Даниил Гранин

Священный дар

С годами меня все чаще тянет к пушкинским стихам, к пушкинской прозе. И к Пушкину как к человеку. Чем больше вникаешь в подробности его жизни, тем радостней становится от удивительного душевного здоровья, цельности его натуры.

Вот, очевидно, почему меня так задел один давний разговор, случайный летний разговор на берегу моря.

Мы гуляли с Н., одним из лучших наших физиков, и говорили об истории создания атомной бомбы, о трагедии Эйнштейна, подтолкнувшего создание бомбы и бессильного предотвратить Хиросиму.

Злодейство всегда каким-то образом связано с гением, - сказал Н., - оно следует за ним, как Сальери за Моцартом.

Как черный человек, - поправил кто-то.

Нет, черный человек - это не злодейство, - сказал Н. - Это что-то другое - судьба, рок; Моцарт ведь исполняет заказ черного человека, он пишет реквием, он не боится… А я говорю о злодействе.

Он знал наизусть «Моцарта и Сальери». Он прочел нам последнюю сцену, и выяснилось, как все мы по-разному ее понимаем.

Что же, гений и злодейство - совместны или несовместны? Дал ли Пушкин окончательный ответ? А как он сам считал?

Среди нас были и филологи, и историки, но все равно мы слушали не их, а Н. Несмотря на всю его самоуверенность, категоричность. Тощий и быстрый, он шагал впереди, размахивая руками. Цветные камешки пляжа летели из-под его подошв. Мы шли за ним и почтительно подбирали его фразы. Ощущение необычности исходило от него. Трудно даже объяснить, в чем тут дело. Может быть, в том, что он единственный, кто имел право судить о гениях.

Молодые физики в затрепанных джинсах жаждали самоутверждения. Они требовали определить, что такое гений.

В естественных науках, - сказал Н., - это человек, умеющий видеть мир немного иным. Тот же Эйнштейн. Он просто иначе взглянул на давно известные вещи.

Весьма просто. Соблазнительно просто. Но Н. знал Эйнштейна. И еще он знал, как делалась физика. Слова его запомнились. Перечитывая «Моцарта и Сальери», я вспомнил тот случайный разговор. Моцарт и Пушкин соединились с Эйнштейном, Оппенгеймером, Ландау, Капицей. Хиросима соединилась с Сальери. Реквием Моцарта звучал над печами Освенцима.

Но вот Ферми, великий Ферми, - сказал Н., - он, в сущности, не противился уничтожению Хиросимы.

Ферми - это живой человек, - сказал кто-то из физиков, - а Сальери - идея.

Ему возразили. Я уже не помню точно фраз и не хочу сочинять диалог, спорили о том, кто Сальери для Пушкина. Противник, злодей, которого он ненавидит, разоблачает, как он делал, например, с Булгариным, или же это воплощение иного отношения к искусству? Можно ли вообще в этом смысле связывать искусство и науку? А что если для Пушкина Моцарт и Сальери - это Пушкин и Пушкин, то есть борение двух начал и прочая, прочая?..

От этого случайного горячего спора осталось ощущение неожиданности. Неожиданным было, как много сложных проблем возбуждает маленькая пушкинская трагедия. И то, как много можно понять из нее о нравственных требованиях Пушкина, о его отношении к искусству…

Злодейство было для меня всегда очевидно и бесспорно. Злодейством был немецкий мотоциклист. В блестящей черной коже, в черном шлеме он мчался на черном мотоцикле по солнечному проселку. Мы лежали в кювете. Перед нами были теплые желтеющие поля, синее небо, вдали низкие берега нашей Луги, притихшая деревня, и оттуда несся грохочущий черный мотоцикл. Винтовка дрожала в моих руках… Разумеется, я не думал ни о Пушкине, ни о Сальери. Это пришло куда позже, тогда, на войне, надо было стрелять…

Особенно меня занимал конец, последние слова Сальери:

Ты заснешь Надолго, Моцарт! но ужель он прав, И я не гений? Гений и злодейство Две вещи несовместные. Неправда: А Бонаротти? или это сказка Тупой, бессмысленной толпы - и не был Убийцею создатель Ватикана?

Вопрос звучал безответно. Он досаждал, точно разговор, прерванный на самом важном месте.

