Кривин Феликс Давидович

Простые рассказы

Феликс Кривин

Простые рассказы

ПРИВЕТ ИЗ ЛИТЕРАТУРЫ

У нас на лестнице живет Некрасов. Не писатель, конечно. И живет у нас на лестнице Белинский - тоже не критик, а так. И вот Белинский (не наш) написал статью про Некрасова (тоже не нашего). Вообще-то он ее написал давно, только мы о ней недавно узнали.

Наш Белинский говорит:

Неудобно хвалить, но написано здорово. Я специально, чтоб почитать, записался в библиотеку. Прочитаю - выпишусь.

Надо и себе записаться, - говорит наш Некрасов. - Интересно, как там твой моего...

Некрасов - тот еще - выпустил сборник. Не то московский, не то ленинградский, словом, по какому-то из городов. Правда, он не весь сборник написал, были там еще, не с нашей лестницы. А Белинский (тот) возьми и грохни статью.

Наш говорит:

Их там на сборник человек десять, а он один - про всех.

Ну, мой-то, наверно, тоже что-нибудь еще написал. Помимо сборника.

Это наш Некрасов вступился за своего. Кто ж еще за него заступится?

А ты думаешь, Белинский только про этот сборник написал? У него там и про других, только я фамилий не запомнил.

И правда, всех запоминать - мозгов не напасешься. Тут хоть бы со своей лестницы.

У нас на лестнице хватает жильцов, и каждый норовит, чтоб его запомнили. Один говорит: меня запомнить легко, потому что, говорит, моя фамилия Менделеев. А чего ж, говорю, легко, фамилия довольно-таки длинная. А он: это был великий химик. Ты бы, говорю, придумал чего поинтересней. Полководец Менделеев. Или космонавт.

Но - запомнил. Через химию эту самую. Теперь как про химию услышу, вспоминаю Менделеева и смеюсь.

Каждому хочется, чтоб его фамилия прозвучала. С Некрасовым-то легко звучать - под одной фамилией. И с Белинским. Как начнут они на лестнице звучать - битый час, и все о литературе.

Сейчас, - говорит Белинский, - уже не та критика. Нет того, чтоб про целый сборник - статью.

А сборники? - поддает Некрасов. - Кто их теперь пишет, сборники?

Словом, разговор.

Пошел и я в библиотеку.

Дайте, - говорю, - что-нибудь под моей фамилией.

Чего, думаю, не бывает. А вдруг?..

Не надеялся, честно говоря. А она - выносит. Видно, писателей у нас развелось, в какую фамилию ни ткни...

Полистал книжечку - стихи.

А про него у вас нет? Статейки хоть маленькой?

Две статьи Белинского. Добролюбова. Чернышевского. Салтыкова. Щедрина...

И все про него? Про одного?

Про одного, оказывается.

С тех пор пошел у нас разговор на троих. Соберемся мы - Белинский, Некрасов и я, Кольцов, - и давай про литературу! Наконец и я себя человеком почувствовал, веселей зашагал по жизни.

Недавно встретил Менделеева.

Ну, как твоя химия? - смеюсь. - Привет тебе из литературы!

Кто за рулем, кто за рублем, а остальные все пьющие. Сидим мы за столиком и ведем между собой разговор.

У нас один вернулся из Англии.

Из Великобритании?

Черт его знает. Из Англии, говорит. Из туристической поездки.

У нас один был в Испании. Тоже по путевке.

Этот, из Англии, был там в тюрьме.

По путевке?

Я же рассказываю: у них тюрьма - это музей... Нет, не так. Музей это тюрьма. Тауэр.

В тюрьме я бывал. А в музее не приходилось.

Там, в этом Тауэре, все осталось, как было в тюрьме.

И свидания разрешают?

У них не свидания, а посещения. Это же музей.

Но если ничего не переменилось...

Это для посетителей не переменилось. У них служебный персонал переодет в тюремщиков и арестантов. Одни в тюремщиков, другие в арестантов. Сходство удивительное. Наш, который туда приехал, специально поинтересовался: настоящие они или их только для вида посадили.

Сами не помнят. То ли они в музее работают, то ли по-настоящему сидят. Настолько, понимаешь, все убедительно.

Великобритания, ничего не скажешь!

Да, хорошо за рулем, хорошо за рублем, хорошо и где-нибудь в туристической поездке.

Но лучше всего вот так, за столиком.

Правда, не всегда помнишь, где сидишь.

С кем сидишь.

Почему сидишь.

Как те, в Тауэре.

ДИРЕКТОР РЕСТОРАНА

Алло, это ресторан? Это директор ресторана?

Нужно было просто сказать: "Вы ошиблись номером". Но хотелось побыть директором ресторана.

Да, это я. Директор.

Товарищ директор, с вами говорит прокурор.

Не успел войти в должность - и уже прокурор. Вот что значит быть директором ресторана!

Я вас слушаю, товарищ прокурор.

Нет, это я вас слушаю. Чем вы кормите людей? Вы сами это есть пробовали? А порции? У вас ресторан или детский сад? Разве это порции для взрослого человека? Цены взрослые, а порции детские.

Я этим лично займусь, товарищ прокурор.

Уж займитесь лично. А то лично ответите. И сдачу во забывайте давать. У вас жулье или честные работники?

Я точно не знаю, я здесь недавно, товарищ прокурор.

Ну, ладно. Пока работайте.

На том конце повесили трубку. И на этом повесили.

Директор ресторана не испугался, потому что он не был директором ресторана. Он даже радовался: как он прокурора разыграл! Прокурор принял его за директора ресторана. За настоящего директора ресторана!

А прокурор на другом конце провода тоже ликовал. Директор-то, директор! Поверил, что с ним говорит прокурор! Как же не поверить, что с тобой говорит прокурор, когда работаешь директором ресторана!

НАСТУЛЬНАЯ ЖИЗНЬ

Между печкой и стеной жизнь запечная, между полом и землей жизнь подпольная.

А между стулом и столом? Настульная? Пристольная?

Вот там, между стулом и столом, жил-был один служащий. По фамилии Варфоломеев или Петухов - что-то в этом роде.

К столу он сидел лицом, а к стулу задом, поэтому стол у него был постоянно в центре внимания, а о стуле он даже иногда забывал. Сядет - и забудет.

У стола, конечно, масштабы пошире, а у стула как бы ни были они широки, не представляют никакого общественного интереса. И сколько по этому поводу ни скрипи, ничего не изменится...

И все же скрипишь. Целый день скрипишь, а уже потом, так сказать, постскриптум, задумаешься: почему оно так?

Время, однако, шло, и в какой-то момент жизнь Петухова или, допустим, Варфоломеева, стала из пристольной превращаться в настульную. То ли скрип сделал свое дело, то ли было придумано что-то после скрипа, в постскриптуме, но только стол в поле зрения Варфоломеева-Петухова стал удаляться и при этом уменьшаться, а стул - не то, чтобы приближаться, приближаться ему было некуда, а как бы прирастать к своей персональной миссии и при этом расти. И стал Петухов-Варфоломеев приходить к убеждению, что главное не то, что у него на столе, а то, что у него на стуле.

А надо сказать, что по роду своей службы этот служащий ведал открытиями. Открытия совершают великие люди, а утверждают их люди маленькие. Все от того зависит, какую резолюцию написать: разрешаю или запрещаю.

Слова, между прочим, похожие, в каждом по восемь букв, но при всем этом сходство - какая разница! Тут-то и приходится советоваться со стулом. Поскольку он ниже, к тем местам ближе, по которым получишь, если со стула слетишь. Стул-то как раз и прикрывает эти места, а когда слетишь, они останутся неприкрытыми.

Погоди открывать, - скрипит стул. - Сначала историю почитай: за открытия у нас вон сколько народу сгорело, а от закрытий еще пока никто не пострадал.

Дубовый-дубовый, а какую подал мысль. Зачем нам открытие, когда нам нужно прикрытие?

И открытие, так и не открывшись, было закрыто.

Ну, теперь-то оно, конечно открыто.

Петухов-Варфоломеев об этом даже воспоминания написал. О том, как он открывал открытие. Потому что открытие уже открыто, и теперь можно смело его открывать.

ИСПОВЕДЬ СИДЯЩЕГО НА СУКУ

Мы тут рубим сук, на котором сидим. Все мы - потомственные сукорубы. Сук-то рубили еще наши деды, но таким дедовским способом, что нам его еще рубить и рубить.

А в сукпромхозе у меня девушка - красавица на весь суктрест. Посмотришь на нее - сразу жениться хочется. Я бы давно женился, но наш бригадир сделал предупреждение:

Пока не срубим сук, на котором сидим, о женитьбе и не думай.

О женитьбе можно не думать, но дети рождаются. Вот уже и первый родился.

Бригадир, конечно, недоволен:

Что ж это вы, сукины дети? Тут конец квартала, конец месяца, а они вон что надумали - детей рожать!

Смутился я, взял повышенные обязательства. Тут и второй сынок родился. Сук попался крепкий, а человек слаб.

Время тем временем идет. Старший наш уже и сам сукоруб, средний учится на сукоруба, а самый младшенький пока на горшке сидит. Сидит, а уже задумывается; где он будет завтра сидеть? Когда срубят сук, на котором ему завтра сидеть, где он будет завтра сидеть?

Пусть подумает, пока сидит на горшке. Вырастет, возьмет в руки топор некогда будет думать.

ПРОСТОЕ, КАК МЫЧАНИЕ

Феликс Кривин

Сказки с моралью

Эге, отстаешь, отстаешь! - подгоняет Большая Стрелка Маленькую. - Я уже вон сколько прошла, а ты все топчешься на месте! Плохо же ты служишь нашему времени!

Топчется Маленькая Стрелка, не успевает. Где ей за Большой Стрелкой поспеть!

Но ведь показывает она часы, а не минуты.

ДВА КАМНЯ

У самого берега лежали два камня - два неразлучных и давних приятеля. Целыми днями грелись они в лучах южного солнца и, казалось, счастливы были, что море шумит в стороне и не нарушает их спокойного и мирного уюта.

Но вот однажды, когда разгулялся на море шторм, кончилась дружба двух приятелей: одного из них подхватила забежавшая на берег волна и унесла с собой далеко в море.

Другой камень, уцепившись за гнилую корягу, сумел удержаться на берегу и долго не мог прийти в себя от страха. А когда немного успокоился, нашел себе новых друзей. Это были старые, высохшие и потрескавшиеся от времени комья глины. Они с утра до вечера слушали рассказы Камня о том, как он рисковал жизнью, какой подвергался опасности во время шторма. И, ежедневно повторяя им эту историю, Камень в конце концов почувствовал себя героем.

Шли годы... Под лучами жаркого солнца Камень и сам растрескался и уже почти ничем не отличался от своих друзей - комьев глины.

Но вот набежавшая волна выбросила на берег блестящий Кремень, каких еще не видали в этих краях.

Здравствуй, дружище! - крикнул он Растрескавшемуся Камню.

Старый Камень был удивлен.

Извините, я вас впервые вижу.

Эх, ты! Впервые вижу! Забыл, что ли, сколько лет провели мы вместе на этом берегу, прежде чем меня унесло в море?

И он рассказал своему старому другу, что ему пришлось пережить в морской пучине и как все-таки там было здорово интересно.

Пошли со мной! - предложил Кремень. - Ты увидишь настоящую жизнь, узнаешь настоящие бури.

Но его друг. Растрескавшийся Камень, посмотрел на комья глины, которые при слове "бури" готовы были совсем рассыпаться от страха, и сказал:

Нет, это не по мне. Я и здесь прекрасно устроен.

Что ж, как знаешь! - Кремень вскочил на подбежавшую волну и умчался в море.

Долго молчали все оставшиеся на берегу. Наконец Растрескавшийся Камень сказал:

Повезло ему, вот и зазнался. Разве стоило ради него рисковать жизнью? Где же правда? Где справедливость?

И комья глины согласились с ним, что справедливости в жизни нет.

ИГОЛКА В ДОЛГ

Не дают Ежу покоя.

Только он свернется, уляжется в своей норе, чтобы соснуть месяц-другой, пока холода отойдут, а тут стук.

Разрешите войти?

Выглянет Еж за порог, а там - Хомяк-скорняк, шубный мастер.

Простите, что побеспокоил, - извиняется Хомяк. - Не одолжите ли иголочку?

Что ему ответишь? Мнется Еж - и дать жалко, и отказать совестно.

Я бы рад, - говорит, - я бы с удовольствием. Да у меня самого их маловато.

Мне только на вечер, - просит Хомяк. - Шубу заказчику кончить нужно, а иголка сломалась.

С болью вытаскивает ему Еж иголку:

Только прошу вас: кончите работу - сразу верните.

Конечно, а как же! - заверяет Хомяк и, взяв иголку, торопится заканчивать шубу заказчику.

Еж возвращается в норку, укладывается. Но едва начинает дремать, снова стук.

Здравствуйте, вы еще не спите?

На этот раз явилась Лиска-модистка.

Одолжите иголочку, - просит. - Где-то моя затерялась. Искала-искала, никак не найду.

Еж и так и сяк - ничего не получается. Приходится и Лисе одолжить иголочку.

После этого Ежу наконец удается заснуть. Лежит он, смотрит свои сны, а в это время Хомяк уже шубу кончил и спешит к Ежу, несет ему иголку.

