В нашем обществе то и дело поднимается вопрос о том, нужна ли литература современному человеку. Мнения разделились. Одни считают, что нет, сегодня вполне можно обойтись и без нее. Другие все еще борются за то, чтобы литература играла важную роль в жизни обществе.

Я считаю, что литература, конечно же, нужна. Без нее невозможно научиться понимать мир, невозможно почувствовать все богатство жизни, разобраться в человеческих отношениях. Именно литература нас этому учит.

При этом нельзя не заметить, что большинство современных молодых людей, вместо того, чтобы почитать книги, предпочитают посмотреть телевизор, погулять, потанцевать в клубе, «посидеть» в интернете. Очень часто от взрослых слышишь, что они, будучи школьниками и студентами, читали гораздо больше. Обидно, не так ли?

Многие молодые люди считают, что читать нужно только тем, кто этого хочет, а принуждать никого не надо. Но никто никого не заставляет немедленно брать в руки книгу и читать не переставая. Однако, читая книги, человек дает пищу своей душе. Не дать погибнуть себе духовно так же важно, как сохранить физическое здоровье.

Сейчас многие отдают предпочтение возможностям социальных сетей, упрощая тем самым себе жизнь, как они считают. Вместо того, чтобы взять книгу и найти ответ там, люди «набирают» вопрос в интернете и, не прилагая усилий, получают миллион ответов и, почти не задумываясь, берут первый попавшийся..

В отличие от литературы интернет никого ничему не учит, он просто легко и быстро выдает готовые ответы. Литература же учит нас жизни, то есть тому, чего нет ни в одном учебнике, учит понимать, наблюдать, искать и думать. Но самое главное, как мне кажется, литература учит нас не повторять чужих ошибок.

Еще я заметила такую закономерность: те, кто не читают, очень часто допускают много орфографических ошибок. У читающего человека развивается зрительная память на слова, и ему при письме и правила вспоминать не нужно. Отказ от чтения - путь к трудностям с письменной речью, а затем и с устной.

Однажды учительница по литературе попросила меня принять зачет по теме «Жизнь Пушкина» у моих одноклассников. Чтобы я знала, какой период жизни поэта взял тот или иной ученик, она дала мне прочитать их работы. Читая их, мне было очень смешно, но при этом жутко неприятно. Иногда мои ровесники писали полный бред. Например: «Пушкина отправили в Михайловское за материалами о ходе работ по истреблению саранчи».

Всем известна фраза: «Книга - лучший подарок». И я с ней согласна. Когда мне дарят книгу, я действительно рада, мне не терпится в нее заглянуть и прочесть.

Литература - часть нашей жизни, истории и культуры, без нее люди не были бы людьми.

Юлия ДУБРОВИНА

ЗАЧЕМ НУЖНА ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА?
(что-то вроде философского эссе)