Может, эта вещь не кончена? Но в примечаниях было сказано, что кончена 26 октября 1830 года, напечатана в 1832 году и даже поставлена в театре. И насчет Буонаротти там тоже пояснялось: оказывается, существовало предание, что когда Микеланджело хотел натурально изобразить Христа, он не посовестился распять одного юношу и воспроизвести его мучения. Далее там было написано: «Отравленная душа Сальери безоглядно верит клевете. Еще бы - ему так нужен этот оправдывающий его пример. Он, как и Микеланджело в легенде, художник-убийца, убийца ради искусства. Здесь вернейший ключ к пониманию „Моцарта и Сальери“ - этой глубочайшей трагедии зависти».

Какой смысл люди вкладывают в понятие слова талант или гениальность? Неужели это только то, что дается свыше или же все – таки можно стать талантливым благодаря собственным усилиям? Входит ли в это понятие моральная составляющая? Данная тема, названная А. Пушкиным “гений и злодейство”, рассматривается Д. Граниным в своем произведении. Автор услышал спор на пляже, причиной для возникновения которого, выступила личность Моцарта и Сальери. Эти образы присутствуют в “Маленькой трагедии” Пушкина. Осуждает ли поэт в действительности Сальери? Но если это так, то, что является причиной такого его отношения к персонажу?

Гранин сам стремиться разобраться сначала в вопросе злодейства (вспоминая военное время), а затем – коснуться темы гениев. В качестве примера, им приводятся личности ученых, занимающихся совершением великих открытий. Он озадачивается вопросом, связанным с тем, имеет ли значение, с учетом данных событий, мораль, или же все-таки гений находится вне пределов моральных рамок.

однако превратиться в гений способен исключительно порядочный творец со светлыми целями, для которого имеют огромное значение понятия нравственности. Сальери научился сочинять превосходные музыкальные произведения, собрав для этого все свои душевные силы. Хотя у него не хватило сил в себе уничтожить завистливость и жестокость. Следовательно, Моцарт имеет право называться гением, а в Сальери такое право отсутствует: “яд разделил их…средство отделить гений от мнимого – …нравственное испытание”.

Гениальным творцом не может стать человек, одержимый дурными мыслями. Душе композитора свойственно отражаться в его произведениях. Если же он обладает злой, черной душой, то произведение, созданное его рукой, превратиться в нечто недоброе, безрадостное и негармоничное.

М. А. Булгаков создал роман “Мастер и Маргарита”, в котором критики МАССОЛИТа осудили Мастера за написанный им роман. Они завидовали, и трусили перед его талантом. Истинный же гений не знает трусости и зависти. Он поднимается над этими низменными чувствами слишком высоко.

(1 оценок, среднее: 5.00 из 5)

Другие работы по этой теме:

1. В центре нашего внимания текст Даниила Александровича Гранина, русского писателя и общественного деятеля, в котором описана проблема природы гениальности. Размышляя над этой проблемой, автор вспоминает...
2. Каждый человек, который занимается изучением истории, осознает, что она наполнена как героическими страницами, и трагическими. Но существуют и такие, в которых воедино сливаются героизм с...
3. Сегодня в число наиболее острых проблем вошла проблема, связанная с сохранением лесов и чистоты окружающей среды. Автор текста также озадачился данным вопросом, изначально рассуждая о...
4. Проблема, которую поднял автор текстаЧто такое детство? Первая ступень жизни, ее преддверие, некая подготовка к дальнейшему существованию или это и есть сама жизнь? Все эти...

На каждую силу найдется другая сила. Когда человек полон злобы и обиды, не всегда выходит промолчать на его сквернословие. Иногда хочется ответить. Как же ответить, не выходя из себя и не опускаясь до уровня собеседника?

1. Чтобы разговаривать с Вами на одном уровне, мне надо лечь!..

2. Я не знаю, что вы едите за завтраком, но это реально действует! Интеллект стремится к нулю!

3. Только не надо вынимать наушники из ушей. Не дай Бог сквозняком застудишь мозг изнутри.

4. Мне пора к психологу? Нет, конечно, большое спасибо за дельный совет, но не стоит ровнять всех по себе.

5. Рот будешь открывать у стоматолога.

6. Чтобы меня шокировать, вам придется сказать что-нибудь умное.

7. Еще один гудок с твоей платформы и твой зубной состав тронется.

8.Чтоб ты свою свадьбу в «McDonalds» отмечал.

9. Если бы мне доставляло удовольствие общаться с cyкaми, у меня бы давно уже была собака.

10. Ума как у ракушки.