Подошел Хомяк к норке Ежа, постучал раз, другой, а потом и внутрь заглянул. Видит: Еж спит, посапывает. "Не стану его будить, - думает Хомяк. - Воткну ему иголку на место, чтоб зря не беспокоить, а поблагодарю в другой раз, при случае".

Нашел на ежовой спине место посвободнее и сунул туда иглу. А Еж как подскочит! Не разобрался, конечно, со сна.

Спасите! - кричит. - Убили, зарезали!

Не беспокойтесь, - вежливо говорит Хомяк. - Это я вам иголку вернул. Большое спасибо.

Долго ворочался Еж, не мог уснуть от боли. Но все-таки уснул и, забыв о Хомяке, снова за свои сны принялся. Как вдруг...

Ай! - завопил Еж. - Спасите, помогите!

Пришел немного в себя, смотрит - возле него Лиска-модистка стоит, улыбается.

Я вас, кажется, немного испугала. Это я иголочку принесла. Уж так спешила, так спешила, чтобы вы не беспокоились.

Свернулся Еж клубком, брюзжит себе потихоньку. А чего брюзжать-то? С болью давал, с болью и назад получает.

"ИСТОРИЯ КАПЛИ",

написал я и посадил на бумаге кляксу.

Вот хорошо, что ты решил обо мне написать! - сказала Клякса. - Я так тебе благодарна!

Ты ошибаешься, - ответил я. - Я хочу написать о капле.

Но ведь я тоже капля! - настаивала Клякса. - Только чернильная.

Чернильные капли разные бывают, - сказал я. - Одни пишут письма, упражнения по русскому языку и арифметике, вот такие истории, как эта. А другие, вроде тебя, только место занимают на бумаге. Ну что я могу написать о тебе хорошего?

Клякса задумывается.

В это время возле нее появляется маленький Лучик. Листья деревьев за окном пытаются не пустить его в комнату. Они шуршат ему вслед:

Не смей водиться с этой неряхой! Ты испачкаешься!

Но Лучик не боится испачкаться. Ему очень хочется помочь чернильной капле, которая так неудачно села на бумагу.

Я спрашиваю у Кляксы:

Ты действительно хочешь, чтобы я о тебе написал?

Очень хочу, - признается она.

Тогда ты должна это заслужить. Доверься Лучику. Он заберет тебя, освободит от чернил, и ты станешь чистой, прозрачной каплей. Для тебя найдется дело, только смотри не отказывайся ни от какой работы.

Хорошо, - соглашается Капля. Теперь ее уже можно так называть.

Я стою у окна и смотрю на тучи, которые уплывают вдаль.

Где-то там, среди них, и моя Капля. И я машу ей рукой:

До свидания, Капля! Счастливого пути!

А далеко-далеко, в знойной степи, качается на ветру Колос. Он знает, что должен вырасти большим и что для этого ему нужна влага. Он знает, что без дождя высохнет на солнце и ничем не отблагодарит людей, которые так заботливо за ним ухаживают. Об одном только не знает Колос: о нашем уговоре с Каплей.

Учёные сказки
Феликс Давидович Кривин

Место у нас хорошее, не хуже других. Трава высокая, посредине дерево, а под деревом мы с бычком.

Сразу за нами начинается лес - хозяйство Бабы Яги. Одни заводят себе цветники, другие - садик или огородик, а Баба Яга завела себе темный лес и поселилась в нем в своей избушке на курьих ножках.

В новогоднюю ночь старый Волк особенно остро чувствует свое одиночество. Да, ему никогда не везло. Самые лучшие куски у него выхватывали из-под носа другие. Волчица - и та оставила его, потому что он мало приносил зайцев. Эти зайцы, сколько из-за них неприятностей! У кого их много - перед теми все на задних лапах стоят, а у кого мало… Да, в волчьем мире зайцы решают все.

Рассказать вам сказку про белого бычка?.. Я живу в этой сказке.

Феликс Кривин

УЧЕНЫЕ СКАЗКИ

НАИВНЫЕ СКАЗКИ

Задушевный Разговор

Козел горячился:

Тоже придумали! Слыхано ли дело - не пускать козла в огород?

Баран был холоден.

Забор поставили, - горячился Козел. - Высокий забор, а посередине ворота…

Что? - оживился Баран. - Новые ворота?

Не знаю, какие они там - новые или старые.

Вы что же - не рассмотрели?

Отстаньте, - холодно бросил Козел. - Какое это может иметь значение?

Ну как же не может? Ну как же не может иметь? - горячился Баран. Ну как же это не может иметь значения?

Козел был холоден.

Если бы не ворота, - горячился Баран, - то зачем все? И зачем тогда городить огород?

Да, да, зачем? - загорелся Козел. - Я то же самое спрашиваю.

Я не знаю, - пожал плечами Баран.

Нет уже, скажите, - горячился Козел. - Вы мне ответьте: зачем городить огород?

Баран был холоден.

Вот так - нагородят, - горячился Козел, - не пролезешь ни в какие ворота.

Ворота?…

Баран горячился - Козел был холоден.

Козел горячился - Баран был холоден.

И до чего же приятно - встретиться вот так, поговорить о том, что волнует обоих…

Волк На Елке

В новогоднюю ночь старый Волк особенно остро почувствовал свое одиночество. Увязая в снегу, продираясь сквозь цепкие елки, он брел по лесу и размышлял о жизни.

Да, ему никогда не везло. Самые лучшие куски у него выхватывали из-под носа другие. Волчица - и та оставила его, потому что он мало приносил зайцев.

Эти зайцы, сколько из-за них неприятностей! У кого их много - перед теми все на задних лапах стоят, а у кого мало… Да, в волчьем мире зайцы решают все.

Елки, елки… «Елки-палки, - думал Волк, - когда же все это кончится? Никуда не денешься от этих елок, хоть из лесу беги!»

И вдруг… Волк присел на хвост, протер глаза: неужели правда? Под елкой сидит самый настоящий, самый живой заяц. Он сидит, задрав голову, и смотрит куда-то вверх, и глаза его горят так, словно ему там невесть что показывают.

«Интересно, что он там увидел? - подумал Волк. - Дай-ка и я погляжу». И он поднял глаза на елку.

Сколько елок видел он на своем веку, но такой ему видеть не приходилось. Она вся искрилась снежинками, переливалась лунным светом, и казалось, что ее специально убрали к празднику, хотя на най не было ни одной елочной игрушки.

Елки-палки! - сказал Волк и замер с открытым ртом.

Бывает же на свете такое чудо! Посмотришь на него - и чувствуешь, как у тебя внутри что-то переворачивается - не в желудке, нет, а повыше. И уже ничего не хочется - только сидеть и смотреть.

Так и сидели они рядышком - Заяц и Волк - под новогодней елкой, и смотрели на нее, и внутри у них что-то переворачивалось.

И Заяц впервые подумал, что есть на свете кое-что посильнее волков, а Волк подумал, что, елки-палки, честно говоря, ведь не в зайцах счастье…

УЧЕНЫЕ СКАЗКИ

Числа делятся на четные, нечетные и почетные. К последним относятся зачастую мнимые числа.

Пирамида

Чем многограннее пирамида, тем у нее меньше острых углов в соприкосновении с внешним миром.

Посмотрим на мир с трех сторон…

Нет, зачем же с трех? Есть ведь и еще одна сторона…

Разве только одна? Есть еще пять сторон…

Посмотрим на мир с двадцати сторон…

Чем многраннее пирамида, тем многосторонней она смотрит на мир:

С одной стороны, это, конечно, неправильно… Но с девяносто девятой стороны… это, пожалуй, верно…

Давайте взглянем с двести пятьдесят третьей стороны…

Даже лучше - с восемьсот семьдесят первой…

А при всестороннем взгляде на мир пирамида и вовсе теряет свою угловатость и превращается в конус, обтекаемый конус: ведь обтекаемость верх многранности…

Вынесение За Скобки

Зато когда его вынесли за скобки, все сразу поняли, что это было за число.

Это был наш общий множитель!

Это был наш общий делитель!

Так число приобретает значение. После того, как его вынесут.

Высшая Математика

Сверху ноль - снизу ноль.

Сейчас мы должны получить тысячу, - говорит Верхний Ноль.

Получим! - отзывается Нижний.

А теперь мы должны получить миллион.

Получим!

А как насчет миллиарда?

Получим!

Вот оно как хорошо: что захочешь - все получается.

Сверху ноль - снизу ноль.

В числителе ноль - в знаменателе ноль.

Ноль, деленный на ноль, дает любое число.

Только взять эти числа никто не может.

Отношение Величин

Коршун относится к воробью так, как воробей относится к муравью.

Чтоб ты пропал! Ты же знаешь, как я к тебе отношусь!

Еще бы не знать! Большая величина относится к меньшей так, как меньшая относится к еще меньшей.

Извините, это в последний раз… Вы же знаете, как я к вам отношусь…

И это известно: меньшая величина относится к большей так, как большая относится к еще большей.

Муравей относится к воробью так, как воробей относится к коршуну.

Закон Всемирного Тяготения

У Вселенной непорядок с одной Галактикой.

Что это у тебя, Галактика? Как-то ты вся затуманилась?..

Да вот - Солнце тут есть одно…

У Галактики непорядок с одним Солнцем.

Откуда у тебя, Солнце, пятна?

С Землей что-то не ладится…

У Солнца непорядок с одной Землей.

Что у тебя, Земля, там происходит?

Понимаешь, есть один Человек…

У Земли непорядок с одним Человеком.

Что с тобой, Человек?

Бог его знает! Ботинок как будто жмет…

Один ботинок - и тяготит всю Вселенную!

Архимед

Эй, что ты там чертишь на песке? - Вычисляю. Знаете ли вы, что если найти точку опоры, можно перевернуть земной шар? - Перевернуть земной шар? Ого, в этой мыслишке кое-что есть!

Из древнего разговора

Не троньте, не троньте его кругов! Не троньте кругов Архимеда!..
Один из пришлых римлян-врагов с ученым вступает в беседу:
- К чему говорить о таком пустяке? - легат вопрошает с улыбкой.
- Ты строишь расчеты свои на песке, на почве, особенно зыбкой.
Сказал, - и услышал ответ старика: - Солдат, вы меня извините.
Но мудрость жива и в сыпучих песках, а глупость - мертва и в граните.
- Ты, вижу, мастер красивых слов, - легат завершил беседу.
- Старик, я не трону твоих кругов. Сказал - и убил Архимеда.
История мчится на всех парах, одни у нее заботы:
Уже архимеды горят на кострах, восходят на эшафоты…
Они, архимеды, кладут кирпичи, уступая победу…
И ныне, как прежде, над миром звучит:
НЕ ТРОНЬТЕ КРУГОВ АРХИМЕДА!

Герострат

А Герострат не верил в чудеса. Он их считал опасною причудой.
Великий храм сгорел за полчаса, и от него осталась пепла груда.
Храм Артемиды. Небывалый храм по совершенству линий соразмерных.
Его воздвигли смертные богам - и этим чудом превзошли бессмертных.
Но Герострат не верил в чудеса, он знал всему действительную цену.
Он верил в то, что мог бы сделать сам. А что он мог? Поджечь вот эти стены.
Не славолюбец и не фантазер, а самый трезвый человек на свете - вот он стоит.
И смотрит на костер, который в мире никому не светит.

Жена Цезаря

Это был тот день, когда к Помпее, жене великого Цезаря, под видом женщины проник переодетый мужчина.

Кай Юлий, это уже не в первый раз! - сказали Цезарю его приверженцы.

Не в первый? Я что-то не вспомню других.

Кай Юлий, у тебя просто плохая память.

Цезарь был оскорблен:

Ну, знаете… Мне может изменить жена, но память мне изменить не может.

Может, может! - хором твердили приверженцы.

И тогда Цезарь заколебался.

Уходи, Помпея, - сказал он. - Жена Цезаря должна быть вне подозрений.

Это был тот день. Это был последний день Помпеи в доме у Кая Юлия Цезаря.

До свиданья, Юлий, - грустно сказала она. - Я думаю, ты еще будешь раскаиваться.

Жена ушла. Подозрения остались. Жена Цезаря была вне подозрений.

Один Шаг

От великого до смешного один шаг, - сказал Наполеон и все-таки не сделал этого шага.

Но у Наполеона были последователи…

Мне хочется во времена Шекспира,
Где все решали шпага и рапира,
Где гордый Лир, властительный король,
Играл не выдающуюся роль;
Где Гамлет, хоть и долго колебался,
Но своего, однако, добивался;
Где храбрый Ричард среди бела дня
Мог предложить полцарства за коня;
Где клеветник и злопыхатель Яго
Марал людей, но не марал бумагу;
Где даже череп мертвого шута
На мир глазницы пялил неспроста.
Мне хочется во времена Шекспира.
Я ровно в полночь выйду из квартиры,
Миную двор, пересеку проспект и - пошагаю..
Так, из века в век, приду я к незнакомому порогу.
Ссудит мне Шейлок денег на дорогу,
А храбрый Ричард своего коня.
Офелия, влюбленная в меня,
Протянет мне отточенную шпагу…
И я поверю искренности Яго,
Я за него вступлюсь, презрев испуг.
И друг Гораций, самый верный друг,
Меня сразит в жестоком поединке,
Чтобы потом справлять по мне поминки.
И будет это долгое - Потом,
В котором я успею позабыть,
Что выпало мне - быть или не быть?
Героем - или попросту шутом?

