Московский проспект дом 74. Обыкновенный доходный дом постройки 1913 года. Если войти во двор и повернуть налево, то вы увидите трехэтажный флигель на несколько квартир. В одну из коммуналок, расположенную на последнем этаже, меня и принесли мама с бабушкой из роддома. Отец нас бросил, так как появление ребенка в его дальнейшие планы не входило. Я мог бы вообще не появиться на свет, но бабушка настояла “ничего, дочка, вырастим!”, за что я ей премного благодарен. Это был послевоенный 1947 год, и мы жили очень скромно, можно сказать – бедно. Коммунальная квартира состояла из трех комнат, кухни и длинного узкого коридора. Наша комната была большой – целых 16 метров, но один из углов занимала круглая печь, которую приходилось постоянно топить. Солнце никогда не проникало в комнату, потому что оба окна упирались в шестиэтажный дом напротив, отделявший нас от проспекта. Крыша нашего дома постоянно протекала и в комнате всегда была сырость. Вид из окна не радовал глаз – служебный вход в продовольственный магазин был в соседнем доме и к нему непрерывно подъезжали подводы. Недалеко, на Киевской улице, располагались Бадаевские склады, откуда на телегах, запряженных лошадьми, подвозились продукты.
В комнате мы жили вчетвером. Вместе с нами жил парализованный дедушка Егор Никитич. В 1938 году он забрал мою бабушку с дочкой из деревни, находящейся в Тульской губернии, и привез в Ленинград. Первый муж бабушки – отец мамы, замерз, возвращаясь с городской ярмарки в родную деревню, и они осиротели. Приехавшему в деревню погостить Егору Никитичу, приглянулась моя бабуля, и он взял ее замуж, несмотря на дочь от первого брака. Бабушка, Татьяна Никитична, была в деревне уважаемым человеком-председателем колхоза, и переезд в Ленинград дался ей нелегко. Но Егор, который был старше на два десятка лет, сумел ее уговорить. Так они оказались в Ленинграде. Дед работал начальником охраны на пищевом комбинате. Туда же он устроил и мою бабушку, а мама ходила в школу. Кроме основной работы у деда был надомный бизнес. Он “катал “ валенки. К их изготовлению он привлек и бабушку. Работая сутки через трое, все свободное время она проводила за швейной машинкой Зингер, а готовые валенки дед продавал на барахолке. Когда началась война, они не эвакуировались, так как комбинат продолжал работать. В страшную блокадную зиму 1941-42 года всем удалось чудом выжить. Весной 42 года бабушка и мама были отправлены на торфоразработки, где нормы хлеба были повыше, а от болезней спасались настоем еловых веток и огородом. Дед по возрасту и состоянию здоровья не попал в армию, но во время налетов тушил зажигалки. Во время одного из таких налетов он был ранен и стал инвалидом. Дед почти не говорил, правая рука его не работала, и он с трудом мог добраться до туалета. Ни горячей воды, ни ванны в нашей квартире не было. Целыми днями дед сидел на кровати, и помыть его было большой проблемой. Огромным ударом для семьи стала денежная реформа 1947 года, в результате которой дед потерял большую часть накопленных денег.
После окончания войны бабушка продолжала работать на комбинате, а мама устроилась на Бадаевские склады рабочей. Работала там она недолго, и, окончив курсы продавцов, перешла работать в магазин, расположенный напротив нашего дома. Он торговал продукцией молокозавода. Меня отводили в ясли, а с трех лет в детский садик на Смоленской улице. Помню следующее место маминой работы в кафе ДК имени Капранова. Но и там она отработала недолго, и следующим местом ее работы стал буфет в 373 школе на улице, которая сегодня называется улицей Коли Томчака.
Я ненавидел детский сад. Не помню, чтобы меня обижали ровесники, но мне доставалось от воспитателей. Зная, что у меня нет отца, за малейшую провинность меня наказывали и ставили в угол. Однажды мама задержалась на работе и забрала меня последним. Придя в садик, она увидела меня стоящим в углу и с разбитым носом, из которого текла кровь. Мама готова была разорвать дежурную воспитательницу и с тех пор в садик я не ходил. Но на лето меня вынуждены были отправлять вместе с садиком на дачу в Сиверскую. Я очень скучал и с нетерпением ждал, когда наступит родительский день и приедет мама. В воскресенье, после завтрака, вместе с другими детьми, я стоял у забора и следил за дорогой, ожидая маму или бабушку. А потом она забирала меня на весь день, мы гуляли вместе, а мама угощала меня чем-нибудь вкусным.
Однажды мы c ней забрели на военный аэродром, это я упросил маму подойти поближе к самолетам. Нас забрали и отвели к командиру. Я не на шутку испугался, но после выяснения нас отпустили. Этот эпизод до сих пор остался в памяти.
В сентябре начинался учебный год, и мама брала меня с собой на работу. Чтобы я не болтался бесцельно по школе, она отводила меня в школьную библиотеку. Замечательный человек, библиотекарь Галина Григорьевна, разрешала мне рыться в шкафах и брать любые книги. Я никогда не забуду, с каким наслаждением и интересом разглядывал сначала иллюстрации, а затем начал читать Пушкина, Толстого, Маршака, Михалкова, Бажова и Пришвина. Галине Григорьевне я обязан тем, что навсегда пристрастился к чтению.