11. Глядя на вас начинаю понимать, что ничто человеческое Богу не чуждо. У него отличное чувство юмора.

12. Говорите, говорите… я всегда зеваю, когда мне интересно!

13. Украсил бы ты мир своим отсутствием, пока я грех на душу не взял!

14. Из положительных качеств у тебя только «резус-фактор».

15. Я живу напротив кладбища. Будешь выпендриваться-будешь жить напротив меня.

16. Это тебя все любят? А, ну, да, любовь же зла…

17. Да что бы тебе в бане чайной ложкой можно было прикрыться!

18. - Девушка, скучаете? - Не настолько…

19. Ваше право на собственное мнение еще не обязывает меня слушать бред.

20. - «спасибо» в карман не положишь. - в руках понесёшь!!!

21. Слышь, ты, розочка! Тюльпань отсюда, а то как загеоргиню, обсеренишься!

22. Я пришел к тебе с приветом, с утюгом и пистолетом

24. Лучше умно молчать, чем тупо говорить

25. Это набор слов, или мне нужно вдуматься?

26. Прости что не оправдал твои стереотипы

27. В некоторые головы мысли приходят умирать

28. Он: Мы пойдем к тебе или пойдем ко мне?
Она: Одновременно. Ты – к себе, а я – к себе.

29. Что, словесная нефтескважина иссякла?

30. Дурдом на выезде, психи на природе!

31. Что смотришь? Ты в музее что ли? Ща я тебе устрою культурное мероприятие в двух действиях без антракта! Дам затрещину – голова отлетит

32. А ты, что думаешь, что если на меня громче орать будешь, я буду тише слушать?

33. Ты сейчас у меня очки свои домой понесешь. В разных карманах.

34. Ваш стиль речи напоминает мне базарный говор далеких девяностых конца прошлого столетия.

35. И не надо смеяться! Смех без причины – это признак того, что человек либо идиот, либо хорошенькая девушка. Хочешь убедить меня во втором – для начала побрейся.

Как отвечать в конкретных ситуациях. Примеры!

1. Согласиться с оскорбляющим вас человеком. Классика:

– Да, ты круглый дурак и идиот!
– Да. У меня и справка есть! А по-твоему это очень умно доказывать что-то дураку?

– Ты просто дура!
– Согласна! Это от того, что постоянно приходиться разговаривать с дураками.

– Меня не устраивают твои ответы!
– Какие вопросы, такие и ответы!

– Да, я умнее всех вас вместе взятых!
– Конечно! Ведь у тебя ума палата. Еще бы сторожа к этому сарайчику…

2. Довести высказывание направленное в вашу сторону до абсурда:

– Эй, притормози!
– Не могу, тормоз должен быть один. (Нельзя, в нашей паре уже есть один тормоз!)

– Что ты делаешь?
– В штаны делаю.

– Ты, что меня сейчас разводишь?
– А ты сейчас кем себя считаешь пчелкой или кроликом?

3. Перевернуть негативное высказывание в позитивное:

– Ты – лошара!
– Если бы не лохи, где бы ты сам сейчас был?

– Одни идиоты вокруг!
– А тебе, что не обычно чувствовать себя умным?

– Что за телефон схватился, когда я с тобой разговариваю?!
– Я тоже предпочитаю говорить с умными людьми!

4. Давите человеку “на слабо”. Ведь никто не любит чувствовать себя слабаком:

– Что-то ты как-то хреново танцуешь..
– Я не танцую, я просто убираю ноги, чтобы ты мне из не отдавил…(А знаешь, как я классно крестиком вышиваю!)

– Что ты вякаешь?
– Странно, а другим моя речь нравиться… У тебя что, нет чувства прекрасного, или проблемы со слухом?

– Умную из себя строишь?
– А у тебя проблемы в общении с умными?

5. Чего ты хочешь?

– Ну, и что ты притих?
– А ты что, уже хотел к этому времени на стол к хирургу попасть?

– Ну, и кто тут смелый?
– Ты так разговариваешь со мной, как– будто у тебя абонемент в травмпункт пропадает.

– Ты простая домохозяйка!
– А ты бы хотел чтобы я была валютной проституткой?

С хамством нужно бороться! Если, когда Вам хамят, хочется заплакать - значит собеседник добился своего. Самоутвердился за Ваш счет и подкрепился немалой долей Вашей энергии! Не поощряйте такое поведение ни в коем случае!

