такъ, Нитчъ (G. W. Nitzsch, выступившій впервые съ своей защитой традиціи

въ тридцатыхъ годахъ прошлаго вѣка) считаетъ Гомера истиннымъ авторомъ обѣихъ приписанныхъ ему великихъ поэмъ, изъ коихъ подлежатъ исключенію лишь по особеннымъ въ каждомъ отдѣльномъ случаѣ причинамъ заподозрѣнныя частности; работа Гомера состояла въ художественномъ сліяніи и восполненіи всего дошедшаго до него эпическаго матеріала болѣе ранней поры; широко и свободно пользуясь былиннымъ преданіемъ, онъ отчасти компилировалъ eгo, отчасти самостоятельно видоизмѣнялъ и обогащалъ.

Уже Г. Германъ, родоначальникъ новѣйшей филологіи, намѣтилъ (въ 1831 г.) третью точку зрѣнія: сложная и многообъемлющая эпопея могла разростись изъ первоначальнаго простого эпическаго зерна. Задачею изслѣдованія становилось поэтому — раскрытіе въ Иліадѣ первой Иліады, въ Одиссеѣ — исконной Одиссеи. Вмѣстѣ съ тѣмъ, необходимо было выяснить, какъ развивалось это ядро, какія послѣдовательныя отложенія оставляли на немъ, какъ бы слоями, новыя эпохи, какъ приведены были въ связь съ кореннымъ составомъ иныя повѣствованія, прежде ему чуждыя.

На этой принципіальной основѣ зиждется истолкованіе роста Иліады изъ сравнительно небольшой поэмы «о гнѣвѣ Ахилла», или «Ахиллеиды», данное англичаниномъ Гротомъ въ eгo классической «Исторіи Греціи» (1846 г.). Попытка Грота оказалась чрезвычайно плодотворной; компромиссъ, имъ предложенный,— согласиться на допущеніи, что Гомеръ, авторъ Ахиллеиды, самъ же расширилъ ее до размѣровъ Иліады,— удовлетворить, конечно, никого не могъ; но дѣло шло не столько о творцѣ, сколько о сотвореніи гомеровскаго эпоса, о eгo возникновеніи и eгo превращеніяхъ, о чистыхъ линіяхъ первоначальнаго зодческаго плана въ загроможденномъ пристройками и перестройками колоссальномъ зданіи. Изслѣдователи принялись за поиски «пра-Иліады»; всевозможные критеріи были примѣняемы для различенія болѣе древнихъ отъ болѣе позднихъ элементовъ въ наличномъ составѣ эпопеи. Б. Низе (въ книгѣ «о развитіи гомеровской поэзіи», 1882) свелъ гомеровскій вопросъ къ проблемѣ преемственнаго цехового творчества пѣвцовъ, которое показалъ существенно различнымъ отъ творчества народнаго. А. Фиккъ (1881 г. и позднѣе) отважился снять съ Гомера eгo іонійскій нарядъ и поэмы, записанныя на іонійскомъ діалектѣ, объявить распространенными пересказами исконныхъ Иліады и Одиссеи, сложенныхъ эолійцами по-эолійски. К. Робертъ («Studien zur Ilias», 1901) своеобразно использовалъ новѣйшія данныя археологіи для опредѣленія относительной древности составныхъ частей Иліады по типу оружія, въ нихъ упоминаемаго, исходя изъ противоположности между старо-микенскими памятниками воинскаго быта и остатками болѣе поздней культуры; не безъ нѣкотораго самообольщенія стройностью добытыхъ этимъ методомъ результатовъ, Робертъ старался доказать, что археологическіе признаки древности подтверждаются преобладаніемъ эолійскихъ элементовъ въ языкѣ,— что даетъ ему возможность возстановить основную «пѣснь объ Ахиллѣ»; и нельзя отрицать, что эта eгo гипотетическая реставрація, будучи сжатымъ извлеченіемъ изъ Иліады, переложеннымъ на эолійскій говоръ, производитъ неожиданное, цѣльное и яркое впечатлѣніе своею нагою простотой, лирическимъ тономъ былины и сосредоточенною трагическою энергіей. Многіе ученые, однако, не убѣжденные ни одною изъ ряда попытокъ критическаго остроумія разрѣшить «гомеровскій вопросъ», остались при

томъ мнѣніи, что послѣдній вообще неразрѣшимъ и что, помимо частныхъ результатовъ, вся работа надъ нимъ не привела ни къ какому общему выводу, достойному стать на мѣсто античнаго преданія о Гомерѣ, творцѣ Иліады и Одиссеи.