НЕНАЧАТЫЕ РАССКАЗЫ

Индивидуальность.

…но - ох, и до чего же трудно быть изюминкой! Особенно в ящике с изюмом.

Дискуссия

…Баран выразил общее недоумение. Заяц выразил общее опасение. Потом встал Лев и выразил общее мнение.

Волки и Овцы

…и когда волки были сыты и овцы целы, возникла проблема: как накормить овец?

Трамвайная Философия

…человек уходит из жизни, как выходят из трамвая: на его уход обращают внимание те, кого он толкнул или кому уступил место.

Сила Искусства

…очнувшись от своей игры, Орфей застал жену в обьятиях Морфея.

…в этот год умерли Сервантес и Шекспир. Но никто в этот год не родился.

Прогресс

…таким образом, эта маленькая страна, производившая только пуговицы и зубочистки, теперь производит все: от пуговиц до зубочисток включительно.

ИЗ ЗАПИСОК КОЩЕЯ БЕССМЕРТНОГО

1. СКАЗКА ПРО БЕЛОГО БЫЧКА

Рассказать вам сказку про белого бычка? Вы говорите - рассказать, я говорю, - рассказать. Рассказать вам сказку про белого бычка?.. Я живу в этой сказке.

Это у самого леса, не доходя. Если идти по дороге, нужно свернуть у ларька и по тропинке, но тропинке - прямо к нам на лужайку.

Место у нас хорошее, не хуже других. Трава высокая, посредине дерево, а под деревом мы с бычком. Лужайка маленькая, но для двоих не тесно.

Сразу за нами начинается лес - хозяйство Бабы Яги. Одни заводят себе цветники, другие - садик или огородик, а Баба Яга завела себе темный лес и поселилась в нем в своей избушке на курьих ножках. Ее тоже можно понять: живет старушка одна, дети, какие были, давно разъехались, вот она и окружила себя темнотой, чтоб никто не глядел на ее старость.

Правда, не все так думают. От нас через дорогу большая синяя сказка, на берегу которой стоит старый рыбак. Каждый день он забрасывает свой невод и все, что поймается, выпускает обратно в море, хотя он бедный старик и у него злая старуха. Потому что обычная рыба его не устраивает, ему нужно поймать золотую рыбку. Это тянется еще с тех пор, когда старуха его была красной девицей и он решил поймать для нее что-то особенное. И вот прошла целая жизнь, красна девица стала злой, некрасивой старухой, но старик этого не замечает, ему кажется, что все осталось по-прежнему…

Если идти от нас по тропинке, придешь к ларьку, в котором торгует Золушка. Это ее сказка, вернее, не ее, а ее тетки, доброй волшебницы. Золушка живет у тетки и продает в ларьке волшебные палочки. Торговля идет хорошо, потому что палочки она продает бесплатно. Перед ее ларьком всегда очередь: многие покупают волшебные палочки на дрова.

Добрый день, как вы тут поживаете?

Это Змей Горыныч, сосед. Тот, у которого в сыновьях Мальчик-с-пальчик. С тех пор, как Змей усыновил Мальчика, его самого не узнать: прежде такое вытворял, а теперь его и не слышно. Мимо пройдет - поклонится да еще пригласит в гости - на Мальчика его посмотреть.

Так мы живем. Посредине мы с бычком, вокруг наши соседи. А может, мы и не посредине, может, это только так кажется…

Рассказать вам сказку про белого бычка? Каждый день мы ее начинаем сначала…

2. ЗОЛУШКА

У нас лужайка, на лужайке дерево, а под деревом мы с бычком. Нас с бычком - раз-два и обчелся, и нам так не хватает кого-нибудь третьего… Ну, конечно, не кого-нибудь…

Золушка, - говорю я, - ну зачем тебе эта теткина сказка? Не век же в ней вековать.

Я чудак. Я ничего не понимаю. Потому что как же она оставит ларек? Должен же кто-то продавать волшебные палочки.

Бесплатно?

Конечно. Чтобы было больше чудес.

Но ведь многие покупают их на дрова!

Оказывается, они и покупают дрова. Все волшебство не в палочке, а в том, для чего ее покупаешь.

Жил на свете волшебник. Он мог превращать песок в сахар, а простую воду в молоко, но не делал этого, потому что считал, что чудес не бывает.

Пошел он однажды на край света. Пришел, свесил ноги через край и вдруг почувствовал - рядом кто-то стоит. Скосил волшебник глаза и увидел петуха, который пристроился на самом краю и преспокойно клевал звезды.

Остановись! - воскликнул волшебник. - Ты нас оставишь без звезд!

Извините, - смутился петух. - Но при этом согласитесь; здесь же больше нечего клевать.

Они разговорились. Оказывается, петух вовсе был не петух, он был человек, и у него была жена, очень красивая женщина. Он так ее любил, что друзья стали над ним посмеиваться. И один из них, колдун по образованию, превратил его в петуха. И теперь ему нравятся все курицы, вот поэтому он сбежал на край света.

Если б меня кто-нибудь расколдовал, - вздохнул петух. - Я мог бы вернуться к своей жене и опять жить по-человечески…

Волшебник тоже вздохнул:

К сожалению, чудес не бывает.

Они шли по краю света, как по берегу большой реки. То и дело петух толкал в бок волшебника:

Посмотрите, какая хорошенькая курочка! - и тут же начинал себя стыдить: - Ах, какой я все-таки… Бессовестный, непутевый…

Поздно вечером набрели на берлогу медведя.

Заходите, - пригласил медведь. - Хотя угощать особенно нечем. На краю света с продуктами - сами понимаете…

А как ты попал на край света?

Дело в том, что я не медведь, а петух. Я пел и зарабатывал довольно неплохо. Это так чудесно - быть петухом, - вздохнул медведь и посмотрел на петуха, ища сочувствия. - Если б не этот мед… видеть его не могу! Мало мне было зерна, захотелось попробовать меду…

Медведь замолчал. Ему было совестно рассказывать, что произошло дальше. Но раз начал - надо досказать.

Осторожно, чтоб не разбудить пчел, полез я в улей за медом, И только стал пробовать, вдруг почувствовал, что со мной что-то происходит.

Медведь отвернулся и стал сморкаться в тряпочку.

Можете себе представить, - продолжал он, - перья мои и крылья куда-то исчезли, а вместо них появилась шерсть и вот эти лапы. И самое главное, я потерял голос. Вот послушайте.

Медведь заревел так, что задрожала земля.

Волшебник покачал головой:

Вряд ли это получится. Ведь чудес не бывает.

Привет честной компании, - послышалось сверху, и в берлогу заглянул человек.

Ты кто? - испугался медведь. - Часом не охотник?

Да нет, какой из меня охотник? Я и не человек вовсе. Медведем родился, медведем и состарился. Да вот на старости лет захотелось стать человеком. Человеку, думал, легче, человеку и пенсию дают. Только вижу теперь - ох, нелегкое это дело - быть человеком! Вот и хожу, ищу - кто бы меня в медведя переколдовал.

Волшебник руками развел: - Чудес не бывает. Сидят они в медвежьей берлоге, и такое у всех настроение…

Эх, кабы мне стать человеком! - сокрушается петух.

Кабы мне стать петухом! - мечтает медведь.

Кабы мне стать медведем! - вздыхает человек.

Надоело это волшебнику, и махнул он рукой:

А, да будьте вы все, кто кем хочет!

И тут же стали все, кем кто хотел. Потому что пожелал этого не кто-нибудь, а волшебник. Петух стал человеком. Медведь - петухом.

Человек - медведем.

Посмотрел волшебник - сидят в берлоге петух, медведь и человек - и вздохнул:

Я же говорил, что чудес не бывает!

Если бы я был горностаем, я расхаживал бы, как король, и все удивлялись бы, откуда у меня моя шуба, и все спрашивали бы: «Скажите, где вы купили эту шубу, кто вам ее подарил, кто вам ее прислал, у вас, наверно, богатые родственники?» А я бы ходил в горностаевой шубе, в шубе из чистого горностая, потому что я был бы сам горностаем, и я отвечал бы: «Нет, я нигде не купил эту шубу, и никто мне ее не подарил, и никто не прислал, я хожу в горностаевой шубе, потому что, вы же видите, я сам горностай». Но они бы мне, конечно, не верили, ведь горностая встретишь на каждый день, и они бы просили: «Ах, пожалуйста, дайте нам поносить эту шубу!» А я бы отказывал, я бы всем категорически отказывал: и зайцу, и суслику, и волку… И волку? Нет, пожалуй, волку я бы не смог отказать, волку очень трудно отказать, он наверняка снял бы с меня мою шубу…

Если бы я был волком, я бы снимал шубу с каждого горностая, и с куницы, и даже с зайца, хотя у зайца шуба очень плохого качества, она все время линяет, и ее едва хватает на один сезон. Но я все равно снимал бы с него шубу, потому что ведь я был бы волк, а волк может себе это позволить, волк может себе позволить абсолютно все, кроме удовольствия залезть на дерево. Волки не лазят по деревьям, хотя, конечно, им очень хотелось бы, они бы не отказались но где им, куда! По деревьям лазят обезьяны, а волки бегают по земле, и им ни за что не залезть на дерево!

Если бы я был обезьяной, я бы никогда не спускался на землю, я бы прыгал по веткам и кричал, и визжал и швырял бы сверху бананы, стараясь попасть кому-нибудь в голову. И другие обезьяны тоже визжали бы и швырялись, и мы бы соревновались, кто громче завизжит и кто скорей попадет, и радовались бы что никто не может достать нас на дереве. Разве что жирафа, потому что она сама, как дерево, потому что у нее шея такая длинная, что по ней можно лезть и лезть и все равно до конца не долезешь.

Если бы я был жирафой, я бы ни перед кем не склонял голову, я смотрел бы на всех сверху вниз, такая б у меня была длинная шея. И мне ничего не стоило бы заглянуть через забор, и я видел бы, что там внутри, а там обязательно что-то должно быть внутри, потому что заборы существуют не зря - но, конечно, не для тех, у кого такая длинная шея. И никто до меня не мог бы дотянуться, потому что для этого нужно было бы прыгнуть очень высоко, а это не каждый сумеет.

Если бы я был леопардом, я бы, конечно, сумел. Я бы прыгнул этой жирафе на шею и в одну секунду откусил бы ей голову. А потом прыгнул бы на дерево и откусил бы головы всем обезьянам, а заодно и волку, чтоб не отнимал чужих шуб, а заодно и горностаю, чтоб не кичился своей шубой. Если б я был леопардом, мне не был бы страшен никто - разумеется, кроме льва, потому что лев каждому страшен. Когда встречаешь льва, хочется стать маленьким и незаметным, хочется зарыться в землю, как крот.

Если бы я был кротом, я бы каждый день зарывался в землю. Я бы рылся там, под землей, и меня бы совсем не интересовало, что происходит здесь, на белом свете. И кто у кого отнял шубу, и кто кому откусил голову, все это было бы мне ни к чему, я бы рылся в земле, рылся да рылся - и только иногда высовывал голову, чтоб посмотреть, как там растет трава и как ее щиплют бараны. Бараны ходят по полю и щиплют траву, и греют спину на солнышке, и они могут ни о чем не думать, хотя, конечно, и они думают, иногда они так задумаются!..

Если б я был бараном!.. Но я ведь и есть баран…

«Счастье - это палка о двух концах: один в руке, другой на загривке», - говорит крот Слепыш, и в этих словах немалая доля истины. В самый разгар блаженства непременно тебя что-нибудь стукнет по голове.

У Полчка разгар блаженства начался уже давно, но самый разгар наступил только сегодня, когда белка Векша не просто ему кивнула и не просто спросила, как дела, а когда она уселась рядом с ним, чтобы подробно обо всем побеседовать.

