Народ русскоязычный. Почему русских назвали русскими? Происхождение русского народа

Северная зона

Поморские женщины. Начало XX века

Для северной зоны расселения русских характерно меньшее число культурных групп и местных говоров . Это может объясняться незначительностью правительственной и массовостью стихийного освоения Русского Севера . Северная историко-культурная зона характеризуется наличием окающими говорами севернорусского наречия и такими особенностями в культуре, как малодворные сельские поселения, монументальное жилище (изба), соединенное с хозяйственным двором, сарафанный комплекс женского народного костюма , бытование былин и протяжных песен и причитаний и некоторые другие.

Южная и центральная зоны

Многие особенности русского населения южной и центральной зон обусловлены характером заселения лесостепной и степной полосы России. В XIII -XV веках эти территории были опустошены в результате татаро-монгольских набегов . Позднее лесостепная и степная зона стала вновь заселяться выходцами из различных мест по мере продвижения границ Русского государства на юг, таким образом сформировались многие отличия в этнографических группах .

Среди южнорусского населения выделяются следующие этнографические группы: полехи (жители Калужско-Брянского полесья), горюны , саяны , севрюки (Курская область), однодворцы , цуканы (Тамбовская область) . На востоке южнорусской территории выделялась мещёра, сформировавшаяся при ассимиляции местных финно-угров .

Сибирь и Дальний Восток

В западносибирском старообрядческом населении можно выделить такие группы, как каменщики и «поляки» . Каменщики являются потомками кержаков из Нижегородской губернии, переселившихся на Бухтарму в XVII веке и испытавших некоторое влияние соседних казахов . «Поляки», расселившиеся на Алтае , были потомками русских старообрядцев из Калужской, Тульской, Рязанской, Орловской губерний. В отличие от каменщиков, «поляки» не смешивались с соседними этносами и в течение 200 лет поддерживали исключительно эндогамию .

Для многих групп русских, расселившихся в Якутии , характерно сильное смешение с соседними этносами. В частности, малочисленные русские крестьяне и ямщики - ленские старожилы, поселившиеся в Якутии в конце XVIII века и женившиеся на якутянках, постепенно утратили свои обычаи и переняли культуру якутов . В XIX веке среди русских Якутии выделялись усть-оленёкские, усть-янские, верхоянские, русскоустьинцы (индигирцы), усть-елонские и колымские жители. Усть-янские и усть-оленёкские были ассимилированы якутами и эвенками . Русскоустьинцы (индигирцы) образовали обособленную группу русских, сохранивших свой язык и культуру . Также сохранилась группа русских в низовьях Колымы - походчане .

Классификация по фактору происхождения

Помимо территориальной классификации, группирующей русские субэтносы по месту их размещения (север и юг европейской части России, Сибирь и Дальний Восток), существует классификация по фактору происхождения, опубликованная в работе В. С. Бузина и С. Б. Егорова «Субэтносы русских: проблемы выделения и классификации». В соответствии с этими факторами выделяется семь типов субэтносов .

Этноконфессиональные группы - кержаки, бухтарминцы («каменщики»), семейские, «поляки» Алтая и другие. Данные группы сформировались из старообрядческого населения , расселявшегося с XVII века (а позднее и насильственно переселяемого) в отдалённые районы России и за рубеж. Они образовывали замкнутые сообщества на севере Европейской части России, на Урале, в южной Сибири. Изоляция от остального русского населения способствовала консервации древних особенностей культуры у старообрядческих групп .
Группы, переселившиеся с основной этнической территории русских и жившие в значительной степени изолированно от окружающих народов - поморы, усть-цилёмцы, пустозёры, «уральцы» Амударьи и другие. Данный тип формирования субэтнических групп привёл к сохранению ими ряда архаических черт русской культуры, что выделяло их, даже если впоследствии они оказывались в окружении русского населения. При этом необходимо отметить, что в состав поморов частично влилось и финно-угорское население Беломорья, а некоторые группы поморов имеют финно-угорское происхождение, но это не стало главным фактором образования данных групп .
Группы смешанного происхождения - мещёра (мещеряки), сицкари - в европейской части России, затундренные (крестьяне) , карымы , гураны , якутяне (ленские старожилы), русскоустьинцы (индигирщики), походчане (колымчане), марковцы (анадырщики), гижигинцы, камчадалы - в Сибири. Данные группы формировались в результате переселения русских с основной этнической территории и смешения с окружающими народами на новых местах проживания. В результате тесных контактов, в том числе и межэтнических браков, происходило изменение антропологического облика, русские заимствовали некоторые черты языка и культуры соседних с ними народов (в ряде случаев родным языком у части субэтносов был не русский: у карымов - бурятский, у затундренных крестьян - долганский, у ленских старожилов - частично якутский и т. д.). Процессы межэтнического взаимодействия в этих случаях варьировались от ассимиляции русскими местного населения до метисации с ним. При этом в формирующихся субэтнических группах с большей или меньшей долей русского компонента всегда сохранялось русское самосознание .
Группы иноэтничного происхождения, переселившиеся на основную этническую территорию русских и ассимилированные русскими - «карелы», тудовляне , ляхи и паны .
Группы древнего автохтонного русского населения - полехи, горюны, севрюки, саяны, карамыши. Данные группы ведут своё происхождение от сохранившихся остатков русского населения в заокских районах на территории Дикого поля после монголо-татарского нашествия, которые не слились в ходе реколонизации с основной массой русского народа
Этносословные группы (казачество) - донские казаки, кубанские казаки, уральские казаки, семиреченские казаки и другие. Русское казачество, начавшее формироваться с XV-XVI веков на юге европейской части России, по мере расширения границ русского государства, расселилось на значительной территории от Дона и Кубани до Приморья, образовав различные по происхождению, языку и культуре группы. К началу XX века казачество составляло одиннадцать войск: донское, кубанское, терское, астраханское, уральское, оренбургское, сибирское, семиреченское, забайкальское, амурское, уссурийское и два отдельных казачьих полка, кроме того казацкое происхождение имели некрасовцы, казаки не представляли единой этнической общности, а состояли из ряда разнородных локальных групп, в основе своей русских. Для разных групп казачества было характерно употребление различных русских говоров, казаки различались по формировавшим их этническим компонентам и физическому типу, по особенностям культуры, по принадлежности к религии (православные Русской церкви, старообрядцы, мусульмане, буддисты) и т. д. Причём различия отмечались не только между войсками казаков, но и внутри войск - у донских казаков отличались говоры и элементы культуры верховской и низовской групп, у кубанских - собственно кубанской и кавказско-линейной групп . Первоначально ведущим фактором в формировании казаков был отрыв от основного этнического массива русских и взаимодействие с представителями других народов, затем обособление казаков определяла социальная специфика в виде статуса полувоенного сословия в составе населения Российской империи .
Этнонимичные группы южнорусского населения , представляющие собой потомков ранних переселенцев в этот регион - различные группы однодворцев (талагаи, щекуны, индюки и другие) и цуканов (группы цокающих переселенцев Орловской, Воронежской, Саратовской и других губерний), ягуны, мамоны и другие .

Во многих случаях на формирование субэтносов действовало несколько факторов. Например, у казаков в числе факторов их обособления можно назвать такие, как - переселение с основной этнической территории (миграция), процессы частичного этносмешения (в казаки зачислялись даже представители других этносов), обособление по этноконфессиональному признаку, но всё же основным фактором, объединяющим многочисленные группы казаков, следует считать их принадлежность к определённому сословию. Также не стал главным фактором формирования поморского субэтноса тот факт, что большинство из них являлись старообрядцами. То же можно сказать в отношении «уральцев», которые являются по происхождению уральскими казаками, а по вере - старообрядцами .

Проблематичным является отнесение к субэтносам групп профессионального происхождения - ягутков (ягунов) и гагар, основным фактором обособления которых была принадлежность к бурлацкому промыслу. Также проблематично отнесение к субэтническим группам крестьянских переселенцев в заокские районы XVII-XVIII веков монастырской или помещичьей принадлежности - Монастырщины, Богословщины, Гамаюнщины, а также пушкарей, куракинских, самаринских, шуваликов и других .