Нашими соседями в коммуналке, занимавшими две крохотные комнаты по двенадцать метров, были старуха и молодая мать с дочкой. Кухня была местом постоянных скандалов и стычек. Поводом могли послужить не выключенный свет в уборной, открытая форточка на кухне или грязь в местах общего пользования. Выяснение отношений нередко переходило в рукопашную схватку, и тогда вызывался участковый милиционер. Детская память сохранила эти скандалы с соседями и напряженную обстановку в квартире. Себя я помню, начиная с четырех лет. Вот мы гуляем с мамой по проспекту, который тогда назывался именем Иосифа Виссарионовича Сталина. Если направиться от нашего дома направо, в сторону Обводного канала, то по пути будет два киоска Союзпечати. Равнодушно пройти мимо них я не мог. Прилипнув к стеклу, я внимательно изучал обложки выставленных на витрине книжек. Киоскеры меня знали и давали смотреть понравившиеся книжки. Игрушек у меня не было, но иногда, с получки, мама могла купить мне недорогую книжку. Хорошо запомнил, как однажды мама не смогла купить очень понравившуюся мне книгу, она не взяла на прогулку деньги, и я устроил настоящую истерику. Дело было зимой, я орал до самого дома, и, в результате, оказался в больнице с воспалением легких. С тех пор при малейшей простуде мне приходится лечить горло.
Вспоминаю двор нашего дома, ровесников, с которыми играл в казаки-разбойники, прятки, в войну, бегали по крышам дровяных сараев. Сарай, в котором находился запас дров на зиму, был у каждой семьи. В нашем сарае, кроме дров, стояла деревянная бочка с квашеной капустой, заготовленной на зиму. С трудом приходилось в морозные дни наскребать в кастрюлю капусты для приготовления щей. Не забыл, как самый старший из ребят, Валерка, пользуясь невнимательностью извозчика, воровал пустые бутылки из ящиков, которые грузили на подводу у магазина. Потом, сдавал украденное и покупал конфеты. Когда телега была пустой, извозчик катал нас до Бадаевских складов. Маршрут проходил по проспекту, затем по набережной Обводного канала и по Заозерной улице. Однажды, вооружившись палками, под командованием Валерки мы пошли бить мальчишек во двор дома 66, расположенный на углу Обводного канала и Московского проспекта. Разбившись на пары, мы фехтовали друг с другом, и только чудом обошлось без травм. С соседскими ребятами, из дома 78, мы бросались камнями, а зимой ледышками. Угрожая друг другу, мальчишки заявляли: “погоди, встретимся в школе”. Все ходили в школу, расположенную в доме 80, но мы с мамой ездили в школу за четыре остановки от дома и эти угрозы на меня не действовали.
В середине пятидесятых годов продолжилась застройка этой части Московского проспекта. Был возведен, соседний с моим, “”сталинский” дом на Московском 72 , и такой же красивый дом на Московском 75. Чуть позднее, выстроено полукруглое здание на углу Обводного канала и Московского проспекта, напротив Фрунзенского универмага. Вскоре появится более современный дом на Московском 73 – здесь будет жить в одной из квартир футбольный тренер Зенита и сборной СССР Павел Садырин. В шестидесятые годы построен жилой дом между улицами Смоленской и Киевской, в нем на первом этаже разместился продуктовый магазин Здоровье. Украсили облик проспекта и здания вестибюлей станций метро Московско-Петроградской линии.
В 373 школе меня знали все учителя и однажды директор, фамилия ее была Курындина, позвала меня в кабинет и провела подобие тестирования. В следующем году мне предстояло пойти в первый класс. Довольно бойко я прочитал текст, и выполнил арифметические действия. Мама мне говорила, что директор осталась очень довольна моими ответами, и в шутку, пообещала отправить меня сразу в третий класс.
В сентябре 1954 года я пошел учиться. Учеба давалась мне легко. Букваря у меня вообще не было. Когда на уроке чтения одноклассники складывали по слогам “мама мыла раму”, я свободно читал Сказки Пушкина и Детство Горького. Первые пять классов я закончил с Похвальными грамотами. Мама не могла нарадоваться моими школьными успехами.
Коллектив школьных учителей состоял из одних женщин, в основном незамужних, поэтому, когда в школу был назначен преподаватель военной подготовки Василий Петрович Романов, многие дамы обратили на него пристальное внимание и пытались его заполучить. Высокий, 193 сантиметра, 1919 года рождения, фронтовик, майор в запасе и неженатый. За обладание таким завидным женихом возникло серьезное соперничество, однако он предпочел мою маму. Так в 1955 году у меня появился отчим.