Можно поставить вопрос шире: а зачем вообще нужно искусство? Это вечный вопрос, а поскольку на вечные вопросы не существует окончательных ответов, их правомерно ставить вновь и вновь, с тем, чтобы разные ответы дали возможность осветить разные грани бесконечно многогранного явления. Это эссе – робкая попытка внести свою маленькую лепту в это движение.
Искусство (а художественная литература – один из его видов) многообразно и многофункционально. Будет правильно сказать, что любой вид искусства имеет двойное предназначение: утилитарное и эстетическое. Утилитарное призвано удовлетворять потребности человека, которые не входят в число эстетических. Ну, а эстетическое предназначение искусства, по определению, удовлетворяет духовную потребность в гармонии, в красоте, которая, если верить великому писателю, должна рано или поздно спасти этот заплутавший, непутевый и грешный мир…
Однако восприятие любого искусства зиждется на специфическом свойстве человеческой психики: на его способности к воображению. Скажем несколько слов об этом первостепенно важном факторе, без которого любое искусство было бы мертво.
Способность человека к воображению, т.е. к мысленному представлению образов и к переживанию этого представления, отличает человека от его меньших братьев так же, как и чувство юмора, хотя, по-видимому, в каких-то примитивных формах воображение присуще не только человеку. Но в жизни человека роль воображения столь грандиозна, что стоит посмотреть на этот феномен повнимательнее.
В самом деле, вся человеческая психика вырастает на фундаменте воображения, ибо ребенок может нормально развиваться только через игру, сказку. Но разве, став взрослыми, мы перестаем играть? Что такое весь громадный мир искусства, как не игра воображения, игра по неким придуманным правилам? Воображения, породившего все формы искусства: литературу, музыку, театр, живопись. Конечно, искусство – это, как уже сказано, и реализация эстетической потребности, но эстетика – лишь облатка тех грез, ради которых мы и доверяемся искусству, позволяющему прожить такие жизни и пережить такие переживания, которым нет места в реалиях нашего существования. Искусство – это игра, потребность в которой, видимо, не оставляет человека, даже когда он вышел из детства («Что наша жизнь? Игра»). И совсем не случайно слово «игра» прижилось и в театре, и в музыке, и даже в таком грандиозном сценическом действе, как Олимпийские игры.
Любое событие отражается в человеке через преломление в его воображении, и только в таком преломленном виде воспринимается и включается в сознание и память. Стало быть, все наше поведение определяется субъективной картиной наших представлений, составленной воображением.
Итак, мы живем в воображаемом мире столь же явственно, как и в окружении реальных атрибутов бытия. Посему тот факт, что искусство в целом, и художественная литература, в частности, опирается на вымысел, на игру, не должен нас смущать. Иллюзии прошлого, настоящего и будущего пронизывают нашу жизнь от начала до конца. Мало того, сама по себе условность искусства уже недостаточно питает наше воображение, и в литературу мощным потоком вливается еще и мифологическое, и фантазийное начало: Свифт, Гофман, Гоголь, Булгаков, Маркес, Кларк, Лем, Стругацкие, Азимов, Толкиен...
А теперь вернемся к вопросу: зачем все-таки нужна художественная литература?
Сразу оговорюсь: под художественной литературой, в интересующем нас плане, я мыслю не любую беллетристику, не любое чтиво, а отвечающую самым высоким требованиям качественную литературу, у которой есть шансы именоваться со временем классикой. Жанры ее могут быть разными, но объединяет и выделяет книги этого уровня мастерство писателя, серьезность его намерений – даже в жанре юмора, и общественная значимость. Но как отличить настоящую книгу от поделки? Вот два совета умных людей. «Книга, которая не стоит того, чтобы ее читать дважды, не стоит и того, чтобы ее читать один раз». /Вебер/ «Несомненный признак всякой хорошей книги – она нравится тем больше, чем человек становится старше». /Лихтенберг/ Я бы добавил еще, что лучший оценщик – время, и потому старая книга, если она продолжает жить, заведомо хороша.
Одна из утилитарных функций художественной литературы – формирование представление о том, как должна строиться образцовая речь, чтобы она лучше исполняла функцию средства общения. Но язык – только рабочий инструмент литературы, в ней много других, не менее значимых компонентов. Сюжет, образы, идея произведения, композиция, фантазия писателя, его размышления и тому подобное. Что может читающий человек извлечь из всего этого?
Рождаясь на свет как существо индивидуальное, человек только через какое-то время начинает осознавать себя членом некоего сообщества. Поначалу в яслях или в песочнице, потом в школе, и там его взору впервые наконец предстает картина всего человеческого общества, этого огромного океана, вмещающего миллиарды людей самой разной породы и природы, самых разных представлений и понятий, самых разных ценностных ориентиров, наконец. Как ориентироваться в этом океане, чтобы правильно, или, скажем так, с минимальным количеством ошибок и аварий выбирать в разных ситуациях линию своего поведения? Наши меньшие братья находят правильную линию поведения – в стае, в стаде, в прайде и тому подобных группах – интуитивно. Человек – тоже животное общественное, но ему дан разум, и умение жить в обществе он постигает опытом, размышлением, сравнением, анализом, пробами и ошибками. Однако, круг реального общения каждого человека достаточно ограничен. Обобщенное представление о человеческой природе вынести из общения с этим кругом сложно. Либо оно будет примитивным, кургузым, куцым, и при выходе за привычный круг человек окажется беспомощным, безоружным.
Книга бесконечно расширяет этот круг общения, дает представление о человеческой природе такое, какого никакой личный опыт дать не может. Читая художественную литературу, мы обнаруживаем типажи, человеческая масса начинает в нашем представлении постепенно структурироваться, мы узнаем много о добре и зле – и узнаем всё это в ускоренном режиме, затрачивая при этом гораздо меньше усилий. То, что мы выносим из чтения художественной литературы, с помощью назидания, поучения, проповеди, внушения постичь нельзя.
У реальных людей, даже близких, мы можем только подозревать, в лучшем случае, догадываться, о чём и как они думают, а у литературных героев мы знаем всё, о чём и как они думают. Художественная литература – это специфический полный курс человековедения.
Герои книг оживают и обретают для нас реальность как живые люди; а чем и впрямь отличны они от живых людей, которых мы никогда не видали наяву, но о которых наслышаны вполне: от Пушкина, Наполеона или Пикассо, например? Наши представления об этих людях основаны исключительно на нашем воображении, на свидетельствах других людей, так же, как и об Андрее Болконском, Дон Кихоте или Робинзоне Крузо. Дон Кихот не менее (а может быть, и более) реален для нас, чем Сервантес. В обоих случаях воображение питается некоей косвенной информацией, а не прямым впечатлением, не памятью, и потому и те, и другие в равной степени для нас реальны (или нереальны). Я склонен все же к первому слову (реальны), ибо думаю, что жизнь человека в мире его воображения столь же реально им проживаема, как и внешняя его жизнь, которую можно зреть со стороны.