Что касается Одиссеи, представлявшей менѣе поводовъ къ заподозрѣнію ея цѣльнаго состава и художественнаго единства, чѣмъ Иліада,— она сдѣлалась предметомъ глубокаго критическаго изученія лишь полвѣка тому назадъ, когда А. Кирхгофъ («Гомеровская Одиссея», 1859, переизд. въ 1879), занявшись разоблаченіемъ въ ней «пра-Одиссеи», пришелъ къ выводу о ея возникновеніи изъ древнѣйшей спайки двухъ по существу различныхъ исконныхъ сказовъ, подвергшихся дальнѣйшему послѣдовательному расширенію, съ привнесеніемъ новыхъ, первоначально чуждыхъ ея кругу, эпичеокихъ элементовъ. На почвѣ разысканій Кирхгофа возникли посвященныя Одиссеѣ «Гомеровскія изслѣдованія» Виламовица-Меллендорффа (1884). Обзоръ гомеровскаго вопроса, какимъ онъ представляется въ наши дни, и разностороннюю критику всѣхъ высказанныхъ по этому вопросу мнѣній читатель найдетъ во 2-мъ изданіи книги П. Кауэра «Основные вопросы гомеровской критики» * .

Въ общемъ, можно сказать, что идущая отъ Германа теорія расширеній заняла прочное мѣсто въ исторіи гомеровскаго вопроса, и донынѣ открытаго, хотя и нельзя утверждать, что усиліямъ ученыхъ удалось съ полною достовѣрностью и точною опредѣленностью установить относительную давность всѣхъ составныхъ частей гомеровскаго эпоса въ отдѣльности и представить несомнѣнную картину образованія наличныхъ поэмъ изъ ихъ древнихъ и простыхъ первообразовъ.

III.
Эолійское начало въ
іонійскомъ эпосѣ.

Т акъ новѣйшее изученіе неизбѣжно ограничиваетъ уже устарѣлую доктрину о всецѣло народномъ характерѣ гомеровской поэзіи. Между двумя крайностями — приравненіемъ Гомера къ творцамъ искусственныхъ эпопей и представленіемъ объ авторахъ Иліады и Одиссеи, какъ о простыхъ пересказчикахъ того, что, мало-по-малу, въ силу какого-то природнаго процесса, стихійно возникало въ безличномъ, всенародномъ творчествѣ,— между этими двумя крайностями установляется третья возможность, имѣющая за себя всѣ признаки исторической и филологической вѣроятности,— возможность видѣть въ поэмахъ Гомера творчество во многомъ еще близкое къ народному, но уже отъ него отличное,

* Р. Gauer, «die Grundfragen der Homerkritik», 2. Aufl., Leipz. 1909.— На русскомъ языкѣ гомеровскому вопросу посвящены изслѣдованіе Ѳ. Соколова, 1868 года, «Гомеровскій вопросъ» (Труды Ѳ. Ѳ. Соколова, Спб. 1910, стр. 1—148) и двухтомное сочиненіе Шестакова «О происхожденіи поэмъ Гомера» (Казань, 1892—1899). Изъ литературы о Гомерѣ на русскомъ языкѣ назовемъ еще переводную работу Джебба («Гомеръ. Введеніе къ Иліадѣ и Одиссеѣ», 1892) и оригинальную историка Д. М. Петрушевскаго «Общество и государство y Гомера».— Среди изложеній гомеровскаго вопроса въ общихъ руководствахъ по исторіи греческой литературы наиболѣе содержательна и соотвѣтственна современному состоянію научнаго изслѣдованія глава объ эпосѣ Гомера въ книгѣ В. Криста (W. Christ, «Geschichte der griechischen Litteratur», 5. Auflage, bearb. von W. Schmid, München 1908, Ss. 24—85,— въ 7 томѣ «Handbuch der klass. Alterthums-Wissenschaft» Ивана Мюллера).