Мама привела Романова в нашу коммуналку и буйные соседки сразу присмирели. Прекратились выяснения отношений, и в квартире наладилась спокойная обстановка. Отчим установил перегородку, разделившую комнату на две по 8 метров, а на следующий, 1956 год, у меня появилась маленькая сестренка Нина. Перед ее появлением деда отправили в дом престарелых, где он прожил несколько месяцев и в возрасте 70 лет скончался. Бабушка недолго горевала, она помнила, как Поникаров нещадно ее эксплуатировал на пошиве валенок. Мама потом говорила мне, что он бабушку и привез в город с этой целью.
Мои отношения с отчимом не складывались с самого начала. Надо сказать, что он пытался их наладить, но я не чувствовал тепла и расположения к себе. Это были скорее отношения учителя к ученику, нравоучительные и назидательные. Романов был очень строгим, и я его боялся. Это замечала мама, а бабуля, которая во мне души не чаяла, его просто возненавидела. Самое мягкое определение, которое она дала Романову, было “долдон” и “ дятел”, а позднее называла его не иначе как “дурак”. Меня он пытался муштровать, воспитывать так, как считал нужным, но маме и бабушке это не могло нравиться. Когда он своим громовым голосом распекал меня по поводу нечищеных ботинок, или неубранной одежды, я от страха пугался и замыкался в себе. Может быть, для преподавателя военной подготовки, это было нормальное поведение, но отцом для меня Романов так и не стал. Хоть он и собрал документы, необходимые для моего усыновления, оформить это мама и бабушка ему не разрешили. И очень правильно сделали. В моем свидетельстве о рождении, в графе “отец”, навсегда остался прочерк.
После успешного окончания первого класса школы, мне подарили велосипед. Я гонялся по двору со своими приятелями, а в воскресные дни мы с бабушкой ходили к Новодевичьему монастырю на Московском проспекте 100. Огромная,асфальтированная перед зданием, территория позволяла разгоняться с большой скоростью и я очень любил эти прогулки. Иногда мы заходили на кладбище, и я мог увидеть могилы поэта Некрасова, художника Врубеля, шахматиста Чигорина и другие. В том году я увлекся шахматами и, вместе со своим другом, тоже отличником Володей Пшеницыным, ходил на занятия в шахматный кружок Дома пионеров на Московском проспекте 121. Сегодня здесь расположен Театр сказки. Однажды занятия в нашем шахматном клубе проводил чемпион Ленинграда 1938 года Геннадий Лисицын. По окончании урока состоялся сеанс одновременной игры на тридцати досках. Я проиграл, а мой друг сумел сделать с мастером ничью. В тот свой визит Лисицын презентовал свою книгу “Стратегия и тактика шахмат “ Выпуск 1956 год. Несмотря на ее высокую стоимость, целых 15 рублей, мама купила книгу по моей просьбе, и я долгие годы использовал это пособие для совершенствования своих навыков в шахматах.
Мама моего друга Володи работала кассиром в ДК Ильича на Московском проспекте 152. Остались в памяти огромные очереди в кассу на, только что вышедший на экраны, фильм “Тайна двух океанов”. C замиранием сердца глядя на экран, следили мы за походом подводной лодки “Пионер”, и разоблачением шпиона Горелова. С тех пор это один из самых любимых моих фильмов, а книга, с таким же названием, навсегда заняла место в моей домашней библиотеке.
Мне везло на друзей. Моими товарищами были отличники Рева, Пшеницын, Оводенко, который в настоящее время является академиком, ректором института авиаприборостроения. В 1969 году, я провалил вступительные экзамены в этот ВУЗ. А ведь мы могли бы там встретиться. Во дворе я появлялся редко, потому что занятия в школе продолжались допоздна. Вечерами здесь училась рабочая молодежь и домой мы с мамой приходили поздно. Уроки я делал в школе, затем проводил время в библиотеке. С класса примерно третьего, я увлекся чтением Майн Рида, Стивенсона и Канан Дойля.
На глазах менялся облик моего района. Преобразились берега Обводного канала, которые были “одеты камнем”. В 1956 году началось возведение Московских триумфальных ворот. Мне разрешалось гулять самостоятельно по городу, и я с интересом разглядывал появившиеся новые здания.
Любил я бродить по этажам Фрунзенского универмага. На первом располагался мой любимый отдел спортивных товаров. На самом видном месте велосипеды и мотоциклы. Цена велосипедов начиналась с 600 рублей. Память сохранила такие марки как ХВЗ, ЗИФ, Пенза. Мотоциклы Урал, Иж 56, Ковровец, К-125, мотороллеры Тула и Вятка. Здесь же были резиновые лодки. В конце первого этажа, у второго выхода - отдел мебели. Ждановские шкафы, кровати, диваны, висящие на стенах ковры. Мне нравились дорогие вьетнамские. Время дефицита наступит в семидесятые годы, а тогда это все можно было свободно купить. На втором этаже отдел телевизоров и радиоприемников. В 1958 году мы купим здесь КВН-49 с прямоугольной линзой за 950 рублей. Но самым престижным телевизором с огромным экраном продавался Темп, который был признаком состоятельности его владельца. Всего каких-то 2000 рублей. Здесь же радовали глаз радиолы, приемники и проигрыватели, из которых выделялся Фестиваль за 2400 рублей. Послушав мелодии в секции грампластинок, я направлялся к выходу. Третий и четвертый этажи, где продавались одежда и обувь, меня не интересовали. У выхода из универмага привлекал внимание автомат с пульверизатором. За брошенные в его щель 15 копеек, можно было подушиться одеколоном типа Шипр. Рассматривая витрины, заметил, что хорошо запоминаю цены на различные товары. C семи лет меня посылали в магазин за продуктами, расположенный в нашем доме, и я легко рассчитывал стоимость покупок. До сих пор я помню, сколько стоили различные товары и продукты в конце пятидесятых годов. Нравилось мне кататься на трамвае или троллейбусе. Взяв билет, я ехал до конечной остановки, и рассматривал в окно здания и исторические места, знакомые по различным прочитанным мною книгам. Эти поездки помогли значительно расширить кругозор и узнать Ленинград.
