«Благонамеренные речи» посвящены, если иметь в виду их конечную задачу, – «тайному тайных» и «святая святых» современного Салтыкову общества, его «краеугольным камням». Речь идет об основополагающих социальных понятиях («институтах»), выработанных исторически человечеством.

"Сохранили ли эти понятия тот строгий смысл, ту святость, которые придавало им человечество в то время, когда они слагались; если не сохранили, то представляется ли возможность возвратить им утраченное?" – задавал вопрос Салтыков в статье "Современные призраки", написанной еще в 1863 году.

Статья эта, как и ряд других произведений, свидетельствует, что круг идей, воплощенных в "Благонамеренных речах", волновал Салтыкова давно. Волновал он писателя и позже. Подтверждение тому – известное письмо его к Е. И. Утину от 2 января 1881 года. Оно написано по поводу трактовки последним цикла "Круглый год" и отношения Салтыкова к «идеалам», но имеет непосредственное отношение и к "Благонамеренным речам", является своего рода авторским комментарием к ним. "Мне кажется, что писатель, имеющий в виду не одни интересы минуты, не обязывается выставлять иных идеалов, кроме тех, которые исстари волнуют человечество, – писал Салтыков Утину. – А именно: свобода, равноправность и справедливость <…> Ведь семья, собственность, государство – тоже были в свое время идеалами, однако ж они, видимо, исчерпываются. Устраиваться в этих подробностях, отстаивать одни и разрушать другие – дело публицистов. Читая роман Чернышевского "Что делать?", я пришел к заключению, что ошибка его заключалась именно в том, что он чересчур задался практическими идеалами. Кто знает, будет ли оно так! И можно ли назвать указываемые в романе формы жизни окончательными? Ведь и Фурье был великий мыслитель, а вся прикладная часть его теории оказывается более или менее несостоятельною, и остаются только неумирающие общие положения. Это дало мне повод задаться более скромною миссией, а именно: спасти идеал свободного исследования как неотъемлемого права всякого человека и обратиться к тем современным «основам», во имя которых эта свобода исследования попирается. По мере сил моих и в размерах цензурного произвола это и сделано мною в "Благонамеренных речах".

Несколькими строками ниже Салтыков уточнил, что он понимает под этими современными «основами» российской действительности. В "Благонамеренных речах", по словам сатирика, он "обратился к семье, к собственности, к государству, к тому, что "тоже было в свое время идеалами", и дал понять, что в наличности ничего этого уже нет. Что, стало быть, принципы, во имя которых стесняется свобода, уже не суть принципы даже для тех, которые ими пользуются".

Просветитель Салтыков, свято и искренне веривший в разум как главную руководящую силу прогресса, полагал, что нет ничего более важного, чем ниспровержение несостоятельных «идолов», этих духовных и нравственных «алтарей», являющихся главным препятствием на пути прогресса, ниспровержение силой разума, исследования, анализа, наконец – силой смеха.

В целях защиты интересов имущих классов и оправдания социально-политического status quo представителями официальной науки были выдвинуты различные теории, среди которых видное место принадлежало теории «союзности». Сущность ее излагалась Б. Н. Чичериным в книге "История политических учений" (1869) следующим образом: "Первый союз – семейство. Оно основано на полном внутреннем согласии членов, на взаимной любви, которая составляет жизнь семейства <…> Второй союз, гражданское общество, заключает в себе совокупность всех частных отношений между людьми. Здесь основное начало – свободное лицо с его правами и интересами <…> Третий союз, церковь, воплощает в себе начало нравственно-религиозное; в нем преобладает элемент нравственного закона. Наконец, четвертый союз, государство, господствует над всеми остальными. Он представляет собою преимущественно начало власти, вследствие чего ему принадлежит верховная власть на земле".

"Благонамеренные речи" были посвящены художественному исследованию реальной сути этих «союзов», декларируемых официальной идеологией в качестве "краеугольных камней" русского общества.

В очерках "Отец и сын", "По части женского вопроса", "Семейное счастье", "Еще переписка", "Непочтительный Коронат" исследовался прежде всего "семейный союз" в наиболее типичных и характерных формах его существования в условиях пореформенной действительности.

В очерках «Охранители», "Переписка", "В дружеском кругу", "Тяжелый год", "В погоню за идеалами", «Привет» главное – анализ союза «гражданского» и "государственного".

Третье же направление художественного и социального исследования в "Благонамеренных речах", третья – наиболее значительная по объему и по занимаемому месту группа очерков и рассказов – "В дороге", "Опять в дороге", «Столп», "Кандидат в столпы", «Превращение», "Кузина Машенька" – посвящена теме, едва намеченной в творчестве Салтыкова 60-х годов и вышедшей для него на первый план в 70-х: теме собственности. В этом проявилась закономерность времени: принцип собственности к середине 70-х годов становился одним из главных "краеугольных камней" пореформенной России. Исследование его стало сквозной темой "Благонамеренных речей", которая звучала не только, скажем, в дилогии о Дерунове (очерки «Столп» и "Превращение"), но и в ряде очерков «семейного» цикла ("Отец и сын", например), в очерках, посвященных «гражданскому» и «государственному» союзам ("Охранители", «Переписка» и др.).

"Рассказчик", от лица которого написаны "Благонамеренные речи", всей своей биографией и опытом жизни связан с действительностью, исследуемой в очерках. «Рассказчик» ведет повествование о поездках в родные места по делам своего имения, о впечатлениях, которые он вынес из этих поездок на родину после многолетнего отсутствия, о встречах с людьми давно знакомыми и незнакомыми. Он – здешний помещик и вместе с тем "писатель по сатирической части", известный в тех местах как автор "Благонамеренных речей". Все это заставляло воспринимать "Благонамеренные речи", как достоверный, фактический рассказ о реальных людях и реальных ситуациях, с которыми сталкивался в своих поездках Салтыков.

Однако документальность "Благонамеренных речей" особого рода: ее надо воспринимать с той существенной поправкой, что "писатель по сатирической части", который в очерках выступает как автор "Благонамеренных речей", от лица которого ведется рассказ, – это и Салтыков, и вместе с тем не Салтыков. Это – «рассказчик», то есть вымышленный персонаж, далеко не идентичный по взглядам и позициям самому Салтыкову, своеобразная литературная маска. Взаимоотношения между Салтыковым и его двойником-рассказчиком вполне определенны и вместе с тем сложны. Сложность здесь – в постоянно меняющейся дистанции между ними: от полного отсутствия таковой, когда облик действительного автора "Благонамеренных речей" и его литературного alter ego сливаются, и тогда словами и интонациями «рассказчика» говорит полным голосом сам писатель, – до полного противостояния, когда рассказчик предельно далек и внутренне враждебен, неприемлем для Салтыкова и сам является объектом его иронии и сатиры. Определенность – в том, что под литературной маской «рассказчика» – то безобидного «фрондера», то «простака», то человека "среднего культурного пошиба", – мы всегда, в любом случае, ощущаем, чувствуем самого Салтыкова, его идейную позицию, его отношение к жизни и "рассказчику".

Фигура «рассказчика» – благонамеренного "русского фрондера", органически принадлежащего социальной действительности, являвшейся объектом исследования и обличения писателя, – и позволяла Салтыкову осветить эту действительность «изнутри». Писатель как бы демонстрирует саморазоблачение современного ему общества, краеугольных основ его. Художественный принцип сатиры Салтыкова – и это характерно для всех очерков книги – в обнажении, а точнее – самообнажении разительного противоречия; между видимостью и сущностью, между словом и делом, между внешними формами буржуазно-крепостнической действительности, выдаваемыми за истину, и подлинным содержанием ее.

"Благонамеренные речи", обнажая главенствующие противоречия пореформенного общества в целом, вырабатывали ненависть к ложным «основам» жизни и готовность к "порыву высокому", революционизировали общественное сознание страны, воспитывали борцов, В этом и заключались, в конечном счете, "практические последствия", та немалая польза, которую принесло это произведение Салтыкова – одно из центральных в его творчестве – русскому народу, русскому освободительному движению.

Ф. Ф. Кузнецов

К ЧИТАТЕЛЮ

Впервые – журн. «Отечественные записки», 1873, № 4.

Все главные вопросы, поставленные в настоящем очерке, сходятся к одной из главнейших в понимании Салтыкова проблем современной ему русской жизни – к проблеме «о б у з д а н и я», то есть насилия.

"Обуздание" отграничивается Салтыковым от другого «принципа» русской общественно-политической жизни – "п о д т я г и в а н и я". И там, и тут речь идет о принуждении. Однако содержание этих понятий "совсем не равносильно". «Подтягивание» – государственно-полицейская система борьбы царизма с противниками режима: административно-судебные преследования, гласный и негласный надзор <…> политического контроля самодержавия и т. д. «Обуздание» – обозначение всех форм и видов консервативно-охранительной идеологии: от афоризмов "народной мудрости" и положений "обычного права", закрепивших в себе отрицательные стороны жизни масс в условиях векового бесправия ("с сильным не борись" и т. п.), до официальных и неофициальных, светских и церковно-религиозных, философско-исторических и художественных теорий и практических норм, которые прямо или косвенно содействовали воспитанию народа и общества в направлении пассивности, бессознательности и слепого подчинения авторитетам.

Около "принципа обуздания" "ютятся и кормятся" легионы людей, для которых «обуздание» представляет "отправную точку" всей их деятельности. Салтыков называет этих людей лгунами – называет так прежде всего вследствие ложности самой "отправной точки" их сознания и поступков. «Лгунов», ревнителей и практиков «обуздания» Салтыков разделяет на два «сорта»: лицемерных, сознательно лгущих, и искренних, фанатических.

"Лицемерные лгуны" – это практики и прагматисты «обуздания». Они не верят ни в какие «основы» и "краеугольные камни", но славословят их и опираются на них ради своекорыстия. Таковы почти все «герои» "Благонамеренных речей": чиновничество, относящееся к государству как к "расхожему пирогу"; нарождающаяся российская буржуазия, прикрывающая свое хищничество "священным принципом собственности" и т. д.

"Лгуны искренние" – теоретики «обуздания», создатели реакционных утопий, не останавливающиеся "не только перед насилием, но и перед пустотою", подобно Угрюм-Бурчееву из "Истории одного города".

В свою «систематизацию» идеологической жизни и ее представителей Салтыков вводит не только подлинных теоретиков и деятелей принципа обуздания, но и «пустоплясов», то есть фразеров "всех партий и лагерей", опирающихся на тот же принцип.

Обличение реакции и консервативно-реакционных идеологий ведется Салтыковым в полемике с либералами – "теоретиками пенкоснимательства", – подменяющими борьбу за большие общественные идеалы, за "ревизию самого принципа обуздания" крохоборчеством по поводу множества "частных вопросов".

Стр. 5. «Благие начинания» – один из фразеологических штампов официозной и либеральной публицистики (обозначающий правительственные реформы 60-х годов).

Стр. 8. …что либеральнее: обуздывать ли человечество при помощи земских управ или при помощи особых о земских повинностях присутствий… – В связи с земской реформой 1864 года в либеральной печати широко обсуждался вопрос о способах взыскания земских повинностей – денежных и натуральных. Обязательные повинности, покрывавшие расходы государственного значения, находились в ведении «особых о земских повинностях присутствий»; местными, которые шли на содержание учреждений губернского масштаба, распоряжались местные земские управы.

Стр. 9. Стоит только припомнить сказки о «почве» со всею свитою условных форм общежития, союзов и проч… – Предлагается «припомнить» ожесточенные споры демократической критики 60-х годов, в том числе и самого Салтыкова, с «почвенничеством» – литературно-общественным направлением, органом которого были журналы братьев Достоевских «Время» и «Эпоха». Слова об «условных формах общежития, союзах и проч.» имеют в виду славянофилов с их идеализацией патриархальных форм народной жизни, в частности общины, а также взгляды Б. Н. Чичерина и его сторонников, согласно которым государство представляло собою надклассовую организацию «общественных союзов» – семьи, собственности, церкви и др.

…о переименовании земских судов в полицейские управления… передача следственной части от становых приставов к судебным следователям… – Земские суды были преобразованы в полицейские управления в 1862 году, а должность судебных следователей введена в 1860 году.

Стр. 10. …вопрос о всеобщей воинской повинности… – оживленно дебатировался в периодике в начале 70-х годов, в 1874 году всесословная воинская повинность была утверждена (ранее, с 1762 года, дворяне были освобождены от обязательной военной службы).

Стр. 11. «Пур ле жанс» – для слуг (франц. – pour les gens).

Антреметтёры – здесь: сводники (от франц. – entre-metteur – посредник).

Безумная работа данаид – бесплодный труд. По греческой мифологии, дочери царя Даная (данаиды) в наказание за убийство своих мужей должны были в подземном мире вечно наливать воду в бездонную бочку.

В ДОРОГЕ

Впервые – журн. «Отечественные записки», 1872, № 10.

В 1872 году Салтыкову, проводившему, как обычно, летние месяцы в подмосковном имении Витеневе, пришлось много ездить по Тверской и Ярославской губерниям, а также в Москву. Причина поездок – болезнь, а затем и смерть 7 июля 1872 года брата Сергея Евграфовича, в общем владении с которым Салтыкову принадлежало имение Заозерье Угличского уезда Ярославской губернии.

Путевые впечатления дали Салтыкову богатый материал для создания обобщающей картины социальных, экономических и нравственных сдвигов в жизни пореформенной России, и прежде всего русской деревни.

В очерке "В дороге" эскизно намечены сюжеты ряда последующих очерков цикла. Вступление России на путь капиталистического развития изображается в двух аспектах: упадок деревни после реформы 1861 года, разрушившей "прежнюю политическую экономию" помещиков, и буржуазное хищничество, которое в деревне делает первые шаги, а в городах и промышленных районах уже набирает силу.

Стр. 21. …дела по имению… оказались запущенными… Предвиделось судебное разбирательство… – Здесь, как и в ряде других мест «Благонамеренных речей», Салтыков вводит в повествование сведения автобиографического характера. Ярославское имение Заозерье управлялось Сергеем Евграфовичем единолично и, как оказалось после его смерти, весьма бесхозяйственно.

…с тех пор, как помещики… запели: «На реках вавилонских – тамо седохом и плакахом…» – То есть со времени 19 февраля 1861 года. Сожаления помещиков о крепостном праве выражены цитатой из Библии – плач пленных иудеев по утраченной родине (Псалтырь, CXXXVI, 1).

…народ "стал слаб… «немец нас одолел!» – Упадок в стране сельского хозяйства констатировали в 1872 году все периодические издания. После реформы многие помещичьи имения перешли в руки арендаторов и скупщиков, особенно из немецких колонистов. Однако это было частное явление, и повышенное внимание к нему заслоняло вопрос о социальной природе появившегося в деревне "нового человека – буржуа. Салтыков объясняет упадок сельского хозяйства в пореформенные годы с принципиально иных позиций: у русского крестьянина, только что переставшего (юридически) быть крепостным рабом, нет исторического опыта свободного предпринимательства, его сознание и опыт придавлены памятью о вековом бесправии.

Стр. 22. Трифонычи, Сидорычи – салтыковское обозначение дворян-помещиков.

Крестьян-то он в казну отдал. – Согласно Положениям 19 февраля 1861 года, при переходе на выкуп помещик получал с крестьян 20 % стоимости отходивших к ним наделов, остальные 80 % ему выплачивало государство – выкупную ссуду, которую крестьяне должны были погасить в течение 49 лет. В счет ссуды помещику выдавались выкупные свидетельства – ценные бумаги твердой стоимости, обменивавшиеся в банке на деньги. Сроки перехода на выкуп устанавливались по обоюдному согласию помещика и крестьян мировыми посредниками. Помещик мог получить выкупную ссуду и не достигнув соглашения, но тогда его право на крестьянские платежи переходило «казне», то есть государству. Непосильное бремя выкупных платежей обычно заставляло крестьян оттягивать сроки перехода на выкуп и оставаться на положении «временнообязанных». Помещики, которых разоряла система хозяйства, построенная на труде «временнообязанных», стремились ускорить выкуп и часто «отдавали крестьян в казну».

Стр. 24. Клочочки. – См. прим. к стр. 112–113.

Стр. 25. …кто невинно падшим объявился… – См. прим. к стр. 39.

Стр. 27. Пеун – петух (тверск. и костр.).

Стр. 28. Это выдумали клеветники русского народа… противники ныне действующей акцизной системы. – Акцизная система разрешала частное производство и продажу вина по приобретении патента.

Стр. 29. …сам Иван Федорович Шпонька – и тот залюбуется ими! – Герой рассказа Н. В. Гоголя «Иван Федорович Шпонька и его тетушка» ведет разговор о признаках хорошо выкормленных индеек.

Стр. 33. Сибирка – старинная одежда: короткий сборчатый кафтан со стоячим воротником. Ее носили купцы и приказчики.

Стр. 36. …сейчас бы его к мировому – и шабаш! а в ту пору – ступай за сорок верст в полицейское управление. – По реформе 1864 года мировые судьи должны были жить в пределах подчиненного им небольшого участка и разбирать дела несложного судопроизводства. Ранее такими делами ведали уездные полицейские управления («уездный суд»), располагавшиеся в соответствующих уездных городах.

Стр. 37. …старого покроя стряпчий… – Стряпчие – до судебной реформы 1864 года – частные ходатаи по судебным делам. После реформы их функции перешли к адвокатам, а стряпчими стали называться поверенные при коммерческих судах.

Стр. 39. …задумал он в ту пору невинно падшим себя объявить… покуда конкурс… его, голубчика, в яму! – Невинно падший – банкрот. Коммерческий суд давал заключение о несостоятельности банкрота, налагал запрет на его имущество и объявлял конкурс – то есть торги, распродажу имущества в пользу кредиторов; сам должник до конкурса подвергался аресту. Снисходительность законодательства к «невинно падшим» вызвала широкое распространение фиктивных банкротств ради избавления от платежей по кредитам.

ОХРАНИТЕЛИ

Впервые – журн. «Отечественные записки», 1874, № 9.