Не плачь, девчонка!
Старый Попка не дурак, в чем, в чем, а в жизни он разбирается. И он говорит молоденькой Курочке, провожая ее в вечную жизнь:
- Закон вечности что гласит? Каким ты был, таким остался. Каким из этой жизни уйдешь, таким навсегда останешься в вечности.
Умеет говорить старый Попка!» Каким ты был, таким остался! Такое надо не говорить, а петь. Но Попка - мастер разговорного жанра.
- Твои года - твое богатство, - говорит он, и эти слова тоже в песню просятся.- Мне по моим годам и на том свете помирать, а тебе по твоим обеспечена вечная молодость.
А Курочке не хочется в вечную молодость, она еще в этой молодости не нажилась. У нее тут есть Петушок, она ему обещала снести яичко. Вы когда-нибудь сносили яичко любимому петушку?
- Не плачь, девчонка! - утешает ее старый Попка. - Ты же уходишь в вечную молодость. А что говорить мне, старому индюку? Меня спросят: где ты прогулял свою молодость? Где ты ее промотал, профинтил? И что я отвечу? Может, меня вообще не пустят в вечную жизнь. - Старый Попка всхлипнул. - Конечно, молодым везде у нас дорога (петь это надо, петь!) в том числе и дорога на скотобойню, а куда старикам деваться? - Он заплакал: - Увяданьем старости охваченный, я не буду больше молодым…
Ну откуда, откуда он берет такие слова?
И Курочка его утешает. Говорит, что для него еще тоже не все потеряно. Его опыт, его знания могут пригодиться и там…
Так говорит Курочка. И забывает про яичко. И про петушка забывает. И бодрым, веселым шагом отправляется в вечную молодость

Бег на неизвестную дистанциюЖизнь мчалась семимильными шагами, а следом семенила Судьба и уговаривала:
- Да не беги ты так, горе ты мое, сил уже нет никаких! Тут за бугром будет поворот, замечательный поворот, такие повороты мало кому достаются. Припасла я для тебя, от других оторвала. Буквально из зубов вырвала.
Но жизнь то ли не слышит, то ли о чем-то задумалась - чешет мимо поворота.
- Ты чего делаешь? - надрывается Судьба. - Я ж для кого старалась? Такой поворот! Ты учти, такие повороты дважды не даются!
А жизнь чешет дальше, на Судьбу не оглядываясь.
- Поворот! - кричит Судьба.
Жизнь - мимо поворота.
- Поворот!
Жизни - не до него.
- Протри глаза! - уже не кричит, а вопит Судьба. - Тут же на указателях все понаписано!!
Куда там! Еще читать! Впереди широкая дорога.
Судьбе давно бы отстать, ну ее, эту ненормальную. Но Судьба чувствует ответственность. Ей эту Жизнь доверили, сказали: «Смотри!»
Было б на кого смотреть: впереди одни пятки мелькают.
Потом и они перестали мелькать. Устала жизнь, присела на бугорок, призадумалась. Ладошку ко лбу приставила, оглядывается на пройденный путь.
Подбегает Судьба. Совсем запыхалась. Пропади она пропадом, такая работа. Присела рядом, отдышалась, высморкалась. Ну, спрашивает, а теперь чего будем делать?
Жизнь говорит:
- Да вот я смотрю: что-то мы с тобой пропустили.
- Пропустили! - подбоченилась Судьба. - Нет, вы только на нее посмотрите! А кому я говорила, кому кричала, кому плакала навзрыд?
- Что ты имеешь в виду? - спрашивает Жизнь, приходя в себя и уже собираясь бежать обратно.
- А то. Теперь чего оглядываться. Поздно. Повороты назад у нас не предусмотрены.
Жизнь, как водится, со скандалом. Как, да почему? Кто здесь заведующий? Они все такие, жизни, им сразу все подавай.
Потом заплакала. Как же это она все пропустила? Стала жаловаться на судьбу. А кому жаловаться?
Взяла себя в руки. Утерлась, приободрилась.
- Тогда, - говорит, - вперед. Вперед и только вперед! До новых поворотов!
- До каких поворотов? - Судьба аж сплюнула. - Тьфу на тебя! Ты погляди, на чем сиддишь: это же могила!
__________________________________________________ ___________________________________________

СКАЗКА ПРО БЕЛОГО БЫЧКА
Рассказать вам сказку про белого бычка? Вы говорите - рассказать, я говорю, - рассказать. Рассказать вам сказку про белого бычка?.. Я живу в этой сказке.
Это у самого леса, не доходя. Если идти по дороге, нужно свернуть у ларька и по тропинке, но тропинке - прямо к нам на лужайку.
Место у нас хорошее, не хуже других. Трава высокая, посредине дерево, а под деревом мы с бычком. Лужайка маленькая, но для двоих не тесно.
Сразу за нами начинается лес - хозяйство Бабы Яги. Одни заводят себе цветники, другие - садик или огородик, а Баба Яга завела себе темный лес и
поселилась в нем в своей избушке на курьих ножках. Ее тоже можно понять: живет старушка одна, дети, какие были, давно разъехались, вот она и окружила себя
темнотой, чтоб никто не глядел на ее старость.
Правда, не все так думают. От нас через дорогу большая синяя сказка, на берегу которой стоит старый рыбак. Каждый день он забрасывает свой невод и все, что
поймается, выпускает обратно в море, хотя он бедный старик и у него злая старуха. Потому что обычная рыба его не устраивает, ему нужно поймать золотую рыбку.
Это тянется еще с тех пор, когда старуха его была красной девицей и он решил поймать для нее что-то особенное. И вот прошла
целая жизнь, красна девица стала злой, некрасивой старухой, но старик этого не замечает, ему кажется, что все осталось по-прежнему...

Если идти от нас по тропинке, придешь к ларьку, в котором торгует Золушка. Это ее сказка, вернее, не ее, а ее тетки, доброй волшебницы.
Золушка живет у тетки и продает в ларьке волшебные палочки. Торговля идет хорошо, потому что палочки она продает бесплатно. Перед ее ларьком всегда
очередь: многие покупают волшебные палочки на дрова.
- Добрый день, как вы тут поживаете?
Это Змей Горыныч, сосед. Тот, у которого в сыновьях Мальчик-с-пальчик. С тех пор, как Змей усыновил Мальчика, его самого не узнать: прежде такое вытворял, а
теперь его и не слышно. Мимо пройдет - поклонится да еще пригласит в гости - на Мальчика его посмотреть.
Так мы живем. Посредине мы с бычком, вокруг наши соседи. А может, мы и не посредине, может, это только так кажется...
Рассказать вам сказку про белого бычка? Каждый день мы ее начинаем сначала...

2. ЗОЛУШКА
У нас лужайка, на лужайке дерево, а под деревом мы с бычком. Нас с бычком - раз-два и обчелся, и нам так не хватает кого-нибудь третьего...
Ну, конечно, не кого-нибудь...
- Золушка, - говорю я, - ну зачем тебе эта теткина сказка? Не век же в ней вековать.
Я чудак. Я ничего не понимаю. Потому что как же она оставит ларек?
Должен же кто-то продавать волшебные палочки.
- Бесплатно?
Конечно. Чтобы было больше чудес.
- Но ведь многие покупают их на дрова!
Оказывается, они и покупают дрова. Все волшебство не в палочке, а в том, для чего ее покупаешь.
- Золушка, - говорю я, - разве тебе плохо на нашей лужайке? У нас и дерево есть, правда, всего одно дерево, но когда стемнеет, это все равно, что в лесу. И
будем мы под этим деревом жить-поживать, добра наживать - чем плохо?
- Жить-поживать? - испуганно отзывается Золушка. - Но ведь это же конец сказки. Когда так бывает, значит, уже конец.
Я ее успокаиваю. У нас с ней конца не будет. Ведь у нас же сказка про белого бычка. Я хочу рассказать ей сказку про белого бычка, но она рассказывает мне
свою сказку.
В той сказке, в которой Золушка жила раньше, у нее было мало радости.Злая мачеха, злые сестры, сколько ни работай - никакой благодарности. Но потом Золушку
полюбил принц, она стала его невестой, и тогда-то случилось самое страшное: все стали жить-поживать, добра наживать.
Туфельку больше не возили по городу в поисках Золушки, - теперь Золушку возили по городу в поисках туфелек, бальных платьев, жемчугов и других предметов
первой царской необходимости.
Золушка жила во дворце. Прежде, чем стать принцессой, ей нужно было привыкнуть к новым условиям. Ей надо было привыкнуть к мягкой постели и вкусной еде,к
лакеям, которые угадывают мысли на расстоянии, и к советникам, которые на расстоянии подсказывают мысли.
Золушка пробиралась на конюшню, где стояли рысаки, похожие на рысаков доброй волшебницы, и спрашивала:
- Лошадки, лошадки, вы из какой мышеловки?
Рысаки презрительно фыркали в ответ: происходить из мышеловки они считали для себя унизительным.
Золушка подходила к лакею:
- Добрый человек, вы не могли бы снова стать ящерицей?
И лакей отвечал так, как отвечают все лакеи:
- Как будет угодно вашей милости.
Золушка все чаще вспоминала о своей тесной каморке. Там было сыро и холодно и приходилось много работать, но зато там мыши превращались в рысаков, а тыква в
карету. Здесь же кареты не растут в огороде, их делают знаменитые мастера, и бриллианты здесь - просто бриллианты, а золото - просто золото.
- Почему ты не радуешься? - спрашивал у Золушки принц.
- Мне не радостно.
- Это не причина. А почему не веселишься?
- Мне не весело.
- Это не причина.
Кончилось тем, что Золушка сняла туфельки и босиком ушла из дворца. Вдвоем с теткой они открыли ларек и продают в нем волшебные палочки.
- Но ведь для многих это просто дрова!
Она смеется:
- Если очень захотеть, даже твой прутик может стать волшебной палочкой.
- А когда палочки кончатся? Ведь все на свете имеет конец. Только наша сказка не имеет конца, потому что у нас все повторяется.
Но она сказала, что в жизни ничего не должно повторяться, что повторение - это все равно что конец. И что лучше иметь одну простую палочку, которая, если
захотеть, может стать волшебной, чем иметь целое царство и больше ничего не хотеть.

СКАЗКА ПРО БЕЛОГО БЫЧКА
Тропинка выбегает с лужайки и пробегает мимо ларька. Нет, она не пробегает мимо - она останавливается и долго чего-то ждет. Чего она ждет?
Что кто-то покинет ларек и ступит на нашу тропинку?
- Му-у! - говорит мой бычок.
Что "му", то "му". Действительно, лучше не скажешь.
А тропинка все ждет. Она стоит у ларька и не желает двигаться дальше. И я все на нее поглядываю: ждет она или не ждет?
Сгущаются сумерки, к нам подступает наш лес, и бычок прижимается ко мне: ему страшно.
Ждет она или не ждет?
Я рассказываю ему сказку. Я рассказываю нашу любимую сказку о белом бычке, который полюбил белую ворону...
Однажды вечером этот белый бычок увидел на заборе что-то белое. Может, его хозяйка повесила сушить что-нибудь из белья, а может, повесила объявление, что
продается бычок, еще молодой, но хорошей породы? Белый бычок ничего об этом не знал, и он решил, что на заборе сидит белая ворона.
Он еле дождался утра и сразу побежал к забору. Но - то ли высохло белье, то ли хозяйка сняла свое об®явление, - в общем, белый бычок увидал,что ворона его
улетела.
Он ходил по двору, заглядывал на деревья и так задирал голову, что все над ним смеялись, говорили, что он ловит ворон, хотя ему была нужна только одна
ворона.
- Белая ворона? - качала головой лошадь.
- Может быть, белые ворота?
- Может быть, новые ворота? - осведомлялся баран.
- Может быть, новое корыто? - уточняла свинья.
Мой бычок широко раскрывает глаза, чтобы прогнать от себя страшную сказку, и тогда я заканчиваю не так, как было в сказке, а так, как мы сами придумали. Это
наш любимый конец:
- Он ушел со двора и с тех пор бродит по свету. Он идет то за тучкой,то за белым дымком, заглядывается на снежные вершины и на белеющие вдали паруса...
Неужели на белом свете для белого бычка не найдется белой вороны?
- Му-у! - радостно говорит мой бычок. Он не сомневается, что белая ворона будет найдена.

МАЛЬЧИК-С-ПАЛЬЧИК
Рассказать вам сказку про белого бычка? Третий день мы идем с ним по горной дороге, уходя все дальше от нашей сказки, в которой все повторяется,
повторяется... Потому что повторение - это все равно, что конец. А зачем нам конец? Мы с бычком еще молодые...
Горная страна, владение соседа Горыныча... Кажется, близко, а мы идем третий день, потому что расстояния в горах - это особые расстояния...
Домик Горыныча вынырнул из-за горы, будто хотел перебежать нам дорогу, да так и застыл посредине, зазевавшись на нежданных гостей.
Я привязываю бычка к воротам, чтобы он куда-нибудь не свалился, а сам вхожу в дом.
За большим столом, как мужичок на огромном поле, трудится Мальчик-с-пальчик. Он меня не замечает. Я останавливаюсь у него за спиной и смотрю, как он
старательно выводит в тетрадке:
1 волк + 7 козлят = 1 волк.
- А где папа?
Он с удовольствием оторвался от тетрадки и посмотрел на меня веселыми глазами.
- Пошел с кем-нибудь посоветоваться.
- О чем посоветоваться?
Мальчик-с-пальчик прыснул в кулак, впрочем, сдержанно, поскольку речь шла об отце.
- Известно, о чем. О моем воспитании. Он совсем не умеет воспитывать, вот и ходит советоваться.
И Мальчик-с-пальчик рассказал о своей последней проделке.
У них в классе есть Царевна Лягушка. Она, конечно, больше лягушка, чем царевна, а воображает, будто наоборот. Вот подождите, говорит, ко мне прилетит стрела,
а по ней меня отыщет царевич.
Мальчик замолчал и нахмурился.
- Ну, я взял и пустил эту стрелу. Будто от царевича.
- И она поверила?
- Поверила. Теперь носится с этой стрелой.
- А вы смеетесь?
- Смеемся, - кивнул Мальчик-с-пальчик и еще больше нахмурился.
Бедная Лягушка! Мы себе тут сидим и разговариваем, а она там ждет своего царевича и, когда куда-нибудь уходит, предупреждает соседей: "Тут один царевич
должен прийти. Пусть подождет, я ненадолго".
Вот когда пригодилась бы волшебная палочка... Но Золушка говорит, если очень захочешь, даже прутик может стать волшебной палочкой. Прутик есть,
остается захотеть. Очень сильно захотеть...
Я напрягся изо всех сил и - махнул прутиком.