Примечания

Источники

, с. 107.
, с. 143.
, с. 107-108.
Токарев С. А. Этнография народов СССР: Исторические основы быта и культуры. М., 1958.
Кузнецов П. С. Русская диалектология. М., 1954.
Максимов С. В. Печорский край. М., 1904.
Чижикова Л. Н. Русско-украинское пограничье: История и судьбы традиционно-бытовой культуры (XIX-XX века). М., 1988.
Зеленин Д. К. Восточнославянская этнография. Серия «Этнографическая библиотека». М., 1991.
Ядринцев Н. М. Сибирь как колония. СПб., 1886.
Русские старожилы Сибири. Историко-антропологический очерк. - М., 1973.
Зензинов В. И. Старинные люди у холодного океана: Русское Устье Якутской области. Верхоянского округа. М., 1914.
Гурвич И. С. Этническая история Северо-Востока Сибири. М., 1966.
, с. 316-318.
, с. 318.
, с. 322.
, с. 325-326.
, с. 333.
, с. 335.
, с. 118-123.
, с. 120-121.
, с. 338-340.
, с. 340-342.
, с. 317.
, с. 343-344.

Литература

Александров В. А., Тишков В. А. , Шмелёва М. Н. Русские (статья) / Гл. редактор В. А. Тишков ; Редкол.: О. Ю. Артемова, С. А. Арутюнов, А. Н. Кожановский, В. М. Макаревич (зам. гл. ред.), В. А. Попов, П. И. Пучков (зам. гл. ред.), Г. Ю. Ситнянский. - М .: Большая Российская энциклопедия , 1999. - С. 448-451. - ISBN 5-85270-155-6 .
Власова И. В. Этнографические группы русского народа. Историко-культурные зоны // Наука , 1999. - С. 107-108. (Проверено 11 ноября 2012)
Власова И. В. Этнографические группы русского народа. Группы русских северной зоны // Русские. Монография Института этнологии и антропологии РАН / под ред. В. А. Александрова, И. В. Власовой и Н. С. Полищук. - М .: Наука , 1999. - С. 108-111. (Проверено 11 ноября 2012)
Власова И. В. Этнографические группы русского народа. Группы русских южной зоны и центра // Русские. Монография Института этнологии и антропологии РАН / под ред. В. А. Александрова, И. В. Власовой и Н. С. Полищук. - М .: Наука , 1999. - С. 111-114. (Проверено 11 ноября 2012)
Аверин И. А. Этнографические группы русского народа. Казачество // Русские. Монография Института этнологии и антропологии РАН / под ред. В. А. Александрова, И. В. Власовой и Н. С. Полищук. - М .: Наука , 1999. - С. 118-123. (Проверено 11 ноября 2012)
Бузин В. С., Егоров С. Б. Малые этнические и этнографические группы (Сб. статей, посвященный 80-летию со дня рождения проф. Р. Ф. Итса) (Историческая этнография. Вып. 3) / Под ред. В. А. Козьмина. - СПб. : Новая Альтернативная Полиграфия, 2008. - С. 308-346.
Русские. Историко-культурные группы русского народа // Народы Европейской части СССР. Этнографические очерки: В 2-х т. / Под общ. ред. С. П. Толстова . - М .: Наука , 1964. - Т. 1. - С. 143-147. (Проверено 11 ноября 2012)

Ссылки

Российский Этнографический музей . - Толковый словарь. Русские. Архивировано из первоисточника 22 ноября 2012. (Проверено 11 ноября 2012)

Этнографические и субэтнические группы русских
Север европейской части России
Центр и юг европейской части России
Урал, Сибирь и Дальний Восток

О русских известно с древнейших времён. О них упоминают и западноевропейские хроники, и славянские летописи. И сегодня русские остаются основным народом России, сохраняя своей особый характер и богатую культуру.

Антропологи относят русских к так называемой европеоидной расе. Внешний облик, рост, цвет глаз и волос, телосложение русских сформировались в результате длительного развития их исторических предшественников: скифов и праславян, а также контактов с другими народами - балтами, финно-уграми и даже тюрками. У обычного, типичного русского светлые волосы, не очень широкое лицо, достаточно крупный нос. В северных областях Европейской России часто встречаются светлоглазые и светловолосые люди; в центре - кареглазые, с мягкими, как правило, тёмно-русыми, слегка вьющимися волосами, а на юге - смуглокожие и темноглазые: сказывается примесь кровей монгольских и кавказских народов. У русских на северо-востоке страны тонкие прямые волосы и немного суженный разрез глаз.

О русских известно с древнейших времён. О них упоминают и западноевропейские хроники, и славянские летописи. Существует немало теорий, объясняющих происхождение слов «Русь», «русские». Многие современные учёные связывают название восточной группы славян с левым притоком Днепра - рекой Рось. В первые века новой эры по берегам этой реки жило крупное племя «россов», или «родиев», которое, возможно, и дало название первому восточнославянскому государству - Русь.

В начале XIV в. московским князьям удалось сплотить отдельные земли, измученные междоусобными войнами, а к концу XV в. освободиться от ордынского ига. Созданное московскими правителями Российское государство (в западных хрониках оно именовалось Московией) быстро приобрело, по словам выдающегося русского историка Николая Михайловича Карамзина, «независимость и величие». Иван III (1462-1505 гг.) - первый московский князь, который стал именоваться «самодержцем всея Руси».

Московиты XV-XVII вв. говорили на одном языке и осознавали себя единым народом с общей верой (православием) и культурой. Они воспринимали как братьев жителей бывших древнерусских земель, которые оказались в составе Великого княжества Литовского. Начиная с этого времени, Россия не раз заявляла о себе как о многонациональной державе. Идея об особой миссии Московии как ядра мировой христианской православной империи, о её объединяющей силе поддерживалась теорией о Москве как «третьем Риме». По словам монаха Филофея (XVI в.), «два Рима пали, третий стоит, а четвёртому не быти».

Границы Российского государства в течение XVI и XVII столетий неуклонно расширялись. Присоединение Казанского и Астраханского ханств (соответственно в 1552 и 1556 гг.), освоение Сибири открыли пути хлынувшим на эти земли русским переселенцам. Новые природные и культурные условия заставляли колонистов усваивать формы обработки земли и ведения хозяйства, характерные для местных жителей. Привыкая к чуждым условиям быта, русские в свою очередь делились с соседями собственным опытом, в том числе земледельческим.

Начало формирования русской нации учёные относят к концу XVI в. Возникли единая материальная и духовная культура, единое управление в созданном государстве, общность территории и, чего ранее не было, хозяйственной жизни.

Переселение русских на земли Левобережной Украины, вошедшие в 1654 г. в состав Российского государства, освоение «охочими людьми» уральских и сибирских земель, успешная борьба России за выход к Балтике и основание в 1703 г. новой столицы - Петербурга - расширили территорию, населённую русскими. Во второй половине XVIII в. к ней были присоединены земли Правобережной Украины и Крым. В том же столетии переселенцы из центра страны продвинулись на Камчатку и начали осваивать земли за Беринговым проливом - «русскую Америку» (Аляску, часть Калифорнии и Алеутских островов).

В переписях того времени отмечалось вероисповедание, а не национальная принадлежность людей, поэтому сказать точно, какова была численность каждого народа в многонациональной Российской империи, трудно. По данным конца XVIII в., из 37 млн. человек, населявших Российскую империю, русские составляли приблизительно 53 %, украинцы - 21, белорусы - 8%.

К началу XIX в. среди русских сложились две крупные этнографические группы - севернорусская и южнорусская. Они различались типом жилища, одеждой, особенностями языка, формой ведения хозяйства.

Севернорусская группа в начале XIX в. занимала территорию от реки Волхов на западе до реки Мезень и верховьев Вятки и Камы на востоке (современные Карелия, Новгородская, Архангельская, Вологодская,

Ярославская, Ивановская, Костромская, часть Тверской и Нижегородской областей). Жители этих земель говорили (и говорят до сих пор) на «окающем» диалекте (например, произносят: полтинник). Они строили монументальные высокие дома; дворов в поселениях было немного. Основу традиционного женского костюма здесь составляли сарафан и надевавшаяся под него сорочка, которые обильно украшали вышивкой или льняным кружевом. Пахотным орудием северян была соха.

Южные великорусы - жители чернозёмной полосы России от бассейна реки Десна на западе до реки Сура (притока Волги) на востоке (современные Рязанская, Пензенская, Калужская, Тульская, Липецкая, Тамбовская, Воронежская, Брянская, Курская, Орловская, Белгородская области), Они говорят на «акающем» диалекте (здесь скажут: палтинник). Основу женской одежды составляла богато расшитая сорочка с понёвой. Дома на юге строили не столь высокие, как северяне, а поселения были, наоборот, большие.