не похожее ни нo своимъ пріемамъ, ни по своимъ поводамъ и задачамъ на плоды искусственной письменности и поэтическаго индивидуализма, но все же уже разсчитанное на эстетическую оцѣнку слушателей и сознательно преслѣдующее опредѣленныя цѣли культурно-нравственнаго воздѣйствія на общество. Уже нельзя сказать: поэтъ Гомеръ не мыслимъ; онъ только не доказанъ, какъ историческое лицо, ибо нѣтъ ни одного сколько-нибудь достовѣрнаго свидѣтельства о eгo личности въ ряду позднихъ разсказовъ и баснословій о странствующемъ слѣпцѣ-рапсодѣ. Ho такъ какъ само твореніе свидѣтельствуетъ о творцѣ, то имя Гомера справедливо открываетъ и для насъ списки эллинскихъ поэтовъ; только ликъ eгo какъ бы двоится и множится для насъ, и мы не знаемъ — да и никогда, повидимому, не узнаемъ,— носилъ ли имя Гомера слагатель первоначальной Ахиллеиды, или также геніальный и уже являющій болѣе чертъ индивидуальнаго дарованія создатель нѣкоторыхъ частей Иліады, принадлежащихъ несомнѣнно эпохѣ болѣе поздней, или, наконецъ, послѣдній собиратель и устроитель дошедшаго до насъ свода? Отцовъ гомеровскаго эпоса было нѣсколько въ нѣсколькихъ поколѣніяхъ, а само имя «Гомеръ» остается загадочнымъ и почти только символическимъ.

Что Гомеровы поэмы не чистое народное творчество, хотя, еъ другой стороны, и не творчество единоличное, а, напротивъ, совокупное и постепенное, станетъ ясно изъ условій возникновенія и преемственной передачи древнѣйшаго эллинскаго эпоса. He подлежитъ сомнѣнію, что родиною великихъ поэмъ были іонійскія колоніи въ Малой Азіи; эти поэмы — творенія іонійскаго генія, художественно-воспріимчиваго, универсально-разносторонняго, умственно гибкаго и подвижнаго, полнаго стройности, граціи и чувства мѣры; и діалектъ ихъ — діалектъ древне-іонійскій. Ho языкъ поэмъ удивляетъ изслѣдователя обиліемъ вкрапленныхъ въ него эолизмовъ, т.е. особенностей эолійскаго говора. Прибавимъ къ этому, что герой, прославленію котораго посвящена Иліада,— Ахиллъ — есть герой эолійскій, первоначально чуждый іонійскому племени. Отсюда мнѣніе, что исконная Иліада — пѣснь о гнѣвѣ Ахилла — была племенною былиной пылкихъ и воинственныхъ, мужественно-прямодушныхъ, лирически-задушевныхъ эолійцевъ и что сложена была она на эолійскомъ діалектѣ; отсюда же и попытки приблизиться къ впечатлѣнію, которое должна была производить эта исконная былина, путемъ переложенія дошедшихъ до насъ іонійскихъ гексаметровъ въ эолійскіе. Этому мнѣнію и этимъ попыткамъ противорѣчитъ, между прочимъ, то обстоятельство, что эолизмы разсыпаны въ Иліадѣ болѣе или менѣе равномѣрно, тогда какъ они должны были бы отсутствовать въ частяхъ болѣе поздняго происхожденія, и что стихи наличнаго текста не образуютъ сами собой стиховъ эолійскихъ, такъ что переводъ на эолійское нарѣчіе сопряженъ съ нѣкоторыми видоизмѣненіями въ текстѣ, съ eгo преднамѣреннымъ приноровленіемъ къ эолійскому складу.