5. ЦАРЕВНА ЛЯГУШКА
В дверь постучали, и на пороге появилась девочка. Обыкновенная девочка, а совсем не лягушка.
- Что нам по арифметике? - спросила она с порога и смутилась, увидев меня.
Мальчик тоже смутился. Он посмотрел на меня, и - дети хорошо разбираются в таких вещах - взгляд его остановился на прутике. Видимо,поняв, что произошло, он
успокоился и сказал:
- Заходи!
И - покосился на прутик.
- Мне только спросить, - сказала Царевна Лягушка, обращаясь скорее ко мне, чем к Мальчику.
Я отвернулся к окну.
Погода начала портиться: на стекле появились капли дождя. Кажется, это ручьи катятся с гор - с тех гор, которые видны из окна дома. Я вожу прутиком по
стеклу, но не остановить горные потоки.

У меня за спиной разговор:
- Здесь неправильно, - голос Царевны Лягушки. - Один волк плюс семеро козлят равняется семеро козлят.
- Но он же волк. Понимаешь? Волк!
- Зато их семеро.
- Все равно волк съест козлят, - убежденно говорит Мальчик.
- Так ты хочешь, чтобы он их съел?
- Я хочу? Я совсем не хочу!
- Зачем же ты так решаешь?
Я подхожу к ним и теперь могу поближе рассмотреть девочку. Что-то в ней все же есть от лягушки: большой рот и глаза зеленоватого цвета. И одета она в старое
зеленое платьице, перешитое из еще более старого. А на голове у нее две косички, похожие на рожки (мечту моего бычка). Одной рукой девочка поправляет
косички, а другой прижимает к себе что-то, спрятанное за пазухой.
- Что это у тебя?
Царевна Лягушка сразу забыла об арифметике.
- Это у меня стрела. Мне ее прислал царевич. По этой стреле он должен меня найти. Меня очень трудно найти, потому что я живу в таком месте... Но по этой
стреле царевич меня найдет, и мы уедем далеко-далеко, может быть, в тридевятое царство...
- Но почему ты решила, что это стрела от царевича?
- А от кого же еще? - она улыбнулась, словно и впрямь больше ждать стрелы было не от кого.
- А если царевич все-таки не придет?
- Это царевич-то?
И до чего же она уверена, что все случится именно так, как она придумала!
- Ну так вот, - говорю я, - царевич здесь не при чем. Над тобой просто подшутили.
- Так я вам и поверила! - она крепче прижала к себе стрелу. - Я лучше пойду, мне еще по физике учить - про волшебную лампу Аладдина.
- Но если ты мне не веришь, пусть он сам тебе подтвердит.
Мальчик молчит. Он не поднимает глаз от тетрадки. Царевна смотрит на него, и глаза ее, два зеленых островка, расширяются (так бывает во время отлива) - и
вдруг (так бывает во время прилива) их начинает заливать водой.
- Что ты? Из-за чего? Неужели тебе не лучше знать правду?
Тонут зеленые островки. Теперь это даже не островки, это корабли, которые потерпели крушение.

Мальчик-с-пальчик еще ниже опустил голову.
- Если б мой отец умел воспитывать... Если б не был таким слабохарактерным...
- Ты не прав, твой отец не слабохарактерный. Я знаю его с тех пор, когда он был Змеем Горынычем.
- Кем был?
- Змеем Горынычем. Знаешь, как перед ним тряслись? Чуть что - и нет человека.
- Это неправда, - говорит Мальчик-с-пальчик. - Это вы все выдумываете.
- Я ничего не выдумываю. Можешь сам спросить у отца.
1 волк + 7 козлят = 1 волк.
Семеро козлят расплываются, их уже невозможно прочесть.
1 волк + (что-то расплывчатое) = 1 волк.
Только мокрое место от козлят. Это оттого, что Мальчик плачет.
- Кап, кап, кап! - это Мальчик-с-пальчик.
- Кап, кап, кап! - это Царевна Лягушка.
- Кап, кап, кап! - это дождь стучит за окном.
Не успеешь человеку открыть глаза, как из них тотчас льются слезы.

6. КОНЕК-ГОРБУНОК
Дорога сбежала в долину и пошла не спеша. Иногда от нее отделялась тропинка, уводившая неизвестно куда, лишь бы не идти в общем потоке. Было жалко смотреть,
как она, беспомощная, пытается пробиться, проложить собственный путь, стать тоже куда-то ведущей дорогой. Еще одна тропинка ныряет в кусты, и оттуда
доносится слабый шорох. Мы прислушиваемся, раздвигаем кусты, и вот - он сидит перед нами.
Судя по горбу, это здешний верблюд, но судя по ушам, это здешний заяц. Правда, хвост и копыта наводят на мысль, что это скорее конь, а еще скорее
- конек, учитывая размеры.
- Сейчас, - говорит конек, - сейчас я ее разбужу!
- Кого это?
- Спящую красавицу. Разве можно спать, когда вокруг такое творится?
Он стал рассказывать, что вокруг творится. Я, наверно, слышал о бременских музыкантах? Ну так вот.

Выгнали бременские музыканты разбойников и стали жить в их доме. Живут-поживают, добра наживают (именно так!). Осел воду возит, петух на воротах кукарекает,
собака дом сторожит, а кот по кладовкам хозяйство учитывает.
Шнырял кот, шнырял и вышнырял сапоги. Натянул их, усы подкрутил и давай командовать: "Ты, осел, дом сторожи, тебе это больше подходит. Ты, петух, воду носи.
А ты, собака, давай кукарекай!"
Делать нечего - надо слушаться: все-таки кот в сапогах!
Носит петух воду в клюве по капельке, а собака визжит, скулит - учится кукарекать.
"Что-то они у меня невеселые, - тревожится кот. - Не иначе - сапогам завидуют. У петуха вон и шпоры есть, а сапог нету..."
Позвал осла. "Что-то наш петух мне не нравится. Пойди, стукни его копытом".
Дальше живут уже без петуха. Осел дом сторожит, а собака за себя кукарекает да еще за петуха воду носит.
- Чем она недовольна? - удивляется кот.
- Пойди, - говорит ослу, - ударь собаку копытом!
Дальше живут уже без собаки. Осел воду возит. Осел дом сторожит. А в свободное время осел кукарекает.

- Ну, если такой осел...
Дело не в осле, говорит конек. Я, наверно, слышал о Храбром портном? Ну так вот. После того, как он там победил, все успокоились, стали жить-поживать
(жить-поживать!). Только сам портной не может никак успокоиться: у него все подвиги в голове.
И вот приходит к королю самый маленький писаришка, без имени и отчества, и говорит:
- Допустите меня до него, ваше величество. Он у меня успокоится.
Не поверил король:
- Да ты прочитал, что у него на поясе сказано? Ведь он, когда злой бывает, семерых убивает!
Писаришка только хихикнул в рукав:
- Ничего, ваше величество, вы только меня до него допустите!
- Шут с тобой, - отмахнулся король. - Иди, допускаю.
Вызывает писаришка Храброго портного. Сам сидит, глаза в стол прячет, а портной стоит перед ним, с ноги на ногу переминается. Выждал писаришка несколько
минут, а потом говорит:
- Так-так...
Портной переминулся с ноги на ногу.
- Что - так? Говорите прямо!
И тогда писаришка поднял на него глаза. Голубые глаза, с небольшой поволокой.
- Так... - опять помолчал. - Так-так...
Внутри у портного стало чего-то холодно.
- Я вас не понимаю... В каком смысле - так?..
Писаришка поднялся во весь свой маленький рост.
- Значит, так? Что ж, так и запишем!
Тут не выдержал Храбрый портной:
- Не записывайте! - просит. - Только не записывайте!
Сидит за столом писаришка, маленький писаришка, без имени и отчества, а перед ним стоит Храбрый портной. Смирный такой, мухи не обидит...

Разве ж это справедливо? - спрашивает конек.
- Ну, если такой храбрый...
Дело не в храбрости, говорит конек. Я, наверно, слышал про Красную Шапочку? Ну так вот, после того, как волк ее с®ел, все стали жить-поживать и добра
наживать. А волк нацепил на себя красную шапочку, и никто не мог догадаться, что он волк.
И вот выходит он к людям из леса и говорит:
- Граждане, - говорит он и поправляет на голове красную шапочку, - что это у нас происходит - так это же прямо беда! Где наши бравые музыканты? Их нет. Где
наши храбрые портные? Их нет. А тут еще один, не помню по фамилии, девочку сожрал. Правильно я говорю, бабушка?
Из толпы вытолкнули заплаканную бабушку.
- Правильно, сынок, правильно! Коли хочешь, я тебе я фамилию назову!
- Фамилию?
- Фамилию, сынок! Фамилию?! Фамилию, голубчик!
- Ну ладно, давай фамилию, - говорит волк, снимая красную шапочку.

Вы понимаете, в каком смысле он снял эту шапочку? - объяснил мне конек. - В том смысле, что теперь ему стесняться нечего... Вот какие дела... - Он
помолчал. - А эта красавица спит и ничего не подозревает.
- Но разве ж она может помочь? Разве ж от нее зависит?
- Ну, знаете! - вздыбился конек. - Если все будут так рассуждать... От одного не зависит, от другого не зависит, а от кого зависит? От серого волка?
Сколько на свете сказок, и в каждой какие-то свои неприятности.
- Ты погоди, не горячись...
- Да, я горячусь! - сказал конек. - Я горячусь и буду горячиться, пока не разбужу эту Спящую красавицу и всех остальных, которые спят!
- А почему всех должен разбудить именно ты?
Оказывается, это очень важный вопрос - кто разбудит. Потому что если красавицу разбудят разбойники, то она тоже станет разбойником, а если так - лучше ей
никогда не просыпаться. Между прочим, эти братья-разбойники давно замышляют ее разбудить, а это такие братья... У них на каждого по четыре ружья.
- Когда хочешь кого-нибудь разбудить, главное - изолировать братьев-разбойников! - говорит конек-горбунок.
Спящая красавица спит, но все же она красавица. Конек не смыкает глаз, но он далеко не красавец. Он тощий, замученный, будто держит весь мир на своем горбу.
Тоже нашелся Еруслан Лазаревич! Самого от земли не видать, а еще хочет тягаться с разбойниками! Добро бы был настоящий конь.
А что если его прутиком? Взять прутик и - раз!
- Видишь этот прутик?
При виде прутика он попятился.
- Вы это оставьте, сейчас не время шутить.
- А я не шучу.
Мне оставалось только захотеть. Очень сильно захотеть, чтобы этот маленький горбатый конек стал большим и сильным красавцем...
- Приступим к делу, - сказал конек. - Нужно успеть, пока светло, а то после ее не добудишься...
Он хотел еще что-то сказать, но тут я напрягся и - махнул прутиком.

Мой бычок, который испуганно таращил глаза, теперь таращит их восхищенно. Словно подменили конька-горбунка: уши стали короче, ноги длинней, да и спина
выпрямилась. А рост, рост! Прямо богатырский!
- Видишь, а ты не хотел. Вот теперь буди свою красавицу. Поднял конь красивую голову, прищурил красивые глаза.
- Будить? Стану я вам будить!
- А как же осел? Пусть себе кукарекает? А Храбрый портной? Ты должен был всем помочь!
Конь - просто чудо: сильный, красивый. Смерил он меня взглядом, смерил моего бычка.
- Во-первых, я никому ничего не должен. А во-вторых - с какой это стати? - Он лег на траву, вытянув красивое тело. - Пусть каждый сам старается для себя.
- А серый волк? А братья-разбойники? Ведь у них на брата по четыре ружья!
Коня будто ветром подняло на ноги и затрясло, как от ветра.
- Я не буду... Я не хочу... Отведите меня на конюшню!

7. ЦАРЕВНА НЕСМЕЯНА
Аты, баты, шли солдаты,
Аты, баты, на базар.
Аты, баты, что купили?
Аты, баты, самовар.
Аты, баты, сколько стоит?
Аты, баты, три рубля...
Аты-баты, как ножницами, стригут пространство, то удаляясь от нас, то опять приближаясь, и нам никак не понять смысла этих занятий. Десять шагов туда -
десять шагов обратно. Двадцать шагов туда - двадцать шагов обратно. Как бы далеко они ни ушли, они всякий раз возвращаются на старое место.
Смог бы я так идти? Наверно, не смог бы. Аты-баты могут, потому что жизнь им предельно ясна и на все у них готовы ответы. Куда идти? На базар.
Что купить? Самовар. Сколько дать за него? Три рубля и ни копейки больше.
Но вот, наконец, появляется самовар, о котором у них столько разговоров, вот он ставится на землю, и аты-баты усаживаются вокруг него.
Я выхожу из своего укрытия, на всякий случай оставляя там своего бычка.
- Здравствуйте, ребята.
- А, здорово! Чай будешь? Эй, где там у нас лишняя чашка?
Мы знакомимся. Аты-баты представляются по очереди:
- Катигорошек.
- Выкатигорошек.
- Окатигорошек.
- Перекатигорошек.
Вообще-то они все Горошки, а отличают их только профессии. Один был кучером, катал царя и министров ("Кати, Горошек!"), второй выкатывал из подвала бочки с
вином ("Выкати, Горошек!"), третий поливал улицы ("Окати, Горошек!"), четвертый просто бродил, нигде подолгу не задерживаясь ("перекати-горошек"). Но теперь
они на военной службе, так что у всех у них дело одно.
- Какое дело?
Они переглянулись между собой и приосанились.
- Слыхал про Несмеяну? Ну вот. Значит, мы ее охраняем.
Несмеяна - это царевна. Не настоящая царевна, а бедная девушка, которую для смеха взяли во дворец. У них тут царствует царь Горох, а министры у него все -
шуты гороховые. Вот они и взяли во дворец бедную девушку. Для смеха.
- Ну и что?
- Вот тебе и что. Взяли ее, а она, вместо того, чтобы радоваться,плачет целыми днями. Только портит всем настроение. Ну, и заперли ее. Чтоб повеселела.