На время летних каникул мама устраивалась работать в пионерский лагерь поваром, а меня брала с собой. Запомнился пионерский лагерь в Васкелово, и комсомольский лагерь в Лосево. В деревне рядом с лагерем, мама сняла на лето комнату, в которой жили бабуля, и моя годовалая сестренка Нина. Я и мама жили в лагере. В огромной комнате стояли несколько кроватей, на которых спали, работающие в столовой лагеря, женщины. Я спал вместе с мамой. Условия проживания были непростыми, но зато все время я проводил на свежем воздухе. Женщины, свободные от работы, брали меня с собой в лес за ягодами и грибами, которых в окрестностях было великое множество. В клуб лагеря, представляющий из себя деревянный сарай, приезжала кинопередвижка. Врезался в память фильм “Они были первыми “. Недалеко от лагеря были развернуты несколько палаток, в которых разместились саперы. Они занимались разминированием окрестных лесов от мин и снарядов времен минувшей войны. Я крутился около них и однажды мне дали походить с миноискателем. Запомнил горку обнаруженных боеприпасов, приготовленных к вывозу. Вспоминаю, как в пионерском лагере недалеко от станции Васкелово, целыми днями пропадал на местах боев. Вместе со всеми мальчишками, в окопах недавно закончившейся войны, мы собирали гильзы и боевые патроны, которых находили великое множество. В город я привез банку из - под монпасье, наполненную порохом, и проводил опыты, поджигая его и рискуя здоровьем.
Справедливости ради надо сказать, что отчим пытался найти подходы ко мне. Помню, как всей семьей в 1955 году мы отправились на открытие Ленинградского метрополитена, восхищались великолепием подземных станций – дворцов и катались на поездах. Однажды он принес домой пневматическую винтовку и показал, как надо стрелять по мишеням. Летом он уезжал работать воспитателем в комсомольско-молодежный лагерь, но однажды в его отпуск мы провели вдвоем две недели в Ораниенбауме. Комнату нам предоставила мамина хорошая знакомая по работе в школе, преподаватель русского языка Коваленко. Мы пробовали ловить рыбу в Красном пруду и ходили за грибами, но друзьями так и не стали. Думаю, что в этой ситуации, большая часть вины лежит на том, кто старше по возрасту. И хотя я пытался называть его папой, это удавалось мне через силу. Не чувствуя тепла в его отношении ко мне, я сторонился отчима и боялся его. Меня пугал его громкий голос, приказной тон, нависание надо мной всей его огромной фигуры. Мама всегда защищала меня и старалась не оставлять наедине с отчимом. Доходило до того, что в баню, мы с Романовым ходили в разные классы.
Жили мы в ужасной тесноте. Пять человек ютились в шестнадцатиметровой комнате с огромной печкой в углу. Никакой перспективы в решении жилищного вопроса не просматривалось. Строительство знаменитых “хрущевок” начнется лишь через три года и об этом мы даже не догадывались. Улучшить условия можно было только с помощью обмена, так как продажи и покупки квартир в те годы не существовало. Все городское жилье принадлежало государству. И в один из выходных дней мы с мамой отправились на Малков переулок. Здесь находился знаменитый Ленинградский “толчок”, на котором собирались желающие обменяться жильем. Он располагался в центре города на пересечении Садовой улицы и Измайловского проспекта. Я увидел толпу в несколько сотен людей, непрерывно перемещающихся и задающих друг другу один и тот же вопрос: - Вы что меняете? Здесь обменивались информацией, рассматривались варианты, выстраивались обменные цепочки.
Мама активно включилась в процесс, а я начал читать информационные витрины Ленжилобмена. Их было несколько десятков, и здесь предлагались к обмену квартиры и комнаты, сдавались углы и предлагались услуги по прописке. Не сразу я нашел нужный раздел – обмен комнат. Переходя от одного стенда к другому, внимательно изучая предложения, я записывал подходящие варианты. До сих пор не перестаю удивляться, как я, одиннадцатилетний пацан, сумел найти вариант будущего нашего обмена. Я подозвал маму, и она записала указанный в объявлении телефон. Этот вариант оказался лучшим из всех, которые нам предлагались, и все решилось довольно быстро.
/ Конец первой части. Продолжение Ленинград 60 – х /