Итакъ, вѣроятнѣе другой взглядъ, по которому Иліада возникла въ мѣстности, гдѣ прежде сидѣли эолійцы, а потомъ сѣли іонійцы, такъ что языкъ мѣстныхъ пѣвцовъ былъ болѣе или менѣе смѣшаннымъ. Въ своемъ дальнѣйшемъ развитіи эпосъ сохранилъ первоначальныя особенности говора древнѣйшихъ аэдовъ: на много вѣковъ языкъ эпической поэзіи остался своеобразною діалектическою разновидностью, условною поэтическою рѣчью, отличною отъ живой рѣчи іонійскаго племени. Это

историческое заключеніе изъ наблюденія надъ языкомъ совершенно соотвѣтствуетъ наиболѣе достовѣрному изъ преданій о родинѣ Гомера, котораго, соревнуя и споря между собою, считали своимъ землякомъ и гражданиномъ семь греческихъ городскихъ общинъ. Именно, въ Смирнѣ находимъ мы, какъ разъ, тѣ историческія условія, о которыхъ говорили: прежде чѣмъ іонійцы окончательно вытѣснили изъ нея эолійцевъ, оба племени перебивали одно y другого прекрасный приморскій городъ въ ту отдаленную эпоху, когда совершалась колонизація малоазійскаго побережья, восходящая своимъ началомъ къ XI вѣку до Р. X.

IV.
Ѳессалійскія былины.

Н o съ очевидностью вытекаетъ уже изъ вышесказаннаго, что тѣ пѣсни о славахъ героевъ, что легли первою основой въ зданіе медленно сотворяемой Иліады, были пѣсни эолійскія. Ихъ принесли съ собой въ Малую Азію племена, жившія первоначально въ Ѳессаліи, на югъ отъ горы Олимпа, которая осталась и для переселенцевъ горою боговъ. На ней всѣ боги имѣютъ свои дома; на ней и y ея подножій, въ Піеріи, обитаютъ и Музы, услаждающія пѣньемъ боговъ и напоминающія пѣвцамъ старинныя были. Знали ѳессалійскіе эолійцы и среброногую морскую богиню, Ѳетиду — супругу Пелея (первоначально бога горы Пеліона), и издавна привыкли оплакивать горестную участь Ѳетидина сына — прекраснаго Ахилла (онъ же, по отчеству — Пелидъ), которому суждена краткая жизнь, полная подвиговъ несравненной славы, но отравленная горькими утратами и обреченная пресѣчься послѣ того, какъ Ахиллъ одолѣетъ другого богатыря — Гектора.

Новѣйшія изслѣдованія вскрыли присутствіе, въ мѣстныхъ ѳессалійскихъ культахъ и героическихъ преданіяхъ, цѣлаго ряда героевъ, собранныхъ y Гомера подъ стѣнами или въ стѣнахъ осажденной Трои. Вещественная наличность, въ историческую эпоху, издревле прославленныхъ гробницъ служитъ достовѣрнымъ признакомъ, по которому мы можемъ судить о мѣстѣ исконнаго почитанія героя и о родинѣ связаннаго съ нимъ миѳа. Гробъ Гектора, главнаго богатыря Трои и опаснѣйшаго непріятеля грековъ по Гомеру, еще во времена Павсанія, оставившаго намъ описаніе своего путешествія по Греціи (II в. по Р. X.), былъ одною изъ почитаемыхъ городскихъ святынь семивратныхъ Ѳивъ въ Бэотіи. Кажется, что Гекторъ въ древнѣйшихъ эпическихъ сказахъ, запечатлѣвшихъ y эолійцевъ, на родинѣ, память объ ихъ воинственныхъ передвиженіяхъ съ сѣвера, изъ Ѳессаліи, въ среднюю Грецію, въ долину рѣки Сперхея, игралъ роль защитника Ѳивъ противъ ѳессалійскихъ пришельцевъ и въ этихъ войнахъ былъ убитъ. По одному извѣстію, сохраненному Плутархомъ, изъ аттическихъ генеалогій Истра, вообще историка ненадежнаго, но въ данномъ случаѣ, очевидно, записавшаго старинную мѣстную легенду,— Александръ, коего имя въ Ѳессаліи было Парисъ, былъ осиленъ въ бою, y рѣки Сперхея, Ахилломъ и Патрокломъ. И на этомъ примѣрѣ мы видимъ, что разсказы гомеровскаго эпоса о битвахъ подъ стѣнами Трои оказываются миражнымъ отраженіемъ междуплеменныхъ битвъ, происходившихъ въ европейской Греціи еще до выселенія колонистовъ въ Малую Азію. И если y Гомера Александръ-Парисъ сражается только