Таким образом, художественная литература вмещает в себя колоссальный предшествующий опыт многих поколений, позволяя человеку глубже и шире постигать человеческую природу. В этом заключается утилитарная функция художественной литературы.
А еще в том, что она, как уже сказано, учит людей владению словом. Слово – самое важное средство общения между людьми. Всевышний создал всякую тварь земную, но Слово дал лишь человеку. И оно было в Начале, прежде, чем родились рисунок, песня или дом. Ясно, что человек начитанный владеет словом совершенно иначе, чем мало читавший. И он свободнее ориентируется в жизненном пространстве, в жизненных перипетиях.
Но не зря предмет нашего размышления называется художественной литературой. Она параллельно исполняет и функцию эстетического воспитания, «воспитания чувств», по Флоберу, ибо ее средства, как уже сказано, – не назидание, не проповедь, а образное повествование. В художественной книге слово – не просто носитель информации, оно – в совокупности с другими словами, их расстановкой и подбором, ритмом и звуком, вкусом даже! – рождает впечатление красоты и гармонии, воспитывает умение понимать эту гармонию и наслаждаться ею. И поэтому она, в отличие от иной, скажем, научной литературы, есть искусство. И еще потому, что обращаясь к разуму, она в то же время обращается и к чувству человека, а это – через сердце и воображение – самый короткий путь к сознанию и приятию. Она вмещает в себя и хранит память предков, но хранит ее не так, как это делает, допустим, учебник истории, а неким особенным образом (как хранит ближнюю память семейный фотоальбом): эту память несут поэмы Гомера, трагедии Софокла, Эсхила и Шекспира, романы Сервантеса, Маркеса и Толстого, новеллы Мопассана, Чехова и Моэма, стихи Пушкина, Байрона и Гете… Через это чтение мы познаем мир в его глобальном пространстве и обширном времени, и имеем в этом отношении колоссальное преимущество перед теми, кто жил до этих авторов.
Художественная литература в споре с временем оказывается более победоносной, чем даже такой вид искусства, как архитектура. Вот как сказала об этом Ахматова: «Ржавеет золото и истлевает сталь, / Крошится мрамор – к смерти всё готово. / Всего прочнее на земле печаль, / И долговечней – царственное слово». От большинства архитектурных шедевров древности сохранились лишь живописные руины, творения же Гомера и Хайяма живы и будут сохранны до скончания веков.
Теперь спросим себя: есть ли более важный предмет для изучения, чем человековедение? Познай самого себя – это одна из главных заповедей жизни. И, стало быть, художественная литература – не просто искусство, это важнейшее из искусств, путеводитель по жизни, компас, навигатор…
Людей, окружающих нас в жизни, дает нам судьба, и порой эти люди не настолько мудры, чтобы у них можно было перенять с пользой весь их опыт. А книгу мы можем выбрать сами, и такая книга мудра, если мы сделали правильный выбор. Такого друга и собеседника, как книга, еще поискать. Она разговаривает с вами и в то же время по вашему желанию в любой момент может замолчать, чтобы дать вам время подумать или просто отдохнуть от разговора. Она может по вашему желанию повторить то, что она вам сказала только что или двадцать страниц назад. Она терпелива и не шумна (не считать же, в самом деле, шумом шелест переворачиваемой страницы!), она тактична и умна, она не предаст, ее можно поставить на полку, и она не обидится и будет покорно ждать момента, когда вам захочется пообщаться с ней снова. Много ли вы знаете людей с такими достоинствами?
Таким образом, как и любое из искусств, художественная литература имеет две ипостаси, но здесь ни одна из них не преобладает явно, они в условном, скажем так, равновесии, балансе, что ли, обе важны, равновелики, хотя ключевым словом я бы все-таки посчитал слово художественная.
Теперь посмотрим на предмет разговора с другой стороны. Художественная литература – кажется, единственный вид искусства, где наряду с эстетической нотой мощно звучит еще и нота этическая. Этим не могут похвастать другие виды искусств, более нейтральные в этическом плане, пожалуй, только театр в этом отношении сравним с книгой, но только потому, что там тоже звучит Слово. Речь о том, что человечество в своем развитии постоянно преодолевает искус возврата к дикости, хаосу, преодолевает не всегда успешно – ХХ век тому свидетель, но без такого постоянного преодоления не было бы не только прогресса, восхождения вверх, не было бы давно и самого человечества. Тому же служит и религия, внушая человеку, чт; есть добро и чт; есть зло, не позволяя человеку опуститься до скотского уровня, помогая ему сохранить в себе божественное, человеческое, то, во имя чего он и создан. Художественная литература решает ту же задачу, но своими средствами, и в этом смысле она, вероятно, может быть названа светской формой религии. Именно этическая составляющая объединяет эти две великие формы самосознания и самовыражения человека. У них общее назначение – формировать наши души, не давать им деградировать. Вспомним, что считал Пушкин одно из своих главных заслуг: «что чувства добрые я лирой пробуждал».
И тут мне хочется привести слова замечательного поэта Бориса Чичибабина. Вот что он пишет.
«Я не верю, не допускаю, что постоянный читатель Паустовского, воспитанный на его книгах, смог бы унизить чье-то человеческое достоинство, обидеть слабого, сломать дерево или куст, поиздеваться над животным, надругаться над святыней, сподличать ради карьеры или выгоды. Не могу себе представить с книгой Паустовского в руках манкурта, хама, черносотенца, антисемита, как, впрочем, не могу представить с ней и почетного героя нынешнего времени – брокера, бизнесмена, спекулянта, наживающегося на чужой беде».
Прекрасно сказано!
Фейербах сказал: «Настоящие писатели – совесть человечества».
Было бы тяжко и страшно жить, не будь среди людей тех, кто освещает жизнь своим светом бескорыстного добра, кто поддерживает, хранит огонь человеческой совести. Бунин писал как-то: «Всё ничего, всё еще просто и не страшно сравнительно, пока жив Лев Николаевич Толстой. Ведь гений одним бытием своим как бы указывает, что есть какие-то твердые, гранитные устои: точно на плечах своих держит и радостью своей поит и питает свою страну и свой народ. Ничего, что нам запретил радоваться святейший Синод: мы давно уже привыкли без него печалиться и радоваться. Пока Толстой жив, идет по борозде за плугом, за своей белой лошадкой, – еще росисто утро, свежо, нестрашно, упыри дремлют – и слава богу, Толстой идет – ведь это солнце идет».