Сейчас многие представители определенного поколения обожают говорить о том, насколько при СССР жить было лучше, чем нынче. И вот в одном из таких споров всплыл интересный аспект "совкового счастья" — на пожухлом бланке из тех старых времен, когда крошечных советских детишек, оказывается, сдавали в ясли, буквально не вынимая из младенческих пеленок.

Соответствующая дискуссия — по вопросу о том, в каком возрасте ребенка можно (слово "нужно" здесь вообще употребляется весьма условно) отправлять в ясли, — развернулась недавно в ЖЖ. Кто-то делился собственным давним и весьма смутным опытом посещения яслей, некоторые молодые мамы примеряли советские порядки на своих детишек, но в общем и целом народ сошелся во мнении о том, что, как ни парадоксально, нынешние россиянки имеют гораздо больше возможностей продлить личное участие в воспитании ребенка, чем их предшественницы из Союза или современные жительницы некоторых западных стран.

В СССР больничный, предоставляемый женщине после рождения ребенка, заканчивался как раз по достижении им двухмесячного возраста. Матери, соответственно, пора было выходить на работу со всеми вытекающими отсюда последствиями. Разумеется, многие всеми силами старались как можно дольше отсрочить отправку своего крошечного чада в ясли: родители поочередно оформляли отпуска и сидели с младенцем, сдавали ребенка на попечение бабушкам и дедушкам… Но в полгода большинство советских детей уже обретались в казенном учреждении.