Наступила ночь. Уснули аты-баты, а на посту остался один - Катигорошек. Он стоял, как положено стоять на посту: твердые плечи, твердая грудь и твердый
взгляд, устремленный в пространство. Но вот он поднял этот взгляд вверх - туда, к окну башни, и еле слышно позвал:
- Несмеяна!
В окне появилась девушка.
- Несмеяна, - зашептал Катигорошек, - послушай новый анекдот. У одного царя был сын, а у сына жена, а у жены свекор. И этот свекор был тоже царем...
Катигорошек рассказывал анекдот, подчеркивая смешные места, а кое-что даже изображая.
- Правда, смешно? - осведомился он. - А вот еще анекдот... Обхохочешься!
Царевна не смеялась.
- Да ты вникни, ты только себе представь, - Катигорошек перевел дух и опять зашептал, то и дело оглядываясь на спящих товарищей:
- Помню, я нашего катал, вот было смеху!
Тут он прервал рассказ, потому что время его истекло - на смену ему спешил Выкатигорошек. Этот стражник грозно замер на своем посту в стоял неподвижно, пока
его товарищ укладывался на отдых. Но едва лишь все стихло, он поднял голову и позвал:
- Несмеяна!
И опять царевна в окне.
- Не смеешься? - спросил Выкатигорошек. - Это ты зря. Раз надо смеяться, ничего не поделаешь. Все мы в мире горошки, что прикажут - то делаем. - Он вдруг
скорчил рожу и высунул язык:
- А у тебя вся спина сзади!
Царевна не улыбнулась.
- Ты слышишь? Ты, наверно, не слышишь? Я говорю: у тебя спина сзади. Понимаешь? Сзади спина!
Нет, не улыбнулась царевна. Тогда он отошел на приличное расстояние и - пошел к ней мелким шажком, неся издали свою подстрекательскую улыбку, но на полдороге
шлепнулся на землю, поднялся и сказал с улыбкой, которая ничуть не пострадала при падении:
- Чуть-чуть не упал.
Царевна не улыбнулась.
- А ты знаешь, как катится бочка?
Выкатигорошек лег на землю и несколько раз перевернулся со спины на живот. Потом встал, отряхнулся и сказал:
- Вот видишь, ты сама не хочешь...
Тут пришло ему время сменяться с поста, и на его месте застыл неприступный Окатигорошек. Он стоял, не сводя глаз с одной точки, находившейся в
противоположном направлении от того места, которое он должен был охранять, и старался не моргать, чтобы не закрывать глаз даже на долю секунды. Но вскоре
заговорил и он:
- Царевна, - сказал он, - у нас такой царь, такие министры... Царевна, это же просто смешно: почему вы одна не смеетесь?
Она ничего не ответила.
- Хорошо. Допустим, у вас есть причины. Но, царевна, войдите в наше положение: вы думаете, нам весело вас сторожить? Куда веселее поливать дороги, чем шагать
по ним без всякого смысла - взад-вперед. Но мы же не по своей воле, царевна, у нас нет своей воли, мы делаем то, что нам говорят...
- Я сейчас заплачу, - сказала царевна.
- Нет, нет, пожалуйста, только не это! Я хотел вас рассмешить, а вы вдруг расплачетесь - это даже смешно...
- Ничего нет смешного.
- Нет? Почему же нет, это вы просто не видите. А вы посмотрите, присмотритесь получше... Уверяю вас, если хорошо присмотреться...
- Какой вы смешной, - сказала царевна.
- Да, я смешной, я очень смешной! Вы даже не представляете, какой я смешной!.. Только... почему же вы не смеетесь?

Ночь кончилась. Аты-баты опять на ногах. Десять шагов туда - десять шагов обратно. Двадцать шагов туда - двадцать шагов обратно.
Я отвязываю бычка и на прощанье машу им прутиком. Я машу прутиком и говорю про себя:
- Пусть им царевна засмеется!

ЦАРЬ ГОРОХ
Его дворец.
Первое, что мы видим, - это распахнутое окно. Первое, что мы слышим, - доносящийся из окна оглушительный хохот. От этого хохота сотрясается весь дворец, и
кажется, это он хохочет, широко разинув свое окно. Мы хотим пройти мимо, но тут в окне появляется голова царя,сопровождаемая головами министров.
- Эй, ты, - кричит царь Горох. - Куда ведешь своего осла?
- Это не осел, - говорю я и выставляю бычка наперед, чтобы царь его получше увидел.
- Ты молчи! - ликует царь. - Я у него, а не у тебя спрашиваю!
Он хочет сказать, что спрашивает у моего бычка. А осел, дескать, я. Это он так шутит.
- Так, говоришь, не осел?
Головы министров покатываются со смеху и дружно скатываются с окна. Остается только веселая голова царя Гороха.
- Ох, - говорит царь, - ты меня совсем уморил! Ничего не скажешь, веселый парень. Значит, как ты говоришь? Не осел? Вот это отмочил! Ты погоди, я сейчас к
тебе выйду!
Царь исчез в окне и тут же появился на ступеньках.
- Так, говоришь, не осел? Это ничего, остроумно.
Царь присаживается на ступеньку и снимает с головы корону, обнаружив при этом великолепную, прямо-таки царскую лысину.
- Жарко нынче в короне, - об®ясняет свои действия царь. - И вообще без головного убора - это как-то здоровее для организма. А? Как ты находишь?
- Я не знаю.
- Не знаешь? - засмеялся царь и смеялся долго, до слез. - Это ничего, остроумно. Я вижу, с тобой не соскучишься. А это у тебя кто? - царь хитро
подмигнул: - Не осел?
- Да нет, это бычок.
- Не жареный, нет? Терпеть не могу бычков в сыром виде!
- Он не сырой, он живой!
Царь Горох гладит бычка по спине, треплет его за уши:
- Это он для себя живой, а для нас - просто сырой, верно?
Разговор принимает такой оборот, что я чувствую - надо скорей убираться. Но царь и не собирается нас отпускать, он только еще вошел во вкус разговора.
- Значит, ты так: из сказки в сказку? Вроде бы путешествуешь? Ну, это ничего: у меня полцарства ходит по миру. Перекатигорошки. А вот интересно
знать: что ты скажешь о соловье-разбойнике?
Непонятно, почему он вспомнил о соловье? Наверно, потому, что тот тоже летает из сказки в сказку.
- О соловье я много могу рассказать. Это такая птица!
- Отлично сказано, - похвалил меня царь. - Ну, вот и расскажи. Ты расскажи, а я послушаю - что за птица соловей-разбойник.
- А почему вы говорите, что он разбойник? Разве он что-нибудь натворил?
- Ну и шутник! - рассмеялся царь. - Ну и весельчак! Значит, ты не знаешь, разбойник он или нет?
Царь внезапно оборвал смех и сказал совершенно серьезно:
- Лисичка-сестричка съела братца-кролика. Братец-волк съел лисичку-сестричку. В такой обстановке нельзя забывать о соловье-разбойнике, нельзя закрывать на
него глаза... Вот смеху-то!
Он опять смеялся, но я не мог забыть его серьезного выражения.
- Я не закрываю, - сказал я. - Я, честное слово, не закрываю!
- Ну так как же? - широко улыбнулся царь. - Разбойник он или не разбойник?
"Аты, баты, три рубля", - звучит у меня в голове. Я пытаюсь отделаться от этой фразы, но она все звучит и звучит, и, запутавшись окончательно, превращается в
нечто совершенно нелепое: "А тебя-то - труляля!" Кого это - тебя? Моего бычка? Соловья? Или, быть может, царевну Несмеяну? Аты, баты, три рубля, а тебя-то
труляля! Вот так, когда нужно найти слова, никогда их не находишь.
- Разбойник, - говорю я и, чувствуя, что это совсем не то, добавляю: - Подумать только, такой соловей - и такой разбойник! А на вид - маленькая, неприметная
птичка...
- Постой, постой - ты о ком говоришь? Соловей-разбойник не птичка, а великан, настоящее чудовище... - Он помолчал и вдруг - словно что-то вспомнил: - А
эта... птичка соловей?.. Значит, она тоже разбойник?
"Какой же она разбойник?" - хотел я сказать, но посмотрел на него и опять растерял все слова. Я смотрю на царя Гороха, и мне хочется закрыть глаза, но я
вспоминаю, что их нельзя, нельзя, нельзя закрывать... И опять получается труляля.
- Разбойник, - говорю я, - разбойник.
- Ну, ты молодец! - засмеялся царь. - Балагур! Рубаха-парень! Эй! - крикнул он, надевая свою корону. - Разыскать соловья! - и продолжал, обращаясь ко мне: -
Так, говоришь, не осел? Это ничего, остроумно!
Я стал собираться, но он опять меня удержал:
- Ты веселый парень, и я тебя за это люблю. А этих, горошков, я не люблю, потому что они все какие-то невеселые. Тоже - придумали: хорошо смеется тот, кто
смеется последним. А кто будет первым, я тебя спрашиваю?
Я-то сам, конечно, стараюсь. И я, и мои министры. Эй! - крикнул царь, и министры появились в окне, весело гогоча. - Вот видишь, делаем все, что можем.
Царь Горох сел поплотней, и снял с головы корону.
- А сам-то откуда?
- Из сказки про белого бычка.
- Ну и как там? Что слышно? Какие новости?
- Рассказать вам сказку про белого бычка?
- Валяй, выкладывай!
- Вы говорите - выкладывай, я говорю - выкладывай. Рассказать вам
сказку про белого бычка?
- Ничего, - одобрительно хмыкнул царь, - остроумно придумано.
- Вы говорите - придумано, я говорю - придумано. Рассказать вам сказку про белого бычка?
Тут к царю подбежал министр:
- Ваше величество! Несмеяна смеется!
Видно, все же мой прутик подействовал.
- Смеется? - спросил царь, уже не смеясь, а, наоборот, очень серьезно.
- И как же она смеется? От души?
- Сейчас уточним, ваше величество!
- Уточните! - коротко приказал царь. И повернулся ко мне с прежней улыбкой: - Так про какого ты говорил бычка? Про этого, черного?
- Вы говорите черного, я говорю - черного...
- Так, говоришь, он черный? - перебил меня царь Горох. - То-то я смотрю - темная личность...
- Вы говорите - темная личность, я говорю - темная личность...
- Значит, темная? Ах он, разбойник!
- Вы говорите - разбойник, я говорю - разбойник...
- Что ж ты раньше молчал? - царь встал со ступеньки и надел корону на
голову: - Эй, стража! Взять этого разбойника!
Из дворца выкатились шуты гороховые, подхватили бычка и укатились прочь.
- Постойте, куда же вы? Это же мой бычок!
- Ты говоришь - мой бычок, я говорю - мой бычок...
- Но он мой!
- Ты говоришь - мой, я говорю - мой... Действительно, ловко придумано.И чего ты машешь прутиком? Тут ведь тебе не стадо!
Я махал прутиком, чтобы вернуть своего бычка, мне очень хотелось вернуть бычка, но прутик не действовал... Или мне недостаточно сильно хотелось? Я повернулся
и побрел из дворца.

А, здорово, садись, выпей чайку!
Аты-баты опять отдыхают, окружив так удачно купленный самовар.
- Спасибо, не хочется.
- А мы, как видишь, сторожим. Все ее, Несмеяну.
Из башни доносился девичий смех.
- Но если она смеется, зачем ее сторожить? Раз она смеется, значит, она поступает правильно?
- Ну, это, брат, как сказать... Смеяться тоже можно по-разному. А Несмеяна смеется не так, как смеются все... Не в том значении...
- А у меня забрали бычка... Я рассказал царю сказку, а он забрал у меня бычка...
И тут заговорил Перекатигорошек, который прежде молчал. Когда человек молчит, неизвестно, что за слова в нем скрываются, а это бывают такие слова... Я бы
лично запретил людям молчать, пускай говорят все, что думают, чтобы все, что они думают, было известно.
- Дубина! - сказал Перекатигорошек. - Олух царя небесного! Нашел, кому рассказывать сказки!