Междуречье Оки и Волги (современные Московская, Владимирская, Калужская, Рязанская, Пензенская, часть Тверской и Нижегородской областей) оказалось «переходной» зоной, в культуре которой скрещивались и видоизменялись южнорусские и севернорусские черты.

У русских, проживавших на западе России, было много общего с белорусами (светлый цвет одежды, кулинарные предпочтения, например любовь к картофелю), а русское население Среднего Поволжья заимствовало у своих соседей, волжан-неславян, орнаменты на одежде и особенности внутреннего убранства жилища.

Особым укладом хозяйственной жизни и быта отличались русские Сибири. Они составляли почти 70% переселенцев, прибывавших в этот регион в XVIII-XIX вв. Среди старообрядцев, которые спасались здесь от преследований «никониан», сложилось несколько групп (см. том «История России», часть 3, «Энциклопедии для детей»). С середины XVII в. в Забайкалье целыми семьями селились старообрядцы, отсюда и пошло название - семейские. Как правило, колонисты занимали земли по берегам крупных рек (Оби, Енисея, Ангары, Лены, Амура, Колымы) и их притоков. В конце XIX в. русские заселили юг Сибири вдоль Транссибирской магистрали, строившейся в 1891 -1916 гг.

К началу XX в. русские составляли 75 % населения Сибири, 70 % - Приуралья, 63 % - Поволжья, 40 % - Кавказа, 7 % - Средней Азии. Российское правительство не предоставляло им преимуществ на присоединённых землях, поэтому между русскими и нерусскими крестьянами не возникало вражды. Однако основная часть русских (более 90 %) по-прежнему проживала не в Сибири, а на европейской территории России. Почти все они (98 %) были православными.

Русские в течение многих веков жили сообразно своим неписаным законам, «по совести и правде». В русском национальном характере практически отсутствовала ксенофобия (ненависть к чужому, иноземному). Для русских была нехарактерна и мстительность: допускались либо непосредственная реакция на обиду, либо прощение вины. Православие требовало соблюдения строгих нравственных норм. Современные психологи, изучающие национальный характер разных народов, относят к традиционным чертам русских такие: долготерпение - и одновременно способность безоглядно подняться на бунт, «бессмысленный и беспощадный», по словам Александра Сергеевича Пушкина; надежду на истинного царя (правителя), способного защитить от неправды, - и в то же время мечты о «вольной воле» и свободе; подвижничество, героизм - и слабохарактерность, покорность (недаром Николай Алексеевич Некрасов писал: «Ты и могучая, ты и бессильная, матушка-Русь»); жажду абсолютного (добра, равенства, справедливости) - и отрицание относительного (успеха для одного себя, счастья на время). Русские всегда высоко ценили доброе имя, честь, репутацию в глазах друзей и соседей, стремление к объединённому, «всем миром», решению спорных вопросов.

Октябрь 1917 г. открыл новую страницу в этнической истории русских. Советское государство стремилось заменить всё «национальное» «интернациональным», рабоче-крестьянским. Основатель Советского государства Владимир Ильич Ленин прямо говорил о необходимости «не думать о своей нации и выше её ставить интересы всех, всеобщую свободу и равноправие. С «несогласными» центральные власти вели решительную борьбу. В печати слово «русский» стали заменять на «российский» (пролетариат, революция, культура и т. п.). «С Россией кончено...» - горестно заключал поэт Максимилиан Александрович Волошин, видя, как стираются грани между национально-русской и многонациональной культурами Российской империи.

Советские законы провозглашали равенство всех народов, религий и языков. После гражданской войны идеологи новой жизни открыто заявили о политике «коренизации», т. е. о повышении доли представителей коренного, нерусского населения в государственных структурах.

На словах советское руководство стремилось к «расцвету всех наций и культур», их «сближению и слиянию». На деле такая политика привела к тому, что резко сократилось преподавание на национальных языках, а это вызывало естественный протест нерусских народов. Русский был законодательно объявлен «вторым родным языком» для всех народов Союза, Однако русские не имели никаких преимуществ. Уровень их жизни в РСФСР, особенно в провинции, был при этом ниже, чем во многих республиках (прежде всего в Прибалтике). Такое положение приводило к взаимной антипатии в повседневном быту. Объявление РСФСР «первой среди равных» порождало национальную рознь между русским и другими народами «братской семьи республик». Стремление же развивать «многонациональную советскую» (а по сути дела - национально безликую) культуру в ущерб культурам национальным, в том числе русской, приводило к искоренению особенностей русского народного быта.

Распад СССР в декабре 1991 г. изменил положение русских в бывших советских республиках. Они превратились там в национальное меньшинство и стали быстро пополнять ряды эмигрантов.

В 90-х гг. в России возникли националистические партии и движения. Во многом это объясняется стремлением возвратиться к прежним нравственно-моральным устоям общества, ранее искоренявшимся, желанием возродить русскую культуру.

После распада Советского Союза Россия остаётся одной из самых больших мировых держав. Русские проживают в ней на громадной территории от Калининградской области до Дальнего Востока, от Мурманска и севера Сибири до предгорий Кавказа и бывших среднеазиатских республик. Их общая численность в мире - более 146 млн. человек; из них в РСФСР живёт почти 120 млн. (из 148 млн. населения страны в целом). В «ближнем зарубежье» (т. е. на территории бывшего СССР) оказалось почти 24 млн., в «дальнем» (в США, Канаде и других странах) - 2,5 млн. человек. Русские в Российской Федерации считают родным языком русский и используют при письме кириллический алфавит. Большинство верующих - православные.

Женщин среди русских больше, чем мужчин (52,7% против 47,3%), правда, с каждым годом это различие становится всё менее заметным. Наиболее распространённой у русских сегодня является семья из трёх человек (родители и один ребенок), что не обеспечивает даже простого воспроизводства.

Половина всех русских в Российской Федерации (49,7 %) проживает в центре Европейской России, на северо-западе, в Волго-Вятском районе и Поволжье. Русские южной и северной этнографических групп сохраняют свои особенности, прежде всего традиции строительства и украшения домов, а также кулинарные.

Сегодня русские остаются основным народом России, сохраняя своей особый характер и богатую культуру.

При оформлении статьи использованы фотографии из книги В. Белова "Лад"

Русская Цивилизация

Русские - народ, основное население Российской Федерации (119865,9 тыс. человек), самое многочисленное из славянских племен. За пределами Российской Федерации живут на Украине, в Казахстане, Узбекистане, Белоруссии, Киргизии, Латвии, Молдавии, Эстонии, Азербайджане, Таджикистане, Литве, Туркмении, Грузии, Армении, а также в США, Канаде, странах Западной Европы и др.Язык русский восточной группы славянских языков индоевропейской семьи языков. Письменность на основе русского алфавита, восходящего к кириллице. Верующие в основном православные.Русские, как и украинцы и белорусы, произошли от древнерусской народности (9-13 вв.), сложившейся из восточнославянских племeн в процессе распада родоплеменных отношений и создания Древнерусского государства вокруг Киева.По мнению многих исследователей, наименование русских восходит к названию одного из славянских племeн - родиев, россов, или русов. Наряду с древним самоназванием в 19 - начале 20 вв. употреблялось название великорусы, или великороссы.Формирование русской, или великорусской, народности произошло в ожесточeнной борьбе против тяжелейшего монголо-татарского ига и в ходе создания Русского централизованного государства вокруг Москвы в 14-15 вв. В 16-17 вв. границы Русского государства значительно расширились; в это время русские начали заселять Нижнее Поволжье, Урал, Северный Кавказ и Сибирь.В 18-19 вв. дальнейшее расширение границ государства сопровождалось расселением русских в Прибалтике, Причерноморье, Закавказье, Средней Азии, Казахстане, на Дальнем Востоке. Русские вступали в тесный контакт с жившими здесь народами, оказывали на них экономическое и культурное влияние и сами воспринимали достижения их культуры и навыки хозяйства.В начале 20 века на обломках Российской империи было создано новое государство v Советский Союз, объединившее множество различных национальностей. Самой многочисленной нацией, однако, оставались русские. В 1991 году СССР прекратил свое существование.В силу специфических условий развития в разных районах страны среди русских к середине 19 в. сложился ряд этнографических групп. Наиболее крупные из них, различающиеся по наречиям языка ("окающий" и "акающий") и особенностям в постройках, одежде, некоторых обрядах и т.п., - северные и южные великорусы. Связующее звено между ними - средневеликорусская группа, занимающая центральный район - часть Волго-Окского междуречья (с Москвой) и Поволжья; она имеет в языке и культуре как северно-, так и южновеликорусские черты.Более мелкие этнографические группы русских - поморы (на берегу Белого моря), Мещера (в северной части Рязанской области), различные группы казаков и их потомков (на реках Дон, Кубань, Урал, Терек, а также в Сибири); старообрядческие группы - "поляки" (на Алтае), семейские (в Забайкалье), "каменщики" (на реке Бухтарма в Казахстане); особые группы составляют русские на Крайнем Севере (по рекам Анадырь, Индигирка, Колыма), воспринявшие многие черты окружающих народов. В настоящее время эти этнографические группы во многом утратили свои уникальные особенности, по ряду исторических и политических причин.