В этом разделе:
Новости партнеров

Судя по комментариям в блогах, нынешним российским мамашам такое положение дел кажется звериным оскалом капитализма, вынуждающего несчастную женщину отрывать дитя от груди и идти на поклон к золотому тельцу. Хотя, как известно, оскалился капитализм в России много позже — и, тем не менее, по срокам сдачи детей в ясли сейчас ситуация отнюдь не такая жесткая, как была в СССР. Да ради бога, мамаши, можете холить и лелеять своих отпрысков хоть до школьной скамьи. В детское дошкольное учреждение берут только полуторагодовалых (по достижении ребенком этого возраста заканчивается выплата пособия), а на практике, учитывая пресловутую очередь, повезет, если удастся пристроить двухлетку. При этом про размер пособия и источники дохода в течение временного промежутка между окончанием выплат и возвращением на работу после отправки дитяти в садик лучше вообще речь не заводить — грустно до отчаяния.

"Может, ясли все-таки не такое уж и зло, а для некоторых — хороший выход: родила, больничный отсидела, потом ребенка в ясли, сама на работу? Понятно, что от хорошей жизни так никто не сделает. Но это выход, пусть и не самый элегантный ", — пишет автор блога "Мемуары будущей свекрови ".

Вопреки подозрениям скандализованных комментаторов, советские ясли не представляли собой подобие "обезьянника" с металлическими игрушками, прибитыми к полу. Был большой манеж с деревянными бортиками, где под присмотром нянечек в меру своего темперамента и прочих свойств личности резвились малолетние граждане Советского Союза. Утром родители сдавали свое чадо в ясли в своей, "домашней" одежке, потом следовало переодевание в казенное бельишко, а по окончании дня — обратный процесс. То есть, получается, частично решалась весьма актуальная для советского быта стирка пеленок (памперсов ведь тогда еще и в помине не было).

Конечно, трудно отрицать, что социализировать ребенка действительно впору лет с двух, а до этого пусть себе растет и развивается, образно выражаясь, у мамы за пазухой. Но подобные педагогические рассуждения, как показывает та же блогерская дискуссия, — удел тех, кто-либо может себе позволить пару лет не работать, либо вовсе лишен такого выбора. Запад, на который мы с постсоветских времен так полюбили равняться, живет именно по таким вот достаточно жестоким правилам: педагогические соображения схлопываются под прессом экономических, и детишки отправляются в ясли чуть ли не прямо из роддома.

Как раз так обстоит дело в прогрессивных Соединенных Штатах, где ребенка могут зачислить в ясельную группу уже с рождения, а сдавать его туда маме разрешается через несколько недель после родов. Оплачиваемого декретного отпуска как такового не существует. Получается, дошкольное учреждение выполняет функцию традиционных русских бабушек, которым особо рвущиеся на работу родительницы сплавляют своих младенцев. Конечно, казенный дом не способен заменить члена семьи, но в финансово безвыходной ситуации лучше что-то, чем ничего.

Сейчас сложно представить, однако еще несколько десятилетий назад у нас была совсем другая страна, в которой родились мы и наши родители, и жизнь в которой была совсем иной. Наши мамы и бабушки не знали такого понятия, как "контрактная беременность", и им было недоступно современное медицинское оборудование и те, привычные на первый взгляд вещи, которыми мы пользуемся ежедневно. Однако они беременели, рожали и воспитывали детей - так, как позволяли условия, диктовало время и как подсказывало сердце.

ДЕКРЕТ

Само понятие декретного отпуска в СССР впервые возникло в 1917 году, когда Советом народных комиссаров (СНК) был принят Декрет «О пособии по беременности и родам». Надо сказать, что отпуск по уходу за ребенком в СССР был значительно короче современного, и в разные годы составлял от трех месяцев до полугода (максимум): в 2-3 месяца малышей полагалось отдавать в ясли.

Лишь в конце 70-х годов, декрет "подрос" до полутора лет. Многие советские врачи-педиатры считали (и, надо сказать, до сих пор бытует такое мнение), что у детей долгосрочная память формируется только с 3-х лет, поэтому материнское присутствие хотя в целом и полезно для ребенка, но вовсе не обязательно. О том, что у младенца есть острая необходимость в тесном физическом контакте с взрослым, и о таком понятии как детская депривация задумываться не приходилось - стране требовались работники.