Весна и лето 1874 года были вершиной и одновременно началом упадка «хождения в народ» – движения разночинной интеллигенции, преимущественно молодежи, в деревню с целью просвещения и революционной пропаганды среди народа. Это широкое движение, которое, главным образом, и знаменовало наступление в России второго демократического подъема, вызвало со стороны правительства и консервативных кругов общества усиление охранительных настроении и расширение репрессий. Летом 1874 года начались массовые аресты пропагандистов. К концу года было арестовано и привлечено к дознанию более тысячи человек, многие из них по доносам добровольных сельских «соглядатаев».

Стр. 43. В сем омуте, где с вами я… – Из «Евгения Онегина» (гл. VI, строфа XLVI) А. С. Пушкина.

Стр. 45. …вы на все эти «признаки времени» не шутя прогневаны. – Исправник дает понять, что знаком также с книгой Салтыкова «Признаки времени».

Стр. 46. …сказывал… консервативные сказки… мечтал об английских лордах и правящих сословиях… – Речь идет о сторонниках английской политической системы среди публицистов дворянского лагеря в России 60-х годов, в частности о Каткове. Далее Салтыков использует в пародийном плане терминологию и стиль официальных правительственных документов.

Стр. 47. …Держиморда, с которым я когда-то был так приятельски знаком. – Указание на дореформенную службу – ссылку Салтыкова в Вятку.

Стр. 48. Сквозник-Дмухановский – городничий из гоголевского «Ревизора», начальник Держиморды.

…это своего рода habeas corpus. – Иронический намек на положение личности в условиях политического бесправия при самодержавии и хищничестве его полицейского аппарата. Возникновение термина английского законодательства habeas corpus, обозначающего гарантии личной свободы, исторически связано с парламентским биллем 1679 года, направленным против произвольных арестов и неограниченных сроков заключения противников монархии.

Стр. 51. …Верхоянск вольным городом сделать и порто-франко в нем учредить. – Намек на дело о «сибирских сепаратистах» или на «кружок сибиряков», привлекавшихся по «нечаевскому делу». Порто-франко – портовые города, свободные от таможенного надзора.

Стр. 52. …созрели мы или не созрели… – В 1859 году экономист Е. И. Ламанский (1825–1902) на одном из диспутов заявил, что для публичного обсуждения общественных вопросов «мы еще не созрели». Эту фразу подхватила демократическая журналистика, высмеивавшая рассуждения консервативной печати о «незрелости» русского общества, неподготовленности к реформам.

Стр. 54. «Droit au travail» – пункт «Декларации прав человека и гражданина» Великой французской революции конца XVIII века, внесенный при якобинской диктатуре.

Некако (церковнослав.) – как-то, как будто.

… у Островского две свахи есть: сваха по дворянству и сваха по купечеству. – В комедии «Бедная невеста».

Стр. 55. …у вас же довелось мне вычитать выражение: «ожидать поступков». – В очерке «Столп», который в журнальной публикации предшествовал «Охранителям».

Стр. 56. «Мisеrеrе» – здесь: ария из оперы Дж. Верди (1813–1901) «Трубадур», написанная на латинский текст 50-го псалма царя Давида (Библия).

Стр. 57. …служил дворянским заседателем… до появления становых приставов… – то есть до 1837 года, когда земский суд (уездная полиция) был реорганизован и выборные должности дворянских заседателей заменены становыми приставами, назначавшимися губернатором.

Стр. 58. …дразнили… фофаном… – то есть простофилей, дураком, разиней.

…не опоздай он к секретарю… ничего бы этого не было. – То есть Терпибедова не отдали бы под суд, успей он дать взятку.

Стр. 60. …запрещенный поп-с. – Запрещение отправлять церковную службу и требы (временно или с отрешением от должности) налагалось на духовных лиц церковным судом за преступления по должности или за клевету.

Стр. 61 …венё-зиси! – иди сюда! (франц. – venez-ici!).

Только прежде я ее Монрепо прозывал, а нынче Монсуфрансом зову… иерей-то, называет это благорастворением воздухов! – Монрепо – мой отдых (франц. – mon repos); использовано Салтыковым в «Убежище Монрепо»; (т. 6, наст. изд.); Монсуфранс – мое страдание (искаж. франц. – ma souffrance). Благорастворение воздухов – выражение из молитвы «О благорастворении воздухов, о изобилии плодов земных и временах мирных…». Употребляется в значениях: тишина и спокойствие; чудесная погода.

Стр. 62. …перметте бонжур! – Позвольте, здравствуйте! (франц. – permettez, bonjour!).

В терпении хотим стяжать души наши… – перифраз евангельского текста: «Терпением вашим спасайте души ваши» (Лука, XXI, 19).

Стр. 63. Долгогривые – они ведь… примеры-то эти были! – Намек на то, что из духовного сословия – долгогривые – вышел ряд деятелей революционной демократии, в частности Чернышевский и Добролюбов.

Стр. 64. …пошлость… вызывает… поползновения к прозелитизму… – Прозелитизм – подражание, усвоение.

Стр. 74. …кассы… когда ж это видано? – Ссудно-сберегательные кассы наряду с другими хозяйственными и финансовыми ассоциациями в начале 70-х годов широко распространились в рабочей среде благодаря народнической интеллигенции.

Стр. 75. Коль славен… это, значит, в Сионе-с! – «Коль славен наш господь в Сионе…» – один из христианских, в том числе и православных гимнов. В царской России имел также значение государственного национального гимна наравне с «Боже царя храни…».

ПЕРЕПИСКА

Впервые – журн. «Отечественные записки», 1873, № 12.

Сатирическая критика «благонамеренности» и «благонамеренных речей» дается в очерке «Переписка» на материале деятельности новых судебных учреждений, введенных реформой 1864 года.

В центре очерка – фигура Батищева – образ прокурорской власти и Ерофеева – образ нового сословия, присяжных поверенных, адвокатуры. Прокуроры – "излюбленные люди закона" – представляли идею государственности и защищали "государственный союз"; адвокаты совмещали в своей деятельности "элементы публичный и частный", прокурор находился на "казенной службе" и получал жалованье. Вознаграждение труда адвокатов формально определялось таксою, но практически зависело от договоренности с клиентом. Все эти стороны нового устройства судебного дела сатирически освещены в очерке.

Главное внимание писатель уделяет Батищеву и его прокурорскому усердию в раскрытии дела о "тайном обществе", которое он расследует с таким рвением не потому, что озабочен защитой «основ» и "краеугольных камней", а потому, что надеется продвинуть этим делом свою служебную карьеру.

Стр. 77. Клепер – очень дорогая порода выездных лошадей.

Стр. 78. Не потому должен быть наказан преступник, что этого требует безопасность общества или величие закона, но потому, что об этом вопиет сама злая воля… – Сатирически критикуется одно из главных положений идеалистической философии права и буржуазного уголовного законодательства: «преступление есть <…> проявление злой человеческой воли».

Стр. 79. …объявил себя специалистом по части скопцов и получил сорок тысяч. – Принадлежность к секте скопцов каралась каторгой как изуверство и посягательство на официальное православие. В 1872–1873 годах в Москве, Петербурге и Калуге слушались крупные процессы по делам целых скопческих общин. Подобные дела «каждый раз открывали в России обильные золотоносные струи» для адвокатов («Русский мир», 1872, № 84), поскольку скопчество было особенно распространено среди купцов и коммерсантов и сопровождалось круговой порукой.

Стр. 80. «Lafille de Dominique» – водевиль П. Левассера (1808–1870).

Неси сей крест с смирением… и ни один волос… не упадет без воли того, который заранее все знает… – «Благонамеренные» сентенции Надежды Батищевой построены на заветах христианской морали, заимствованных из Библии.

Стр. 83. «Общество для предвкушения гармоний будущего»… – Пародируется речь прокурора В. А. Половцева, обвинителя на «нечаевском процессе», заявившего, что любой вид организации – студенческий кружок, артель или общество взаимопомощи – угрожает существующему порядку, ибо «распространение полезных, научных и по преимуществу практических сведений» было лишь «официальной, внешней» целью, «внутренняя же, настоящая» заключалась в распространении «лжеучений коммунизма и социализма».

Стр. 88. …по меняльным рядам ходит и от изуродованных людей поживы ищет! – Меняльные лавки занимались разменом денег и мелкими банковскими операциями. Среди менял было много скопцов.

…теперь у меня… уже восемьдесят три человека обвиняемых – Намек на «нечаевское дело», где фигурировало 83 подсудимых, из которых только одиннадцати предъявлено было обвинение в «злоумышлении против государства».

Стр. 89. …как прозорлив был покойный преосвященный… – О «прозорливости», то есть, в данном случае, об общественной позиции московского митрополита Филарета дает представление его письмо Александру II («Выписка из письма московского священнослужителя в Петербург, декабря 17 дня 1861», М., 1862). Герцен оценил это обращение как «дикий вопль изуверства, бледнеющего перед мыслью, перед человеческой волей и взывающего к гонениям и казням. В этом преступном и безумном писании – донос на литературу, на журналы, на общественное мнение…» («Колокол», 1862, л. 133).

Стр. 90. Вы фарисеи и лицемеры… Все в духе пророка Илии. – Филаретов пользуется библейскими образами: фарисеи – члены древнеиудейской религиозной секты, отличавшейся фанатизмом и лицемерием; Исав, старший сын патриарха Исаака, продал младшему брату право первородства за горшок чечевичной похлебки; в львиный ров был брошен пророк Даниил за обличения безнравственности царя и его приближенных; сиренская прелесть – обольщение, соблазн.

И крадете, и убиваете, и клянетесь лживо – заповеди Моисея, нарушение которых считалось смертным грехом, гласили: «не укради, не убий, не клянись лживо»; «жрете Ваалу» – поклоняетесь идолам (жрети – приносить жертву богу). Ваал – языческий бог, изображавшийся в виде тельца; поклонение ему означало забвение высших нравственных принципов во имя корысти и стяжательства; Илия – библейский пророк, обличавший разврат соплеменников и предвещавший им возмездие.

Стр. 91. Коммеморативный – памятный, напоминающий (франц. – commemoratif).

Стр. 92. «La fille de m-me Angot»… – Герой Салтыкова в курсе новинок каскадного мира: оперетта Ш. Лекока (1832–1918); впервые была поставлена в Петербургском Михайловском театре в сезон 1873 года.

Стр. 93. Саккос – облачение православного архиерея во время богослужения.

Предики – проповеди (от лат. – praedico).

Стр. 96. …выписывали «Труды Вольно-экономического общества»… чтоб по поводу их затевать недозволенные сборища… – Сатирический образ, реальная подоплека которого кроется в характере деятельности большинства кружков революционной молодежи начала 70-х годов. Например, известная группа, или общество, «чайковцев» начала свою деятельность с организации тайных кружков саморазвития и с распространения среди интеллигенции, как в Петербурге, так и по всей России, произведений научной, публицистической и художественной литературы, отвечавшей ее пропагандистским целям. Подавляющее большинство этой литературы было легальными изданиями. «Труды Вольно-экономического общества» носили либеральный характер.

Стр. 100. …покуда не сдадут меня… в архив, членом белозерского окружного суда… судить белозерских снетков. – То есть отправят в захолустье под предлогом служебного перевода. Обозначенная здесь перспектива «судить белозерских снетков» получила впоследствии разработку в знаменитых сценах суда над пискарем в «Современной идиллии».

Стр. 101. Кюмюлировать – совмещать (франц. – cumuler).

СТОЛП

Впервые – журн. «Отечественные записки», 1874, № 1.

«Столп» – первый из двух рассказов в «Благонамеренных речах» (второй – «Превращение»), посвященный Осипу Дерунову, одной из наиболее ярких и завершенных фигур в салтыковской галерее сельской и провинциальной буржуазии – «чумазых», – быстро поднимавшейся на дрожжах послереформенного экономического развития из среды зажиточного крестьянства и уездного мещанства.

Описывая в самом начале рассказа "родовое наше имение Чемезово", Салтыков вспоминает о старинном центре родовой вотчины своих отцов и дедов, селе Спас-Угол Калязинского уезда, где он родился и где прошли его детские годы. Но несколько дальше в том же рассказе, а также в рассказе "Кандидат в столпы", там, где возникает и получает разработку тема «ликвидации» Чемезова, под этим же названием обобщаются воспоминания и впечатления Салтыкова, связанные с другим имением, обширной салтыковской вотчиной, деревней Новинки, где был обветшалый "господский дом", сельцо Мышкино и лесная дача Филипцево.

Стр. 102. …преосвященный… в К– не обедню служил… – Здесь: К – н – Калязин и его Троицкий монастырь.

…сигнации были, а теперьче на серебро счет пошел… – Финансовая реформа 1839 года устанавливала серебряный рубль в качестве государственной денежной единицы взамен ассигнации: 1 р. серебром приравнивался к 3 р. 50 к. ассигнациями.

Стр. 104. Песьи мухи – мухи, появляющиеся в самую жаркую пору лета, в так называемые «песьи дни».

Стр. 104–105. …я воспитывался в одном из… заведений, где… телесное наказание допускалось лишь в самых исключительных случаях. – Салтыков имеет здесь в виду Царскосельский лицей, а не Московский дворянский институт: в последнем сечение воспитанников практиковалось довольно часто.

Стр. 106. Одворичное сено – собранное на одворичной земле, то есть прилежащей к деревне.

Стр. 107. …прежде был городничий… теперь… в городские головы выбран отставной корнет. – Городская реформа 1870 года заменила прежние сословные городские думы всесословными городскими учреждениями местного самоуправления, административно назначавшегося городничего – выборным городским головою. Реформа, построенная на принципе имущественного ценза выборных городской думы, имела целью поднять хозяйство городов путем привлечения в самоуправление преимущественно местной торговой и финансовой буржуазии – купцов и зажиточных мещан. Но вначале по традиции в городские головы нередко избирались дворяне, метонимически обозначенные в тексте Салтыкова словом отставной корнет.

…судит… отставной поручик… – Речь идет о мировом суде, учрежденном в 1864 году. Мировой судья избирался уездным земским собранием из числа лиц, обладавших имущественным и образовательным цензом – практически, в то время, из дворян-помещиков.

Красненькая – десятирублевая ассигнация.

Стр. 110. Дельцы – здесь: приказчики.

Стр. 112. Белоус – полевой сорняк.

Стр. 112–113. …Земля – обрезки кое-какие… А у тебя разве дача? – В ходе проведения крестьянской реформы, при составлении уставных грамот, определявших размежевание помещичьих и крестьянских земель, помещики старались взять себе лучшие земли в разных местах имения. В результате многие помещичьи имения потеряли свою цельность и состояли из отдельных участков, перемежавшихся с крестьянской землей. Дача – термин межевого законодательства: земельный участок самостоятельной ценности (лесная дача, земельная дача).

Стр. 116. Миткалевая фабрика – хлопчатобумажная фабрика.

Снял, вишь, железную дорогу… Сибирь, думаю. – Конец 60-х – начало 70-х годов были в России периодом громадного подъема железнодорожного строительства, сопровождавшегося громадным же размахом акционерного ажиотажа вокруг этого строительства и преступными махинациями многих акционеров.

Стр. 118. …не воспитывался в коммерческом… – то есть в Коммерческом училище.

…не чикуновские ли приказчики наехали? – Чикуновы – заозерские крестьяне, на глазах у Салтыкова ставшие купцами.

Стр. 120. Разве не обвиняли фабриканты своих рабочих в бунте… – Намек на стачку на Невской бумагопрядильной мануфактуре 22 мая 1870 года – первую массовую забастовку в России, когда забастовало 800 человек, потребовав повышения заработной платы и возвращения незаконных штрафов; 63 участника стачки были арестованы и отданы под суд по обвинению в политической агитации.

Стр. 121. …на цугундер… – на расправу (от нем. – zu Hundert – к сотне <палочных ударов>).

Стр. 122. Занадельная земля – оставшаяся у помещика после выделения крестьянских наделов.

Стр. 124. И вот я ехал «кончать». – См. очерк «Кандидат в столпы».

Стр. 126. …Поль де Кока читаю… даже Баркова наизусть знает… – Увлечение романами Поль де Кока (1793–1871) и стихами Баркова, а также кафешантанными театрами Берга и Егарева, увеселительным заведением Излера «Минеральные воды» («Минерашки»), опереттами Оффенбаха и Лекока, цирком, танцклассами и шансонетками является в салтыковской сатире одним из примеров для обозначения «благонамеренности».

КАНДИДАТ В СТОЛПЫ

Впервые – журн. «Отечественные записки», 1874, № 2.

Рассказ «Кандидат в столпы» по своему сюжету непосредственно продолжает рассказ «Столп». Связь обоих рассказов Салтыков подчеркнул в журнальной публикации, где второй из них имеет подзаголовок: «Продолжение той же материи» и ссылку: "См. предыдущий No «Отеч. зап».

Сюжет рассказа в основе своей автобиографичен: Чемезово напоминает имение Новинки и историю «ликвидации» этого имения (см. комментарий к рассказу "Столп"). Но Чемезово вместе с тем, и это главное, – типичный образ заброшенного после реформы помещичьего имения, ставшего объектом борьбы новоявленных хищников.

Чемезово представляет собой ту почву, на которой закладывали основу своего процветания будущие деруновы, где выкристаллизовывались многочисленные "оттенки любостяжания". Один из этих оттенков демонстрирует "кандидат в столпы" – "Заяц из Долгихи", посредник-маклер по устройству сделок между помещиками и покупщиками их земель – фигура новая в русской деревне. Здесь это эпизодическая фигура, в рассказе "Отец и сын" она будет показана в полный рост в образе другого "кандидата в столпы" – Стрелова.

Стр. 133. Горе «карасям», дремлющим в неведении, что… их назначение… служить кормом для щук… – На тему этой «благонамеренной» сентенции Салтыков в 1884 году напишет сказку «Карась-идеалист».

Стр. 133–134. …нужно принадлежать к числу семи мудрецов… – Полулегендарные мудрецы Древней Греции, жившие в VII–VI веках до н. э. и излагавшие свои мысли в кратких образных изречениях (гномах).