РУССКИЕ , восточнославянский народ, большинство населения Российской Федерации .

По данным Переписи населения 2002 года, в России проживает 116 миллионов русских. По данным Переписи 2010 года - 111 млн. Также русские составляют значительную долю населения Белоруссии, Украины, Казахстана, Эстонии, Латвии, Молдавии, Киргизии, Литвы и Узбекистана.

Язык

Термин "русский язык" употребляется в четырех значениях:

Совокупность всех языков восточнославянский ветви до сложения русского, украинского и белорусского языков

Письменный язык, сложившийся на основе древнерусских говоров под сильным влиянием общеславянского литературного языка (так называемого старославянского) и выполнявший литературные функции в Киевской и Московской Руси

Совокупность всех наречий и говоров, которыми пользовался и пользуется русский народ

Общерусский (общероссийский) язык, язык прессы, школы; государственный язык.

Письменность - вариант кириллицы.

Религия и духовная культура

Основой традиционной духовной культуры русских является православие. Со времен Киевской Руси, принятия христианства, русское самосознание принимает преимущественно конфессиональный характер, получивший свое выражение в идеале Святой Руси. Православный культ святых постепенно вытеснял поклонение языческим божествам. Объектами народного почитания становились и выдающиеся лица русской истории - политические и церковные деятили, ревнители благочестия.

В традиционном народном сознании особое место выделялось царскому служению. Ему, в соответствии с византийскими канонами, придавался теократический смысл. Царь воспринимался как Божий избранник. Вместе с тем отношение к царю как к высшему государственному лицу - радетелю о народных интересах - связано с постоянно воспроизводимыми крестьянским сознанием надеждами на справедливое устройство общества.

Общественная и частная жизнь также была связана с православными представлениями о мироустройстве. она вписывалась в систему церковного календаря, в ней велико было место религиозных праздников, церковных таинств, обрядов и обычаев, связанных с верой.

В настоящее время большинство верующих русских - православные. В меньшей степени распространены протестантизм, католичество, неоиндуистские религиозные течения, буддизм, неоязычество и др.

Традиционные занятия

Основу хозяйства русских исстари составляло земледелие, которое развивалось по мере заселения различных территорий и в разных районах и в зависимости от природных условий приобретало свои особенности. Успехам в земледелии сопутствовало занятие ремеслами, промыслы, горно-рудные разработки и создание крупной промышленности. В индустриальную эпоху на высокий уровень выходят научные исследования, формируется система общего и профессионального образования.

Народное искусство и промыслы

Русское народное искусство базируется на художественной традиции, формировавшейся в Древней Руси. Строй русской художественной традиции возник в результате сложных взаимовлияний древнерусского искусства на протяжении веков и искусства Византии, Запада и Востока и развивался затем во взаимовлиянии с художественными культурами многих народов Европы и Азии. В допетровской России древняя художественная традиция была единой для всех социальных слоев, с начала 18 века она стала достоянием главным образом крестьянского искусства.

Широко было распространено художественное ткачество, вышивка, в том числе золотое и лицевое шитье, кружевоплетение, в значительно меньшей степени - ковроткачество. Искусство художественной обработки металла выражалось в литье колоколов, пушек, украшенных орнаментом, гравировке холодного и огнестрельного оружия, при ковке решеток, дверей, крестов и пр. Развито было и ювелирное производство, в том числе с использованием чернения серебра (Великий Устюг), финифти (Ростов-Ярославский), работа по серебру (Красное село Костромской губернии) и др. Со времен Киевской Руси известно изготовление художественных укерамических изделий (Гжель, Скопин) - как предметов утвари, посуды, так и всевозможных игрушек, свистулек. Резные костяные изделия в Западной Европе носили название "резьба руссов". Особенно это искусство было развито до начала 19 века на Русском Севере (холмогорские косторезы). С 18 века развивалась резьба по камню, использовавшаяся для украшения интерьеров и облицовки зданий.

В России, богатой лесом, широко бытовало изготовление токарным способом резной и расписной посуды, игрушек, мебели, а также украшение жилища, орудий труда и средств передвижения. С 17 века возникли центры посудного промысла и изготовления предметов быта в Хохломе, Городце, Сергшиевом Посаде... В Вологодской и Архангельской губерниях, на Урале развивается резьба и роспись на бересте, плетение из нее туесов, шкатулок, поставцов и пр. Украшение резьбой жилища сохраняется до сих пор - это наличники окон, торцовые доски, причелины и др.элементы сельского жилища. Искусство деревообработки особенно ярко проявляется в деревянном церковном зодчестве.

Статья представляет собой попытку осмысления процесса этнической идентификации и его особенностей в современной России (на примере русского этноса). В неустойчивой ситуации “переходного общества” этническая принадлежность является способом вновь ощутить себя частью некоего социального целого, найти психологическую поддуржку в традиции. В связи с этим не случайным представляется повышенное внимание к этнической идентификации и выдвигается тезис, что включение себя в тот или иной этнос зависит от принятия индивидом мифологических по своей природе посылок и оснований.

В современных западных исследованиях термин “транснационализм” занял прочные позиции в описаниях мировых тенденций развития. Деньги, труд, образы и стили жизни, информация и идеи не знают сегодня границ. Вместе с тем тенденции глобализации отнюдь не означают кризиса национальной государственности, они не отменяют устойчивости местной неформальной экономики, этнического национализма и культурного “почвенничества” в самых разных видах (“grassroots activism”). Более того, национальные и этнические проблемы являются одними из наиболее острых и болезненных в современном мире. Это явление (получившее в литературе название “этнического парадокса”) стало своеобразной реакций на тенденции нарастающей унификации духовной и материальной культуры в условиях глобализации. В конце ХХ в. человечество столкнулось с проблемой актуализации различий – не только национальных, но и культурных, гендерных, расовых, религиозных. Несмотря на мощные интегративные тенденции, универсализм не вытесняет партикуляризма, а лишь дополняет его. Таким образом, для современного человечества особую значимость приобрела проблема сочетания универсальных принципов и ценностей с позитивным (а не просто нейтральным) отношением к различиям (в том числе, этническим).

Неприятие “транснационализма” (и, как следствие, оживление национализма) проявляется сильнее всего в сознании отставших в своем развитии народов: “врастание” в глобальную техногенную цивилизацию воспринимается ими как экономическая и культурная экспансия более развитых соседей, навязывание чуждого образа жизни. Нечто подобное происходит и в сегодняшней России. Ломка существовавшей ранее привычной системы ценностей и непростое складывание новой привели к появлению характерного чувства незащищенности у огромного количества людей. Если в периоды стабильности социальная система ограждает и отчасти защищает человека относительно статичными, устойчивыми нормами, правилами, законами и т. п., что делает его жизнь предсказуемой и прогнозируемой, то в переходные исторические эпохи ситуация коренным образом меняется: потеряв былые точки опоры, человек ищет и нуждается в новых. Четко разграниченная ранее жизнь в социуме теряет свою определенность, и человек встает перед проблемой выбора новых ориентиров. В этом смысле переходные общества – это всегда “открытые” общества, для которых принципиально не характерна замкнутость, господство какой-то одной системы ценностей, “проговоренность до конца”.