съ ѳессалійцами, и если, по легендѣ, онъ палъ отъ руки ѳессалійца, Филоктета, то здѣсь наглядно сказывается вѣрность поздняго эпоса eгo изначальнымъ источникамъ, эолійскимъ героическимъ пѣснямъ, черезъ много времени послѣ того, какъ лица и событія были оторваны отъ родной почвы и перенесены въ чуждый имъ, полуидеальный міръ. Равно и приморскія Ѳивы въ Малой Азіи, разрушенный Ахилломъ городъ Андромахи (Ил. VI, 397), есть не болѣе, какъ проекція города Ѳивъ въ области Фтіотидѣ; Андромаха также принадлежитъ древне-эолійскому кругу эпическихъ преданій, а Елена, какъ богиня, была предметомъ религіознаго культа въ Ѳессаліи.

Съ такимъ запасомъ мѣстныхъ преданій о богахъ и родныхъ герояхъ, во главѣ которыхъ стоялъ, рядомъ съ своимъ другомъ Патрокломъ, обреченный на преждевременную гибель Ахиллъ, пришли эолійскіе переселенцы въ Малую Азію, гдѣ ждали пришлецовъ новыя условія жизни и новыя культурныя вліянія.

V.
Догомеровское многобожіе.

Г лавная перемѣна въ сферѣ религіозныхъ представленій, опредѣлившая общій сдвигъ міросозерцанія и создавшая новыя основы для эпическаго творчества, естественно вытекала изъ самаго факта переселенія: это была утрата мѣстныхъ культовъ,— вѣрованій и обрядовъ, непосредственно обусловленныхъ значеніемъ издревле-заповѣдныхъ мѣстъ и ихъ вещественныхъ святынь.

Религія эпохи, предшествовавшей переселенію, состояла изъ почитанія разнствующихъ по славѣ и силѣ боговъ, сонмъ которыхъ терялся на низшихъ ступеняхъ въ хаотическомъ множествѣ переполнявшихъ міръ стихійныхъ, но почти всегда точно локализованныхъ демоновъ,— и изъ почитанія героевъ. Это многобожіе было по преимуществу разнобожіемъ; центробѣжныхъ силъ было въ немъ болѣе, нежели силъ центростремительныхъ. Даже такія исконно-общія всему эллинству и выросшія изъ до-эллинскихъ корней религіозныя представленія, какъ представленіе о верховномъ Зевсѣ, или Діѣ, были столь нетожественны y разныхъ племенъ и родовъ, что объединяло ихъ развѣ лишь имя божества, идущее изъ самой колыбели арійской расы. Ho такъ какъ различіе обрядовъ вело съ собою и творчество новыхъ, обрядомъ установляемыхъ, именъ, на которыя разно откликались боги и которыя потребны были въ значительномъ количествѣ, чтобы настойчиво привлекать божественную помощь, отвращать угрозу и всячески воздѣйствовать на сверхъестественныя могущества заговорною силою, лежащею въ словѣ и въ имени,— то многоименность божествъ и многообразіе обозначеній, прилагаемыхъ къ одному и тому же религіозному понятію, служили новымъ толчкомъ къ расчлененію и раздробленію коренного единства религіозныхъ основоположеній. Отсюда проистекло затемненіе первоначальнаго значенія многихъ предметовъ частно-племенного вѣрованія; мало-по-малу забылось, напримѣръ, что имя «Амфитріонъ» было нѣкогда лишь мѣстнымъ наименованіемъ Зевса, eгo культовымъ прозвищемъ, и почитатели Амфитріона, ставъ впослѣдствіи

поклонниками общеэллинскаго Зевса, сохранили память объ Амфитріонѣ уже только какъ о полубогѣ, героѣ, наконецъ — просто какъ объ издревле чтимомъ земномъ отцѣ героя Геракла (у римлянъ — Геркулеса), небеснымъ родителемъ котораго былъ объявленъ Зевсъ, при чемъ споръ обоюдныхъ притязаній на реальное отчество такъ и остался не рѣшеннымъ.