Стр. 134. …я нахожу своего противника вооруженным прекраснейшим шасспо, а сам нападаю на него с кремневым ружьем, у которого… вместо кремня… чурочка. – Шасспо – нарезное ружье, изобретенное в 1866 году французским рабочим и названное так по его имени. Чурочка вместо кремня – отзвук событий периода Крымской войны, когда подрядчики и интенданты-хищники поставляли и такие ружья.

Стр. 135. «Куплю я себе подмосковную!»… на проданный мне лес любуюсь, но войти в него не могу: чужой! – Автобиографический факт, связанный с покупкой Салтыковым в конце 1861 года подмосковного имения Витенево.

Памятны мне «крепостные дела» в московской гражданской палате. – Салтыков вспоминает здесь о покупке имения Витенево. Покупка оформлялась в Московской гражданской палате.

Стр. 136. …здесь стригут и бреют и кровь отворяют! – Обычная надпись у входа в цирюльню.

Стр. 137. Жемчуг бурмицкий – отборный крупный жемчуг правильной формы и чистой воды.

…это косвенный налог на ваше невежество! – Цитируются рассуждения адвоката – персонажа очерка «Опять в дороге», в журнальной публикации предшествовавшего «Кандидату…»

Стр. 141. …стена сердцеведцев… Смотрят, уставив брады, да умозаключают каждый сообразно со степенью собственной невежественности! – Сердцеведцев, то есть штатных и добровольных осведомителей политической полиции в пореформенной деревне, Салтыков сравнивает с боярами допетровской Руси, которые заботились только о своих привилегиях и попусту сидели в Думе, «брады свои уставя».

…пошла писать губерния. – Так сказано в гоголевских «Мертвых душах» (т. I, гл. VIII) о провинциальном бале у губернатора. Салтыков употребляет это ставшее крылатым выражение в эзоповском смысле: посыпались доносы местных «сердцеведцев».

Стр. 148. …и в Р., и в К., и в Т. – Биографический комментарий раскрывает эти инициалы как относящиеся к Ростову, Калягину и Талдому.

ПРЕВРАЩЕНИЕ

Впервые – журн. «Отечественные записки», 1875, № 4.

«Превращение» в порядке написания и первопечатной публикации «Благонамеренных речей» заканчивало серию очерков и рассказов, посвященных исследованию «собственнического союза»: «В дороге», «Опять в дороге», «Столп», «Кандидат в столпы», «Кузина Машенька», «Отец и сын». О типичности «превращения» Дерунова свидетельствует судьба Губонина, выкупившегося в 1860 году из крепостных и вышедшего «чуть ли не из-за стойки питейного заведения» в «богатыри железнодорожного эпоса».Вл. Михневич. Наши знакомые, СПб., 1884, стр. 70 «Отвлеченный грабеж» «превратившихся» деруновых все больше приобретал характер тунеядства, хищничества, лишался всяких признаков «труда», «дела». Откровенный рассказ Зачатиевского в конце «Превращения» об уголовных деяниях Дерунова возвращает нас к финалу рассказа «Столп» с его выводом: «Дерунов не столп».

Стр. 160. …об концессии хлопотать… – о концессии на строительство железной дороги.

…сама с «калегвардами» разговаривать осталась. – Кавалергарды («калегварды») – офицеры кавалерийского гвардейского полка, принадлежали к самым знатным фамилиям, несли службу в царском дворце. Но в салтыковской сатире слово «кавалергарды» используется часто, как и в данном случае, для общего обозначения петербургской «золотой молодежи», преимущественно военной, – полностью безыдейной, пошлой, интересующейся только женщинами и вином.

Стр. 163. Как по морю по Хвалынскому – одна из самых распространенных хороводных песен.

Стр. 164. …а еще под хивинца хотите идти! – то есть участвовать в военных операциях в Средней Азии.

Стр. 165. …позаимствоваться некоторыми подробностями из оперы «Фра-Диаволо»… – Либретто этой оперы Ф. Обера написано на основе легенд о калабрийском разбойнике Фра-Дьяволо.

Происшествие в Абруццских горах. (Посвящается русским беллетристам…) – Пародия на модные очерки путешествий в страны, считавшиеся романтическими, – в Испанию, Италию, Грецию, а в России – на Кавказ или в Крым. Сюжет Салтыков заимствовал из «Приключения в Калабрии» французского писателя-памфлетиста П.-Л. Курье (1772–1825), однако главный объект пародии не сочинение Курье, а путевые очерки Евгения Салиаса «Испания» («Русский вестник», 1874, No№ 4, 6, 9) и «Очерки Крыма» Евгения Маркова (СПб., 1872). Называя подобных литераторов «русскими Дюма-фисами» (Дюма-сыновьями), Салтыков намекает на сходство их творений с описанием путешествий по России и Кавказу Александра Дюма-отца («De Paris a Astracan»), полным нелепостей и курьезов.

Стр. 166. …поступок гимназиста Полозова! – В 1872 году в Харькове проходил судебный процесс над юношами из состоятельных семейств – Полозовым и Эдельбергом, которые, начитавшись романов о разбойниках, решили сами стать разбойниками и убили извозчика, чтобы испытать себя.

Стр. 169. Жюдик… Шнейдер – французские певицы легкого жанра, гастролировавшие в Петербурге.

Стр. 176. …цель брюссельских конференций… – На брюссельской конференции европейских государств по вопросам международного военного права (1874) была принята декларация, объявлявшая все формы народной войны против оккупантов «негуманными».

Стр. 179. Никитские болота – одно из названий родных Салтыкову мест. Примыкали к селу Спас-Угол.

Стр. 182. Грека-то видите… воротило и есть… – Среди петербургских финансовых тузов было немало греков, в частности – концессионеров.

ОТЕЦ И СЫН

Впервые – журн. «Отечественные записки», 1875, № 3.

Место действия описываемых в очерке событий открыто отнесено Салтыковым к родному Калязинскому уезду Тверской губернии. На материале личных наблюдений писатель рисует характерную для пореформенного времени картину смены в деревне «хозяев жизни». Он создает одни из наиболее ярких своих образов, персонифицирующих этот исторический процесс: старого генерала – помещика Утробина и противостоящего ему нового молодого хищника – «homo novus» – Антошки Стрелова. С не меньшей характерностью, хотя и более эскизно, нарисована фигура молодого генерала Петеньки Утробина – представителя высшей бюрократии из дворянства, приспособляющейся ко всем поворотам правительственной политики и входящей в «деловые» (в данном случае преступные) отношения с новой буржуазией.

Стр. 186. На севере диком… – Неточная цитата из стихотворения М. Ю. Лермонтова «Сосна».

Стр. 187. …член губернского земского собрания, в которых Токвиль, как известно, пользуется славой почти народного писателя… – Французский историк А. Токвиль (1805–1859) пользовался у русских дворянских либералов, оказывавших преобладающее влияние на деятельность земства, репутацией передового теоретика. Подлинный характер позиций Токвиля и его русских поклонников, под «либерализмом» которых «скрывается обскурантизм», выявил еще Чернышевский в статье 1859 года «Г-н Чичерин как публицист» (Полн. собр. соч., т. V, М., 1950, стр. 666).

Стр. 189. …почтить Утробина… выбором в предводители… – Салтыков иронизирует над традиционной «враждой» между губернаторами как блюстителями интересов центральной власти и предводителями дворянства как представителями «вольности дворянской».

Стр. 191. …как в древности были господа и рабы, так и… имеют остаться… – Ссылка на библейскую притчу о Симе, Хаме и Яфете (Бытие, IX, 18–29).

Стр. 192. …в конце 1857 года уже сделан был первый шаг к разрешению крестьянского вопроса. – Имеются в виду рескрипты Александра II генерал-губернатору Западного края В. Назимову и санкт-петербургскому генерал-губернатору П. Игнатьеву, в которых впервые было публично заявлено о начавшейся подготовке крестьянской реформы.

Стр. 193. …лучшее теперь… переселить крестьян на неудобную землю… – Царские рескрипты предусматривали освобождение крестьян с выкупом земли, и помещики стремились оставить за собой лучшие и ближние земли.

Но в январе 1858 года отовсюду посыпались адресы, а следующим летом уже было приступлено к выборам членов комитета… – В конце 1857 года Нижегородское дворянское собрание обратилось к Александру II с просьбой – адресом – о разрешении начать подготовку реформы в своей губернии. В январе 1858 года под давлением правительства аналогичный адрес подало московское дворянство, затем дворяне остальных губерний, и для подготовки реформы были образованы выборные губернские дворянские комитеты «по улучшению быта» помещичьих крестьян.

…Утробин… предостерегал от излишеств и от имени большинства представил проект, который начинался словами: «но ежели» и кончался словом «однако». – Намеки (здесь и далее) на содержание генеральского проекта достаточно определенно указывают, что он был одним из сугубо крепостнических, отвергнутых правительством «контрпрожектов».

Стр. 194. Как прожектер, он был послан от большинства в комиссии в качестве эксперта. – В 1859 году при Главном комитете по крестьянскому делу были образованы две редакционные комиссии для рассмотрения проектов реформы, выработанных на месте. К их работе привлекались на правах экспертов «опытные помещики», зарекомендовавшие себя составлением проектов, предложений и т. п.

Стр. 195. … вел ожесточенную полемику с мировым посредником… – С отменой личной зависимости крестьяне были уравнены с помещиками в юридических правах и конфликты между ними, при переходе на выкуп, разбирались у мировых посредников при участии обеих сторон. Для введения в действие Положения о крестьянской реформе был установлен двухгодичный срок.

Стр. 197. …всякого звания шлющимся людям, вдруг вспомнившим изречение… – Здесь и далее под шлющимися людьми (Салтыков использует термин петровского законодательства) подразумеваются как разорившиеся дворяне-помещики, так и целая армия разночинцев деловой складки.

Стр. 205. …явились пресловутые беспорядки 1862 года. – Речь идет о петербургских майских пожарах 1862 года. Обывательские слухи и выступления в печати, инспирированные правительством, обвиняли в поджогах студентов-"нигилистов" и революционеров.

Стр. 206. …в Москве выработывается проект исследования корней и нитей. – Имеются в виду выступления «Русского вестника» и особенно «Московских ведомостей»: их передовые статьи постоянно твердили об «измене», о ее «корнях и нитях» по всей стране.

…месторождение нигилизма… в Москве, на Цветном бульваре… в гостинице «Крым», в… отделении… «Ад»… – Намек на революционно-народнический кружок Ишутина 1863–1866 годов: кружок собирался в гостинице «Крым» на Цветном бульваре. «Адом» назывались одно из отделений этой гостиницы и оперативно-террористическая группа ишутинцев, в которую входил Д. В. Каракозов.

…предтечи оного… в редакции некоторого повременного издания, впоследствии принесшего в том раскаяние. – Насмешка над «Русским вестником» и его издателем Катковым, который начал свой путь в лагере либерализма, но вскоре стал вдохновителем реакции.

Стр. 208. …подобно древнему козлу очищения… – Речь идет о библейском козле отпущения, на которого по древнееврейскому обряду первосвященник возлагал грехи народа и изгонял его в пустыню (Левит, XVI, 21–22).

Стр. 210. «Пасите овцы ваша» – выражение, восходящее к Евангелию (Иоанн, XXI, 16).

Стр. 212. Некаво (церковнослав.) – как-то, как будто.

Стр. 213. …об отце лжи… один из ревностнейших аггелов его. – Отец лжи – сатана (Иоанн, VIII, 44), аггел – злой дух, приспешник сатаны.

Стр. 215. Кортомить – арендовать.

Стр. 216. …ни обола… – ни копейки (обол – древнегреческая мелкая монета).

Стр. 218. …объявили в ближайшем будущем свободную продажу вина. – Положением от 4 июля 1861 года откупная система заменялась акцизной, разрешавшей частное производство и продажу вина.

Стр. 222. Бель-ом – красавец-мужчина (франц. – bel homme).

Стр. 223. …с оника. – Сразу же (карточный термин).

Стр. 224. «Уж сколько раз твердили миру» – из басни Крылова «Ворона и Лисица».

Стр. 225. В 186* году – прямо объявил себя консерватором. – Под 186* подразумевается 1866 год и разгул реакции после покушения Каракозова на Александра II (см. очерк «Они же» из «Господ ташкентцев»).

Какое необходимо образование… – Этот и следующие два «государственных вопроса» – сатирические отклики на подготовку и проведение реформы среднего образования в 1871 году.

Стр. 226. Дар сердцеведения – то есть полицейское чутье на политическую «неблагонадежность» (см. очерк «Охранители»).

Кокодессы – прожигатели жизни (от франц. – cocodes).

Стр. 227. «Раб лукавый!… куда ты зарыл… талант?» – Ссылка на евангельскую притчу о рабе, зарывшем в землю «талант» (монету, данную господином) вместо того, чтобы приумножить ее своими стараниями (Матфей, XXV, 23–26).

ОПЯТЬ В ДОРОГЕ

Впервые – журн. «Отечественные записки», 1873, № 10.

В очерке «Опять в дороге» отразились впечатления Салтыкова от новой поездки в места, которые были «свидетелями» его детства. По делу о наследстве, оставшемся после смерти брата Сергея Евграфовича (см. прим. к очерку «В дороге»), Салтыков побывал в мае 1873 года у матери в Ермолино Тверской губернии и в своем Заозерье, а также в Угличе Ярославской губернии. Вернулся он в Петербург через Кимры и Тверь, совершив, таким образом, часть пути по Волге.

Как указал сам Салтыков в примечании к журнальной публикации очерка, он посвящен тому же «предмету», как и очерк 1872 года "В дороге". «Предмет» этот – характеристика главнейших процессов, происходивших в пореформенной деревне. Тема упадка помещичьего землевладения развертывается в картину «ликвидации» "дворянских гнезд" и бегства их владельцев. Тема появления в деревне "homo novus" – "нового человека" рождает образ деревенского хищника – кулака Хрисашки Полушкина.

Обе темы «проходят» на фоне сурово-реалистических зарисовок тяжелых и темных сторон народно-крестьянского быта, утратившего с отменой крепостного права старые формы и не выработавшего еще новых.

Стр. 240. …в семицкий четверг девки венки завивали… – Семик – народный праздник, связанный с поминовением умерших; отмечался на седьмой неделе после Пасхи.

Стр. 241. Троицын день – церковный праздник на пятидесятый день после Пасхи.

…кипела млеком и медом. – Выражение из Библии (Исход, III, 8).

Стр. 242. …литки с ними пьет. – Литки – спрыски, магарычи, запивки, попойки при купле и продаже (В. Даль. Толковый словарь…).

Стр. 248. Французская болезнь – сифилис.

Стр. 249. …таинственная подоплека, то искомое "новое слово… писано и читано столько умильных речей. – Полемический выпад против «почвенничества», славянофильства и других идеологических течений, выдвигавших тезис о том, что России предназначено сказать в истории «новое слово» (выражение Ап. Григорьева) – обновить своей патриархальной самобытностью «прогнивший западный мир».

Стр. 251. Аматёр – любитель, почитатель (франц. – amateur).

Стр. 253. …бери у него все: и жену его, и вола его, и осла его… – Перифраз десятой из Моисеевых заповедей: «Не желай жены ближнего твоего <…> ни вола его, ни осла его…» (Библия, Исход, XX, 17).

Стр. 255. Фармазон – вольнодумец (искаж. франкмасон).

Стр. 258. Все одно, что в Москве на Дербеновке… – Речь идет о Дербеневском переулке вблизи Сретенки, там находились публичные дома самого низкого пошиба.

…фамилия… древняя… Еще дедушки его кантонистами были. – Насмешка над дворянско-генеалогическими претензиями военной бюрократии. Кантонисты – дети солдат в аракчеевских «военных поселениях».

Стр. 259. …торговое село К. – Т. е. Кимры, крупное торговое село, центр старинного сапожного производства на левом берегу Верхней Волги. Пароходное сообщение связывало Кимры с Тверью.

Стр. 260. От самого Селижарова… – то есть с самых верховий Волги.

Стр. 261. …варшавский сапог перебил дорогу вашему… – Один из злободневных откликов на характерный для эпохи развития капиталистического производства процесс: фабричный «варшавский сапог» вытеснял традиционную продукцию кустарей-обувщиков Талдомского и Кимрского уездов Тверской губернии, имевшую выход на мировые рынки.

Мокряги – деревня в двенадцати верстах от Спас-Угла, входила в вотчину Салтыковых.

Стр. 264. Tout se lie, tout s"enchalne dans ce monde… – По-видимому, неточная цитата из труда швейцарского философа Ш. Бонне «La contemplation de la nature» (1764), которую, однако, Салтыков считал принадлежащей Ламартину.

Стр. 266. Конкубинат – незаконное сожительство (от лат. – concubinatus).

Стр. 268. Перед нами два выражения: «владение» и «собственность». Чтобы определить их, нам стоит только заглянуть вот в эту книгу… – Речь идет о десятом томе «Свода законов Росс. имп.» (СПб., 1857), а в нем о статьях 513–540 «Свода законов гражданских»: «О праве владения и пользования, отдельном от права собственности».

Стр. 276. Аттенция – внимание (от франц. – attention).

ПО ЧАСТИ ЖЕНСКОГО ВОПРОСА

Впервые – журн. «Отечественные записки», 1873, № 1.

Женский вопрос – вопрос о равноправии женщин – возник в России в обстановке общественного и революционного движения конца 50-х – начала 60-х годов. Внимание к нему общественности и печати вновь обострилось в начале 70-х годов в связи с новым демократическим подъемом в стране. Много внимания уделяли «женскому вопросу» как раз в последние месяцы 1872 года, когда Салтыков писал свой очерк, «Отечественные записки». В декабрьском номере журнала остановился на этом вопросе в обозрении «Наши общественные дела» Н. А. Демерт. Он писал, что «так называемый женский вопрос – едва ли не самый главный и живой в настоящее время», что «в наши дни» совершается «великое переселение женского пола из глухих захолустьев во все те пункты, где есть хоть какая-нибудь возможность чему-нибудь научиться дельному». «В Москве, – отмечал он, – на днях только открылись высшие курсы для женщин…» Действительно, осенью 1872 года в Москве были открыты Высшие женские курсы профессора В. И. Герье, а в Петербурге – Женские врачебные курсы при Медико-хирургической академии (не раз упоминаемые Салтыковым в настоящем очерке).