С одной стороны, это означает разрушение рамок, привычного “канона” жизни, интенсивный поиск новых ориентиров бытия, творение новой культуры. С другой, обывательской точки зрения, – “не дай Бог жить во время перемен”, когда нет единого господствующего стереотипа восприятия и поведения, нет готовых ответов на вопросы о смысле человеческого существования. Переходные эпохи открывают человеку горизонты свободы более, чем все остальные, но, согласно известному афоризму Бердяева, “свобода аристократична”, она не всем по плечу. Поэтому наряду с открытостью, интенсивностью культурной жизни, поисками новых решений в переходные периоды так возрастает тяга к конформизму, желание вновь обрести устойчивую социальную идентичность и связанный с нею психологический комфорт. (В конечном счете, “социальная драма” и завершается реинтеграцией и восстановлением “закрытости” – в значении этого термина у А. Бергсона – во многом благодаря этим тенденциям в массовом сознании.)

Этнический национализм

Согласно современной теории аффилиации, каждому человеку в той или иной степени присуща потребность принадлежности к группе. Для большинства людей в неустойчивой ситуации переходного общества семейная и этническая принадлежность (восприятие себя членом “семьи” – маленькой или большой) становится наиболее приемлемым способом вновь ощутить себя частью некоего целого, найти психологическую поддержку в традиции. Отсюда – повышенное внимание к этнической идентификации, потребность консолидации этнической общности, попытки выработки интегрирующего национального идеала в новых социальных условиях, “охранение” и обособление своей национальной мифологии, культуры, истории.

Личность ощущает себя репрезентантом этнической группы в результате процедуры идентификации, то есть определения критериев и границ общности. Само введение термина “идентификация” (“identity”) в связи с работами В. Тернера (V. Turner) и Э. Эриксона (E. Erikson) по теории идентичности придало новое звучание исследованиям по национальному самосознанию и проблемам этничности. В русле этих работ (особенно поздних книг Тернера) период “социальной драмы” стал рассматриваться не только как время потерь, кризиса и разрушившихся социальных связей, но и как процесс выделения различного вида общностей, артикулированных с помощью ритуалов, табу, церемоний, “карнавала”, проинтерпретированной в определенном ключе истории и т. п. В конечном счете, осознание переходности того или иного исторического времени пробуждает рефлексивные тенденции в сознании личности и общества, что проявляется и в повышенном внимании к этнической идентификации.

Индивид идентифицирует себя не только с этнической общностью, поэтому этничность может иногда находиться и на периферии личностной мотивации. На значимость этнической принадлежности влияют не только объективная социальная реальность (“переходность” общества, этнические конфликты, миграции и т. п.), но и ряд субъективных факторов – уровень образования индивида, например. Значение этнической идентификации ситуативно. Как правило, этническое сознание групп и индивида не актуализировано при условиях стабильных этнических отношений или в моноэтнической среде. Фактором, увеличивающим возможность этнических конфликтов и, соответственно, повышающим роль этнической идентификации, являются миграции. Еще одной закономерностью является тот факт, что чувство этничности обычно выше у недоминирующих общностей. В советское и даже в постсоветское время самосознание русского населения на территории России не являлось и не является значительным фактором обыденной жизни индивида. Об этом свидетельствуют, в частности, результаты широко используемого “теста Куна” (когда респонденты несколько раз отвечают на один и тот же вопрос: “Кто я?”), проведенного в России. Упоминание о “русскости” в местах, где русские доминировали, встречалось нечасто [Арутюнян, Дробижева, Сусоколов. Но ситуация менялась в иноэтническом окружении – в Казахстане, например.

Тем не менее, даже в центральной части России этнические признаки играют все большую роль в жизни русского населения. Если в 1986 г. по данным социологических опросов 78 % русских признали себя “советскими” и только 15 % – русскими, то уже через 10 лет ситуация сильно изменилась: лишь 45 % русских не придавали значения своей национальности. Можно назвать по меньшей мере три причины подобного повышения роли этничности: во-первых, затянувшийся переход к другому типу социальной организации (реакцией на который является обращение к традиционности и устойчивости), во-вторых, сепаратистские процессы в Российской Федерации (когда многие агрессивные националистические движения винят за ошибки в национальной политике не власть, а русских, делая из них “оккупантов”, “нахлебников” и т. д.) и, в-третьих, направленное идеологическое воздействие.

Чрезвычайно важным представляется именно третий фактор: этническое единение возникает не только стихийно (из сходного жизненного опыта, общности “крови” и “почвы”), но и формируется целенаправленно. Даже не разделяя крайних точек зрения о том, что этнос целиком и полностью “конструируется” элитой , необходимо признать: вера в некие естественные связи между членами этнической общности значит больше, чем реальное наличие этих связей. В этом смысле, именно идеологи декларируют единство на основе общей истории этноса (о которой рядовой член общности может иногда иметь весьма смутное представление), единой культуры (хотя при господстве массовой культуры этнодифференцирующий аспект культура имеет, главным образом, лишь для интеллигенции), религии (хотя речь идет в большинстве случаях о мировых религиях, и православный алеут не менее православен, чем православный русский) и т. д.

В случае с русским этносом национальная идентичность используется как инструмент для политической “мобилизации” самыми разными силами: от попыток адаптировать “русскую идею” к государственной идеологии до версий консервативно-националистических течений (от сталинистов до православных монархистов). Нормальная идентичность замещается гиперпозитивной (этноцентричной, этнодоминирующей или даже фанатичной), этнос консолидируется через самоутверждение и проповедь исключительности. По сути, национальная идентификация становится своеобразным следствием “национальной агитации”, когда интеллектуалы не ограничиваются теоретическими штудиями, а пытаются активно формировать национальное самосознание. Идеологи находят в этнической идентификации тот ритуал, который выражает солидарность больших анонимных общностей и является катализатором социальной активности.

Действенность идеологий, “замешанных” на национально-этническом чувстве, не вызывает сомнений. Отсюда – попытки использовать национализм в “смеси” с коммунизмом, фашизмом, монархизмом, клерикализмом, демократией и даже либерализмом. Насколько можно “приручить” национализм? В конечном счете, чрезмерная ориентация на этничность закономерно приводит к ущемлению прав личности, ведь рано или поздно встает вопрос: приоритет личности (независимо от ее этнической идентификации) или приоритет общности?

Холистский национализм, в отличие от либерализма, имеет высокие шансы на популярность в переходном обществе: он представляется борьбой порядка против хаоса. Этот порядок осознанно вносится в жизнь людьми, объединенными надличной сакральной целью (возрождением русской нации, например). Такая надличная цель обеспечивает не только единение человека с другими людьми, но и придает смысл его индивидуальному существованию. Кризис государственности, разрушение привычных ниш бытия, развал СССР, изменение образа жизни – все это значительно увеличило число людей, выброшенных из нормальной, монотонной колеи жизни, разбудило их ото сна. Но, проснувшись, люди ищут ответа на “последние вопросы” – вопросы о смысле своего существования. Они легко получают ответ на эти вопросы у идеологий с авторитарной и тоталитарной окраской, когда личность приносится в жертву целому. Коммунизм, фашизм, национализм – могут дать такой смысл жизни миллионам своих последователей. Поэтому вполне рациональная и прагматическая установка идеологов на использование национальных чувств для достижения тех или иных политических целей может разбудить абсолютно иррациональную и непредсказуемую стихию национализма, тем более опасного у доминирующей нации (как это обстоит в России с русскими).

В целом, для русских свойственна толерантность в национальных вопросах. В исследовании 1995 г. Фонда “Общественное мнение” русским (по паспортным данным) респондентам предложили определить “русскость”. Признаки указывались самые различные: “имеет русскую внешность” (23 % опрошенных), “имеет обоих русских родителей” (25 %), “имеет одного русского родителя” (52 %), “живет в России” (33 %), “придерживается православной веры” (46 %), “имеет российское гражданство” (57 %), “говорит на русском языке” (81 %), “любит русскую культуру, обычаи, традиции” (87 %) и т. д. Таким образом, большинство респондентов судило о принадлежности к русской нации не “по анализу крови”, а пользовалось гораздо более гибкими критериями, что говорит о незначительной роли этнонационализма в сознании русских. Вместе с тем, около половины опрошенных готовы были признать этнический принцип устройства государства: 23 % русских респондентов “безусловно согласны” и 24 % “скорее согласны”, что “надо стремиться к созданию государства, в котором русские официально признаются главной нацией” (имелось в виду, что национальность определяется по паспортным данным). 34 % считают, что Россия “должна стремиться к присоединению соседних территорий бывших союзных республик, населенных преимущественно русскими”. Таким образом, налицо некоторая противоречивость во взглядах на свою нацию, ее характер, роль в обществе и т. п. Как эта неопределенность будет преодолена, в какую сторону качнется маятник поведения масс зависит, прежде всего, от направленного идеологического воздействия. М. Хоркхаймер и Т. Адорно в одной из своих статей остроумно заметили, что “сегодня индивиды получают свои политические платформы уже готовыми от властей точно так же, как потребители – свои автомобили от торговых филиалов фабрик-производителей”. Если исходить из признания истины в этом высказывании, то попытки использовать иррациональную стихию национализма могут привести к созданию устойчивого и влиятельного националистического движения, что чрезвычайно опасно в многонациональной России.