Конечно, Толстой – один из бесспорных и ярких нравственных ориентиров. Людей такого масштаба немного, но они были и есть, они – соль земли, по ним сверяются судьбы и поступки. Когда кафедры храмов были единственной общественной трибуной, религиозные подвижники являли собой нравственный пример, противостояли скотству, бередили людские души. В более близкие к нам времена такими нравственными ориентирами стали большие писатели. В этом ряду и Герцен, и Чехов, и Короленко, и Платонов, и Ахматова, и Мандельштам, и Солженицын, и Гроссман, и Шаламов, и Твардовский, и Астафьев, и Паустовский, и Жигулин, и Чичибабин, и Можаев, и Окуджава... Это те, кто сразу на слуху. Нравственный свет этих фигур в разной степени ослепителен, но для меня он бесспорен. Никого из них уже нет – иные ушли недавно, иные давно в прошлом, и, может быть, отсутствие таких фигур есть одна из причин – а скорее, и главная причина – той разрухи в головах, которая характерна для нашего времени. О ком сегодня можно сказать: пока он есть – всё еще ничего?..
Недавно прошли юбилейные дни Чехова. Сегодня, когда такие слова, как совесть, стыд, скромность, застенчивость все более становятся реликтами прошлого, или, как теперь модно говорить, «стилем ретро», их более чем частое употребление в связи с именем Чехова понятно и оправданно. Чехов, как и Лев Толстой – надежный нравственный ориентир, испытанный временем. Его отличает какая-то особая, по-чеховски тонкая деликатность и щепетильность. Ну и, конечно, то своеобразное и неизмеримое богатство души, каким является юмор. Юмор по-особому окрашивает чеховскую личность, придает ей неповторимое очарование, неповторимую тональность. Чеховская грусть, чеховский минор также своеобычен, в нем много обаяния, он не так драматичен, как минор Толстого, и не так трагичен, как минор Достоевского, но он не менее глубок и выстрадан в своих полутонах и негромких созвучиях. Это минор Левитана и Рахманинова. Так чисто прожил он свою жизнь, столько было в ней совести, скромности, достоинства, мужества, независимости, твердости духа, что только от одной этой жизни в мире повысился уровень добра. Тем, кто знает и любит Чехова, многое просто непозволительно.
Отдельный разговор о поэзии.
Поэзия – это чудо, природа которого мало разгадана, и в этой загадочности – может быть, одна из разгадок неувядаемости поэтического жанра и поэтического слова. Поэзия – это музыкальная проза, и ее воздействие на сознание и подсознание сродни воздействию музыки. Но в поэзии гораздо более сильно этическое начало. Перефразируя шутку известного режиссера Николая Акимова о юморе, скажем, что ни один негодяй не может похвастать тем, что он любит поэзию. Это не значит, что каждый, кто не любит поэзию, – негодяй. Он должен еще это доказать!
Поэзия напрямую обращается к переживанию, и бессильны попытки переложить стихотворение на язык, доступный логике. И в этом бессилии сила поэзии, потому что как только осмысление удается, мы переходим в иную область, область логического мышления, которая уже вне поэзии. В этом поэзия, кажется, тоже близка к религии, но с другой стороны, если можно так сказать, со стороны сакральной.
В моих поэтических пристрастиях особое место занимает Анна Андреевна Ахматова; ее сборники я часто беру в руки и каждый раз удивляюсь необыкновенной, божественной силе ее таланта. Почти каждое ее стихотворение (за очень немногим исключением) вызывает во мне сильный душевный отклик. В этом отношении никто из поэтов, пожалуй, не близок мне так, как эта гордая патрицианка, казалось бы, отстраненная, замкнутая, недоступная, одинокая, углубленная в самое себя. И – вот парадокс! – никто сильнее нее не припечатал несводимым клеймом наш проклятый общественный позор: я имею в виду ахматовский «Реквием», одно из высочайших поэтических созданий русской литературы. Здесь каждая строка потрясает, потому что выношена под сердцем и написана горячей плазмой сердца. И в пору безысходности эта великая, многозвонная исповедь, это обвиняющее слово, полное высокого достоинства, неколебимого мужества, безграничной человечности, и в то же время истинно женское по строю своему, вселяет веру, что возможно противостояние даже самому запредельному, нечеловеческому злу, творимому нелюдями, что такие вершины духа не дано никому умалить. Низкий поклон ей, сказавшей то, что должен был сказать устами поэта измученный «стомильонный народ».
Сегодня это многажды важно.
Недавно стали практиковать публичные телевизионные ответы руководителей страны на вопросы, ему задаваемые, и слушая это, я всегда недоумеваю, почему среди этих вопросов нет такого простейшего: что вы сегодня читаете? Какая книга лежит у вас на прикроватной тумбочке? Я думаю, в ответе на этот вопрос, как в зеркале, должна отразиться суть человека. Если он, конечно, не слукавит и не подаст себя в более выгодном свете, чем это есть на самом деле. Но и это лишний раз покажет, что и ему понятно то, что понятно задавшему вопрос: скажи мне, что ты читаешь, и я скажу, кто ты.
Есть у нашей темы еще одна проблема. Каков процент людей, постоянно читающих художественную литературу, вообще, и поэзию, в частности? С грустью приходится признать, что процент этот, особенно в том, что касается поэзии, удручающе невелик. Когда-то издавались народные серии, общедоступные, дешевые книги имели массовые тиражи, были распространители книг, книгоноши (кто-то помнит такое слово?). Потом хорошие книги стали дефицитом, продавались из-под полы. К чему это привело, мы знаем. Теперь книжные прилавки ломятся, в книжных магазинах, на книжных ярмарках постоянно толчется народ, и выбор огромен, но особенно популярны, увы, у определенной части публики и нарасхват идут дамские детективы и скороспелые любовные, а точнее, эротические романчики, не имеющие отношения к подлинно художественной литературе. Хорошую книгу заменяет зачастую плохое телевидение. Хотя и не всегда плохое. С удовольствием вспоминаю прошедшее летом 2009 на телевидении великолепное чтение наизусть и интереснейшее комментирование пушкинистом Валентином Непомнящим «Евгения Онегина». Бывают и еще отрадные явления. Инсценировка на телевидении романа Достоевского «Идиот» вызвала в свое время волну интереса к первоисточнику. Но это скорее исключения, чем правило.
Надо ли драматизировать ситуацию? В конце концов, раз есть такое обильное предложение, значит, есть и спрос на хорошие книги тоже. Нельзя забывать и о роли библиотек, особенно ныне, когда книги стали недешевы. Было бы, конечно, идеально, если бы всё общество только и занималось тем, что читало, но времена меняются, появились интернет, телевизор. Тем не менее, реально культурную атмосферу в обществе формирует, тон задает все же интеллектуальная элита, верхний слой, и если эти люди сознают роль и значение художественной литературы, еще не всё так плохо. Увы, свед;ние к минимуму количества часов на преподавание литературы в школе наводит в этой связи на грустные размышления. А ведь именно в школе закладывается любовь к книге, со школьных хрестоматий идет знакомство с литературой, в частности, с великой русской литературой, и если этого не понимают те, кому это надлежит понимать, то разруха в головах неизбежна. Потому что подрубается под корень одна из основ, на которых держится этически цивилизованное общество.
В заключение оговорюсь, что этот текст – не научное исследование, здесь нет, как это принято в науке, ссылок на источники и на предшественников, здесь сугубо личный взгляд, личное понимание, личное видение ответа на вопрос, поставленный в заголовке.