Очерк "По части женского вопроса" является прямым выступлением Салтыкова в этой полемике. Не отрицая необходимости борьбы за просвещение и образование женщин, а также за эмансипацию их от неравноправия с мужчинами в сфере морали и семейных отношений, Салтыков скептически относился к постановке всех этих вопросов «особняком», сурово осуждал элементы легкомыслия и фривольности в трактовке этих тем в либерально-консервативной печати.

Для Салтыкова "женский вопрос" был неотделим от "вопроса мужского" и – шире – "того извечного вопроса об общечеловеческих идеалах, который держит в тревоге человечество". Другими словами, Салтыков трактовал "женский вопрос" как вопрос социальный и усматривал возможность решения его в стране, парализованной политическим бесправием, лишь на путях общей борьбы за "коренное изменение жизненных форм".

"По части женского вопроса" – одно из наиболее ядовитых выступлений писателя против российского либерализма в разных его идеологических и практических направлениях, персонифицированных в фигурах «рассказчика» – "русского фрондера" или "русского Гамбетты" (дворянско-буржуазный либерализм) и Тебенькова – "столпа русского либерализма" (направление правительственного, или «бюрократического» либерализма). Этим образам «противостоит» фигура князя Ивана Семеныча, символизирующая более жесткий и репрессивный курс правительственной политики.

Стр. 279–280. Хоть бы позволили в Медико-хирургическую академию поступать!.. о, Суслова! – Женщин не принимали в высшие учебные заведения; программы Женских врачебных и Высших женских курсов, открытых в 1872 году, были в то время элементарны и не могли дать серьезного специального образования. В доказательство способности женщины к самостоятельной деятельности часто приводился пример Н. П. Сусловой, окончившей в 1867 году Цюрихский университет и ставшей первой русской женщиной-врачом.

Стр. 280. …я Гамбетта, переложенный на русские нравы! – Гамбетта Леон (1838–1882) – французский политический деятель, проделавший путь от лидера левого крыла республиканской оппозиции в годы империи Наполеона III до идеолога и проводника политики буржуазного оппортунизма в семидесятые – восьмидесятые годы.

Стр. 281. …домашние Руэры… – то есть деятели охранительно-консервативной партии, по имени Эжена Руэра (1814–1884), одного из вождей бонапартистов, сенатора и президента Государственного совета в империи Наполеона III.

Диатриба – обличительная речь с едкими личными выпадами (от греч. – diatribe).

Стр. 283. «Параша Сибирячка» – верноподданническая драма Н. А. Полевого (1796–1846).

«С белыми Борей власами» – первая строка оды Г. Р. Державина (1743–1816) «На рождение в Севере порфирородного отрока».

Je suis gai! – слова из арии Париса в оперетте Ж. Оффенбаха (1819–1880) «Прекрасная Елена».

…не прочь от «святого»… – то есть от религии.

Стр. 285. …согнуть в бараний рог, стереть с лица земли, вырвать вон с корнем, зашвырнуть туда, куда Макар телят не гонял… – Эзоповские синонимы щедринской сатиры для обозначения политических репрессий самодержавной власти по отношению к противникам режима.

«…гнуть в бараний рог» – est une expression de nationalgarde, a peu pres vide de sens. – Национальная гвардия, впервые созданная во Франции Лафайетом (1757–1834) в качестве революционной силы, была реорганизована Наполеоном III в период Второй империи и превратилась в охранительно-реакционную силу, что и имеет в виду Салтыков.

Франклин, например, имел очень многие и очень вредные заблуждения, но… был человек небесполезный… – «Вредные заблуждения» Б. Франклина (1706–1790) – его демократические и республиканские убеждения и борьба за отмену рабства негров; «полезность» – его естественнонаучные работы, в частности изобретение громоотвода.

Стр. 286–287. …голоса… как у актрис в Александринке!.. Паска говорит – вот это голос! – Александрийский театр в Петербурге считался демократическим, Михайловский – аристократическим. Паска играла во французской труппе Михайловского театра в 1870–1876 годах.

Стр. 288. Мясниковское дело – известный уголовный процесс 70-х годов.

Стр. 289. «Кто похитит… или истребит»… «Если вследствие составления… иной бумаги»… – В сатирических целях Салтыков цитирует по памяти, неточно, «Свод законов Росс. имп.» (т. XV, СПб., 1857, кн. 1. «Уложение о наказаниях уголовных и исправительных», разд. XII – «О преступлениях и проступках против собственности частных лиц», ст. 2240, 2242; разд. IV – «О преступлениях и проступках против порядка управления», ст. 338).

Стр. 290. Татерсаль – место продажи лошадей и экипажей.

Стр. 291. Вы по природе переводчицы… – то есть, в данном случае, исполнители чужих, а не собственных замыслов.

Эскамотировать – незаметно снять (от франц. – escamoter).

Стр. 292. Аркебузировать – расстреливать (от франц. – arquebuser).

Стр. 294. «Подчиненность женщины… как говорит Милль…» – Подразумевается его книга «The Subjection of Women» – «Подчиненность женщин», в которой Д. С. Милль (1806–1873) выступал за экономическое и политическое равноправие женщины; в 1869–1871 годах была трижды переведена на русский язык.

…это, как говорит поэт, «Лад и Лада»… – Далее пародируется антинигилистическая сатира А. К. Толстого «Баллада с тенденцией», в которой фольклорные образы искусственно сочетаются со злобой дня: «два Лада», гуляя в роще, рассуждают о борьбе с нигилизмом.

Стр. 295. «La critique est aisee, mais l"art est difficile…» – ставшая поговоркой реплика из комедии «Le glorieux» Ф. Детуша (1680–1754) («Гордец»; акт. II, сцена 5).

Стр. 296. …je m"en lave les mains! – Крылатое выражение, восходящее к Евангелию (Матфей, XXVII, 24).

Стр. 298. …вот ты ждал к празднику через плечо… – то есть ждал награждения орденом св. Анны или св. Станислава первой степени, которые носились на ленте, надевавшейся через плечо.

Стр. 299. Менандр Прелестнов… в «Старейшей Русской Пенкоснимательнице»! – Одни из главнейших в щедринской сатире образов либерала-литератора и либеральной печати, отчасти связанные прототипически с В. Ф. Коршем (1828–1883) и его газетой «Санкт-Петербургские Ведомости».

Стр. 300–301. Pastrop de zele, messieurs… sur-tout pas trop de zele! – Крылатое выражение, восходящее к совету Талейрана молодым дипломатам: «Pas trop de zele» – «He усердствуйте!»

Стр. 301. …божии бичи… – выражение из Библии (Кн. пророка Исайи, X, 5, 26).

Стр. 303. …в «минуту жизни грустную»… – Из стихотворения М. Ю. Лермонтова «Молитва» (у Лермонтова: «трудную»).

Стр. 304. Если безделица отойдет на второй план…не будет и романa! – Безделица – любовные отношения и легкомысленное, фривольное истолкование любви в жизни и в литературе.

Оспоривайте русское происхождение Микулы Селяниновича… – Намек на В. В. Стасова (1824–1906), доказывавшего иностранное происхождение русского героического эпоса путем заимствования.

Стр. 306. …протестовать на манер «Belle Helene» – то есть обманывать мужа, как героиня этой оперетты Оффенбаха.

Стр. 307. Все эти Фрины, Лаисы, Аспазии, Клеопатры – что это такое, как не прямое разрешение женского вопроса? – Перечисляются знаменитые гетеры древности.

…первозданная Таутова азбука… – древнейшая письменность, якобы созданная египетским богом Таутом. Здесь – символ созданных человечеством главнейших, формально всеми признаваемых, но реально не существующих в дисгармоничном классовом обществе принципов социальной нравственности.

Стр. 309. Палладиум – охрана, защита (лат. – palladium).

Стр. 311. Парюра – драгоценное украшение (от франц. – parure).

…выслушиваем курс физиологии… который г. Сеченов прочтет нам. – И. М. Сеченов (1829–1905) преподавал в Петербургской медико-хирургической академии в 1860–1870 годах и тогда же вне ее стен читал публичные лекции, из которых особенно большой успех в кругах демократической молодежи имел курс лекций, прочитанный в Петербургском клубе художников в 1869 году. У Салтыкова имя Сеченова символизирует передовую материалистическую науку.

Стр. 313. Толерировать – терпеть (от франц. – tolerer).

…наше время – не время широких задач! – Один из фразеологизмов послереформенной либеральной печати, превращенный Салтыковым в формулу сатирической критики российского либерализма и его политики «умеренности и аккуратности».

Стр. 314. …фредонировали: «J"ai un pied qui r"mue» – Строки песенки «Вино и танец» из репертуара французской шансонетной певицы Луизы Филиппо. Фредонировать – напевать (от франц. – fredonner).

…против елисеевских окон… – то есть против окон гастрономического магазина Елисеева.

СЕМЕЙНОЕ СЧАСТЬЕ

Впервые – журн. «Современник», 1863, № 8.

Предмет рассмотрения в «Семейном счастье» тот же, что и в исключенных из цикла «Благонамеренные речи» «головлевских» главах,То есть вошедших впоследствии в роман «Господа Головлевы» – «Семейный суд», «По-родственному», «Семейные итоги», «Перед выморочностью» – семья, традиционные устои которой оказываются мнимыми («призрачными»), давно разъединенными собственническим своекорыстием, прикрытым «благонамеренной» моралью.

Стр. 316. …Марья Петровна Воловитинова… – В образах помещицы Воловитиновой и ее детей явно проступают портретные черты членов семьи Салтыковых.

Стр. 319. …училище правоведения – вместе с Царскосельским лицеем и Пажеским корпусом наиболее привилегированное учебно-воспитательное заведение в России для дворянских детей (основано в 1835 году в Петербурге).

Стр. 327. …в суздаль-монастырь упекла!.. – Спасо-Евфимьевский монастырь в Суздале был местом заточения религиозных и светских «ослушников», а также детей, нарушавших волю родителей.

Стр. 332. …корифейку… – Корифейки – ведущие артистки в кордебалете.

ЕЩЕ ПЕРЕПИСКА

Впервые журн. «Отечественные записки», 1874, № 10.

В настоящем очерке Салтыков продолжает разрабатывать тему распада «семейного союза», опошления основы этого «союза» – любви, низводимой в теории и на практике до культа «безделицы».

Вместе с тем "Еще переписка" – первый очерк "Благонамеренных речей", в котором Салтыков обращается к сатирической критике Франции Луи Бонапарта – Наполеона III. Политический быт Второй империи наиболее полно соответствует тому кредо буржуазного общества, которое, по оценке Виктора Гюго, сводилось к формуле: "Управлять – значит наслаждаться жизнью".В. Гюго. История одного преступления. – Собр. соч. в 15-ти томах, т. 5, Гослитиздат, М., 1954, стр. 620

Стр. 344. …"l"amour – се n"est que fa!" – Из фривольной песенки «L"amour» из репертуара гастролировавшей в Петербурге французской шансонетки Филиппо.

…отсылал в полицию для «наказания на теле» (сюда еще не проникла «вольность»…). – Телесные наказания без суда были отменены в армии указом от 17 апреля 1863 года.

Стр. 345. …ремонтировался хорошенькими женщинами. – Ремонт – пополнение кавалерийского полка лошадьми.

Чизльгёрстский философ – ироническое прозвище Наполеона III, обосновавшегося после низложения в поместье Чизлгёрст под Лондоном. Он вел там нарочито скромный образ жизни, выставляя напоказ свою «нищету» и демонстрируя «примирение» с постигшей его участью. На самом деле «Чизлгёрстский мученик», как называли его бонапартисты, имел миллионные счета в банках и не терял надежды на реставрацию империи.

Стр. 349. Вежетировать – прозябать (от франц. – vegeter).

Стр. 350. Clichy – парижская тюрьма Клиши.

Стр. 351. …Villemessent… сказал: «Vous etes une saint el с"est Villemessent que vous le dit!..» – Богатейший газетчик-предприниматель, владелец газеты «Фигаро», Вильмессан отличался крайней беспринципностью, спекулировал на политической конъюнктуре и делал ставку на самые низменные вкусы читателей.

…чизльгёрстский философ околел!.. Седанский герой-с… – Наполеон III умер 9 января 1873 года. Седанский герой – насмешка над его капитуляцией после неудачных попыток выйти с армией из окружения под Седаном накануне окончания франко-прусской войны.

Стр. 352. Сперва Морни… наконец ОН!!…" ah, j"ai un pied qui r"mue" – мотив кадрили, которая тогда решила мою участь. – ОН – Наполеон III. Это многократно повторяющееся в очерке восклицание пародирует название и строку из стихотворения Гюго «Lui», посвященного Наполеону I: Toujours lui! Lui partout!" (Всегда он! Повсюду он!).

Стр. 353. …Базен… на каком-то острове… – Маршал Базен, капитулировавший под Мецем, был осужден на двадцатилетнее заключение, которое отбывал на острове Св. Маргариты у южных берегов Франции.

Стр. 355. Мальтретировать – пренебрегать, быть грубым (от франц. – maltraiter).

Иньобильно – гнусно (от франц. – ignoble).

Стр. 357. «Tout pour le peuple et par le peuple!» – Один из демагогических лозунгов Наполеона III (образцы их приводит Гюго в памфлете «Наполеон Малый», 1852).

…говорят о фенианском вопросе, об интернационале, о старокатоликах… – Об оживившейся борьбе Ирландии за независимость, возглавлявшейся «Союзом фениев», о деятельности I Интернационала, о преследовании католиков в Эльзас-Лотарингии постоянно писали газеты в 1874 году.

Стр. 358. …la belle echauffouree du 2 decembre. – Переворот 2 декабря 1852 года, когда президент Луи Наполеон Бонапарт объявил себя императором Наполеоном III.

…он смешал le chevalier de Bayard с le chevalier de Faublas! – Невежественный Butor «спутал» французского средневекового рыцаря «без страха и упрека» с персонажем эротического романа Луве де Кувре «Приключения кавалера Фоблаза».

Национальгард – офицер Национальной гвардии Второй империи.

Стр. 359. Мы – позитивисты (il me semble avoir lu quelque part се mot), мы знаем, что time is money… – Позитивная философия Огюста Конта вызывала пристальный интерес русского общества в начале 70-х годов. Невежественный Проказнин перекладывает одно из определений этого мировоззрения – «практическая философия» – на язык буржуазно-обывательской морали, девизом которой служит здесь изречение Б. Франклина «время – деньги», ставшее поговоркой «деловых людей».

Стр. 360. «Вихрь полунощный, летит богатырь». – Из оды Г. Р. Державина (1743–1816) «На взятие Варшавы».

«Оставим астрономам доказывать» – начальные слова приветственной речи архиепископа Георгия Коннского, обращенной к Екатерине II по случаю ее прибытия в Могилев (Мстиславль) в 1787 году.

Стр. 367. … tout jusqu"a l"oubli du 7-me commandement inclusivement. – Седьмая заповедь Моисея гласит: «Не прелюбодействуй» (Библия, Исход, XX, 14).

Стр. 370. Брюскировать – грубо обходиться (от франц. – brusquer).

Стр. 371. Гамбетте готовится сюрприз… Все веселы, бодры, готовы… – После смерти Наполеона III бонапартисты заявили о правах на престол его сына, получившего имя Наполеона и титул «императорского принца» (prince imperial). Ко дню совершеннолетия принца – 16 марта 1874 года – в Чизлгёрст съехались бывшие министры Наполеона III, офицеры его армии, и состоялась «мнимая национальная манифестация», организованная «с самой бессовестною крикливостью» («Отечественные записки», 1874, № 4), которая возбудила надежды бонапартистов на реставрацию.

Стр. 372. …смирился ли Plon-Plon? – Здесь и ниже в данном абзаце речь идет о бонапартистах и их интригах. Plon-Plon – прозвище Жозефа Бонапарта (кузен Наполеона III), основателя новобонапартистской партии. Отказавшись присутствовать на манифестации 16 марта 1874 года, он окончательно подтвердил разрыв между двумя ветвями фамилии Бонапартов.

Арененберг – замок Наполеона III в Швейцарии, гнездо бонапартистских интриг. Генерал Э. Ф. Флери (1815–1884) – после падения Второй империи жил в Чизлгёрсте.

… l"Ecolier de Woolwich. – Вульвичское артиллерийское училище, где учился принц Наполеон.

…casse-tetes и sorties de bal… – здесь обозначают полицию: кастеты были на вооружении полицейских, плащи-накидки (или пелерины) входили в их униформу.

Стр. 373. …les fines reparties de Jocrisse dans le «Jeu du hasard et de l"amour». – Жокрис – традиционный персонаж французского комического театра XVIII–XIX веков, глуповатый слуга, который своими нелепыми выходками ставит господина в неловкое положение. Однако в комедии П. К. Мариво (1688–1763) (ее точное название: «Le jeu de l"Amour et de Hasard» – «Игра любви и случая») этого персонажа нет.

…не можешь говорить… не прибегая к хрестоматии Ноэля и Шапсаля? – Это популярное двухтомное пособие по грамматике ("Nouvelle grammaire franГaise") выдержало в XIX веке более шестидесяти изданий.

Стр. 375. …Базен бежал?.. И должен был долгое время плыть?! – Жена Базена и ее племянник Рюль подготовили побег, и 10 августа 1874 года Базен бежал.

Стр. 376. …гарбуз получил? – По украинскому обычаю, в случае отказа жениху сватам выставляли тыкву (гарбуз).

Стр. 379. Closerie des lilas – увеселительное заведение в Париже на бульваре Монпарнас; впоследствии – известное литературно-артистическое кафе, существующее и поныне.