Рассмотрение нации как высшей ценности и ориентация на “сильную власть” роднит работы таких современных идеологов “русской идеи” как А. Проханов, А. Дугин и др. с установками “новой правой” во Франции, например, или Германии – ничто не ново под луной. Но если, скажем, во Франции популярность “новой правой” невелика и она проповедует “этноплюрализм” (с большим или меньшим успехом пытаясь избежать ксенофобии), то в России, к сожалению, ситуация несколько иная: у русских националистов есть реальные шансы получить поддержку власти и стать ее идеологами. Кроме того, “этноплюрализм” присущ только крайне умеренным русским националистам, если же обратиться к радикалам, то типичной может быть позиция “Русского Национального Единства”: “Объединяйтесь на основе Русской идеологии и Православия! Не допускайте в свои общины людей, чуждых по крови и духу!... Оказывайте доверие и поддержку только людям одной с вами крови и убеждений!”, – можно прочитать на интернетовском сайте организации. Причем, как практическое развитие подобных лозунгов, там же можно найти советы о том, что русские врачи должны лечить русских людей, русские педагоги заботиться об образовании именно русских школьников и т. д.

Многие факты современной жизни говорят о том, что в России предпринимаются попытки сделать национализм политическим проектом. Идеализация “великой страны”, концентрация на тенденциозно истолкованных образах прошлого и будущего рассматриваются как средство для решения политических и экономических задач. По сути, национализм становится своеобразной оболочкой для различных идеологических конструкций, способствующей их адаптации к массовому сознанию. И здесь речь может идти не только о Национал-большевистской партии Э. Лимонова или “Русском Национальном Единстве” А. Баркашова, но и о более респектабельных “Отечестве”, КПРФ или “Единстве”. Единого лидера общенационального масштаба русская национал-протестная среда пока не выдвинула, что делает ее “ресурсом” как для радикалов разных окрасок, так и для “центристов” и “партии власти”.

В принципе, радикальный русский национализм характерен сегодня только для маргинальных групп и партий. Зато его умеренная версия в последние несколько лет стала “хорошим тоном” в политике, что особенно заметно при обсуждении таких болезненных вопросов, как миграции населения, реституция культурных ценностей, сокращение армии, положение 25 миллионов этнических русских в странах ближнего зарубежья, автономия Крыма и др. Националистическая идеология во взглядах российского политического истеблишмента чрезвычайно редко проявляется как прямая проповедь превосходства русских, зато она неявно присутствует в антизападничестве (и наиболее частом его проявлении сегодня – антиамериканизме), элементах антисемитизма, “кавказофобии” и т. д. На этих вопросах смыкаются крайне правые и коммунисты, эти темы становятся предметом популистских заигрываний с населением, что является симптомом того, что весь спектр российской политики сдвигается в сторону национализма, а у националистических идеологов есть неплохие шансы влиять на принятие властных решений.

Этническая идентификация: правила игры

Спецификой того русского национализма, который пытаются использовать в политических целях и который проповедуют отечественные “национал-патриоты”, является его опора на этничность (что можно воспринимать как некую иронию, учитывая отмеченную выше достаточно высокую толерантность русских к этнонационализму). Если воспользоваться классификацией типов национализма, предложенной американской исследовательницей Л. Гринфелд (L. Greenfeld), то русский национализм будет, преимущественно, относится к коллективистскому этническому типу. Поэтому условием его формирования является этническая (национальная) идентификация индивида.

Предлагаем выделить три основные фазы процесса национальной идентификации:

1. Фаза этнодифференциации. На этой фазе происходит осознание особенностей своей общности, отличий “мы” от “они”. Речь идет об определении этнонима (самоназвания), мифологизации прошлого общности, ее “почвы” (территории, языка, культуры, религии).

2. Фаза выработки авто- и гетеростереотипов. В рамках данной фазы складываются представления о национальном характере, психическом складе, темпераменте типичного представителя общности, для описания чего обычно используется термин “модальная личность”, либо понятие “этноиндивидуальности”.

3. Фаза формулирования национального идеала. Эта фаза является своего рода синтезом двух предыдущих, поскольку включает в себя не только оценку своего этноса, но и представление о его социально-исторических задачах, предназначении, а также о господствующих в нем ценностных ориентациях. Основной функцией национальных идеалов является интеграция общности, остальные же функции (коммуникативная, компенсаторная, аксиологическая, прогностическая, адаптационная и др.) носят вспомогательный характер.

Попробуем охарактеризовать выделенные фазы более детально.

Фаза этнодифференциации. Одним из наиболее очевидных признаков существования этнической общности является этноним. Выработка этнонима явно показывает осознанное выделение этнической группы из числа других. Казалось бы, название – вещь второстепенная, но не в данном случае: этническая идентификация возможна лишь при наличии этнонима, так как индивид не может идентифицировать себя с общностью, если она сама еще не конституировалась, не выделилась из числа других общностей. В данном случае, дискуссия об употреблении понятий “российский” и “русский” (применительно к культуре, государственности, традициям и т. п.) свидетельствует о различных позициях в определении своей общности – по критерию гражданства либо этничности, что, в свою очередь, отражает два реальных исторических процесса: становление гражданской нации в России (начиная со второй половины XIX в. и вплоть до 1917 г.) и конструирование этно-нации на базе существующих или воображаемых этнических различий советской властью (чему особенно способствовала практика создания федеральных субъектов по этническому признаку, обязательная паспортная регистрация своей национальности “по крови” и т. п.). Выработка этнонима подразумевает и определение других факторов, обособляющих этническую группу: территории, общности происхождения, культуры, экономики и т. д. Основную роль в этнодифференциации играет язык. Он выступает одним из важнейших объективных факторов как складывания этноса, так и его дальнейшего развития. Любопытно, что язык не только является средством этнической коммуникации, не только формирует особое языковое сознание общности, но и во многом определяет коллективное бессознательное.

Показательны в этом смысле исследования филологов с использованием ассоциативных “прямых” и “обратных” словарей. Ассоциативные тезаурусы являются результатами статистической обработки массовых исследований, когда испытуемые носители языка фиксируют свободные ассоциации, возникающие у них в сознании по поводу того или иного слова-стимула. Обратные же словари показывают “поле” понятий уже от “реакции к стимулу”, выявляя тем самым круг наиболее существенных и богатых значениями понятий для типичного носителя языка. В результате, ассоциативное поле того или иного слова-стимула помогает воссоздать определенный фрагмент миросозерцания этноса, а сравнительный анализ количества ассоциаций, вызываемых различными словами, делает возможным выделение “ядра” современного языка – наиболее значимых понятий в нем.

Интересной иллюстрацией этой исследовательской программы является анализ современного английского языка, проделанный А.А. Залевской. Оказалось, что в английском языке можно выделить около 75 слов (“ядро лексикона”), для которых характерно большое число ассоциативных связей, значительно превышающее среднее для других вербальных единиц. Например, слово “me” было вызвано в сознании “среднего” носителя языка 1 087 стимулами, “man” – появилось как реакция на 1 071 стимул, “good” – стало ответом на 881 стимул, затем шли “sex” (847), “no” (805), “money” (750) и т. д. Позднее этот же подход был применен Н.В. Уфимцевой к анализу ассоциативного тезауруса современного русского языка]. Ядро языкового сознания для носителя русского языка оказалось принципиально иным: “человек” (773), “дом” (593), “нет” (560), “хорошо” (513), “жизнь” (494), “плохо” (465) и т. д. Если для носителя английского языка в центре – связи с его индивидуальным “я”, а представление о “человеке вообще” стоит лишь на втором месте, то для русскоговорящего индивида – “я” стоит лишь на 36 месте (!), центральным же является понятие “человек”. Причем трактовка даже этого “человека вообще” резко различается у носителей двух языков: для русского “человек” ассоциируется с прилагательными – “хороший” (22), “добрый” (20), “разумный” (17), “умный” (15); это человек “дела” (8) и “слова” (5), но очень редко – “долга” (2) и “чести” (1). Это слово вызывает ассоциации со “зверем” (13), “животным” (12), “обезьяной” (10), но это и “друг” (10). Человек практически не воспринимается русскими как “гражданин” (4) и “личность” (4). Кроме того, “человек” – это “мужчина” (4) больше, чем “женщина” (1).