Вечная истина, говорящая о том, что человек перестает мыслить, когда перестает читать, по-моему, является актуальной и в наш такой динамичный и неспокойный ХХІ век.

Конечно же, это касается, прежде всего, настоящей классической литературы, проверенной если не веками, то хотя бы десятилетиями. А не широко разрекламированного «чтива», которое и книгой язык не поворачивается назвать.
Нет никаких сомнений относительно того, что нынешний век требует интеллектуально развитых, грамотных людей. Причем, приобретенные ими знания и сведения не должны быть просто набором определенной информации. Ее необходимо осмыслить, проанализировать. Хочется снова обратиться к мудрой мысли, почерпнутой, кстати, из классической литературы. Она гласит, что дабы стать грамотным человеком, нужно прочитать всего несколько книг. Но чтобы их найти, следует прочитать сотни других.

Вывод первый: читать нужно, чтобы уметь мыслить.
Литература – это источник исторических сведений, преподносимых читателю живо и интересно. Благодаря таланту писателя читатель буквально погружается в описываемую эпоху. Тут и бытовые подробности, и одежда, и интерьер, обычаи и традиции. Немного фантазии – и человек оказывается, к примеру, на средневековом рыцарском турнире вместе с благородным Айвенго В. Скотта или на балу девятнадцатого века с героями произведений русских классиков. Конечно, можно сказать, что в современных фильмах и компьютерных играх это можно увидеть своими глазами, не особо напрягаясь. Почувствуйте разницу. Там подается все красиво, но в готовом виде. Книга же заставляет работать воображение человека, перенося его силой слова в конкретную эпоху.

Вывод второй: читать нужно, чтобы больше знать и развивать фантазию, образность мышления.
Литература – это его величество Слово, эстетичное, многоликое и прекрасное. К сожалению, в ХХІ веке словесная деградация очень заметна. Это, с моей точки зрения, напрямую связано с чтением, а вернее с нежеланием читать классические произведения. Язык классики сочен, ярок, насыщен образами, а самое главное – это истинный литературный язык, которым должен владеть каждый культурный человек. При постоянном чтении обогащается словарный запас. Пословицы, поговорки, крылатые выражения, словесные образы насыщают речь, делая ее по-настоящему красивой и богатой.

Вывод третий: читать нужно, чтобы обогащать свою устную и письменную речь.
Рассуждения не просто о пользе, а о необходимости чтения истинной литературы в веке нынешнем можно продолжить. Но даже то, что сказано, доказывает: «Литература в ХХІ столетии необходима!»