"На обед к матерям",
В 1936 году знаменитая сталинская Конституция торжественно провозгласила: "В СССР решена задача огромной исторической важности - впервые в истории на деле обеспечено подлинное равноправие женщин". Пафосной формулировкой выражалось следующее: женщины работали наравне с мужчинами, и если наступала беременность, то никаких поблажек и льгот работница не получала. Роль женщины, -матери и работницы, - в советском обществе стала главенствующей.

Лишь в годы хрущевской "оттепели" ситуация стала меняться, и женщины получили некоторые "послабления": в 1955 году вновь был легализован аборт, а в 1965 году - значительно облегчена процедура развода, в 1967 году - отрегулировано положение с алиментными обязательствами. А в 1968 году впервые в истории советского законодательства был издан документ, который говорил не столько о долге и обязанностях женщин, сколько об их "правах", и подчеркнуто акцентировал такие понятия как "счастливое материнство и детство" и "поощрение материнства".

Грудное вскармливание оставалось основным условием для здорового развития ребенка, поэтому кормящим матерям предоставлялись специальные перерывы в рабочем дне, чтобы сходить, к примеру, в ясли, и покормить свое чадо. Зачастую женщине приходилось так "отлучаться" по 2-3 раза в день, и сегодня, когда многие из нас работают не то что вдали от дома, а вообще в других городах, сложно представить подобные "перерывы на еду".

Считалось, что ясельный уход и воспитание если и не превосходят домашнее, то уж точно не уступают, поскольку там работают квалифицированные нянечки и медсестры; тем не менее, несмотря на такую "удобную" и "рациональную" ясельную систему, многие молодые мамы искали любую возможность, чтобы своего кроху туда не отдавать: на помощь приходили, равно как и сегодня, бабушки, дедушки и наемные няньки.

БЕРЕМЕННОСТЬ И РОДЫ

При коммунистическом режиме все роддома имели равные предписания относительно методов приема родов - всюду существовали единый режим и система запретов. То есть, если сейчас каждая женщина имеет право решать - довериться бесплатной медицине, или, заплатив энную сумму, рожать в отдельной палате с личной акушеркой, то в советское время альтернативных вариантов не было.

Леви в своей книге «История родовспоможения в СССР» пишет: «...особенность советской системы родовспоможения заключается в том, что родильная помощь планируется в общегосударственном масштабе. В основу планирования родовспоможения положены методика и нормативы, утвержденные Народным Комиссариатом - ныне Министерством Здравоохранения Союза ССР. Все это обеспечивает учреждениям родильной помощи единую структуру, единое руководство и контроль за выполнением плана и однородные методы работы...»


Плюсы у таких "однородных методов" безусловно были, - в частности, это неустанный контроль за работой медучреждений, и гарантия того, что необходимая (бесплатная) медицинская помощь роженице будет оказана в полном объеме квалифицированным специалистом. При этом главной проблемой родовспомогательных учреждений, которая благополучно перешла к нам по наследству, было плохое финансирование.

Уже в начале 80-х в СССР стали появляться кружки и неофициальные организации, пропагандирующие моду на "естественные роды". В воде, например, на природе или дома. Одним из идейных вдохновителей этого течения был физиолог Игорь Чарковский, создавший клуб "Здоровая семья". Советское правительство всячески боролось с подобными "вольнодумцами", и, надо сказать, весьма преуспевало в этом. Сегодня Чарковский живет в Америке, и хотя не раз был обвинен в преступных действиях в отношении рожениц, благополучно продолжает исповедовать "мягкие" роды в воде.

Игорь Чарковский, клуб "Здоровая семья"

Водная терапия для новорожденного

Отдельно хотелось бы сказать о процедуре УЗИ. Сегодня, заплатив порядка двух тысяч рублей, каждый человек сможет получить ультразвуковое исследование любого органа, а беременная женщина уже после 12 недели может узнать пол будущего ребенка. Советская медицина до определенного периода такими возможностями не располагала, и пол ребенка, как и многие патологии, определяли "на глаз": ручным осмотром и прослушиванием живота специальной трубкой. Первое отделение ультразвука было создано на базе Акустического института АН СССР под руководством профессора Л. Розенберга в 1954 году, и лишь с конца 80-х УЗД начала постепенно внедряться в советскую медицину. О достоверности снимков говорить не приходилось.