Это является косвенным доказательством недостаточной представленности ценностей индивидуализма в сознании русских людей. Разумеется, речь идет о некотором “усредненном” сознании, так как словари оперируют ассоциациями “среднестатистического” человека, без учета стратификации общества. Видимо, словари, составленные в результате исследований ассоциативных полей представителей образованной элиты и рядовых членов русской языковой общности, отличались бы друг от друга. Тем не менее, если признавать различие культур (в самом широком смысле слова) по господствующим системам ценностей: индивидуализм – коллективизм (в зависимости от того, ставится на первое место индивидуальный самоконтроль или обязательство общественной солидарности), то вывод из анализа “ядра лексикона” ясен. Не только прошлую, но и настоящую российскую культуру можно отнести к коллективистскому типу, что имеет одно важное для современного российского общества следствие: Россия по-прежнему живет в условиях преимущественно внешней, а не внутренней детерминации поведения индивида. Более того, такая внешняя зависимость является, пользуясь термином Ю. Хабермаса, условием интерсубъективного взаимопонимания: члену определенного общественного организма дозволяются не все действия, рациональные с точки зрения достижения успеха, но только те, которые считаются ценностно значимыми с точки зрения других. Традиция приказного, административного управления в России подкрепляется исторически привычным ограничением свободы человека, суверенность личности в русском национальном сознании воспринимается как нечто второстепенное и не очень важное. Следствием подобной исторической “привычки” является отсутствие у многих членов российского общества навыков обоснования своего выбора, принятия осознанного решения, достаточно низкий уровень политической культуры.

Показательным является и сравнение понятий “деньги” (связано с 367 словами-стимулами в русском сознании, занимает 9-е место в ядре лексикона) и “money” (соответственно 750 и 6-е место для англичан). В этом пункте сравнение ассоциативных полей, на наш взгляд, позволяет сделать обоснованный вывод об абсолютной “неэкономичности” мышления “среднестатистического” русского человека. Десятилетнее вхождение российского общества в рыночную экономику, конечно, вносит определенные коррективы в этот факт, но язык инерционен, требуется большее время для закрепления этих изменений в ассоциативных связях. Пока же неэкономическое (или внеэкономическое?) мышление русских проявляется вполне отчетливо: “в сознании русских деньги прежде всего большие (41), бешеные (14), шальные (2)... Деньги – это зло (9), грязь (4), грязные (4), дрянь (3), мусор (2)... Деньги нужны (11), не пахнут (8). Из 537 слов-реакций на стимул деньги только 9 связаны с понятием “работа”: заработанные (2), работа (2),... зарплата (1), трудовые (1)... Если мы обратимся к данным Обратных словарей..., то увидим, что наиболее типичное действие, свершаемое русскими с деньгами, – это тратить (259), затем платить (142), получать (109), получить (54), отобрать (51), делать (27), брать (22), отнять (20), требовать (17), менять (22). Интересно отметить..., что в качестве реакции на слово вор деньги встречаются 5 раз, а на слово рабочий только один раз”.

Совсем иначе обстоит дело с деньгами в сознании англичан. Согласно прямому словарю, “деньги” ассоциируются у англичан с “мешками”, “наличными”, “золотом”, “богатством”. Обратный же словарь показывает, что деньги чаще всего связаны в сознании с кошельком (71), копилкой (51), банком (34). Деньги воспринимаются как финансы (61), пособие (52), сбережение (41), расходы (39), счета (38), взятка (37), плата (36), вознаграждение (36), зарплата (32) и т. д. Разумеется, носители английского языка деньги тоже тратят (53), но они их и зарабатывают (49), инвестируют (49), возвращают (47), вкладывают (45), дают (44), откладывают и экономят (24). Отличия в восприятии разительны! Речь идет о совершенно различных стилях мышления, о другом общественно-экономическом миросозерцании. Подобные отличия помогают лучше понять реальные процессы, происходящие в российском обществе, так как язык не только является средством этнодифференциации и коммуникации этнической общности, он является контекстом психики и вместилищем неких архетипов восприятия мира членами данной общности.

Уже на этом этапе этнической идентификации можно вести речь о стереотипизации (и символизации) восприятия окружающей действительности членами общности. Выделение своего этноса из ряда других всегда сопровождается выработкой определенных вербальных и невербальных стереотипов: установление общих этнонима, территории, языка, прошлого, будущих задач и т. д. приводит к восприятию индивидов себя как части целого. Отсюда – свойственная целому (общности) символика принимается как обязательная для индивида. Простейшие примеры: цвета одежды (цвет траура у русских – черный, у китайцев – красный), нормы речевого этикета (если для русского рассказ о приключившихся неприятностях является вполне допустимым ответом на дежурный вопрос “как дела?”, то у американца он вызовет удивление), доминантные вербальные раздражители (о чем уже говорилось в связи с ядром лексикона), украшения, жесты, мимика и др.

Фаза выработки авто- и гетеростереотипов. В конечном счете, этнодифференциация приводит как к осознанию психологических особенностей своего этноса, так и особенностей других этнических общностей. Образ “мы” фиксируется в системе автостереотипов, образы других этносов – в гетеростереотипах. Речь идет о непроизвольной и часто не осознаваемой представителем общности психологической установки в восприятии себя и других. Этот уровень этнической идентификации связан с формированием относительно устойчивых представлений и оценок, типичных для этнической группы поведенческих, коммуникативных, эмоциональных стилей. Стереотипы связаны между собой; они образуют самоорганизующуюся систему, которая аккумулирует некий стандартизированный коллективный опыт и является неотъемлемым элементом обыденного сознания.

Э. Дюркгейм писал о двух сознаниях внутри каждого из нас: одно содержит уникальные состояния, присущие лично индивиду, а другое – состояния, присущие всей группе, членом которой он является. Разумеется, это рассуждение применимо и к этнической общности. Тема “национального характера”, столь популярная в начале XX в., сегодня вновь звучит в многочисленных исследованиях и публикациях, причем не только отечественных. Современные исследования обычно рассматривают национальный характер как составную часть психического склада нации (и шире – этноса), включающего в себя и другие этнопсихологические особенности (настроения, чувства, интересы, аттитюды и т. п.). Национальный характер часто раскрывают, используя понятие “модальной личности”, то есть личности, наиболее часто встречающейся в данной культуре, обладающей сравнительно прочно сохраняющимися качествами и чертами, которые типичны для взрослых членов общности.

Стереотип национального характера – это схема и, как любая схема, она ущербна. В “Письмах русского путешественника” Н. Карамзин называл французов – “легкомысленными”, итальянцев – “коварными”, а англичан – “угрюмыми”. Некоторые современные авторы выделяют такие черты русского (российского?) характера как сервильность, потребность ощущать зависимость от чего-либо (“a need of dependence”) в сочетании с зависимостью от власти, авторитета (“relation to authority”), рабскую ментальность (“Russian slave mentality”, “slave soul of Russia”, “Russian masochism”), терпение (“терпение – это, безусловно, наша этническая черта и в каком-то смысле основа нашего характера”, мечтательность (“dreaminess”) и т. д. Все это – примеры национальных стереотипов, с каждым можно поспорить или согласиться. Если стереотип принимается, – он становится психологической установкой, своеобразными “правилами игры”, которые определяют межнациональное общение. По сути, речь идет о мифологизации сознания с помощью стереотипов: человек “кодируется” с помощью стереотипных образов, причем эффективность такой “закодированности” практически не зависит от того, насколько эти образы соответствуют действительности. “Кодирование” стереотипами гораздо более действенно по отношению к сознанию масс, чем к сознанию элиты, в силу их большей конформности и более низкой способности к критике.