В начале прошлого века известный писатель и журналист, редактор знаменитого журнала «Сатирикон», А. Аверченко, побывав на «Выставке нового искусства» рассказывал, что среди многочисленных экспонатов встретился ему и такой: «На стене висел металлический черный поднос, посредине которого была прикреплена каким-то клейким веществом небольшая дохлая крыса. По бокам ее меланхолически красовались две конфетные бумажки и четыре обгорелые спички». Называлась эта «картина» «Сумерки насущного».
«Чудесное произведение! – иронизировал знаменитый писатель, разговаривая с создателем «шедевра нового искусства», - сколько в этом настроения! «Сумерки насущного»…Да…Не скажи вы мне, как называется эта ваша картина, я бы сам догадался! «Сумерки насущного»! Жаль только, что Веласкес или Рембрандт живет сотни лет, а этот шедевр в два-три дня, гляди, и испортится. Она уже, кажется, разлагается. Может, крысу освежать каждые два-три дня? Эту выбрасывать, а новую ловить и вешать на поднос?»…
«Крыса на подносе» – своего рода символ современной, так называемой «элитарной литературы». Правда, недостатки «шедевра» вроде необходимости каждые новые три дня ловить новую крысу, бросаются в глаза не сразу. Литература, ведь, в отличие от живописи, имеет протяженность во времени, определяемую «скоростью переворачиваемых страниц». Достаточно проходя по Невскому проспекту, лишь скользнуть взглядом по одной из тех картин, которые выставляют художники на улице, чтобы составить о ней определенное впечатление. Спеша куда-то, остановишься только если картина, действительно, произведет впечатление. Пространство картины позволяет человеческому сознанию в одно мгновение увидеть ее всю.
С литературой все далеко не так просто. Если читатель не дочитал книгу до конца, то он как бы увидел лишь небольшую часть картины, обрывок фотографии, - можно ли тогда судить обо всем изображении? Читатель, осиливший лишь несколько страниц совершенно непонятной и неинтересной ему книги, окажется в беззащитном положении, если захочет выступить в роли критика. В разговоре читателя-критика и автора последний наверняка окажется сильнее, ведь книга-то написана на «его» языке, который так и не освоил читатель. «Элитарные» писатели делают для читателя родной язык чужим. Это в наше-то время, когда и так почти никто не понимает друг друга!
Изначально ведь искусство, литература служили как раз совершенно обратной цели – дать возможность почувствовать человечеству, что Вавилонского столпотворения никогда не происходило, что оно продолжает говорить на одном языке, данным ему Богом.
В свое время А. Н. Толстой задавал начинающим писателям вопрос: «Представьте, что вы попали на необитаемый остров. И при этом вы совершенно точно знаете, что так всю жизнь и проведете на нем один. Стали ли бы вы тогда что-нибудь писать?». Даже те, кто с гордостью говорил, что «пишет для себя» всерьез задумавшись над этим вопросом, не знали что ответить.
В двадцатых годах двадцатого века начинающий автор Вениамин Каверин, выпустивший книжку «Мастера и подмастерья», получил письмо знаменитого писателя М. Горького, в котором тот говорил автору, что не может ее похвалить. «Несмотря на определенную ощутимую талантливость, несмотря на острое воображение, и даже порою – изящество выдумки, - вся книжка оставляет впечатление детских упражнений в литературе, впечатление чего-то несерьезного. Может быть, это потому что Вы отчаянно молоды и, так сказать, «играете в куклы» с Вашей выдумкой, - Ваши темы требуют более серьезного и вдумчивого отношения к ним». Несмотря на то, что в этом письме было сказано немало очень нелестных слов вроде того, что «Ваш язык сероват и тускл», Каверин не только прислушался к словам более опытного писателя, но и во время войны носил его письмо с собой в полевой сумке. Не прислушайся тогда начинающий писатель к словам Горького, вряд ли бы его имя осталось в истории литературы. Горький оказался прав, - все знают о «Двух капитанах», но кто помнит авангардные поиски Каверина, с которых начинался его путь в литературу?! А сейчас бы, наверное, получи начинающий писатель такое письмо, не задумываясь, порвал бы его в клочья.
Собственное представление о ценности своего творчества оказывается важнее любых авторитетов. Впрочем, еще В. Маяковский жаловался на печатающийся в современных ему журналах «горячечный самовлюбленный бред»: «Одна печатаемая ерунда создает еще у двух убеждение, что и они могут написать не хуже. Эти двое, написав и будучи напечатанными, возбуждают зависть уже у четырех. Писатели множатся как бацилла, - простым делением: был писатель, стало два». Действительно, почему графоману не возомнить себя гением, если знаменитыми писателями становятся в наши дни совершенно бездарные авторы, если им дают литературные премии?!
«Горячечный самовлюбленный бред» становится предметом «серьезных» размышлений и темой диссертаций.
Я однажды видел волею случая, как работает над своим произведением один «элитарный писатель». Написав лишь первые несколько фраз, он оглянулся по сторонам, в поисках того, кто мог бы по достоинству их оценить. Очевидно, любое необычно построенное предложение, любая небанальная метафора должны отмечаться салютом. Можно было бы надеяться на то, что в наше время, когда издают только то, что покупают, рукописи с «самовлюбленным бредом» останутся лишь захламлять квартиру самонадеянного автора. Но ведь именно этот бред и печатают!
В начале перестроечного времени Запад стал активно поддерживать тех русских авторов, которые стремились отойти от «презренного реализма», - они получали славу, уезжая на Запад и возвращались потом на родину победителями на коне. Только многие до сих пор не понимают, что конь этот – Троянский.
Не о славе русской литературы заботились западные слависты. Популярностью своей авторы, вознесшиеся на гребне перестройки, обязаны холодной войне между Россией и западными странами. Ведь в эпоху перемен подлинная литература может дать силы и надежду человеку…Ю. Нагибин вспоминал о том, как ехавший в автобусе человек, возмущался, держа в руках непонятную ему книгу: «Есть же общее для всех. Люди о многом договорились. Это вот автобус, а не птичья клетка. И мы сидим, а не штопаем носки. Авангардисту же автобус свободно может представиться птичьей клеткой, и птицей, и его покойной бабушкой. Меня интересует мир, о котором договорились, который назвали. Он меняется, усложняется, куда-то движется. Мне в этом мире жить. И я хочу, чтобы литература помогла мне. Наверное, для этого она и существует». Конечно, гораздо лучше, если книги будут вызывать и так уже у обессиленного народа недоумение и состояние беспомощности, как будто в осажденном городе издаются книги уже на языке другого государства.
Прошло время, когда заумные рассуждения и искусственно осложняемая для простого восприятия проза печатались лишь в самиздатовских журналах. В семидесятых-восьмидесятых годах в эти журналы так называемые «интеллектуалы» играли, как дети играют в солдатиков. Время прошло, но так и не повзрослевшие писатели-интеллектуалы хотят убедить всех в том, что их опыт игрушечных боев дает им право руководить настоящей армией. Только раньше они «воевали» за «только им известные истины», - теперь они ими торгуют, все больше презирая народ, который порой не хочет отдавать свои деньги за сомнительные литературные поиски, в которых и сам автор-то порой ни черта не разберет. С. Довлатов вспоминал о том, как они с коллегой-журналистом Э. Бушем увидели объявление: «Срочно требуются кочегары». Объявление было встречено с радостью. «Это то, что надо! Давно пора окунуться в гущу народной жизни! Ближе к природе! Ближе к простым человеческим радостям! Долой метафизику и всяческую трансцендентность!». Воодушевленных журналистов, решивших отдохнуть душой, устроившись на работу в котельной, встретил инструктор, представивший им будущих коллег: «Олежка, например, буддист. Последователь школы «дзен». Ищет успокоения в монастыре собственного духа…Худ – живописец, левое крыло мирового авангарда. Работает в традициях метафизического синтетизма. Рисует преимущественно тару – ящики, банки, чехлы…Цикл называется «Мертвые истины». Ну, а я – человек простой. Занимаюсь в свободные дни теорией музыки. Кстати, что вы думаете о политональных наложениях у Бриттена?». Буш тут же потащил Довлатова прочь из котельной: «Это не котельная! Это, извини меня, какая-то Сорбонна! Я мечтал погрузиться в гущу народной жизни. Окрепнуть морально и физически. Припасть к живительным сокам…А тут?! Какие-то дзен-буддисты с метафизиками! Какие-то ****ские политональные наложения! Короче, поехали домой!». Нынешняя литература вышла из таких котельных. Бывшие кочегары правят бал. В конце двадцатого столетия оборвались передаваемые из века в век традиции русской реалистической литературы. Во главе литературных журналов и всевозможных литературных организаций встали те самые люди из «котельной Сорбонны».
С трепетом молодые, начинающие писатели ждут ответа от редакций литературных журналов. Публикация в них – признание литературной состоятельности. Ответа не приходит (ни одна редакция теперь не тратится на конверты), и писатель начинает листать журналы, пытаясь понять, кого же в них печатают и как надо писать, чтобы быть опубликованным. Таким образом, мерилом вкуса становится «элитарная проза», которая непереводима на язык народа. Никто не стает читать «Новый мир» или «Знамя» в метро. Эти и подобные им журналы похожи на анатомический театр, в котором препарируют Слово. Оно там – не живое. Оно не дышит и не отзывается эхом в сердце, оно нужно лишь для опытов «писателей –вивисекторов». Русский язык уже перестает быть материей, из которой писатель, словно демиург, создает веру, надежду, любовь и дает их как великий Дар отчаявшимся людям. Нет, он напоминает скорее «собачку Павлова», которую мучает близорукий профессор, начинающий сходить с ума от своих опытов.