КУЗИНА МАШЕНЬКА

Впервые – журн. «Отечественные записки», 1875, № 1.

«Кузина Машенька» принадлежит к числу наиболее художественно разработанных очерков в «Благонамеренных речах». Созданный здесь образ девушки-"куколки" из дворянского гнезда, превратившейся в помещицу-кулака и хищника, является своего рода «женской» параллелью к образу Осипа Дерунова и к истории его превращения из мелкого деревенского хищника в крупного дельца-капиталиста. Завершающей полноты своего развития образ «кузины Машеньки» достигнет в следующем рассказе – о «непочтительном Коронате».

Стр. 384. …изречение: «любяи наказует». – Восходит к Библии (Откровение Иоанна Богослова, III, 19).

Стр. 389. …научила «нас возвышающим обманам». – Из стихотворения А. С. Пушкина «Герой» («Тьмы низких истин мне дороже // Нас возвышающий обман»).

Стр. 390. …среди долины ровныя… – Первая строка Песни А. Ф. Мерзлякова, ставшей народной.

Стр. 392. …христианство-то прямо указывает на птиц небесных! – Евангельская реминисценция: «Взгляните на птиц небесных: они не сеют, не жнут <…> и отец ваш небесный питает их» (Матфей, VI, 26).

Стр. 398. …тогда сочинение это вышло… «Les miserables»… – «Отверженные» Гюго вышли в 1862 году.

Стр. 405. Истину царям с улыбкой говорить… – Из «Памятника» Г. Р. Державина.

Стр. 410. Фонтанель – нагноение, искусственно созданное в лечебных целях.

Стр. 411. …Кантемира… Петр Алексеич из Молдавии вывезти изволил. – Отец А. Д. Кантемира, молдавский господарь Д. К. Кантемир, заключил тайный договор с Петром I о совместной борьбе за освобождение Молдавии от турецкого ига и после неудачного Прутского похода Петра (1711) перешел в Россию с семьей и несколькими тысячами подданных.

Стр. 412. И вот простой рыбарь… – Здесь: в евангельском значении – простой, неученый человек (Матфей, IV, 19).

НЕПОЧТИТЕЛЬНЫЙ КОРОНАТ

Впервые – журн. «Отечественные записки», 1875, № 11.

Рассказ о «непочтительном Коронате» написан и напечатан на исходе второго года «расцвета действенного народничества» – «хождения в народ»,В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 22, стр. 304 когда на это движение обрушилась вся мощь полицейской машины самодержавия и оно было разгромлено.

Демократический подъем 70-х годов расширил и углубил проблему "отцов и детей", поставленную 60-ми годами. Существовало много консервативно-патриархальных дворянских и разночинских семей, в которых «дети» выбирали свои пути и рвали с «отцами». Изображению одного из таких типичных для эпохи конфликтов и выяснению позиции, которую должно занимать поколение «отцов» по отношению к решениям «детей», и посвящен рассказ "Непочтительный Коронат".

Стр. 416. Прошло лет шесть… как я… посетил родное Чемезово… – Здесь и дальше имеется ряд хронологических неувязок в изложении «событий» внутри рассказа и между этим рассказом и предшествующим ему – «Кузиной Машенькой».

Стр. 418. А я, дядя, в Медицинскую академию хочу! – Медицинская академия (точное название – Санкт-Петербургская Медико-хирургическая академия) была одним из центров притяжения демократических сил и служила в 60 – 70-е годы форумом оппозиционных выступлений и революционного движения студенчества.

…родственники у меня между ними есть… – Здесь и дальше речь идет о молодых участниках революционного движения и об ожидающих их судьбах: аресте, ссылке, эмиграции.

…женский вопрос, с точки зрения Фонарного переулка, разрешают! – В Фонарном переулке Петербурга находились публичные дома и бани Воронина с «семейными номерами» по существу того же назначения.

Стр. 420. И сделался бы Коронатушка адвокатом… – Об адвокатах – «откупщиках трибуны» см. в очерке «Переписка». Далее Салтыков упоминает два громких судебных процесса 70-х годов: Мясниковское дело – процесс братьев Мясниковых, обвинявшихся в подделке духовного завещания купца Беляева, и дело о поджоге овсянниковской мельницы с целью получения арендатором страховой премии.

Выкликать – вызывать свидетелей.

Стр. 424. …первый холерный год… – 1830, когда европейскую Россию охватила эпидемия холеры, возобновлявшаяся и в последующие годы.

Стр. 427. «Достойная» – молитва «Достойно есть…», важнейшая часть литургии (христианской обедни).

Проскомидия – начальная часть литургии.

Стр. 433. …солгал я «по-родственному». – Реминисценция из очерка «По-родственному» («Господа Головлевы»), первоначально входившего в «Благонамеренные речи». С «головлевскими» очерками связывают «Непочтительного Короната» также и «Головлята».

Стр. 437. Вот Хам: что ему было за то, что отца родного осудил! и до сих пор хамское-то племя… только недавно милость им дана! – Машенька ссылается на библейскую легенду о праотце Ное и его непочтительном сыне Хаме (Бытие, IX, 18–29) и говорит о крестьянской реформе.

Стр. 443. Анпетов. – См. очерки «Охранители» и «Отец и сын».

Стр. 447. Следствие будет мертво, если в него не вложен Дух жив… – Намек на жандармское рвение чиновников следственной части и на крайнюю предвзятость обвинителей в политических процессах 70-х годов. «Дух жив» (или «дух жизни») – библейское выражение (Бытие, II, 7; Послание к римлянам, VIII, 2, 10).

Стр. 449. Ектений – название ряда молитвенных прошений, составлявших часть православного богослужения. В одну из ектений, которая имеется тут в виду, входит моление «о государе и доме его».

Стр. 450. Афонский устав. – Гора Афон в Греции была средоточием мужских православных монастырей с особенно строгим уставом.

В ДРУЖЕСКОМ КРУГУ

Впервые – журн. «Отечественные записки», 1874, № 3.

Главным «предметом» настоящего очерка является критика еще одной из «благонамеренных речей» – о «любви к отечеству».

Поводом для спора Тебенькова с Плешивцевым о "любви к отечеству" служит протест эльзасского депутата Тейча в германском рейхстаге против насильственного отторжения Эльзаса и Лотарингии от Франции.

Начальные страницы очерка представляют автобиографический интерес. В них введены воспоминания и оценки Салтыкова, относящиеся к его пребыванию в Царскосельском (с 1844 – Александровском) лицее, к первым годам по выходе из «заведения», к моменту столкновения с миром «практической деятельности» в Вятке и к периоду «либеральной весны» середины и конца 50-х годов.

Стр. 456. Мундирные дни – дни больших церковных праздников и так называемые «царские дни» (именины государя, годовщины его коронации и др.), когда высшие чиновники были обязаны являться на торжественные богослужения, а потом на приемы к властям, в парадных мундирах.

Благонравен ли русский мужик? Привязан ли он к… основам… Какую дозу свободы может он вынести… – Перечисляются некоторые из «вопросов», вставших перед правительством нового царя, Александра II, в связи с вынужденной после крымского поражения необходимостью заняться вплотную подготовкой отмены крепостного права и другими реформами.

Стр. 461. Предки Тебенькова… один был спальником, другой чашником… дед <Плешивцева>… послан… Потемкиным за… севрюжиной… – Одно из многих в салтыковской сатире мест, где высмеиваются генеалогические легенды русских аристократических родов, большею частью дворянско-служилого, а не княжеско-боярского происхождения.

Стр. 462–463. Тебеньков стоит на почве государственной религии… Плешивцев… видит в последней не «подспорье», а основание… жалеет о временах патриархов. – Точка зрения Тебенькова совпадает с официальной, суть которой Чичерин формулировал следующим образом: «Действуя на душу, религия воздерживает своеволие и внушает человеку уважение к высшим требованиям власти и порядка. Поэтому религия в обществе должна быть почитаема и церковь должна пользоваться надлежащею защитою государства» (Б. Н. Чичерин. О народном представительстве, М., 1866, стр. 470). Плешивцев разделяет славянофильски-почвенническую концепцию русского народного характера, согласно которой религиозное чувство определяет такие черты, как «смирение» и «преданность» монархической власти. Времена патриархов – XVI–XVII века, когда русская церковь, возглавляемая патриархом, оказывала в его лице значительное влияние на политику монархии. Петр I, заменив правление патриарха Синодом, уничтожил доминирующую роль церкви.

Стр. 463. Но не страха ради иудейска… – реминисценция евангельского текста: «ученик Иисуса, но тайный – из страха от Иудеев» (Иоанн, XIX, 38), здесь – из страха перед власть имущими.

…требование устава благоустройства и благочиния… – Полицейский раздел в «Своде законов Росс. имп.» (тт. XI–XV) назывался: «Законы государственного благоустройства и благочиния».

Стр. 465. …речь одного из эльзас-лотарингских депутатов, Тейтча… – IV февраля 1874 года депутаты Эльзас-Лотарингии потребовали в рейхстаге, чтобы население этих провинций, «присоединенное без его согласия к составу Германской империи, <…> было приглашено высказаться по поводу этого присоединения». 18 февраля эльзасский депутат Тейч выступил по этому поводу, ссылаясь на патриотические чувства, которые «влекут его соотечественников к их общей родине». Речь его прерывалась насмешливыми репликами депутатов и призывами к порядку со стороны президента.

Стр. 466. …общее a tous les coeurs bien nes свойство любить свое отечество. – Выражение из трагедии Вольтера «Танкред» (действ. III, явл. 1), многократно используемое в салтыковской сатире для разоблачения лжепатриотизма правящих классов.

Стр. 467. Они скорее готовы примириться с архиепископом Ресом… – После речи Тейча эльзасский депутат епископ Рес заявил под «шумное одобрение рейхстага», в котором большинство составляли депутаты-протестанты, что католики Эльзас-Лотарингии не намерены оспаривать франкфуртский мирный договор 1871 года (по которому эти провинции отошли к Германии).

Чистые сердцем – евангельское выражение (Матфей, V, 8).

«Да будет забвенна десница моя, ежели забуду тебя, Иерусалиме!» – Из библейского псалма (Псалтырь, CXXXVI, 5).

«На реках вавилонских, тамо седохом и плакахом». – См. прим. к стр. 21.

Стр. 467–468. …Бисмарк, освежающий разгоряченную… голову насмешкою, почерпнутою из устава о благоустройстве… – 8/20 февраля 1874 года Бисмарк заявил в рейхстаге, что запрещение католической газеты «Germania» вызвано нравственными и политическими интересами империи.

Стр. 471. Уплатили пять миллиардов немцу… – Контрибуция после поражения Франции в войне 1870–1871 годов.

«Жизни духа, духа жизни»! – Восходящая к Евангелию (Послание к римлянам, VIII, 2) славянофильская формула религиозно-нравственного чувства.

Стр. 472. …Эльзас… Лотарингия были когда-то немецкими провинциями? – Эльзас и Лотарингия в XVI–XVII веках были объектами борьбы Франции и империи Габсбургов; окончательно вошли в состав Франции после Тридцатилетней войны (1618–1648).

Стр. 474. Вспомни лурдские богомолья, вспомни парэ-ле-мониальское посвящение Иисусову сердцу! – Подразумеваются демонстративные акции монархического большинства французского Национального собрания, связанные с падением республиканско-консервативного правительства Тьера 24 мая 1873 года: пилигримство в Лурд и благодарственные моления в Парэ-ле-Мониале.

Стр. 475. Благодарю – не ожидал! – Крылатое выражение, пущенное в 60-х годах В. А. Соллогубом (1813–1882); встречается в стихах П. А. Вяземского (1792–1878).

Вспомни удельный период… Тверь, Новгород, Псков… – Подразумеваются распри удельных князей в XII–XVI веках и войны Москвы в XV–XVI веках за подчинение Тверского княжества, Новгорода и Пскова.

Стр. 479. …обсуждают новый закон о книгопечатании, предпринимают реорганизацию армий и флотов… – Эти законопроекты германский рейхстаг обсуждал в феврале 1874 года.

Стр. 480. Ведь географические границы – дело наживное! Ведь таким образом Ветлуга, Малмыж, Чебоксары… – В контексте спора о «любви к отечеству» в зависимости от его меняющихся географических (собственно же государственных) границ эта незаконченная фраза напоминает, что и реки Ветлуга, и города Малмыж и Чебоксары вошли в состав России в XVI веке, после взятия Иваном Грозным Казани и ликвидации Казанского ханства.

В ПОГОНЮ ЗА ИДЕАЛАМИ

Впервые – журн. «Отечественные записки», 1876, № 4.

Статья «В погоню за идеалами» посвящена той разновидности «благонамеренных речей», которые произносились в современном Салтыкову обществе о государстве, «…вопрос о государстве, – указывал В. И. Ленин, – есть один из самых сложных, трудных и едва ли не более всего запутанных буржуазными учеными, писателями и философами».В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 39, стр. 64 Салтыков не раз касался этого вопроса как на страницах «Благонамеренных речей» (см. очерки «В дружеском кругу» и «Тяжелый год»), так и в других произведениях.

Салтыков был чужд анархическому мировоззрению. Он признавал государство в качестве необходимого "общего строя вещей". Неясность понятий о государстве и отсутствие "живого чувства государственности" являлись в его глазах глубоко отрицательными показателями гражданской незрелости масс и общества. Теоретические определения, которые давал писатель понятию «государство», опирались на идеалистические, внеисторические представления, усвоенные им из рационалистической и социально-этической идеологии просветителей и утопических социалистов (например, положение о том, что государство осуществляет "высшую идею правды" и "вне государства нет ни справедливости, ни обеспеченности, ни цивилизации").

Когда же Салтыков обращается к конкретным явлениям в жизни современных ему государств, он поднимается до удивительно ясного понимания существа дела, очень близко подходя к определению классовой сущности рассматриваемых фактов. Именно таков художественно-публицистический анализ, которому подвергнута в комментируемой статье государственность объединенной в 1871 году на прусско-милитаристской основе монархической Германии, французской "республики без республиканцев" и, в более завуалированной (по цензурным причинам) форме, царского самодержавия. "В погоню за идеалами" вместе с книгой "За рубежом" принадлежат к высшим в данной области достижениям русской общественной мысли на ее домарксистском этапе.

Используемые в статье факты и наблюдения, относящиеся к общественно-политической жизни "заправской Европы", в значительной мере взяты Салтыковым из личного опыта: более года, с начала апреля 1875 года до конца мая 1876, он провел с лечебными целями за границей, в Баден-Бадене, Париже и Ницце.

Стр. 483. Была горькая година… – Крымская война 1854–1856 годов (см. «Тяжелый год»).

Стр. 484. …не имели никакого понятия ни о ключах от храма гроба господня, ни об устьях Дуная… – то есть о внешних поводах Крымской войны, одним из которых был отказ турецкого правительства признать права православной церкви на обладание «святыми местами» в Палестине, в том числе Храмом св. гроба господня в Иерусалиме (отсюда выражение «ключи от гроба господня»). Подлинной причиной войны было стремление России получить выход из Черного моря в Средиземное через Дарданеллы и укрепиться на Ближнем Востоке и на Балканах. Военные действия начались на подступах к Балканам, в районе устья Дуная.

Очищение окладных листов – уплата окладных сборов (налогов).

Стр. 485. …альпийское побережье Средиземного моря, Шлезвиг и, наконец, Эльзас и Лотарингию… кишат людьми, которые… не могут понять… – Альпийское побережье – Савойя и Ницца; с 1720 года входили в состав Сардинского королевства, в 1860 году переданы Франции в обмен на Ломбардию, Шлезвиг и Гольштейн – датские провинции, присоединенные к Пруссии в результате войн 1864–1866 годов по Пражскому миру, обязавшему страну-победительницу провести плебисцит о присоединении в тех землях Шлезвига, где преобладали датчане. Невыполнение этого решения вызвало там активное недовольство. О судьбе Эльзаса и Лотарингии см. в очерке «В дружеском кругу».

…исключение составляет Ташкент… – Завоевание Россией Средней Азии в XIX веке имело для нее двоякие последствия. С одной стороны, означало превращение среднеазиатских ханств в колонии царской империи, с другой – приобщало народы и экономику феодальных ханств, где существовало еще рабство, к более высокому социально-экономическому строю. В комментируемом тексте Салтыков имеет в виду второе из указанных исторических последствий присоединения Средней Азии к России. Слова «в лице автобачей» имеют в виду, в их нарицательном обобщении, фигуру кокандского сановника Абдурахмана Афтобачи, одного из руководителей Кокандского восстания 1874–1876 годов. Восстание это было направлено не только против хана, но и против царизма, подавление восстания привело к ликвидации Кокандского ханства.

Покуда люди жили «без тоски, без думы роковой»… – Строка из стихотворения А. Н. Майкова (1821–1897) «Fortunata» используется здесь для характеристики общественно-политического застоя в царствование Николая I.

…сепаратисты говорили… Но вот консерваторы первые заметили… что-то неладное, и, разумеется, приписали это интригам злонамеренных людей. – Речь идет об усилении в пореформенный период сепаратистских тенденций на Украине, в Прибалтике, Молдавии, Сибири, и особенно в Польше, и о систематических выступлениях против «сепаратизма» М. Н. Каткова (1818–1887) в «Московских ведомостях» и И. С. Аксакова (1823–1886) в «Дне», об изображении авторами «антинигилистических» произведений действий революционеров как следствия злонамеренных происков агентов «польской интриги».

Стр. 487. …в Писании-то сказано: имущему прибавится, а у неимущего и последнее отнимется! – «Почтенная старушка» в прямом смысле понимает иносказательный евангельский текст: «Всякому имеющему дано будет, а у неимеющего отнимется и то, что имеет» (Матфей, XXV, 29).

Стр. 489. Шифр – здесь: брошь или бант с вензелем императрицы, награда успешно окончившим институт благородных девиц.

Департамент препон – одно из многих в салтыковской сатире названий, указывающих на бюрократический характер государственных учреждений царизма.