Ho, кромѣ того, многочисленныя божества, ставшія потомъ обще-эллинскими, вначалѣ являются исключительнымъ достояніемъ отдѣльныхъ племенъ. Такъ, существовавшій съ незапамятной древности, «отъ пеласговъ» идущій, культъ Зевсова пророческаго дуба и Матери-Земли въ Додонѣ (Ил. XVI, 234; Од. XIV, 327 и XIX, 296), сохранилъ свой мѣстный, эпиротскій, характеръ и послѣ того, какъ завоевалъ, уже въ эпоху Гомера, общее признаніе эллинскаго міра, какъ колыбель древнѣйшаго и священнѣйшаго изъ оракуловъ; мѣстный характеръ имѣетъ почитаніе Матери-Земли и въ бэотійскихъ Ѳеспіяхъ; владычица Гера есть изначала и по преимуществу богиня аргивскихъ ахейцевъ и т. д. Этотъ пестрый матеріалъ мѣстнаго богопочитанія долженъ былъ подвергнуться медленному процессу собиранія, постепеннаго объединенія въ грандіозную систему національной религіи, которая, впрочемъ, никогда не достигла въ Греціи полнаго догматическаго и обрядоваго единообразія и даже въ періодъ завершенія объединительной работы сохранила въ своемъ гармоническомъ и устроенномъ цѣломъ достаточную независимость и какъ бы самоуправленіе отдѣльныхъ мѣстныхъ религій.

Въ этой объединительной работѣ первый этапъ былъ пройденъ рука объ руку съ развитіемъ эпической поэзіи въ малоазійскихъ колоніяхъ и подъ ея непосредственнымъ вліяніемъ: іонійскіе пѣвцы были первыми собирателями эллинской вѣры. Послѣ нихъ, огромное значеніе пріобрѣли могущественные центры жречества, въ особенности дельфійскій оракулъ и нѣкоторыя другія мѣстныя храмовыя общины, напр., община въ Ѳеспіяхъ; эта послѣдняя оказала ближайшее воздѣйствіе на вторую великую эпическую школу Греціи — бэотійскую школу Гесіода, существенно дополнившую вѣроученіе іонійской, гомеровской школы привнесеніемъ въ него множества исконныхъ вѣрованій и идей религіозно-метафизическаго порядка, оставленныхъ безъ вниманія гомеровскою школой или ей чуждыхъ и неизвѣстныхъ. «Отецъ исторіи», Геродотъ (V в.), безъ сомнѣнія правъ, выражая общее мнѣніе націи о роли эпоса въ созданіи національной религіи слѣдующими словами: «Гомеръ и Гесіодъ научили эллиновъ богамъ; они распредѣлили священныя имена, принадлежащія каждому изъ боговъ, и свойственную каждому часть владычества, и подобающій каждому видъ почитанія; они наглядно описали образъ каждаго божества».

Неудивительно поэтому, что первыя исканія новаго религіознаго сознанія, первые поиски религіозныхъ истинъ болѣе духовныхъ и нравственно-возвышенныхъ, начинаются полемикой съ вѣроученіемъ Гомера и — въ меньшей мѣрѣ — Гесіода. Такъ, рапсодъ-философъ Ксенофанъ Колофонскій (V в.) бросаетъ Гомеру и Гесіоду упрекъ, что «много ложнаго приписали они богамъ, много взвели на нихъ такого, что по справедливости считается y людей позорнымъ и достойнымъ порицанія». Съ другой стороны, нельзя отрицать и основательности взгляда Аристотеля, который называетъ первымъ эллинскимъ «богословомъ» Гесіода:

y Гомера мы не находимъ систематическаго ученія о богахъ. Онъ ничего не знаетъ и о божественной космогоніи (срв. однако Ил. XIV, 201, гдѣ Океанъ названъ theôn génesis, «родителемъ боговъ»,— мысль, въ которой древніе усматривали подтвержденіе Ѳалесова ученія о влажной первоосновѣ вселенной); міръ существуетъ для него однажды даннымъ, статически опредѣленнымъ; какъ онъ возникъ, какъ былъ сотворенъ,— пѣвцу безразлично. И не существо боговъ занимаетъ eгo, а ихъ вмѣшательство въ людскія дѣла, ихъ историческое взаимодѣйствіе съ людьми: все, что онъ сообщаетъ о нихъ, подсказано прагматизмомъ повѣствованія объ участяхъ героевъ; мимоходомъ открываетъ онъ о нихъ нужное для слушателя героическихъ «славъ». Ho то, что онъ открываетъ, важно и опредѣлительно для судебъ всей религіи, оно напечатлѣвается на ея незастывшей поверхности неизгладимыми линіями,— и пѣвецъ знаетъ, что онъ напечатлѣваетъ, потому что eгo сознательно поставленная цѣль и послѣдовательно разрѣшаемая задача — многое въ отдѣльности утвердить и ввести въ народное сознаніе на всѣ вѣка.

Почитаніе героевъ.

Рядомъ съ выше охарактеризованнымъ многобожіемъ и необычайно развитою демонологіей, опредѣлявшей весь бытъ и требовавшей отъ человѣка, при каждомъ eгo дѣйствіи, особенной предусмотрительности по отношенію къ невидимымъ силамъ, этимъ дѣйствіемъ затронутымъ, и особенной, магической значительности каждаго поступка,— содержаніе первоначальной религіи племенъ, тѣснившихся въ европейской Греціи до колонизаціи, составляли героическіе культы. Мы уже видѣли, какъ вырабатывалось понятіе героя чрезъ затемненіе лика первоначальнаго божества. По мнѣнію нѣкоторыхъ ученыхъ, всѣ героическіе культы выросли изъ этого корня: всѣ герои суть забытые, развѣнчанные боги. По мнѣнію другихъ, напротивъ, герои суть обожествленные предки. Во всякомъ случаѣ, само низведеніе боговъ въ разрядъ героевъ мыслимо лишь на основѣ уже существующаго культа предковъ, къ которому вообще сводится множество явленій первобытной религіозной жизни и культуры. Вѣроятнѣе всего, что обѣ спорящія стороны нравы,— что нѣкоторые герои суть прежніе боги, низведенные въ борьбѣ съ своими же двойниками, утвердившимися въ общенародномъ вѣрованіи подъ инымъ именемъ, до ступени подземныхъ сильныхъ, другіе же герои суть стародавніе родичи родового и племенного преданія, прославленные предки незапамятныхъ былей, подземные сильные, могущіе вредить изъ-подъ земли живымъ и посылающіе имъ изъ подземья чадородіе и обиліе земныхъ плодовъ. Жертвъ требуютъ, какъ боги, такъ и герои; но обрядъ существенно различаетъ эти два рода жертвъ, придавая жертвамъ въ честь героевъ характеръ приношеній на тризнѣ, посылаемыхъ внизъ, въ подземное царство, совершаемыхъ не на алтаряхъ, а на «очагахъ» и на гробницахъ. Отличительна для героическихъ культовъ ихъ непосредственная и непремѣнная связь съ мѣстомъ погребенія легендарныхъ богатырей-родичей; вотъ почему можно сказать, какъ мы уже выше сказали, что герой y себя дома тамъ, гдѣ сохранились въ памяти преданія, какъ вещественная прикрѣпа культа, eгo гробъ, курганъ или пещера.

VI.
Утрата мѣстныхъ культовъ.

Я сно, что переселенцы, покидая родину, оторвались и религіозно отъ ея почвы, ибо покинули родныя могилы, связанныя съ почитаніемъ родичей. Старый культъ героевъ долженъ былъ для этихъ выходцевъ умереть, какъ конкретная часть религіозной жизни, а сонмъ героевъ, оторванныхъ отъ родныхъ пепелищъ, стать лишь идеальнымъ достояніемъ племенной памяти, неустойчивой и смутной. Эта память сберегла лишь ихъ имена, нѣсколько основныхъ чертъ ихъ родовой характеристики, да еще все то, что успѣло отлиться въ форму пѣсенъ (ôimai) о славахъ (kléa) стародавнихъ доблестныхъ мужей.