С годами меня все чаще тянет к пушкинским стихам, к пушкинской прозе. И к Пушкину как к человеку. Чем больше вникаешь в подробности его жизни, тем радостней становится от удивительного душевного здоровья, цельности его натуры.

Вот, очевидно, почему меня так задел один давний разговор, случайный летний разговор на берегу моря.

Мы гуляли с Н., одним из лучших наших физиков, и говорили об истории создания атомной бомбы, о трагедии Эйнштейна, подтолкнувшего создание бомбы и бессильного предотвратить Хиросиму.

Злодейство всегда каким-то образом связано с гением, - сказал Н., - оно следует за ним, как Сальери за Моцартом.

Как черный человек, - поправил кто-то.

Нет, черный человек - это не злодейство, - сказал Н. - Это что-то другое - судьба, рок; Моцарт ведь исполняет заказ черного человека, он пишет реквием, он не боится… А я говорю о злодействе.

Он знал наизусть «Моцарта и Сальери». Он прочел нам последнюю сцену, и выяснилось, как все мы по-разному ее понимаем.

Что же, гений и злодейство - совместны или несовместны? Дал ли Пушкин окончательный ответ? А как он сам считал?

Среди нас были и филологи, и историки, но все равно мы слушали не их, а Н. Несмотря на всю его самоуверенность, категоричность. Тощий и быстрый, он шагал впереди, размахивая руками. Цветные камешки пляжа летели из-под его подошв. Мы шли за ним и почтительно подбирали его фразы. Ощущение необычности исходило от него. Трудно даже объяснить, в чем тут дело. Может быть, в том, что он единственный, кто имел право судить о гениях.

Молодые физики в затрепанных джинсах жаждали самоутверждения. Они требовали определить, что такое гений.

В естественных науках, - сказал Н., - это человек, умеющий видеть мир немного иным. Тот же Эйнштейн. Он просто иначе взглянул на давно известные вещи.

Весьма просто. Соблазнительно просто. Но Н. знал Эйнштейна. И еще он знал, как делалась физика. Слова его запомнились. Перечитывая «Моцарта и Сальери», я вспомнил тот случайный разговор. Моцарт и Пушкин соединились с Эйнштейном, Оппенгеймером, Ландау, Капицей. Хиросима соединилась с Сальери. Реквием Моцарта звучал над печами Освенцима.

Но вот Ферми, великий Ферми, - сказал Н., - он, в сущности, не противился уничтожению Хиросимы.

Ферми - это живой человек, - сказал кто-то из физиков, - а Сальери - идея.

Ему возразили. Я уже не помню точно фраз и не хочу сочинять диалог, спорили о том, кто Сальери для Пушкина. Противник, злодей, которого он ненавидит, разоблачает, как он делал, например, с Булгариным, или же это воплощение иного отношения к искусству? Можно ли вообще в этом смысле связывать искусство и науку? А что если для Пушкина Моцарт и Сальери - это Пушкин и Пушкин, то есть борение двух начал и прочая, прочая?..

От этого случайного горячего спора осталось ощущение неожиданности. Неожиданным было, как много сложных проблем возбуждает маленькая пушкинская трагедия. И то, как много можно понять из нее о нравственных требованиях Пушкина, о его отношении к искусству…

Злодейство было для меня всегда очевидно и бесспорно. Злодейством был немецкий мотоциклист. В блестящей черной коже, в черном шлеме он мчался на черном мотоцикле по солнечному проселку. Мы лежали в кювете. Перед нами были теплые желтеющие поля, синее небо, вдали низкие берега нашей Луги, притихшая деревня, и оттуда несся грохочущий черный мотоцикл. Винтовка дрожала в моих руках… Разумеется, я не думал ни о Пушкине, ни о Сальери. Это пришло куда позже, тогда, на войне, надо было стрелять…

Особенно меня занимал конец, последние слова Сальери:

Ты заснешь

Надолго, Моцарт! но ужель он прав,

И я не гений? Гений и злодейство

Две вещи несовместные. Неправда:

А Бонаротти? или это сказка

Тупой, бессмысленной толпы - и не был

Убийцею создатель Ватикана?

Вопрос звучал безответно. Он досаждал, точно разговор, прерванный на самом важном месте.