Стр. 493. …женщины… из ребра Адамова? – Ссылка на библейский миф (Бытие, II, 22).

Стр. 495. …южная Германия – больное место империи, созданной войной 1870 – 71 г… – Речь идет о настроениях сепаратизма в государствах южной Германии (Баден, Бавария, Вюртемберг, Гессен-Дармштадт), а также присоединенных к ней после той же войны Эльзасе и Лотарингии.

Стр. 496. Шаумбург-Липпе – одно из карликовых германских государств (княжеств).

Стр. 497. …ожидание добычи, в виде пяти миллиардов. – См. прим. к стр. 471.

Стр. 498. «Wacht am Rhein», «Kriegers Mоrgenlied» – немецкие шовинистические песни.

Стр. 500. …легитимисты, орлеанисты и бонапартисты… – Легитимисты – сторонники «легитимной» (законной – от франц. – legitime) монархии Бурбонов. Орлеанисты – приверженцы потомков Луи-Филиппа Орлеанского. В 1873 году обе партии объединились, образовав большинство в Национальном собрании. Бонапартисты отстаивали права на престол сына Наполеона III.

…скандалы… канувшего в вечность Национального собрания… – Ожесточенная борьба монархистов с республиканцами ознаменовала деятельность Национального собрания созыва 1871–1875 годов, занимавшегося выработкой форм правления во Франции. На этот период падают: отставка премьер-министра Тьера, смена кабинетов, попытки реставрации монархии, разногласия при обсуждении конституции, принятой большинством в один голос, и т. п.

Стр. 501. …ударились в коммуну… – Имеется в виду Парижская коммуна 1871 года.

…Франция была покрыта целою сетью комитетов, которых цель заключалась в уловлении масс… – Выборы в Национальное собрание происходили 20 февраля 1876 года. Для организации предвыборной кампании партии создали свои комитеты, например, «легитимистский выборный комитет», бонапартистский «комитет национальных консерваторов» и др.

ТЯЖЕЛЫЙ ГОД

В первоначальной редакции впервые – журн. «Отечественные записки», 1874, № 5, под заглавием «Благонамеренные речи. IX». По постановлению Комитета министров от 30 июля 1874 года книжка журнала была запрещена и 2 сентября уничтожена. В цензурной, смягченной редакции впервые – «Новое время», 1876, No№ 112, 113, 114, под заглавием «Тяжелый год. (С лишком за двадцать лет назад)».

Очерк «Тяжелый год» посвящен теме патриотизма подлинного и патриотизма мнимого, прикрывающего «благонамеренными речами» о любви к отечеству самое низменное своекорыстие – социальное и личное.

В основу очерка легли непосредственные впечатления писателя от "великой ополченской драмы" "скорбной поры" Крымской войны. Формирование ополчения, сопровождавшееся "неслыханнейшей оргией" казнокрадства, мошенничества и взяточничества, Салтыков наблюдал в 1855 году в Вятке и несколько позже, по возвращении в Петербург, проводя в 1856 году в качестве чиновника особых поручений министерства внутренних дел ревизию делопроизводства Тверского и Владимирского комитетов ополчения.

Стр. 504. Акциденции – термин Петровского времени, означавший узаконенные тогда добровольные даяния челобитчиков приказным, которые не получали казенного жалованья. Акциденции были уничтожены при Екатерине II. Здесь этот термин обозначает всякого рода взятки и поборы.

Еще узы ему бог не разрешил! – То есть не дал нравственной свободы. Перифраз строки псалма из Псалтыри (CXV, 7).

Стр. 505. …ни о «внутренних врагах», ни о «неблагонадежных элементах» тогда даже в помине не было. – Фразеологизмы охранительно-реакционной публицистики, введенные в обиход в условиях подъема революционно-демократического движения 60-х годов.

Стр. 506. …были только махальные. – Сведения с театра военных действий шли в столицу посредством «ручного телеграфа», употреблявшегося на флоте: расставленные в пределах прямой видимости махальные передавали депеши условными жестами, при помощи флажков.

Стр. 507. Швальная – портняжная.

…кто остался победителем при Черной… – Подразумевается неудавшееся наступление русских при речке Черной под Севастополем 16 августа 1855 года.

Стр. 509. Пришел наконец и манифест. – Манифест, объявлявший призыв в народное ополчение, был подписан царем 29 января 1855 года, в ополчение вступило свыше 364 000 человек.

Стр. 512. Нецыи (церковнослав.) – некие. Далее – текст обычной вывески над входом в цирюльню.

Стр. 513. Пионер – в салтыковской сатире одно из определений молодой, более цивилизованной генерации провинциальной бюрократии, шедшей на смену чиновничеству николаевской эпохи.

Тамбурмажор – главный полковой барабанщик; всегда был высокого роста и шагал перед строем.

…еss-bouquet – название дорогих французских духов.

Стр. 515. …в особенности дорого было в этих «записках» – это полное совпадение их с… общеопекательным тоном… – такой тон, например, выразился в широко ходившей в 1856 году записке Самарина «О крепостном состоянии и о переходе из него к гражданской свободе», где цитируется ряд проектов, доказывающих необходимость опеки над крестьянами «для предупреждения мотовства», «для предупреждения безрассудных браков» и прочих «безрассудств», к которым якобы склонны крестьяне.

Это как-то напоминало Ипполита Маркелыча Удушьева, о котором… отзывался Репетилов. – Вероятно, подразумеваются строки из монолога Репетилова в грибоедовском «Горе от ума» (действ. IV, явл. 4), начинающиеся словами: «Но если гения прикажете назвать: //Удушьев Ипполит Маркелыч!!!»

Стр. 516. Фиск – государственная казна; здесь – чиновники, ведающие взиманием повинностей.

Стр. 518. …уже в то время провидел «Заатлантических друзей». – Под этим именем в русской печати фигурировала американская дипломатическая миссия, прибывшая в Петербург 25 июля 1866 года выразить «сочувствие» в связи с покушением Каракозова.

Стр. 520. Фома неверующий! – Выражение, восходящее к Евангелию (Иоанн, XX, 24–29).

ПРИВЕТ

Впервые – журн. «Отечественные записки», 1876, № 6.

Завершающий «Благонамеренные речи» очерк «Привет» написан Салтыковым сразу по возвращении на родину после почти четырнадцатимесячного пребывания за границей.

Название очерка – иронично и двузначно. Это и привет писателя родине после длительной разлуки с нею, это и «привет», которым официальная Россия – жандармы и таможенная полиция – встречают на границе возвращающихся домой соотечественников, ожидающих этой встречи, как "Страшного суда".

Стр. 531. Пактрэгеры, динстманы – носильщики, посыльные (от нем. – Packtrager, Dienstmann).

Стр. 532. Сам покойный Михайло Петрович мне сказывал… – то есть М. П. Погодин.

Стр. 533. Тюрбо – рыба калкан (франц. – turbol).

Стр. 534. Соль, барбю – камбала (франц. sole, barbuo).

Стр. 535. Антреме – приправа к жаркому (франц. – entremets).

Буйль-абесс – рыбная похлебка с чесноком и пряностями (франц. – bouilleabaisse).

Мещанин во дворянстве – герой одноименной комедии Мольера.

Стр. 536. Пуле – цыпленок (франц. – poulet).

Жарден даклиматасьон – зоологический сад в Париже (франц. – jardin d"acclimation).

Пулярка – откормленный цыпленок (от франц. – poularde).

Савёр – вкус (франц. – saveur).

Стр. 537. Филе-де-каннетон – филе утенка (франц. – filet de caneton).

Пердро – молодая куропатка (франц. – perdreau).

…так любовно, как будто блудного сына обрели. – Евангельская реминисценция (Лука, XV, 11–32).

Стр. 538. …во время осады… – В 1871 году франко-прусские войска осадили Париж, чтобы расправиться с Коммуной.

Лапен – кролик (франц. – lapin).

Стр. 539–540. …лямуру или ляшозу… Мак-Магонша лямуру не любит… Кабы… как при Евгении… – Лямур, ляшоз – любовь, кое-что (франц. – l"amour, la chose), здесь – то же, что «клубничка», «безделица», Мак-Магонша – жена президента республики Мак-Магона; Евгения – жена Наполеона III. Распущенность нравов, отличавшая правящую верхушку Второй империи (см. очерк «Еще переписка»), сменилась известной строгостью, определявшейся клерикальной ориентацией Мак-Магона.

Стр. 540. Же лоннёр – имею честь (франц. – j"ai l"honneur).

…амнистию обсуждали. – 17 мая 1876 года французская Палата депутатов отклонила проект закона об амнистии участникам Парижской коммуны. Салтыков, по-видимому, присутствовал на этом заседании.

…придет Наполеон… – в Кайенну ушлют. – Несмотря на победу республиканцев на выборах, бонапартисты не теряли надежды на реставрацию и выдвигали принца Наполеона как законного претендента на престол. Кайенна – город во Французской Гвиане (Южная Америка), место ссылки политических заключенных, в частности многих коммунаров.

…турки-то тоже конституции запросили! – В мае 1876 года в Стамбуле состоялись манифестации с требованиями конституции.

Стр. 541. …его в округу гонят… голоса подавать надо! – Во время избирательной кампании во Франции предвыборные «комитеты» (см. прим. к стр. 501) добивались максимального участия избирателей в голосовании с целью обеспечить большинство голосов своим партиям.

Разве с подводой выгонят… – Согласно земской «подводной» повинности каждая деревня была обязана выставлять определенное количество подвод для разъездов должностных лиц.

Стр. 543…в пастухи определят, вместе с Макаром телят пасти велят. – То есть, подвергнут ссылке или высылке.

Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин

«Благонамеренные речи»

В главе-предисловии «К читателю» автор представляется как фрондёр, жмущий руки представителям всех партий и лагерей. Знакомых у него тьма-тьмущая, но у них он ничего не ищет, кроме «благих намерений», хорошо бы в них разобраться. Пусть они ненавидят друг друга, но часто болтают одно и то же. Все озабочены способами «обуздания». Миросозерцание громадного большинства людей только на этой идее и держится, хотя она недостаточно исследована и даже оболгана фанатиками и лицемерами. А потому насущной потребностью современного общества становится освобождение от лгунов, ибо истинные герои «обуздания» вовсе не теоретики, а простецы. Подобно лунатикам эти последние решаются на преодоление всяких препятствий и иногда даже совершают подвиги без намерения их совершить.

«Зачем писан рассказ?» — задаётся вопросом автор в первой главе, представляющей собой путевые зарисовки. «Ах, хоть бы и затем, милостивые государи, чтобы констатировать, какие бывают благонамеренные речи».

Русский народ стал слаб на всех ярусах современного общества. Слаб мужик, но и просвещённый хозяин не лучше, одолевает его немец повсеместно. УЖ больно мы просты! «Но ведь, как часто бывает, русских надувают при покупке не потому, что они глупы, а потому что им на ум не приходит, что в стране, где есть повсюду полиция, возможно мошенничество. «Не будь дураком!» Это паскудное и наглое слово «дурак» прямо и косвенно преследует автора, как панегирик мошенничеству, присваивающему себе наименование ума.

Хороший чиновник-администратор, на которого делают ставку большие начальники, отличается врождённостью консервативных убеждений и боевой готовностью по первому трубному звуку отправляться туда, куда пошлют. Бюрократ новейшего закала — это Держиморда, «почищенный, приглаженный, выправленный балагур, готовый родного отца с кашей съесть». Невозможно представить себе ни одного русского начальника, Который отнёсся бы к себе с иронией, с оговорками, это помпадур, который всегда серьёзен или бесшабашно амикошонствует.

Для хорошего администрирования России необходимы соглядатаи. Но русский соглядатай почему-то рохля, это про него сказано: «Он онучи в воде сушит». Он никогда не знает, что ему надобно, и потому подслушивает зря. А раз подслушавши, все валит в одну кучу. Он невежествен, поражается пустякам и пугается обыкновенных вещей, пропустив их через горнило своего разнузданного воображения.

Откровенные признания Николая Батищева в письмах маменьке позволяют узнать, что на государственной службе нужно усердствовать, но знать меру. Желая стать прокурором, при одном имени которого преступники будут дрожать, Батишев ещё в качестве помощника от души стряпает дела на невиновных и категорически поддерживает все строгие обвинительные заключения. Когда его просят разобраться с «Обществом для предвкушения Гармонии будущего», в списках которого пятнадцать человек, призывающих терпеливо переносить бедствия настоящего, Батишев привлекает по этому делу до ста человек. Его усердие смущает даже искушённого генерала. Поняв свою негодность к прокурорскому делу, молодой человек, проклиная судьбу и свою «честность», подаёт в отставку. В постскриптуме обращённых к маменьке писем Батищев параллельно истории своей административной неудачи рассказывает об успехах дружка, ставшего адвокатом, некоего Ерофеева, научившегося неплохо зарабатывать деньги и пускать их в оборот.

Кто же столпы современного общества? Где их корни, каково их происхождение, как накоплены деньги, которыми они владеют? Вот пример, Осип Иванович Дерунов, содержавший постоялый двор, через который проходили и проезжали сотни людей. По гривеннику, по пятиалтынному накопил Дерунов немалое состояние, позволившее открыть собственное большое хозяйство, обзавестись фабрикой. При последней с ним встрече в Петербурге рассказчик с трудом его узнает в шубе, отороченной светлым собольим мехом. Приняв гордую позу аристократа, он невнятным движением протягивает два пальца в знак приветствия. Пригласив к себе литератора, который, к сожалению, не Тургенев, он хочет порадовать томную белотелую жену, принимающую в гостиной полулёжа в дорогом неглиже четырёх «калегвардов». Оценив общество, в которое он попал, литератор нафантазировал «происшествие в Абуццских горах», историю, вполне достойную русского беллетриста, очаровывающего даму своими приключениями. Несмотря на роскошь и богатство новой обстановки, рассказчик с сожалением вспоминает о том Дерунове, который не снимал старозаветный синий сюртук, помогавший ему убедить немца-негоцианта в своей обстоятельности. Правда, с исчезновением прежней обстановки, окружавшей Дерунова, исчезает и загадочность выжимания гроша из постояльца, партнёра и собеседника. Теперь он нагло вожделеет к грабежу, и это нельзя скрыть никаким способом.

Автору, прозванному Гамбеттой, т. е. «человеком отпетым, не признающим ничего святого», приходится беседовать по женскому вопросу с ответственным чиновником из бывших однокашников Те-беньковым, называющим себя западником и либералом. Однако он не либерал даже, а консерватор. Всего дороже ему в женщине её неведенье, он усматривает в нем благонамеренность. Разве может женщина извлечь какую-нибудь действительную пользу из всякого рода позволений, разрешений, знаний? Не может, убеждён он, женщиной быть выполнена работа лучше, чем мужчиной. Ну, а если ещё женщины в реформы и в революцию полезут, то тут уж пиши пропало. Все их «достоинства», проявляемые на уровне семьи, выйдут наружу. Придётся изменить все представления о добродетели, о великолепных победах женщин над адюльтером, о поддержании семейных уз, о воспитании детей. «А что станется с нами, которые не можем существовать без того, чтобы не баловать женщину?» Столп русского либерализма Тебеньков готов принять по их поводу не какое-нибудь, но третейское решение. «Система моя очень проста: никогда ничего прямо не дозволять и никогда ничего прямо не воспрещать», — говорит он. С его точки зрения, женщина, в особенности хорошенькая, имеет привилегию быть капризной, желать бриллиантовые драгоценности и меха, но не должна рассуждать об околоплодной жидкости и теориях Сеченова, иначе она покажется «неблагонамеренной».

У Марии Петровны Воловитиновой три сына: Сеничка, Митенька и Феденька. Сеничка — генерал, Митенька — дипломат, а Феденька не служит, он просто «пустейший малый и положительный ерыга». И только последнему чадолюбивая мамаша хочет оставить большое наследство, так её раздражают другие дети и родственники. «Разбойничье» начало в последнем её сынке ей очень нравится, и она все ему прощает и готова отдать, к страху и ужасу старшего сына-генерала, безуспешно мечтающего и при жизни хоть что-нибудь получить от неё в подарок.

Переписка Сергея Проказнина с матерью Натали де Проказник свидетельствует о том, насколько женщины бывают проницательны, умеют верно наставлять сыновей и положительно быть неглупыми. Кочующий со своим полком Сергей Проказнин в свободное от учений время имеет удовольствие и влюбиться, и волочиться, и даже иметь на прицеле третью дамочку постарше, вдову, проявляющую к нему недюжинный интерес. Тонкая наблюдательница и психолог, мать, не без знания женской натуры, наставляет сына в его сердечной политике, рассказывая кое-что о своих французских любовниках. Ей не особенно нравится намерение сына без долгих разговоров «сделать «Тррах!» и покончить с этим раз и навсегда». Салон истинной светской женщины — не манеж и не убежище для жалких утех. Переписка сына с матерью могла бы продолжаться ещё очень долго, если бы её не остановило короткое письмо Семена Проказнина, в котором он сообщает о том, что прочёл все письма сына, из которых узнал, что сын «настроен на прелюбодеяние», как и его мать, сбежавшая с французом в Париж, а потому если он хочет спасти как-то расположение отца, то пусть возвращается в родительское имение и начнёт пасти свиней.

История Марии Петровны Промптовой, кузины Машеньки, позволяет сделать грустное умозаключение, что браки молоденьких девушек с пожилыми тугодумными мужьями не идут им на пользу. Из умненьких и хорошеньких, доброжелательных и заинтересованных они превращаются в расчётливых и сонно-патриархальных, закрытых для добрых речей. Упрямое соблюдение всех ветхозаветных предписаний супруга, усвоение страсти к накопительству делает когда-то весёлую кузину Машеньку монстром, калечащим судьбу родного сына. Воздушное создание превратилось в ханжу, лицемерку, скрягу.