9. СИНЯЯ ПТИЦА
В Тридесятом государстве не было государства. Там был только дуб, вокруг которого, привязанный цепью, ходил кот ученый.
- Такой ученый - и на цепи?
- На цепи. Каждое ее звено - это звено моей жизни. Когда я был молод, я бессмысленно бегал по лесу. Но потом я начал кое-что понимать, и тогда появилось
первое звено... - Кот обошел вокруг дерева и продолжал: - Пока цепь была коротка, я не придавал ей большого значения. Я нацепил на нее часы и спрятал в
карман... У меня тогда еще был карман... Знаете, такой, жилетный... - Он вздохнул: - У меня тогда еще был жилет...
Тут он обнаружил, что мы стоим, и засуетился с неловкостью оплошавшего хозяина. Он усадил меня, и сам сел, аккуратно сложив свою цепь.
- Вот так - чем дольше живешь, тем длиннее цепь и тем тяжелее ее нести. Поэтому все мы под старость сгибаемся.
Цепь была не золотая - нет, не золотая была у кота жизнь. Она была старая и ржавая, отлитая по общему образцу и даже не пригнанная по росту.
- А у меня была веревка. Знаете веревку? За один конец держишь, а к другому привяжешь бычка...
- Я знаю веревку. Я знаю все на свете веревки, потому что я старый ученый кот.
Он встал и пошел вокруг дуба. Он закинул цепь на плечо и тащил ее, кряхтя и постанывая. Сделав полный круг, он повернул назад и приволок цепь на прежнее
место.
- Вот так-то, - сказал кот. - А вы говорите - Синяя птица.
Я ничего не говорил, но кот, видимо, отвечал не мне - он отвечал собственным мыслям.
- Синяя птица... - отвечал он. - Скажите лучше - Синяя Борода. Когда мне предлагают одно из двух, я выбираю третье.
И он стал рассказывать о страшном рыцаре Синей Бороде, который убивал своих жен за то, что они верили не в него, а в какую-то Синюю птицу.
- Он занимался этими женщинами, а я был у него ученым котом. Бывало, захандрит, спрашивает: "Слушай, кот, почему это так: сколько я жен любил без памяти, а
кого любил - не помню?" - "Такова, - говорю, - жизнь". Вздохнет он: "Умный ты, кот, ученый. А вот скажи, почему это так: берешь жену молодую, а бросаешь -
старую?" - "Такова, - говорю, - жизнь". Тут он погладит синюю бороду: "И все-то ты знаешь, кот, на все у тебя ответы". Правда, о старости жен он только так
говорил. И не бросал он их вовсе, а убивал, и все - молодыми.
Кот говорил спокойно, как будто речь шла о самых обычных вещах. Видно было, что его давно не волнует эта история.
- У Синей Бороды был замок - большой, уж не помню, на сколько комнат. И была там одна комната, в которую он запрещал входить; может, у него там был кабинет,
может, личная библиотека. Но жены - глупые женщины, они решили, что он прячет от них Синюю птицу. Ту, которая должна приносить счастье, а на самом деле
приносит одни неприятности. И только подумать:
все у них было, что можно желать на земле. Чего еще надо? Ходить по воде? Плавать по воздуху? Но жизнь - это жизнь...
Солнце село на верхушку дуба, поболталось на ней, как фонарь, и стало спускаться, переползая с ветки на ветку. Оно краснело за свою осторожность и все же
двигалось медленно, и было видно, что солнце, всегда такое высокое, тоже боится высоты.
Жизнь - это жизнь, как хорошо сказано! Простые слова, а ведь в них - все. В них и конек-горбунок, и братья-разбойники, и царь Горох со своими шутами. В них
все сказки, в которых мы побывали с бычком, а может, и та, в которой мы так и не побывали.
- Мы тут искали одну сказку. Такую, которая не имеет конца... Вы случайно не знаете?
Кот встал и прислонился к дереву.
- Я знаю все сказки, - сказал он, и солнце, сползавшее по ветвям, наделось ему на голову. Так стоял он, сложив на груди ученые лапы, смотрел куда-то
далеко-далеко и говорил:
- На море, на океане, на острове Буяне стоит бык печеный, Вво рту чеснок толченый... Летела сова, веселая голова. Вот она летела, летела и села, да хвостиком
повертела, да по сторонам посмотрела... Друг мой, вы видите эту цепь? Каждое ее звено - это сказка. Поверьте, я старый ученый кот, я имел когда-то жилетку, а
в жилетке карман, а в кармане часы на цепочке.
Я смотрел на эти часы, и мне казалось - время идет вперед, а оно уходило в обратную сторону. И пока я смотрел на часы, лучшее время ушло, и вот все, что от
него осталось...
- Друг мой, сравните звенья этой цепи, и вы поймете, что все сказки похожи одна на другую. И что значит - сказка не имеет конца?
Кот встал и пошел вокруг дуба. По мере того, как он шел, цепь его наматывалась на дуб и все укорачивалась, укорачивалась...
- Вот я иду. Иду, иду, иду... Что? Дальше идти некуда? Вы скажете, что это конец сказки? А я скажу - нет. Я просто поворачиваюсь и иду в обратную сторону.
Иду, иду, иду... Опять идти некуда? Я опять поверну обратно. Тут главное идти, а туда или назад - это уже непринципиально.
- Но ведь повторение - это все равно что конец?
Кот посмотрел на меня с улыбкой, в которой был заключен ответ. Да, говорилось в этой улыбке, некоторые считают именно так. Но со временем они поймут, жизнь
их научит.
- Повторение, - сказал кот, - мать учения.

Солнце село и, прикоснувшись к земле, сразу почувствовало себя уверенней. Небо - это небо, а земля - это земля. И как высоко ни летай, дома все-таки - лучше.
Пора и мне возвращаться домой. У меня там тоже есть дерево, вокруг которого я протопчу тропинку и буду ходить по кругу, как кот. Буду идти туда, потом
братно, и снова все повторять, потому что повторение - мать учения.
- А вы говорите - Синяя птица... - сказал мне на прощание кот. - Когда поживешь да поразмыслишь, начинаешь понимать, что Ходящий По Морю - это всего-навсего
мореход, а Плывущий По Воздуху - это всего-навсего воздухоплаватель... А Синяя птица - это просто синица, которая у нас в руках вернее журавля в небе...

Я протаптываю свою тропинку. Я иду по своим следам - в одну сторону, потом в другую, и этому не видно конца. Шаг. Остановка. Еще шаг. Остановка.

Жили-были три солдата. Вот и сказочка начата. Жили-были три павлина. Вот и сказки половина. Жили-были три гуся. Вот и сказочка вам... вся? Как бы не так: я
поворачиваюсь и иду в обратную сторону.

Рассказать вам сказку про белого бычка?

ВСЮДУ - СРЕДИ СВОИХ

Как будто некуда насекомым спешить, но по земле они не ходят, а бегают.
На свиданье - бегом. Со свиданья - бегом. Всюду бегом. Только бегом.
Потому что мир вокруг них большой, а они в этом мире маленькие. А в
большом мире маленьким приходится хорошенько побегать.
Но зато как бегают насекомые! Лошадь бегает прекрасно, по по стене она
не побежит. И по потолку не побежит. А насекомые вот - бегают.
Какие силы их держат, когда они бегают по потолку?
Их держат молекулярные силы. Силы тех молекул, которые составляют и
стены, и потолок, и вообще любую поверхность.
Молекулы маленькие, но есть у них силы, способные поддержать. Лошадь
они не поддержат. Слона не поддержат. А насекомых поддерживают.
Потому что насекомых больше некому поддержать.
Потому что маленькие должны поддерживать маленьких.

СЕМЕЙСТВО ТОЛКУНЧИКОВ

Сказать по правде, какой из Толкунчика жених? Нос длинный, ноги
длинные, а голова такая маленькая, что даже закрадывается сомнение: сможет
ли Толкунчик подумать о семье? Да, на такого поглядишь - не обрадуешься.
Муха он или не муха? Ножищи кривые, лохматые, а по всему телу плешь. Как
будто, когда засевали Толкунчика, начали с его ног, а на остальное не
хватило посевного материала. А нос у Толкунчика - что портновская игла.
Такой бы нос Муравью-Портному, Муравей-Портной сколотил бы на нем
состояние. А Долгоносик-Фрачник уж такой бы сшил себе фрак! Но Толкунчик
не портной, и никакой он не фрачник. На него хоть шей, хоть не шей -
главное снаружи останется.
Такой он, Толкунчик. Не подарок. Тем более не свадебный подарок, и уж
конечно, не в качестве жениха. Поэтому, чтобы как-то поднять это качество,
Толкунчик является к своей невесте с подарком. Он приходит с мешком, как
какая-нибудь Бабочка-Мешочница, а в мешке у него мошка или мушка, -
словом, приданое. При другой внешности можно приданое взять с невесты, но
при такой внешности спасибо, что хоть от тебя соглашаются взять.
Впрочем, тут дело не только во внешности. Тут дело в характере невесты,
вернее, жены. Потому что как только невеста становится женой, она готова
съесть своего мужа Толкунчика.
Пока она невеста, она готова его любить (хотя любить Толкунчика - это,
можно сказать, подвиг). Но едва став женой, она готова съесть своего мужа
Толкунчика...
Что имеем, не храним... Бабочка-Мешочница вообще без мужа живет, вот бы
она, наверно, любила своего мужа! Но она живет без мужа, да и жизни ее -
каких-нибудь несколько минут. Без мужа долго не проживешь. Дать
Бабочке-Мешочнице мужа, она бы, конечно, пожила, да еще бы благодарила. А
жене Толкунчика этого не понять, она считает, что без мужа она не
останется. Разве на свете один Толкунчик? На свете много толкунчиков. С
таким носом.
Следила бы за своим носом, это было бы самое правильное. У самой нос,
что твой шприц, что твой заступ. Дали б такой шприц Жуку-Пилюльщику, он бы
весь мир вылечил без пилюль, а Жук-Могильщик с таким заступом всех уложил
бы в могилу. И в общем, если честно сказать, у Толкунчика жена ничуть не
лучше Толкунчика.
Но это если честно сказать. А вы пробовали ей честно сказать? Ну-ка,
ну-ка, попробуйте! Вот когда вам пригодятся ваши длинные ноги!

ЧЕТЫРЕ ПРАВИЛА ПРОСТЕЙШИХ

Каждый простейший знает свою клетку, и его не интересует, что
происходит в клетке, где обитает его сосед.
Первое правило простейших: _мой дом - моя клетка_.
Нападение - тот единственный случай, когда одноклеточные объединяются,
чтобы одолеть многоклеточного врага. И тут вступает в силу второе правило
простейших: _много одноклеточных сильней одного многоклеточного_.
Конечно, можно было бы объединиться на другой основе, например, на
основе любви. Но у простейших нет любви. Даже потомство они производят без
любви. Третье правило простейших: _для того, чтоб продолжить род, нужно не
соединиться, а разделиться_. И они делятся, каждый делится сам по себе и
сам по себе производит потомство. Родители не умирают, они переходят в
детей. И дети не умирают, они переходят во внуков.
Четвертое правило простейших: _ни один простейший не смертен_. Иллюзия
бессмертия, без которой простейшие не могут существовать. Для того, чтобы
простейший существовал, он должен верить, что тело его бессмертно. Не
душа, а именно тело. Потому что не могут в одной маленькой клетке
поместиться и тело, и душа.

КАРАПУЗИК

Жук Карапузик только и делает, что притворяется мертвым. Чуть какой
шум, чуть какой стук или треск, а Карапузик уже мертвый. Это он так
притворяется.
Мертвому не так страшно, да и вообще как-то спокойнее. Лучше уж
притворяться мертвым, чтоб не умереть от страха, чем умирать от страха, а
притворяться живым.

ОПЫТ ЖИЗНИ

Опоссум так ловко притворяется мертвым, что даже падает с дерева и уже
сам не может сказать, мертвый он или живой.
А что вы думаете - в этом так просто разобраться? Когда всю жизнь
притворяешься, только и знаешь, что притворяешься, как тут сказать с
уверенностью - опоссум ты или уже не опоссум?

ЛЮБОВЬ К ЖИЗНИ

Тритон - большой жизнелюб. Его можно заморозить, задушить и даже
засушить на несколько лет - и все равно он оживет:
- Вот он я! С того света вернулся...
И опять он живет, и опять жизни радуется - той самой жизни, которая
сушила его и морозила, так что не поймешь, была это жизнь или смерть. Ну,
а если не поймешь, будем считать это жизнью. Надо же как-то жить! Тритону
обязательно надо жить, иначе он себе жизни не представляет.
У него, земноводного, две стихии, земля и вода, и он лавирует между
этими двумя стихиями. Он смотрит, где какие условия жизни. Конечно, бывают
такие условия... Но для него любые условия - это прежде всего условия
жизни. Потому что Тритон любит жизнь.
Если бы тарпаны и странствующие голуби по-настоящему любили жизнь, они
бы не рвались в небеса, не скакали бы по бескрайним степям, а научились бы
жить в любом состоянии. В засушенном, задушенном, замороженном состоянии,
Тогда бы они, может, и выжили...
Но все говорят о тарпанах, о странствующих голубях, о том, как они
замечательно жили и как печально кончили свою жизнь... Все им сочувствуют,
восхищаются ими... Тритоном никто не восхищается, и слава богу: когда
тобой начинают восхищаться, это значит, долго на свете не проживешь.
А Тритон любит жизнь. Не эту - громкую, поднебесную и степную, а тихую,
незаметную, земноводную жизнь... И когда в нем все высыхает, когда в нем
все вымерзает, так, что, кажется, ничего больше нет, в нем остается, живет
твердое убеждение, что любые условия - это прежде всего условия жизни.