Может, эта вещь не кончена? Но в примечаниях было сказано, что кончена 26 октября 1830 года, напечатана в 1832 году и даже поставлена в театре. И насчет Буонаротти там тоже пояснялось: оказывается, существовало предание, что когда Микеланджело хотел натурально изобразить Христа, он не посовестился распять одного юношу и воспроизвести его мучения. Далее там было написано: «Отравленная душа Сальери безоглядно верит клевете. Еще бы - ему так нужен этот оправдывающий его пример. Он, как и Микеланджело в легенде, художник-убийца, убийца ради искусства. Здесь вернейший ключ к пониманию „Моцарта и Сальери“ - этой глубочайшей трагедии зависти».

Итак, трагедия окончена, и имелся к ней ключ, но и этот ключ не помогал: совместны они - гений и злодейство?

Я возвращаюсь к началу, я учился трудному искусству читать Пушкина. Простота его стихов обманчива. Иногда мне казалось, что я нашел ответ, но всякий раз новые вопросы озадачивали меня.

Могут ли гении совершать злодейства? Может ли злодей-убийца Сальери быть гением, оставаться гением? Оттого что он отравитель, разве музыка его стала хуже? Что же злодейство доказывает, что Сальери не гений? Но Микеланджело, бесспорно, гений, мог ли он совершить убийство? Во имя искусства? Имеет на это право или оправдание гений? И опять: что такое гений?

Для каждого писателя Пушкин - удивительный пример нестареющего мастерства. Через эту маленькую трагедию хотелось хотя бы в какой-то мере понять этот секрет.

У Пушкина гений - Дельвиг: «Дельвиг милый… навек от нас утекший гений», Державин обладает порывами истинного гения. Для Пушкина гений сохраняет древний смысл души, ее творческую крылатость. Гений - не только степень таланта, но и свойство его - некое нравственное начало, добрый дух.

Слово «гений» ныне обычно связано с великими созданиями, изобретениями, открытиями. Конечно, в законе относительности нет ничего ни нравственного, ни безнравственного. Наверное, тут следует разделить - открытие может быть гениальным, но гений не только само открытие. В пушкинском Моцарте гениальность его музыки соединена с личностью, с его добротой, доверчивостью, щедростью. Моцарт готов восторгаться всем хорошим, что есть у Сальери. Он свободен от зависти. Он открыт и простодушен. Не потому, что он такой хороший, скорее потому, что он богач, ему бы успеть раздать то, что он имеет, то, чем наделила его природа. Такие, как он, могут быть самолюбивы, тщеславны, мрачны, - но завидовать? Чему? Никто не может делать того, что делает он. Конечно, наиболее точно этому соответствует натура Моцарта.

Из всей галереи гениев человечества - ученых, поэтов, художников, мыслителей - Пушкин выбрал именно Моцарта. Выбор, поразительный своей безошибочностью, я бы сказал - единственностью. Слава Моцарта за последний век обрела особый характер, словно бы предугаданный Пушкиным. «Моцартианство» - ныне привычное определение гения, творящего легко и вдохновенно, обозначение «божественного дара», «вдохновения свыше». Гений Моцарта исключителен - он весь не труд, а озарение, он символ того таинственного наития, которое свободно, без усилия изливается абсолютным совершенством. До сих пор музыка Моцарта остается в этом смысле, может, наиболее загадочным созданием.

Моцарт наиболее чисто олицетворяет тот дар, который ненавистен Сальери.

Проще всего было объяснить ненависть завистью. О зависти твердит сам Сальери. Посредственность завидует гению, поэтому ненавидит гения и убивает его. Но Сальери-завистник не интересен ни Пушкину, ни нам. Зависть Сальери скрыта, он прячет ее от самого себя. И так искусно, что это и впрямь уже не зависть. Так ли уж важен для зависти вопрос о гении и злодействе? А ведь вопрос этот не риторический - это мука, ужас самого Сальери.

http://www.proza.ru/2013/06/18/1580

Дaниил Грaнин

Священный дaр

С годaми меня все чaще тянет к пушкинским стихaм, к пушкинской прозе. И к Пушкину кaк к человеку. Чем больше вникaешь в подробности его жизни, тем рaдостней стaновится от удивительного душевного здоровья, цельности его нaтуры.

Вот, очевидно, почему меня тaк зaдел один дaвний рaзговор, случaйный летний рaзговор нa берегу моря.

Мы гуляли с Н., одним из лучших нaших физиков, и говорили об истории создaния aтомной бомбы, о трaгедии Эйнштейнa, подтолкнувшего создaние бомбы и бессильного предотврaтить Хиросиму.