В поисках идеала и возможности заложить основы новой «небезалаберной русской жизни» хорошо бы согражданам иметь чёткое представление о государстве, о том, зачем вообще оно нужно. «На вопрос: что такое государство? Одни смешивают его с отечеством, другие с законом, третьи с казною, четвёртые, громадное большинство — с начальством». Общественные чувства часто отсутствуют, каждый занят соблюдением собственного интереса, собственной выгоды, поэтому русскую армию иные поставщики могут одеть в сапоги с картонными подошвами, держать впроголодь и отправить с бездарным начальником туда, откуда возврата не будет. Шуму в разговорах о служении отечеству бывает много, но на деле патриотизм оборачивается грубым предательством, а ответственные за него переводятся на другую работу. Народ — это дитя, доброе, смышлёное, но обмануть его, обвести вокруг пальца ничего не стоит. Россия переполнена подтачивающими её силы и средства «благонамеренными» чиновниками.

«Благонамеренные речи» - это художественное исследование современного общества Михаила Салтыкова-Щедрина. Он обратился к семье, к государству и к собственности, дав понять, что в их жизнях преобладают принципы, которые стесняют свободу. Также автор показал как ложь и лицемерие в чиновниках скрываются под маской благонамеренности и честности, а также является в рассказе в роли самого рассказчика.

В своей главе «К читателю» автор выступает как фрондер, который жмет руки представителям партии и лагерей. Эти представители часто говорят об одном и том же, а также каждый озабоченный способами своего «обуздания». Автор в своем рассказе констатировал, какими бывают благие намерения у людей. Он также раскрывает, что российский народ становится слабым в современном обществе.

В рассказе читатели узнают о тяжелой государственной службе Николая Батищева. Эти откровенные признания он раскрывает в своих письмах маме. На службе нужно всегда знать меру. Он мечтает стать прокурором, но сначала становится помощником. Николай пишет дела на невиновных людей и всегда поддерживает строгие обвинительные заключения. Одного дня его просят разобраться в одном деле, где нужно подать список из пятнадцати человек, которые могут перенести бедствия настоящего. Но в этот список Батищев вписывает сто человек, чем вызывает смущение у генерала. Так Николай понял, что не годен к службе в прокуратуре и подает в отставку. Также в одном из писем матушке, он пишет об успехах его дружка Ерофеева, который стал адвокатом и зарабатывает деньги, которые пускает в нужный оборот.

Автор задается вопросом о современном обществе, где их корни и как они распоряжаются деньгами. И привел в пример Осипа Ивановича Дерунова, который имел постоялый двор. Этим он накопил себе немалое состояние, которое помогло открыть ему фабрику и держать хозяйство. Рассказчик повстречал его в Петербурге, и Деренов пригласил его к себе в гости, чтобы порадовать жену. Литератор не мог поверить, как изменился Осип. Из синего сюртука он перебрался в шубу из собольего меха. Теперь он прибегает к грабежу, выжимая деньги у постояльцев и партнеров.

Дальше автору, пришлось пообщаться с бывшим одноклассником Тебеньковым, по женскому вопросу. Его одноклассник стал чиновником и считает себя либералом. Он говорит, что в женщине ему дороже всего ее неведенье и благонамеренность. Он считает, что женщина выполняет работу хуже чем мужчина, но, а если они в политику полезут – то пиши, пропало. Тебеньков готов принять на их счет решение: никогда ничего прямо не разрешать, но и не запрещать женщинам. Он считает, что им не дано рассуждать о теории Сеченова, иначе она покажется «неблагонамеренной». Поэтому поводу автор рассказывает историю Марии Петровны Воловитиновой, которая, несмотря на остальных детей, хочет оставить все свое богатство младшему сыну Феденьке. Он нигде не работает и попросту тратит свое время.

Читатель также узнает о переписке Сергея Проказина со своей мамой Натали де Проказник, в которой женщины выступают проницательными и умеют наставлять сыновей. А еще в рассказе описана история Марии Петровны Промптовой, кузины некой Машеньки, из которой можно сделать вывод, что брак с пожилыми мужчинами не идет на пользу молодым девушкам. Они из добрых девушек превращаются в расчетливых дам. Такая жизнь сделала Машеньку монстром, которая искалечила жизнь своему сыну.

Михаил Салтыков-Щедрин в поисках идеала, закликает всех людей иметь четкое представление о государстве и зачем оно вообще нужно. Также автор считает, что народ – добрый и смышленый ребенок, которого легко обвести вокруг пальца, а Россия переполнена благонамеренными чиновниками.

«Благонамеренные речи» - это художественное исследование современного общества Михаила Салтыкова-Щедрина. Он обратился к семье, к государству и к собственности, дав понять, что в их жизнях преобладают принципы, которые стесняют свободу. Также автор показал как ложь и лицемерие в чиновниках скрываются под маской благонамеренности и честности, а также является в рассказе в роли самого рассказчика.

В своей главе «К читателю» автор выступает как фрондер, который жмет руки представителям партии и лагерей. Эти представители часто говорят об одном и том же, а также каждый озабоченный способами своего «обуздания». Автор в своем рассказе констатировал, какими бывают благие намерения у людей. Он также раскрывает, что российский народ становится слабым в современном обществе.

В рассказе читатели узнают о тяжелой государственной службе Николая Батищева. Эти откровенные признания он раскрывает в своих письмах маме. На службе нужно всегда знать меру. Он мечтает стать прокурором, но сначала становится помощником. Николай пишет дела на невиновных людей и всегда поддерживает строгие обвинительные заключения. Одного дня его просят разобраться в одном деле, где нужно подать список из пятнадцати человек, которые могут перенести бедствия настоящего. Но в этот список Батищев вписывает сто человек, чем вызывает смущение у генерала. Так Николай понял, что не годен к службе в прокуратуре и подает в отставку. Также в одном из писем матушке, он пишет об успехах его дружка Ерофеева, который стал адвокатом и зарабатывает деньги, которые пускает в нужный оборот.

Автор задается вопросом о современном обществе, где их корни и как они распоряжаются деньгами. И привел в пример Осипа Ивановича Дерунова, который имел постоялый двор. Этим он накопил себе немалое состояние, которое помогло открыть ему фабрику и держать хозяйство. Рассказчик повстречал его в Петербурге, и Деренов пригласил его к себе в гости, чтобы порадовать жену. Литератор не мог поверить, как изменился Осип. Из синего сюртука он перебрался в шубу из собольего меха. Теперь он прибегает к грабежу, выжимая деньги у постояльцев и партнеров.

Дальше автору, пришлось пообщаться с бывшим одноклассником Тебеньковым, по женскому вопросу. Его одноклассник стал чиновником и считает себя либералом. Он говорит, что в женщине ему дороже всего ее неведенье и благонамеренность. Он считает, что женщина выполняет работу хуже чем мужчина, но, а если они в политику полезут – то пиши, пропало. Тебеньков готов принять на их счет решение: никогда ничего прямо не разрешать, но и не запрещать женщинам. Он считает, что им не дано рассуждать о теории Сеченова, иначе она покажется «неблагонамеренной». Поэтому поводу автор рассказывает историю Марии Петровны Воловитиновой, которая, несмотря на остальных детей, хочет оставить все свое богатство младшему сыну Феденьке. Он нигде не работает и попросту тратит свое время.

Читатель также узнает о переписке Сергея Проказина со своей мамой Натали де Проказник, в которой женщины выступают проницательными и умеют наставлять сыновей. А еще в рассказе описана история Марии Петровны Промптовой, кузины некой Машеньки, из которой можно сделать вывод, что брак с пожилыми мужчинами не идет на пользу молодым девушкам. Они из добрых девушек превращаются в расчетливых дам. Такая жизнь сделала Машеньку монстром, которая искалечила жизнь своему сыну.

Михаил Салтыков-Щедрин в поисках идеала, закликает всех людей иметь четкое представление о государстве и зачем оно вообще нужно. Также автор считает, что народ – добрый и смышленый ребенок, которого легко обвести вокруг пальца, а Россия переполнена благонамеренными чиновниками.

Прошу читателя перенестись мыслью в эпоху 1853 -- 1855 годов. Я жил тогда в одном из опальных захолустьев России. В Крыму, на Черном море, на берегах Дуная гремела война, но мы так далеко засели, что вести о перипетиях военных действий доходили до нас медленно и смутно. Губерния наша была не дворянская, и потому в ней не могли иметь места шумные демонстрации. Не было у нас ни обедов по подписке, ни тостов, ни адресов, ни просьб о разрешении идти на брань с врагом поголовно, с чадами и домочадцами. Мы смирно радовались успехам родного оружия и смирно же горевали о неудачах его. За отсутствием дворянства, интеллигенцию у нас представляло чиновничество и весьма немногочисленное купечество, высшие представители которого в этой местности искони променяли народный зипун на немецкий сюртук. К интеллигенции же причисляло себя и довольное количество ссыльных, большая часть которых принадлежала к категории "политических". И чиновники, и купцы, и даже ссыльные -- все это был люд, настолько занятой и расчетливый, что затевать подписные обеды было решительно некому и некогда. Было, правда, между ссыльными несколько шулеров, делателей фальшивых ассигнаций и злоупотребителей помещичьей властью (был даже пожилой, но очень видный мажордом, ходивший с большим бриллиантовым перстнем на указательном пальце и сосланный по просьбе детей княгини Т*** за "предосудительные действия, сопровождаемые покушением войти в беззаконную связь с их родительницей"), которым, казалось бы, представлялся при этом отличнейший случай блеснуть, но и они вели себя как-то сдержанно, в той надежде, что сдержанность эта поможет им пройти в общественном мнении зауряд с "политическими". Такое уж было тогда время, что даже в захолустном обществе "политических" принимали лучше, ласковее, нежели шулеров. Патриарх у нас в то время был старый, беззубый, безволосый, малорослый и совсем простой. Это было тем более необыкновенно, что рядом, в соседней губернии, патриарх был трех аршин роста и имел грудь колесом. Даже в нашем захолустье как-то обидным казалось появление такого человека на патриаршеском поприще. Тогда времена были строгие, и от патриарха требовалось, чтоб он был "хозяин" или, по малой мере, "орел". Наш же, даже в сравнении с сторожами губернского правления, казался ощипанною курицей. И к довершению всего, фамилию он носил какую-то странную: Набрюшников. Все это, вместе взятое, самую губернию как бы принижало, переводило от высшего в низший класс, чем в особенности обижался вице-губернатор. -- Просто курам на смех! -- негодовал он, -- не патриархом ему быть, а в шалаше сидеть да горох стеречь! И попал он к нам самым странным образом. Служил он некогда в одной из внутренних губерний акушером при врачебной управе (в то время такая должность была, так и назывался: "акушер врачебной управы"), но акушерства не знал, а знал наговор, от которого зубную боль как рукой снимало. Многих он от зубного недуга исцелил, и в числе этих многих случилась одна из местных магнаток, графиня Варвара Алексеевна Серебряная. Прошло после того много лет; Набрюшников успел выйти в отставку с чином действительного статского советника (чин этот выхлопотала ему графиня) и поселился у себя в деревне. И прожил бы он там спокойно остальные дни живота своего и, по всем вероятиям, даже изобрел бы средство избавлять домашних птиц от типуна, как вдруг получил от графини письмо: "Любезный куманек, господин Набрюшников! С тех пор как ты мне услугу оказал, от зубов навсегда избавил, не успела я тебя еще как следует отблагодарить. А нонича мне министр два преотличнейших места на пари проиграл, так одно из них, пожалуй, не откажи мне, прими. Место, правда, не бойкое, да ведь прокормиться и в тишине можно. Еще где потише, пожалуй, для вашего брата сытее будет. А впрочем, пребываю к вам доброжелательная". И вот через месяц он уже сидел на проигранном месте, сидел плотно и поселял своим видом уныние во всех сердцах, которым дороги были достоинство и блеск губернии. Смирен он был до такой степени, что даже акциденции почти исключительно брал провизией. Подадут, например, у городского головы зернистой икры к закуске, он сейчас же поманит хозяина пальцем: нельзя ли, дескать, мне фунтиков десять прислать. Или узнает, что такой-то купец на ярмарку едет, сейчас ему реестрик: изюму столько-то, миндальных орехов столько-то, шепталы, черносливу и т.д. Однажды был даже такой случай, что по целому городу мужичок с возом мерзлой рыбы ездил, спрашивая, где живет патриарх: оковский, мол, исправник в презент ему рыбки прислал. Много было у нас толков по поводу этого случая. -- Ах, срам какой! -- восклицал советник питейного отделения, Петр Гаврилыч Птенцов. -- Рыбой! -- Рыбой берет! Рыбой! -- выходил из себя вице-губернатор. -- Не вник еще! Еще узы ему бог не разрешил! -- замечал уездный лекарь Погудин, человек ума острого и прозорливого, как бы предрекая, что придет время, когда узы сами собою упадут. Даже обывателям казалось как-то постыдно, что с них такую малость берут, так что многие избегали его и на званые обеды не приглашали. -- Ну, возьми он! Ну, если уж так надобно... ну, возьми! А то -- рыбой! Рыбой! -- восклицали все хором. В те времена о внутренней политике в применении к администрации еще не было речи, а была только строгость. Но жить все-таки было можно. Были, правда, как я уже сказал выше, "политические", но в глазах всех это были люди, сосланные не за какие-нибудь предосудительные поступки, а за свойственные дворянскому званию заблуждения. Заблуждаться казалось естественным. "Заблуждаться" -- это означало любить отечество по-своему, не так, быть может, как начальство приказывает, но все-таки любить. Заблуждались преимущественно дворяне, потому что их наукам учили. Ежели бы не учили их наукам, то они и не заблуждались бы. Во всяком случае, ни о "внутренних врагах", ни о "неблагонадежных элементах" тогда даже в помине не было. Какие к черту "внутренние враги", которые сидят смирно да книжки читают? И как им книжек не читать, когда их тому в кадетских корпусах учили! Наукам учат, а заблуждаться не позволяют -- на что похоже! Таково было тогдашнее настроение умов нашей интеллигенции, и вследствие этого "политических" не только не лишали огня и воды, но даже не в пример охотнее принимали в домах, нежели шулеров, чему, впрочем, много способствовало и то, что "политические", по большей части, были люди молодые, образованные и обладавшие приличными манерами. Даже жандармский полковник сознавал это и хотя, играя в клубе в карты, запускал по временам глазуна в сторону какого-нибудь "политического", но делал это почти машинально, потому только, что уж служба его такая. Просто было тогдашнее время, а патриарх наш ухитрился упростить его еще больше. Всякий обходился с ним запанибрата, всякий мог ему противоречить и даже грубить. Собственные его чиновники особых поручений, народ молодой и ветреный, в глаза смеялись над ним, рассказывая всякие небылицы. Однажды его очень серьезно уверяли, будто одного из его предместников губернское правление сумасшедшим сделало. Пришел, дескать, он в губернское правление, закричал, загамил, на закон наступил, а советники (в то время вице-губернаторы не были причастны губернским правлениям, а в казенных палатах председательствовали), не будь просты, послали за членами врачебной управы, да и составили вкупе акт об освидетельствовании патриарха в состоянии умственных способностей. И Набрюшников поверил этому... Панибратство это тоже многим казалось обидным, ибо тоже принижало губернию. Все чувствовали, все понимали, что на этом месте должен быть "орел", а тут вдруг -- тетерев! Даже сторожа присутственных мест замечали, что есть в нашем патриархе что-то неладное, и нимало не стеснялись в выражении своего негодования. -- Какой это начальник! -- говорили они, -- идет, бывало, начальник -- земля у него под ногами дрожит, а этот идет, ногами во все стороны дрыгает, словно кому киселя дать хочет! -- За губернию стыдно-с! -- вторил сторожам вице-губернатор. Итак, вот при какой административной обстановке застигла нас памятная эпоха 1854 -- 1856 годов. Повторяю: вести с театра войны доходили до нас туго. Не было в то время ни железных дорог, ни телеграфов, а были только махальные. Почта приходила к нам из Петербурга два раза в неделю, да и то в десятый день. Собираясь в почтовые дни в клубе, мы с жадностью прочитывали газеты и передавали друг другу известия, полученные частным путем. Но, в сущности, мы очень хорошо понимали, что все наши тревоги и радости (смотря по содержанию полученных известий) происходят, так сказать, задним числом и что, быть может, в ту самую минуту, когда мы, например, радуемся, действительное положение дела представляет картину, долженствующую возбудить чувство совершенно иного, противоположного свойства. В особенности много мутили нас частные письма, которыми мы, так сказать, комментировали загадочность газетных реляций. То держится Севастополь, то сдан; то сдан и опять взят. По поводу подобных известий сочинялись целые планы кампаний. С картой театра военных действий в руках стратеги в вицмундирах толковали по целым часам, каким образом могло случиться, что француз сперва взял Севастополь, а потом снова его уступил. Встречались при этом такие затруднения, что для разъяснения их обращались к батальонному командиру внутренней стражи (увы! ныне уж и эта должность упразднена!), который, впрочем, только таращил глаза и нес сущую чепуху. -- Все зависит от того, -- говорил он, -- как начальство прикажет-с. Прикажет сдать -- сдадим-с. Прикажет опять взять -- возьмем-с. Таким образом, по части внешних известий все было мрак и сомнение... Был, однако ж, признак, который даже искренно убежденных в непобедимости русского оружия заставлял печально покачивать головами. Этот признак составляли: беспрерывные рекрутские наборы, сборы бессрочноотпускных и т.п. За месяц и за два мы знали, что предстоит набор, по тем распоряжениям, которые обыкновенно предшествуют этой мере. В палате государственных имуществ наскоро составлялись призывные списки, у батальонного командира, в швальной, шла усиленная заготовка комиссариатских вещей. А так как распоряжения этого рода учащались все больше и больше, то и сомнения невольным образом усиливались. Сидим мы, бывало, в клубе и трактуем, кто остался победителем при Черной, как вдруг в залу влетает батальонный командир и как-то необыкновенно юрко, словно его кто-нибудь с праздником поздравил, возглашает: -- Сорок тысяч пар сапогов приказано изготовить-с! Или: -- Получено распоряжение выслать в К. сто человек портных-с! При этом известии обыкновенно наступала минута сосредоточенного молчания. Слово "набор" жужжало по зале, и глаза всех присутствующих инстинктивно устремлялись к столу, где сидели за вистом председатель казенной палаты и советник ревизского отделения и делали вид, что ничего не слышат. Но всем понятно было, что они не только слышат, но и мотают себе на ус. А прозорливый Погудин даже прозревал весь внутренний процесс, который происходил в это время в советнике ревизского отделения. -- Посмотрите, -- говорил он, -- как у Максима Афанасьича левое ухо разгорелось! К добрым вестям, значит. Набор будет. И действительно, наборы почти не перемежались. Не успеем один отбыть, как уж другой на дворе. На улицах снова плачущие и поющие толпы. Целыми волостями валил народ в город и располагался лагерем на площади перед губернским рекрутским присутствием, в ожидании приемки. На всю губернию было в то время только четыре рекрутских присутствия; из них к губернскому причислено было три с половиной уезда с населением около двухсот тысяч душ, с которых причиталось до тысячи рекрутов (некоторые волости должны были совершить скорбный путь в триста с лишком верст, чтобы достигнуть губернского города). В рекрутском присутствии шла деятельность беспримерная. Прием начинали с восьми часов утра, кончали в четыре пополудни, принимая в день от восьмидесяти до ста двадцати человек. Происходила великая драма, местом действия которой было рекрутское присутствие и площадь перед ним, объектом -- податное сословие, а действующими лицами -- военные и штатские распорядители набора, совместно с откупщиком и коммерсантами -- поставщиками сукна, полушубков, рубашечного холста и проч. Я не могу сказать, как велика была сила патриотизма в объекте драмы, то есть в податном сословии. В то время мы как-то не обращали на этот предмет внимания. Но зато действующие лица драмы были настолько патриоты, что не только не изнемогали под бременем лежавших на них обязанностей, но даже как бы почерпали в них новые силы. Максим Афанасьич (советник ревизского отделения) хотя и жаловался на лом в пояснице, но в рекрутское присутствие ходил неупустительно. Лицо у него сделалось масленое, глаза покрылись неисточимою слезой, и что всего замечательнее, когда кто-нибудь у него спрашивал, как дела, то он благодарил, видимо стараясь взглянуть вопрошающему как можно прямее в глаза. Председатель казенной палаты прямо говорил, что не только в настоящий набор, но если будет объявлен и другой, и третий -- он всегда послужить готов. Управляющий палатой государственных имуществ смотрел даже благороднее, нежели обыкновенно, и всем существом как бы говорил: "Никакая клевета до меня коснуться не может!" Откупщик, перекрест из евреев, не только не сомневался в непобедимости русского оружия, но даже до того повеселел, что, задолго до появления г. Вейнберга, утешал общество рассказами из еврейского быта. Батальонный командир метался, словно вьюн на сковороде: то вытягивался, то свертывался в кольцо, то предавался боковому конвульсивному движению. Один патриарх продолжал на все смотреть холодными глазами и даже никому не завидовал. Однако после второго или третьего набора стали мы замечать, что у старика начинают раздуваться ноздри, как будто он к чему-то принюхивается. Первый, разумеется, заметил это прозорливый лекарь Погудин. -- Помяните мое слово, -- говорил он, -- что к следующему набору бог ему узы разрешит! И точно, мало-помалу стал он подсаживаться то к председателю казенной палаты, то к батальонному командиру, то к управляющему палатой государственных имуществ. Сядет и смотрит не то мечтательно, не то словно в душу проникнуть хочет. И вдруг заговорит о любви к отечеству, но так заговорит, что председатель казенной палаты так-таки и сгорит со стыда. -- "Впроситься" старик хочет! -- по секрету сообщил председатель Максиму Афанасьичу. -- Похоже на то-с! -- меланхолически ответил Максим Афанасьич. И все словно замерли, в ожидании, что будет. И вот однажды, после пульки, подсел старик к батальонному командиру и некоторое время до того пристально смотрел на него, что полковник весь съежился. -- Ну-с, как дела, полковник? -- вдруг произнес старик. -- Помаленьку, вашество! -- То-то "пома-лень-ку"! -- проскандировал старик, постепенно возвышая голос, и в заключение почти уж криком крикнул. -- Старика, сударь, забываете! Да-с! С этими словами он встал и твердыми шагами вышел из клубной залы. Смятение было невообразимое; у всех точно пелена с глаз упала. И вдруг, без всякого предварительного соглашения, в одно мгновение ока, всем припомнилось давно забытое слово "начальник края"... Это было незадолго до появления манифеста об ополчении...