Если Иліада изобилуетъ эолизмами, это свидѣтельствуетъ прежде всего о томъ, что въ основу ея легли эолійскія пѣсни-славы. Усвоенныя въ скоромъ времени и сосѣдями іонійцами, которые боролись съ эолійцами изъ-за новыхъ мѣстъ, вытѣсняли ихъ и были ими вытѣсняемы, смѣшивались съ ними до частичнаго смѣшенія говоровъ,— пѣсни эти внесли въ начавшееся новое эпическое творчество свое легендарно-историческое содержаніе крайне искаженнымъ, до неузнаваемости измѣненнымъ. Образы Ахилловъ, Патрокловъ, Гекторовъ, Александровъ были даны въ пѣсенномъ преданіи какъ бы висящими въ воздухѣ, характерно очерченными, но призрачными, бездомными тѣнями; ихъ можно было прикрѣпить къ инымъ мѣстамъ дѣйствія, ввести въ иную связь событій, болѣе близкихъ къ переживаемой жизни. А жизнь эта была полна событіями: только что закончилась такъ называемая тевѳранская война, въ которой новые пришельцы должны были пядь за пядью отвоевывать мѣста для своихъ поселеній y коренныхъ жителей страны; ея перипетіи тотчасъ же слились съ легендарнымъ наслѣдіемъ старинныхъ сказовъ, воспоминанія о ней украсились именемъ Ахилла и умножили собой число подвиговъ староотеческаго героя. Весь этотъ составъ сказовъ, съ прибавленіемъ другихъ ѳессалійскихъ, каковы былины о Пириѳоѣ, Дріантѣ и Ѳесеѣ, вступавшихъ въ бой съ лютыми чадами горъ, Лапиѳами и Кентаврами (Ил. I, 263; срв. XII, 127—194), а также ѳиванскихъ, какъ сказаніе о походѣ семи богатырей противъ Ѳивъ (Ил. IV, 376 сл., 405 сл.), этолійскихъ, какъ миѳъ о Мелеагрѣ и Калидонской охотѣ (Ил. IX, 529 сл.) и многихъ иныхъ,— былъ принятъ іонійскимъ геніемъ, которому дано было какъ бы расплавить eгo въ своемъ горнилѣ и перелить eгo въ новое, стройное единство,— при чемъ, конечно, легенды чужого племени, и безъ того уже зыбкія и измѣнившія свои первоначальныя очертанія, съ еще большею свободою и меньшею памятью о первообразахъ, были использованы въ цѣляхъ установленія общеэллинскаго свода героическихъ славъ и общеэллинской картины божественнаго міроустройства.

Новыя вѣрованія.

Ho не только, съ уходомъ отъ старинныхъ святынь, утратилась осязательность героическаго преданія, прервалась обрядовая жизнь въ области героическихъ культовъ, стерлись опредѣленные очерки героевъ, но еще и цѣлый рядъ чужеземныхъ вліяній въ корнѣ измѣнилъ староотеческую вѣру. Такъ,— и это было главнѣйшимъ событіемъ наступившей новой эпохи религіознаго сознанія,— въ прежній соборъ боговъ вступилъ новый могущественный пришлецъ, малоазійскій богъ, изъ «страны свѣта» — Ликіи,— Аполлонъ,— грозный, гнѣвный богъ съ юнымъ обликомъ, золотыми кудрями до плечъ и серебрянымъ лукомъ

за плечами, страшно звучащимъ,— богъ стрѣловержецъ, мѣтко попадающій издали въ людей и животныхъ своими смертоносными стрѣлами, жестоко мстящій тѣмъ, кто не уважаетъ принадлежащихъ ему угодій и святынь, насылающій моровую язву, умилостивляемый жертвами и особенными обрядовыми пѣснопѣніями, заклинающими моръ и призывающими здоровье — «пэанами»,— столь грозный богъ, что по очень древнему гимну, созданному пѣвцами гомеровской школы, всѣ боги встаютъ съ мѣстъ и дрожатъ при появленіи пришлеца, кромѣ одного отца боговъ, Зевса, да еще матери Аноллоновой, Лет̀о (Лато, рим. Лат