Такие журналы издавались еще в начале двадцатого века. А. Аверченко вспоминает о своих впечатлениях, связанных с приобретением журнала «Аполлон»: «Я открыл статью Иннокентия Анненского «О современном лиризме». Первая фраза была такая: «Жасминовые тирсы наших первых мэнад примахались быстро». Мне отчасти до боли сделалось жаль наш бестолковый русский народ, а отчасти было досадно: ничего нельзя поручить русскому человеку. Дали ему в руки жасминовый тирс, а он обрадовался, и ну – махать им, пока примахал этот инструмент окончательно. Фраза, случайно выхваченная мною из середины «лиризма», тоже не развеселила меня: «В русской поэзии носятся частицы теософического кокса, этого буржуазнейшего из Антисмертинов». Это было до боли обидно. Я так расстроился, что дальше не мог читать статьи «О современном лиризме». Современные литературные журналы почти все как один похожи на тот самый «Аполлон», однако они, почти не имея читателей, продолжают выходить, - потому что существуют на деньги Сороса, - получается, что русская литература стала еще и содержанкой?
Но то, что там, в этих журналах, печатается, вряд ли можно назвать литературой. Хотя при этом именно авторам этих журналов, которым, по большому счету, нет совершенно никакого дела ни до кого кроме себя, дают премии, - они гордо противопоставляются тем, кто пишет на потребу публики, работает для «массового читателя». Глупо противопоставлять себя команде авторов, которые пишут под одним женским псевдонимом, считая народ «за быдло». Высокомерное презрение к читателю – вот основная черта современной литературы, которая роднит «творцов элитарной прозы и поэзии» с теми, кто работает для массового читателя. В литературных кругах само это словосочетание «массовый читатель» сделалось чем-то вроде ругательства. Дескать, у настоящего писателя должен быть только узкий круг читателей, а народ пусть читает детективчики всякие да бульварные газеты. Между тем истинное искусство всегда народно. В веках остается то, что сохраняет народ, а не высоколобые интеллектуалы. Шекспира бы не существовало, если бы простой народ не шел в театр «Глобус» в ожидании того, что актеры развлекут их, разыграв на подмостках очередную историю. Большинству зрителей приходилось стоять, - сидячих мест практически не было, - поэтому Шекспир думал о том, как удержать тех, кто пришел в театр, - как сделать так, чтобы даже если их ноги очень устанут, они бы остались смотреть пьесу до конца, а не убрались бы восвояси из театра. Не думай бы он об этом, а сиди и сочиняй в тиши кабинета «трагедии на века», не существовало бы сейчас такого явления как «Шекспир». И почему мы должны считать свой народ хуже того, который был современен Шекспиру?!
Презрение к нему – это только оборотная сторона страха перед сознанием того, что именно он, а никакие ни литературные премии определяет подлинную ценность художественного произведения. Нет для поэта большей чести как та, когда его стихотворение считается «народным». Именно такие стихи передаются из уст в уста, кладутся на музыку талантливыми композиторами и распеваются в кабаках, находя отзвук в любом сердце, - и великого музыканта, и пьяницы-забулдыги. Истинное искусство – это то, что трогает любое сердце. Талант – это способность быть интересным для многих, гениальность – это возможность быть интересным для всех.
Книги пишутся для людей, а не для критиков. Книга – тот же спектакль, который разыгрывает воображение читателя, и подмостками сцены служат ему страницы. Закрытая книга – все равно что пустой зал в театре. Но нужен ли современному «элитарному» писателю читатель? Тиражи – да, премии – да, но читатель? Живой читатель, из плоти и крови?! Нет, он боится его. Боится встретиться с ним лицом к лицу, зная, что все произойдет в точности, как в миниатюре Д. Хармса: «Тебе кажется, что ты писатель? А, по-моему, ты не писатель, а г…». «Писатель падает в обморок». Чтобы избежать этой роковой встречи, нынешний писатель отгораживается от читателя всевозможными способами. Словно стены замка, подавляющие своей мощью сознание простых крестьян, встает между читателем и писателем авторитет «Нового мира» и прочих именитых журналов. Готовый встретиться с читателем, нынешний писака заранее запасается оружием, - выковывает меч из интервью с собой, седлает Пегаса, как Санчо Пансо своего осла, делает щит из нескольких заумных фраз…О, он докажет этой мрази –читателю, что он пишет хорошо! Как когда-то побежденный рыцарь по закону поединка должен был прославлять имя возлюбленной победителя, так теперь поверженный читатель будет прославлять имя непонятного ему автора! Но такие поединки происходят редко, - нынешние писатели живут большей частью по другую сторону жизни от народа. Попробуй, добираясь до автора в надежде посмотреть ему прямо в глаза, перепрыгни через ров метафор, попробуй не упади в воду бессюжетности!
Форму, сюжет уже принято презирать, - такое презрение своего рода символ новаторских поисков и «свободы самовыражения». Но почему на свободу самовыражения имеет право только писатель?! Приди писатель-авангардист за хлебом и купи он вместо обычного хлеба какой-нибудь треугольник из муки с солью и надписью на нем «хлеб», возмущению не было бы предела. А почему те, кто делает продукты, должны следовать традициям и не иметь права на свободу самовыражения?!
И ведь писатели-авангардисты не дарят свое искусство, не пребывают в скромном ожидании оценки своих поисков, они (зачастую очень агрессивно) стараются навязать всем мысль, что хорошо только то, что делают именно они. Порой (если эти поиски не совсем бесталанны) на помощь приходят еще и критики. Но почему ценность произведения должен определять не читатель, а критик?!
А. Камю писал о том, что у «тех, кто пишет просто, есть читатели, у тех кто пишет сложно, существуют только комментаторы». Очень легко писать сложно, - гораздо легче чем просто. «Точность, простота и краткость – вот основные достоинства прозы, - с полным основанием утверждал А. С. Пушкин, - почему не написать: «рано поутру» вместо «едва первые лучи восходящего солнца озарили края лазурного неба»?! «Презренный зоил, коего неусыпная зависть изливает упоительный свой яд на лавры русского Парнаса, коего утомительная тупость может только сравниться с неутомимой злостью. Боже мой! Зачем просто не сказать: гн-издатель такого-то журнала?! – восклицал Пушкин.
Гораздо удобнее писать непонятно. У народа нет ни времени, ни сил пытаться разобраться в том, что пишут современные писатели. И писателями они считаются только потому что никто их не читает. Писателей теперь не читают, а видят по телевизору. Виктор Ерофеев ведет на канале «Культура» (!) собственную передачу. При этом заборные надписи сравнимы по художественной ценности с «произведениями» этого человека. Однако, именно он решает, кого пригласить в свою передачу и о чем в ней говорить.
«Современная живопись, - сказал как-то Р. Орбен, - это когда покупаешь картину, чтобы закрыть дыру в стене, и приходишь к выводу, что дыра выглядит лучше». А современная литература – это когда в печатные страницы боишься завернуть селедку, потому что селедка потом будет плохо пахнуть. Однако, книги – не картины, - и корешки книг в книжных стеллажах могут выглядеть очень красиво, какую бы чушь не скрывал под собой переплет. И книги того же Ерофеева выглядят, если не открывать их, не хуже изданий классики. А те, кто смотрит канал «Культура» или случайно включает его на минуту, думает, что современная литература – это Ерофеев. Кстати, его в свое время очень активно поддерживал Запад, которому выгодно было, чтобы в русской литературе писатели, как шулер карты, перемешали понятия дружбы, любви, предательства…Я согласен с Честертоном, который утверждал, что «у простого читателя, быть может, весьма непритязательные вкусы, зато он на всю жизнь уяснил себе, что отвага – это высшая добродетель, что верность – удел благородных и сильных духом, что спасти женщину – долг каждого мужчины и что поверженного врага не убивают. Эти простые истины не по плечу литературным снобам – для них этих истин не существует, как не существует никого, кроме них самих». В 1962 году академик Колмогоров сказал, что «произведение искусства – это знаковая система, предназначенная людям в качестве инструмента саморегулирования».
Нынешняя литература – это уже не «инструмент саморегулирования», а катализатор хаоса. Хаоса, смешивающего все привычные понятия добра и зла. В поисках спасения от этого Хаоса народ читает фантастику и детективы, потому что там хоть наличие сюжета – какое-то спасение от Хаоса. И там понятно, где Добро, где Зло, пусть и написано очень плохо. Но ведь талантливые писатели считают презренным занятием – писать для народа, для которого были написаны за последние тысячелетия великие книги.
Кажется, совсем недавно еще литература помогала жить, надеяться, верить…
Нынешние писатели теперь лишь очень внимательно, с замирающим сердцем, вглядываются в написанные ими слова, как вглядывался когда-то Нарцисс в речную гладь, любуясь своим отражением.
И я не говорю, что я - исключение.