"ЧТО ПОЧИТАТЬ?"

Этот вопрос не теряет своей актуальности для беременных женщин и многих молодых мам по сей день. Что бы почитать такого полезного, что даст ответы на все волнующие вопросы в отношении малыша? Однако если современный рынок буквально атакует нас предложениями: специальной литературы о материнстве и детстве сегодня море, то советский период едва ли мог похвастать таким изобилием. Более того, издания, выпущенные для молодых мам были несколько специфическими - написаные науокобразным кондовым языком, они нередко обескураживали пугающими подробностями.

К примеру, в написанных в 20-е годы книгах по уходу за детьми смерть выступает в роли стартовой точки для разговора. «Почему болеют и умира­ют маленькие дети, и как защитить их от болезни и смерти» (автор - извест­ный Ленинградский педиатр Николай Альтгаузен) было вполне типичным на­званием книги по уходу за детьми того времени. Согласитесь, звучит жутковато, однако существующие реалии диктовали правила игры: детская смертность была очень велика.

Одним из значительных изданий до- и послевоенного времени стала «Книга матери (Как вырастить здорового и крепкого ребенка и сохранить свое здоровье)», целью которой было «стать школой матерей для тысяч и тысяч женщин». Беременность и уход за ребенком рассматривались в ней как тоже своего рода работа, производительная деятельность на благо советского общества. Главной ее мыслью было то, что младенческая смертность преодолима при соблюдении простых правил - кормление грудью минимум до года, свободное пеленание(!), доступ свежего воздуха, чистота тела и окружения малыша.

Еще одним авторитентым изданием считался учебник профессора педиатрии Георгия Сперанского «Ребенок раннего возраста: книга для родителей» (Медгиз, 1941). Однако поразительно то, что написанная советским специалистом, книга абсолютно не соответствовала реалиям советской жизни. К примеру, Сперанский рекомендует такой способ стирки детского белья:

«... белье замачивают в холодной воде, а затем в течение 3-4 ча­сов кипятят в котле, или в баке, положив на каждое ведро воды 400 грамм мыла, 50 г соды и 2-3 столовых ложки керосина. После вы­варивания в этой жидкости белье несколько раз прополаскивают в холодной воде и просушивают. Сушить белье лучше всего на от­крытом воздухе. Высушенное и прокатанное белье гладят горя­чим утюгом с той и другой стороны, что является для белья хоро­шей дезинфекцией».

Это при том, что в стране почти не было газовых или электричес­ких плит, а также большая часть городского населения жила в коммунальных квартирах, где варка пеленок по 4 часа на общей кухне была весьма проблематична.




Выдающийся советский профессор педиатрии Георгий Сперанский (7 февраля 1873 - 14 января 1969 г. г.)

Общим местом для всех этих пособий являлось то, что хотя беременность и роды объявлялись процессом естественным, все же постулировалась необходимость для матери быть под постоянным контролем меди­цинской системы, беспрекословно выполнять советы специалистов, и всегда и во всем опираться на медицинское знание, и никогда - на советы родствен­ников, других матерей или «бабок».

В 60-х годах стали появляться популярные книги по домоводству, которое давали простые и доступные советы женщинам: как использовать продукты в косметических целях, как готовить диетическую еду для малыша, давались выкройки одежды и т.д.

Иллюстрация к "Домоводству" 1957 года, издательство Сельхозгиз

Одновременно с этим приобретает сумасшедшую популярность концепция воспитания от американского педиатра Бенджамина Спока. Его книга "Ребенок и уход а ним" была в каждой семье, и многие до сих пор обращаются к ней за советом. Что же такого особенного предложил Спок? Весь секрет в том, что американец впервые сказал советской матери , что воспитание детей - это не тяжелый труд, требующий неукоснительного выполнения многих достаточно серьезных правил, а удовольствие! Что, воспитывая детей, можно, наконец, расслабиться и ориентироваться, в основном, на свои внутренние ощущения, а не на знания предшествующих поколений или мнение специалистов. В общем, доктор Спок предложил родителям полную свободу от всех известных правил, выпустив, как потом оказалось, нового джинна из бутылки.

Советуем почитать

• Можно ли заморозить блины без начинки?
• Что значит, если снится путешествие
• Курица в кефире, запеченная в духовке
• Пусть расцветают сто цветов, пусть соперничают сто школ