Злодейство всегдa кaким-то обрaзом связaно с гением, - скaзaл Н., - оно следует зa ним, кaк Сaльери зa Моцaртом.

Кaк черный человек, - попрaвил кто-то.

Нет, черный человек - это не злодейство, - скaзaл Н. - Это что-то другое - судьбa, рок; Моцaрт ведь исполняет зaкaз черного человекa, он пишет реквием, он не боится… А я говорю о злодействе.

Он знaл нaизусть "Моцaртa и Сaльери". Он прочел нaм последнюю сцену, и выяснилось, кaк все мы по-рaзному ее понимaем.

Что же, гений и злодейство - совместны или несовместны? Дaл ли Пушкин окончaтельный ответ? А кaк он сaм считaл?

Среди нaс были и филологи, и историки, но все рaвно мы слушaли не их, a Н. Несмотря нa всю его сaмоуверенность, кaтегоричность. Тощий и быстрый, он шaгaл впереди, рaзмaхивaя рукaми. Цветные кaмешки пляжa летели из-под его подошв. Мы шли зa ним и почтительно подбирaли его фрaзы. Ощущение необычности исходило от него. Трудно дaже объяснить, в чем тут дело. Может быть, в том, что он единственный, кто имел прaво судить о гениях.

Молодые физики в зaтрепaнных джинсaх жaждaли сaмоутверждения. Они требовaли определить, что тaкое гений.

В естественных нaукaх, - скaзaл Н., - это человек, умеющий видеть мир немного иным. Тот же Эйнштейн. Он просто инaче взглянул нa дaвно известные вещи.

Весьмa просто. Соблaзнительно просто. Но Н. знaл Эйнштейнa. И еще он знaл, кaк делaлaсь физикa. Словa его зaпомнились. Перечитывaя "Моцaртa и Сaльери", я вспомнил тот случaйный рaзговор. Моцaрт и Пушкин соединились с Эйнштейном, Оппенгеймером, Лaндaу, Кaпицей. Хиросимa соединилaсь с Сaльери. Реквием Моцaртa звучaл нaд печaми Освенцимa.

Но вот Ферми, великий Ферми, - скaзaл Н., - он, в сущности, не противился уничтожению Хиросимы.

Ферми - это живой человек, - скaзaл кто-то из физиков, - a Сaльери - идея.

Ему возрaзили. Я уже не помню точно фрaз и не хочу сочинять диaлог, спорили о том, кто Сaльери для Пушкинa. Противник, злодей, которого он ненaвидит, рaзоблaчaет, кaк он делaл, нaпример, с Булгaриным, или же это воплощение иного отношения к искусству? Можно ли вообще в этом смысле связывaть искусство и нaуку? А что если для Пушкинa Моцaрт и Сaльери - это Пушкин и Пушкин, то есть борение двух нaчaл и прочaя, прочaя?..

От этого случaйного горячего спорa остaлось ощущение неожидaнности. Неожидaнным было, кaк много сложных проблем возбуждaет мaленькaя пушкинскaя трaгедия. И то, кaк много можно понять из нее о нрaвственных требовaниях Пушкинa, о его отношении к искусству…

Злодейство было для меня всегдa очевидно и бесспорно. Злодейством был немецкий мотоциклист. В блестящей черной коже, в черном шлеме он мчaлся нa черном мотоцикле по солнечному проселку. Мы лежaли в кювете. Перед нaми были теплые желтеющие поля, синее небо, вдaли низкие берегa нaшей Луги, притихшaя деревня, и оттудa несся грохочущий черный мотоцикл. Винтовкa дрожaлa в моих рукaх… Рaзумеется, я не думaл ни о Пушкине, ни о Сaльери. Это пришло кудa позже, тогдa, нa войне, нaдо было стрелять…

Особенно меня зaнимaл конец, последние словa Сaльери:

Ты зaснешь

Нaдолго, Моцaрт! но ужель он прaв,

И я не гений? Гений и злодейство

Две вещи несовместные. Непрaвдa:

А Бонaротти? или это скaзкa

Тупой, бессмысленной толпы - и не был

Убийцею создaтель Вaтикaнa?

Вопрос звучaл безответно. Он досaждaл, точно рaзговор, прервaнный нa сaмом вaжном месте.

Продолжение интересного эссе-

Http://www.proza.ru/2013/06/18/1580