Разумеется, стереотипное восприятие этноса возможно как “снаружи” (гетеростереотипы), так и “изнутри” (автостереотипы). В контексте данной статьи нас в большей степени интересуют именно автостереотипы, то есть представления русских о самих себе. Автостереотипы практически всегда позитивно окрашены (в случае нормальной и позитивной этнической идентичности) и могут служить характерной иллюстрацией явления, которое Л. Гумилев назвал “внутриэтнической комплиментарностью” – симпатией к членам своей этнической общности. Тем не менее, динамика автостереотипов может дать достаточный материал для размышлений о процессах, происходящих с этносом. Нами было проведено анкетирование студентов МГУ, во время которого респодентам было предложено выбрать из списка личностных характеристик те, что кажутся им наиболее типичными для представителей различных этнических групп. Любопытно, что даже при сравнении наших чрезвычайно ограниченных данных с подобными же исследованиями, проводившимися в прошлом, прослеживается некая тенденция: если стереотип “советского человека” (к сожалению, мы не смогли найти исследований автостереотипов русских “доперестроечного” времени) включал в себя такие качества, как трудолюбие, добросовестность, стремление к успеху, честность и др., то образ современного русского человека видится несколько иным: чаще всего ему приписываются такие качества, как доброжелательность, дружелюбие, доброта, отзывчивость и т. п. С одной стороны, очевидно, что именно эти качества занимают традиционно высокое место в иерархии ценностей отечественной культуры. С другой, – этнологами замечена закономерность, что группы, потерпевшие поражение в межгрупповом соревновании, характеризуют себя с точки зрения душевности, открытости, добросердечия и т. п. Здесь явно проявилась психологическая реакция на кризис, переживаемый страной: отставание в экономике от промышленно развитых стран стало очевидным, и для реабилитации нации от подозрения во “второсортности” на первый план выдвигаются ценности, которым трудно найти объективное “измерение”. Таким образом, анализ автостереотипов подтверждает, что современная ситуация оценивается многими русскими как “национальное унижение”, что является идеальной средой для формирования агрессивного национализма.

Фаза формулирования национального идеала сводится к выработке объединяющего общность идеала. Идеал – модель будущего, которая призывает к частичному или полному изменению существующего в данное время порядка вещей, “взрывает” этот порядок вещей изнутри (K. Mannheim). При построении идеала вечная оппозиция должного и сущего разрешается в пользу долженствования. Именно с точки зрения долженствования и воспринимается будущее этноса, идет ли речь о культурной автономии, создании самостоятельного государства или выполнении некоего мессианского предназначения. Характерным примером подобного национального идеала может служить “русская идея”, содержание которой достаточно сильно эволюционирует со временем и в связи с социальными изменениями. (Если исходить из предположения, что каждый исторический период характеризуется определенным психологическим и духовным состоянием этнических общностей, которые проявляются в различных поведенческих доминантах, то очевидным станет и динамический характер национального и этнического идеала.)

Самосознание общности можно рассматривать как одну из самых существенных детерминант этноса. Завершающей же, синтетической стадией этнического самосознания является идеал. Речь идет о своеобразном переходе от этнической психологии к идеологии, ведь предвидение будущего и выработка идеала имманентно входит в задачи любой идеологической системы. Специфической задачей национальной идеологии является формулировка долгосрочных, “стратегических” целей нации, ее исторических задач и – в соответствии с ними – выдвижение конкретных лозунгов дня.

Особенностью подобного идеологического предвидения является то обстоятельство, что идеал становится предметом веры. Если прогнозы в науке преследуют цель теоретического объяснения существующих тенденций, их исследования, то цель идеологического предвидения – не только объяснить, но и воздействовать на мир в том или ином направлении. Для этого необходим “перевод” идеала во внутренний мир человека в качестве духовного регулятора его поведения. Идеология выступает своеобразным инструментом социального ориентирования и прогнозирования для общности, а конструируемая в ее рамках модель развития – исходным пунктом для оценки конкретных социальных явлений. При этом результаты такого предвидения носят характер как поиска, так и норм. Являясь ядром любой идеологии, идеал устанавливает иерархию духовных ценностей и сам выступает как императив нравственного порядка. Таким образом, на этой фазе этнической идентификации можно вести речь о целенаправленном идеологическом воздействии со стороны идеологов нации (этноса), которые и разрабатывают идеальную модель желаемого будущего. Отсюда – проблема ответственности национальной интеллигенции за направленность идеологии в целом и идеала в частности. Сознательная поэтизация этноса и его дифференциация от других чревата не только двойным стандартом в оценке “своих” и “чужих”, но и формированием “образа врага”, что ведет к росту агрессивности в массовом сознании.

Постсоветская Россия – общество с очень непоследовательной и хаотичной политикой и с не менее запутанным идеологическим обоснованием этой политики. Наверное, единственной более или менее постоянной ее составляющей является включение в ее состав национальных лозунгов. В большей степени это свойственно для “национальных окраин”, этнических меньшинств на территории РФ, но усиление национального элемента прослеживается и в идеологическом обосновании государственной политики на федеральном уровне. Разумеется, когда В.В. Путин провозгласил: “Россия будет либо великой, либо ее не будет вообще”, вряд ли он имел в виду только русскую Россию. Но риторика, используемая президентом, вызвала реакцию “узнавания” у многих русских националистически настроенных групп.

Мифологический характер этнической идентификации. При рассмотрении процесса этнической идентификации можно заметить достаточно интересную закономерность: основным способом этнической идентификации является выработка и усвоение мифов, что типично для всех трех выделенных выше фаз. Именно миф может быть рассмотрен как основная форма упорядочивания сложной социальной реальности. А если учесть, что спецификой мифологического мышления является неразличение реального и идеального, то становится очевидным, почему мифологическое восприятие своей этнической общности является ведущим в переходные социальные эпохи: в мифологии оппозиция “должного” и “сущего” стирается, общность абсолютизируется, что является эффективным психологическим стабилизатором сознания. Идентификация происходит в сравнении, в отталкивании от “соседей”, в выработке общих стереотипов восприятия, причем именно миф становится основой для интерпретации происходящих социальных событий – будь это миф об общей “крови и почве” или миф о “загадочной русской душе”. Г. Гачев использует очень удачное выражение, называя национальный миф “энтилехией нации”. Наибольшим интегрирующим воздействием обладает национальный (этнический) идеал, который по своей природе тоже всегда мифологичен.

Очевидно, что современное отношение к мифам далеко от рассмотрения их как неких “иллюзий” и “заблуждений”. Миф – вечный (пока существует человек) способ упорядочивания реальности, который можно сравнить с кантовскими априорными формами, интегрирующими опыт. Применительно к нашему сюжету, не так уж важно, насколько стереотипы восприятия отражают реальные особенности этносов – действительно ли итальянцы “коварны”, а русские “ленивы”, гораздо важнее, что, приняв форму мифологем, стереотипы определяют поступки людей. Миф “переводит” отвлеченную информацию на язык действия и лежит в основе мировоззрения (даже если форму мифа принимает научная гипотеза). Результатом усвоения мифа является понимание (в отличие от знания, на которое претендует наука). В конечном счете, миф дает определенную картину мира, реальности вне человека, он является коллективным верованием и выступает чрезвычайно успешным механизмом эмоциональной консолидации общности.

На уровне массового сознания рациональное обоснование идеи утрачивает свою актуальность, важнее включенность идеи в миф. Мифы активно используются в политической пропаганде, и благодаря ним формируется общественное мнение. Для человека, видящего в этнической общности свою “большую семью”, мифы нации играют роль светской религии. Всякая современная политическая идеология строится именно на мифах: в той мере, в какой она стремиться включить в себя чисто рациональные моменты, – она, как правило, перестает восприниматься массами и оказывается неэффективной. Без мифов вообще не удалось бы построить ни одну политическую программу. Опора на миф увеличивает коммуникативность сложного идеологического “текста”, способствует его адаптации. Можно согласиться с утверждением В. Полосина, что “основным методом национальной идентификации является обращение общественного сознания на национальный миф”].

В литературе не раз отмечался тот факт, что с первой трети 20 столетия мифы начинают играть все большую роль в жизни человеческого общества. Этот процесс даже получил название “ремифологизации” (в отличие от “демифологизации”, достигшей своего апогея в эпоху просвещения 18 столетия и раннего позитивизма XIX в.). Прежде всего, это связано, разумеется, с прагматической функцией мифа, которая (как показали Э. Дюркгейм и затем Э. Кассирер) состоит в утверждении солидарности. Как мы уже подчеркивали выше, нация не может просто “возникнуть”, она должна быть “произведена” посредством разработанной мифологии и идеологии. В этом смысле, этничность – отчасти социальный конструкт, и в еще большей мере это относится к этническому национализму.

О.Д. Волкогонова, И.В. Татаренко