Вечная истина, говорящая о том, что человек перестает мыслить, когда перестает читать, по-моему, является актуальной и в наш такой динамичный и неспокойный ХХІ век.

Конечно же, это касается, прежде всего, настоящей классической литературы, проверенной если не веками, то хотя бы десятилетиями. А не широко разрекламированного «чтива», которое и книгой язык не поворачивается назвать.
Нет никаких сомнений относительно того, что нынешний век требует интеллектуально развитых, грамотных людей. Причем, приобретенные ими знания и сведения не должны быть просто набором определенной информации. Ее необходимо осмыслить, проанализировать. Хочется снова обратиться к мудрой мысли, почерпнутой, кстати, из классической литературы. Она гласит, что дабы стать грамотным человеком, нужно прочитать всего несколько книг. Но чтобы их найти, следует прочитать сотни других.

Вывод первый: читать нужно, чтобы уметь мыслить.
Литература - это источник исторических сведений, преподносимых читателю живо и интересно. Благодаря таланту писателя читатель буквально погружается в описываемую эпоху. Тут и бытовые подробности, и одежда, и интерьер, обычаи и традиции. Немного фантазии - и человек оказывается, к примеру, на средневековом рыцарском турнире вместе с благородным Айвенго В. Скотта или на балу девятнадцатого века с героями произведений русских классиков. Конечно, можно сказать, что в современных фильмах и компьютерных играх это можно увидеть своими глазами, не особо напрягаясь. Почувствуйте разницу. Там подается все красиво, но в готовом виде. Книга же заставляет работать воображение человека, перенося его силой слова в конкретную эпоху.

Вывод второй: читать нужно, чтобы больше знать и развивать фантазию, образность мышления.
Литература - это его величество Слово, эстетичное, многоликое и прекрасное. К сожалению, в ХХІ веке словесная деградация очень заметна. Это, с моей точки зрения, напрямую связано с чтением, а вернее с нежеланием читать классические произведения. Язык классики сочен, ярок, насыщен образами, а самое главное - это истинный литературный язык, которым должен владеть каждый культурный человек. При постоянном чтении обогащается словарный запас. Пословицы, поговорки, крылатые выражения, словесные образы насыщают речь, делая ее по-настоящему красивой и богатой.

Вывод третий: читать нужно, чтобы обогащать свою устную и письменную речь.
Рассуждения не просто о пользе, а о необходимости чтения истинной литературы в веке нынешнем можно продолжить. Но даже то, что сказано, доказывает: «Литература в ХХІ столетии необходима!»