КВАРТИРА СЛЕПЫША

Слепыш устроился под землей, но с комфортом. Сыровато, правда,
темновато, зато все удобства. Есть где развернуть семейную жизнь.
Залетит какой-нибудь воробей, стукнет у входа, а Слепыш снизу:
- Кто там?
Если волк - не откроет, если лиса - не откроет. А если воробей - почему
не открыть?
Выглянет Слепыш, насколько глаза позволяют, и сразу квартиру
показывать, будто воробей просится к нему на постой.
- Вот это у меня галерея, это - кладовые для хранения зерна, здесь
туалет - в общем, подсобные помещения. А здесь у нас детская, а здесь наша
с женой, мы ее называем свадебной.
Свадебная комната - придумают же такое! Раз в год свадьба, а комната -
круглый год! Да, живут слепыши, устраиваются. И наверх не лезут, не то,
что мы, воробьи.
- Мы наверх не лезем, нам и тут, внизу, хорошо...
- Да, вам хорошо, - позавидует воробей. - Мы у себя наверху что видим?
Это вы видите, слепыши.
И полетит воробей к себе вверх. А что делать? Такая уж наша участь
воробьиная: и ничего там не видим, и никакой от этого радости, а все равно
лезем вверх.

КЕНЕНИЯ УДИВИТЕЛЬНАЯ ИЗ ПЛЕМЕНИ АРАХНИД

Кенения Удивительная и сама удивляется, что живет. При выходе на сушу,
когда все меняли жабры на легкие, Кенения совершила неудачный обмен: и
жабры у нее отобрали, и без легких оставили. Возникает вопрос: как же
жить? Неизвестно как, но Кенения приспособилась. Она дышит кожей, хотя
это, конечно, уже не то. Ни глубоко вздохнуть, ни с облегчением выдохнуть.
Затем, когда стали распределять места на земле, Кенению почему-то
загнали под землю. Разве можно жить под землей? Вероятно, нельзя, но
Кенения приспособилась. Она живет под землей и редко выходит на свет, и
вообще она плохо относится к свету. Может быть, потому, что когда
раздавали зрение, Кенению тоже обошли, и она осталась слепой. Конечно,
приспособилась, но с тех пор она не выносит света.
И опять возникает вопрос: как же так? С одной стороны, не видеть света,
а с другой - его ненавидеть... Разве это возможно?
Конечно, нет.
Невозможно.
Но Кенения приспособилась.

МИР БЕСПОЗВОНОЧНЫХ

Мир беспозвоночных - это, в сущности, не мир, а война, жестокая война и
с позвоночными, и с беспозвоночными.
Гидра живет в этом мире, в этой постоянной войне, и ее буквально рвут
на куски, но это ей не во вред, а скорее даже на пользу.
Потому что из каждого куска образуется новая гидра, и, таким образом,
армия гидр не редеет, а умножается.
Вероятно, здесь все дело в позиции. Нормальная позиция живого существа
- стоять лицом к радостям жизни, а спиной - ко всем неприятностям. Гидра
же занимает противоположную позицию, ибо мир для нее не мир, а война, и
все неприятности идут ей на пользу.
Гидру даже можно вывернуть наизнанку, а она все равно будет жить. И
изнанка станет ее лицом, а лицо - изнанкой.
Вы так не пробовали? Это весьма эффективный стратегический прием: в
трудную минуту вывернуться наизнанку. Тут уже не страшно встретиться лицом
к лицу с опасностью, потому что вы встретитесь с ней не лицом. И когда вам
случится ударить лицом в грязь, вы ударите в нее не лицом. И даже пусть
вам плюют в лицо, в этом нет ничего оскорбительного, потому что плюнут-то
вам не в лицо...
В этом суть стратегии: чтоб сохранить лицо, нужно вовремя вывернуться
наизнанку.

НЕ ТАК ПРОСТО БЫТЬ ПРИЛИПАЛОЙ

Да, не так просто быть Прилипалой. Прилепиться-то просто, но только
вопрос: к кому? Прилепишься к кому-нибудь, а его заглотнут. И все, песенка
спета... Нет, тут надо выбирать кого покрупней. Акулу, например...
Прилипала выбирает Акулу.
Конечно, Акула тоже не идеал, Прилипала за многое ее осуждает. Ему,
прямо сказать, не по душе ее поведение. Но Акулу не заглотнут, и этим она
нравится Прилипале.
Впрочем, тоже до поры до времени.
Вот поймают Акулу, потащат на корабль, тогда Прилипала мигом отлепится.
А прилепится к кому? К кораблю.
Нет, не то чтобы Прилипала его одобрял, Прилипала, прямо сказать, его
осуждает. И он первый отлепится, если корабль, допустим, пойдет ко дну.
Когда корабль идет ко дну, самое главное - поскорей отлепиться.
Трудная жизнь у Прилипалы. У всех рыб жизнь трудная, но у него она к
тому же и хлопотная: только и гляди, кто кого потопит, кто кого заглотнет.
В этом деле главное - не ошибиться. В этом деле ошибаются один раз.
Другие ошибаются один раз.
Но Прилипала - не ошибается.

ДВА МЕТОДА СКОЛЬЗИТЬ ПО ПОВЕРХНОСТИ

Водомерка совсем не умеет плавать, хотя живет постоянно в воде.
Собственно, живет она не в воде, а на воде, на самой ее поверхности. И
скользит по этой поверхности, меряя воду не вглубь, а вширь, и умудряясь
не замочить ног и не замутить водной глади. Потому что если замочишь ноги
- беда, и если замутишь воду - беда, и если чуть-чуть углубишься - тоже
беда. А чтоб не было беды, лучше всего скользить по поверхности.
Впрочем, и по поверхности можно скользить по-разному: ведь
поверхность-то имеет две стороны.
Водяной Жук бегает по водной поверхности снизу, как муха по потолку.
Это очень удобно: и пол под ногами, и одновременно крыша над головой. И
дождь не намочит, - конечно, если из воды не высовываться...
Скользить, чтоб не высовываться, и скользить, чтоб не углубляться, -
вот два метода, которые помогают держаться на поверхности. Это знают не
только водомерки и водяные жуки.

ЗОЛОТОПОЛОСЫЙ АФИОСЕМИОН
(Семейство Карпозубых)

Золотополосый Афиосемион, которого для краткости можно называть
Семеном, живет в болоте, в котором грязи хоть отбавляй, а сырости, надо
прямо сказать, не хватает. Жил бы Семен в Европе или, допустим, в Америке,
ему бы вода, как говорится, падала с неба. А в Африке жди, когда она тебе
упадет. Пока с неба упадет, в своем болоте вся пересохнет.
Те рыбы, которые имеют для своих детей океан, редко думают о том, что
из их детей вырастет. У Семена нет океана. И никогда не будет у него
океана. И к этому он готовит своих детей.
Он высушивает свою икру, хорошенько высушивает, чтобы эта икра, когда
она станет взрослой, не боялась самой суровой засухи. Он закаляет свою
икру на жаре, потому что понимает: его детям мало что с неба упадет.
Очень важно приучить детей, что им не упадет с неба, что нужно пройти
через трудности, если хочешь вырасти не каким-нибудь Лиогнатом (которого
для краткости можно назвать Игнатом), не каким-нибудь Барбоурисом
(которого для краткости можно назвать Борисом), а настоящим, сильным,
закаленным в сухих песках Золотополосым Афиосемионом. Которого для
краткости можно назвать Семеном.

ПУТЬ ЗАЙЦА

Зайчонок-Беляк не знает ни крова, ни родительской ласки. Едва он
откроет глаза, родители врассыпную. Бывают дети, от которых родителям
хочется врассыпную, но здесь дело не в детях. Конечно, можно друг за друга
держаться, когда имеешь крепкие копыта или рога, но когда нет ничего,
кроме длинных ушей, за что ж тут держаться?
И родители, наскоро покормив малыша, припускают в разные стороны,
предоставляя Зайчонку самому подниматься на ноги и выбирать жизненный
путь.
Пройдет Зайчонок немного, а там, глядишь, какая-нибудь Зайчиха,
сбежавшая от собственных детей:
- Ой ты мой бедненький, иди, я тебя покормлю! Где-то и мой вот так же
бродит...
И вторая Зайчиха покормит, и пятая, и десятая, так что, пока Зайчонок в
возраст войдет, порядочно родителей переменит!
Все чужие - и все свои.
У тех, понятно, у кого зубы да когти, - все чужие. У тех, у кого рога и
копыта, - все свои.
Ну, а у тех, у кого нет ни того, ни другого, - все чужие и все свои. И
потому у них главный закон - врассыпную.

ОДИН ИЗ МОРСКИХ ЕЖЕЙ

Сказать о том, что этот морской еж ходит на зубах, значит испугать всех
рядовых пешеходов. Добавить, что он ходит на иглах, значит еще больше
испугать пешеходов да вдобавок сильно озадачить портных. Чтобы ходить на
иглах и на зубах, нужно быть очень уж страшным чудовищем.
Но этот еж не чудовище. Просто он ходит на зубах. Другие не ходят на
зубах, но зубы у них тоже не сидят без работы. А он ходит на зубах. Гуляет
на зубах. Для него прогулка на зубах - лучший вид отдыха.
Нельзя сказать, чтобы этот еж только гулял на зубах, если только гулять
на зубах, то, как говорится, быстро протянешь зубы. Нет, он сначала
погуляет, а потом поест. А после еды снова погуляет (это особенно полезно
- прогулка после еды). Причем он ест все подряд, не перебирая. Он
совершенно всеядный еж.
Правда, всеядность его больше в том заключается, что его самого все
едят. Несмотря на то, что он гуляет на зубах, распугивая пешеходов, и что
он ест все подряд, - его едят все подряд.
Так он сочетает всеядность со съедобностью. Но называют его все-таки
Съедобный Морской Еж. Не Всеядный, а Съедобный Морской Еж.
Потому что ценят его не за всеядность, а за съедобность.

СМИРЕННЫЙ РЯБЧИК

Дикушу называют "смиренным рябчиком". Похоже, что это так.
Сидит Дикуша на дереве, смиренно сидит, как обычный рябчик сидеть не
станет. Потому что попробуй так посидеть: глазом не успеешь моргнуть, как
кто-нибудь накинет петлю на шею.
Так ловят Дикушу. Ему просто накидывают петлю на шею и снимают с
дерева, как созревший плод.
- Простоват наш Дикуша, - говорят о нем знакомые рябчики. -
Поглядите-ка: сам сует голову в петлю! Может, он думает, что ему подносят
лавровый венок? Может, он ждет, что на него водрузят корону?
Но разве это не естественно - сунуть голову в петлю, поинтересоваться,
что там, по другую сторону петли? Никто не знает, что там, по другую
сторону. А хочется знать.
Дикуше хочется знать.
А кому не хочется?

ГРАДОНАЧАЛЬНИК ОСЬМИНОГ

Градоначальник Осьминог живет в большом городе, построенном из камней.
Из этих камней он сложил себе дом, самый лучший во всем городе. Этот дом
находится в самом красивом месте, и внутри его самая вкусная морская вода.
И из дома этого открывается самый приятный вид (у Осьминога самые большие
в мире глаза, поэтому вид для него много значит).
А когда Осьминог идет в город, он снимает со своего дома самую большую
в городе крышу и несет ее перед собой.
- Эгей, посторонись! Расступись! - кричит Осьминог, выставляя, как щит,
свою плоскую крышу.
Потому что он градоначальник, а что положено делать начальнику?
Прежде всего - отгородиться от подчиненных.

КАЛАБАРИЯ

В случае опасности змея Калабария выставляет вместо головы хвост.
Голову она прячет подальше, а хвост поднимает вверх и поводит им из
стороны в сторону и даже как будто пытается укусить.
Конечно, хвост уступает голове, нет у него ее сообразительности, но он
будет вполне на месте, если его повыше поднять. И к тому же он совершенно
не видит опасности.
Очень важно в опасный момент не видеть опасности. Не слышать опасности.
Не размышлять об опасности. Короче говоря, вместо головы выставить хвост.
Высоко, как можно выше выставить хвост - это помогает сохранить голову.

Жирафа выше всех на десять голов, а язык у нее - целых полметра. Вот бы
поговорить таким языком!
Но никто не умеет так молчать, как Жирафа.
Даже маленькие воробьи - и те помаленьку чирикают, даже кузнечики - и
те что-то стрекочут.
А Жирафа молчит. Может, потому, что она выше всех на десять голов?
Может, она боится уронить свое достоинство? (Шутка ли - с такой высоты!)
Трудно сказать, почему Жирафа молчит, почему и погибая она не крикнет о
помощи. Даже львы кричат о помощи, даже тигры кричат о помощи, все на
свете кричат о помощи, а Жирафа молчит.
Может, потому ее называют - Жирафа, что означает - милая? Часто милыми
называют тех, кто молчит, кто, даже имея очень длинный язык, хорошо умеет
держать его за зубами.

Эта тема была перенесена из раздела Юмористические истории.