Пришел наконец и манифест. Патриарх прозрел окончательно. Прежде всего его поразила цифра. Всего, всего тут было много: и холста, и сукна, и сапожных подметок, не говоря уже о людях. Ядреная, вкусная, сочная, эта цифра разом разрешила связывавшие его узы, так что прежде даже, нежели он мог хорошенько сообразить, какое количество изюма, миндаля и икры представляет она, уста его уже шептали: -- Теперь я всё сам. Сам всё сделаю. Да-с, сам-с. И шептал он это с каким-то злорадством, словно бы хотел отмстить всем этим хищникам, которые бесцеремонно набивали свои карманы, а его держали на балыках да на зернистой икре. В тот же вечер он призвал к себе откупщика и огорошил его вопросом: -- Ты, любезный, мне что присылаешь? Откупщик стоял, как опущенный в воду, и не смел взглянуть ему в глаза. -- Два ведра водки в месяц мне посылаешь! Ска-а-ти-на! Больше он ничего не сказал, но весть об этом разговоре с быстротою молнии разнеслась по городу, так что на следующий день, когда, по случаю какого-то чиновничьего парада, мы были в сборе, то все уже были приготовлены к чему-то решительному. И действительно, трудно даже представить себе, до какой степени он вдруг изменился, вырос, похорошел. Многим показалось даже, что он сидит на коне и гарцует, хотя в действительности никакого коня под ним не было. Он окинул нас взором, потом на минуту сосредоточился, потом раза с два раскрыл рот и... заговорил. Не засвистал, не замычал, а именно заговорил. Прежде всего он поставил вне всякого сомнения, что удобный для истребления врага момент наступил. -- У врагов наших есть нарезные ружья, но нет усердия-с, -- сказал он, -- у нас же хотя нет нарезных ружей, но есть усердие-е. И притом дисциплина-с. Смиррно! -- вдруг крикнул он, грозя на нас очами. Затем, очень лестно отозвавшись об ополчении, которому предстоит в близком будущем выполнение славной задачи умиротворения, он перешел от внешних врагов к внутренним (он первый употребил это выражение, и так удачно, что после того оно вполне акклиматизировалось в нашем административном обиходе), которых разделил на две категории. К первой он отнес беспокойных людей вообще и критиков в особенности. -- Ни беспокойных людей, ни критиков -- я не потерплю, -- сказал он. -- Критики вообще вредны, а у нас в особенности. Государство у нас обширное, а потому и операции в нем обширные. И притом в самоскорейшем времени-с. Следовательно, если выслушивать критики, то для одного рассмотрения их придется учредить особую комиссию, а впоследствии, быть может, и целое министерство. А ополчение тем временем будет без сапог-с. Не критиковать надобно, а памятовать, что в мире все подвержено тлению, а амуничные вещи в особенности. Скажу вам притчу. В прошлом году некоторый садовод посадил у себя в саду две яблони, а в нынешнем ожидал получить от них плод. И точно: одна яблоня дала плод, но другая -- высохла. Ужели же следует садовода за это критиковать. Подобно сему -- и ратницкий сапог. Один сапог дойдет до Севастополя, другой -- только до первой станции. Никакая критика в этом случае не поможет, потому что достоинство сапога зависит не от критики, а от сапожника. Закон это предвидел и потому ни в каком ведомстве должности критика не установил-с. К другой категории "внутренних врагов" он отнес тех чиновников "посторонних ведомств", которые, выставляя вперед принцип разделения властей, тем самым стремятся к пагубному административному сепаратизму. -- Многие из вас, господа, не понимают этого, -- сказал он, не то гневно, не то иронически взглядывая в ту сторону, где стояли члены казенной палаты, -- и потому чересчур уж широкой рукой пользуются предоставленными им прерогативами. Думают только о себе, а про старших или совсем забывают, или не в той мере помнят, в какой по закону помнить надлежит. На будущее время все эти фанаберии должны быть оставлены. Я здесь всех критикую, я-с. А на себя никаких критик не потерплю-с! Высказавши это, он в заключение воскликнул: -- А теперь обратимся к подателю всех благ и вознесем к нему теплые мольбы о ниспослании любезному отечеству нашему победы и одоления. Милости просим в собор, господа! Речь эта произвела очень разнообразное впечатление. Губернское правление торжествовало, казенная палата казалась сконфуженною, палата государственных имуществ внимала в гордом сознании своего благородства. Батальонный командир держал руки по швам, жандармский полковник старался вникнуть. Даже строительная комиссия -- и та соображала, нельзя ли и ей примкнуть к общему патриотическому настроению, вызвавшись взять на себя хозяйственную заготовку пик и другого неогнестрельного оружия. Я ехал в собор вместе с Погудиным. -- А ведь речь-то хоть куда! -- сказал я, -- и, главное, совсем неожиданно. -- Это бывает, -- ответил он, -- в моей практике я и не такие чудеса видел. Позвали меня однажды к попу. Прихожу, лежит мой поп, как колода, языком не владеет, не слышит, не видит, только носом нюхает. Домашние, разумеется, в смятении; приготовляют горчишники, припарки. "Не нужно, говорю, ничего, а вот поднесите ему к носу ассигнацию". И что ж бы вы думали? как только он нюхнул, вдруг вскочил как встрепанный! Откуда что полезло: и заговорил, и прозрел, и услышал! И сейчас же водки попросил. -- Ну, вы это ехидничаете. А вы по правде скажите: хороша речь? -- Хороша-то хороша. И критиков заранее устранил, и насчет этой дележки: "Об себе, мол, думаете, а старших забываете"... хоть куда! Только вот что я вам скажу: не бывать вороне орлом! Как он там ни топырься, а оставят они его по-прежнему на одних балыках! -- Будто бы! -- Право, так. Взглянул я давеча на управляющего палатой государственных имуществ: уж так он благородно смотрел! Словно так вот всем естеством и говорит: "Ты только меня припусти к ополчению, а уж я тебе покажу, где раки зимуют!" -- Да ведь вы известный пессимист! -- Верьте моей опытности. Управляющий палатой государственных имуществ -- это именно тот самый человек, про которого еще в древности писано было: "И придут нецыи, и на вратах жилищ своих начертают: "Здесь стригут, бреют и кровь отворяют"". А Набрюшникову -- балыки! Когда мы приехали в собор, литургия уже оканчивалась. Потом шел молебен с коленопреклонением. Певчие превзошли себя, протодьякон тоже. Набрюшников стоял впереди и от времени до времени осматривался назад, как бы испытывал, нет ли где "внутренних врагов". Я случайно взглянул на управляющего палатой государственных имуществ. Он смотрел благородно и вместе с прочими выражал доверие в силу русского оружия, но с тем лишь непременным условием, если ему, управляющему, будет предоставлено хозяйственное заготовление нужных для ополчения вещей. Не знаю почему, но мне невольно вспомнились при этом слова Погудина: "А Набрюшникову -- балыки!"

Итак, "придут нецыи и на вратах жилищ своих начертают: "Здесь стригут, бреют и кровь отворяют"... Несмотря на шуточность тона, предсказание Погудина сильно огорчило меня. Увы! оно относилось к моему приятелю Удодову, управляющему палатой государственных имуществ. Владимир Онуфриевич Удодов был самый симпатичный из пионеров того времени. Если б я был женщина-романист, то следующим образом описал бы наружность его: "Его нельзя было назвать красавцем, но лицо его представляло такое гармоническое сочетание линий, что в нем, как в зеркале, отражались все свойства прекрасной души. Темные волосы счастливо оттеняли высокий матовой белизны лоб, на котором мысль врезала клеймо свое. То была скорбная, горькая мысль, которая глубоко, до самого сердца, пускала свои разветвления. Под влиянием ее, выразительное лицо его мгновенно вспыхивало, тонкие античные ноздри нервно вздрагивали, а глубокие темные глаза гневно искрились. Эти глаза -- их нельзя было забыть. Темно-серые, вдумчивые, они, как живая загадка, выглядывали из-за больших темных ресниц. Что сулили они? упоение или горечь разочарования -- это была тайна, которую знало только его сердце да сердце той... Но не будем предупреждать событий и скажем только, что тот, кто однажды видел эти глаза, навсегда был преследуем воспоминанием об них. Голос у него был мягкий, вкрадчивый и до такой степени мелодичный, что сердце женщины, внимавшей ему, словно пойманная птичка, трепетало в груди. Роста он был небольшого, но строгая соразмерность всех частей организма заставляла забыть об этом недостатке, если можно назвать это недостатком в мужчине, который не предназначал себя в тамбурмажоры. Прибавьте к этому тончайший запах ess-bouquet, которым он имел привычку душить свой носовой платок, -- и вы получите разгадку того обаятельного действия, которое он производил на женщин". Но я не романист и не женщина, а потому скажу просто: Удодов был пионер. Он ревностно поддерживал и хранил те преобразовательные традиции, в силу которых обыватели, с помощью целой системы канцелярских мероприятий, долженствовали быть приведенными к одному знаменателю. Тогда не было еще речи ни о централизации, ни о самоуправлении, ни об акцизном и контрольном ведомствах, но уже высказывались, хотя и с большою осторожностью, мнения о вреде взяточничества и о необходимости оградить от него обывателей при пособии хорошо устроенной системы опекательства. Это было своего рода веяние времени, не преминувшее разрешиться появлением целого полчища Удодовых, которые бойко принялись за выполнение предлежавшей им реформаторской задачи. В провинции Удодовы были встречены с некоторым недоумением и даже с боязнью; втихомолку их называли эмиссарами Пугачева. Владимир Онуфриевич любил блеснуть своими ораторскими дарованиями. Он охотно говорил обо всем: и о народе, и о высших соображениях, и о святости задачи, к выполнению которой он призван. У него был всегда наготове целый словесный поток, который плавно, и порой даже с одушевлением, сбегал с его языка, но сущность которого определить было довольно трудно. Так, например, я никогда не мог вполне определительно ответить на вопрос, действительно ли он "жалеет" народ или, в сущности, просто-напросто презирает его. Чаще всего мне казалось, что он в народе усматривает подходящую anima vilis ["гнусную душу", то есть подопытное животное (лат.) ], над которою всего удобнее производить опыты канцелярских преобразований и которую, ради успеха этих преобразований, позволительно даже слегка поуродовать. Вообще это был человек нервный, увлекающийся не столько собственными идеями, сколько идеями своих начальников, которые он воспринимал необыкновенно живо. Мысль ограждать невежественную массу крестьян от притязаний чиновников-взяточников несомненно увлекала и его самого, но она сделалась для него еще более привлекательною вследствие того, что к задаче ограждения пристегивали еще, с начальственного соизволения, воспитательный элемент. Мало ограждать, надо еще опекать. Приятно сказать человеку: "Ты найдешь во мне защиту от набегов!", но еще приятнее крикнуть ему: "Ты найдешь во мне ум, которого у тебя нет!" И Удодов неутомимо разъезжал по волостям, разговаривал с головами и писарями, старался приобщить их к тем высшим соображениям, носителем которых считал самого себя, всюду собирал какие-то крохи и из этих крох составлял записки и соображения, которые, по мере изготовления, и отправлял в Петербург. Все мужицкие обычаи представлялись ему вредными, весь мужик -- подлежащим коренной переделке. Записки "о средствах к истреблению нерачительности и лени", "о необходимости искоренения вредных предрассудков" сыпались одна за другою, свидетельствуя о неусыпной реформаторской деятельности Удодова. И что в особенности дорого было в этих "записках" -- это полное совпадение их с тем общеопекательным тоном, который господствовал в то время в одной части петербургского бюрократического мира! Начальство читало эти записки и думало: "Вот оно! отовсюду одно и то же пишут!" -- нимало не подозревая, что оно, так сказать, занималось перепиской само с собою, то есть само себе посылало руководящие предписания и само от себя же получало соответствующие своим желаниям донесения. Как бы то ни было, но в общежитии Удодов был малый положительно приятный и любезный. Он охотно сближался с молодыми людьми и не только не важничал, подобно прочим чинам пятого класса, но даже пускался с ними в откровенные беседы, предмет которых преимущественно составляли: святость его миссии и бюрократическая его безупречность. Одно было в нем несколько подозрительно: он слишком часто впадал в нервную раздражительность, слишком охотно злоупотреблял "слезою". Это как-то напоминало Ипполита Маркелыча Удушьева, о котором в таких восторженных выражениях отзывался Репетилов... Нередко мы целыми вечерами просиживали с ним один на один, и, право, это были недурные вечера. За стаканом доброго вина он передавал мне заветнейшие мечты свои и, несмотря на полное отсутствие какой-либо теоретической подготовки, по временам даже поражал меня силою полета своей мысли. -- Наш народ -- дитя, -- говорил он мне. -- Дитя доброе, смышленое, но все-таки дитя. Сам собою он управляться не может. Он не имеет понятия ни о гражданском союзе, ни о союзе государственном. Весь цикл его идей вертится около требований и указаний обычного права. Поэтому для него необходимы добрые правители, которые были бы, так сказать, посредниками между ним и государством. Государству необходима военная оборона, необходим бюджет, а народ ничего этого не понимает. Он не умеет обобщать и всего себя приурочивает к общине, к волости и, в крайнем случае, к своему уездному городу. В его глазах фиск есть нечто загадочное, нечто такое, что приходит, берет и уходит. Поэтому надобно его воспитывать. Надобно, чтоб он беспрестанно был лицом к лицу с государством, чтобы последнее, так сказать, проникло в самое сердце его. Народ -- дитя, повторяю я, дитя, имеющее множество предрассудков, обычаев, привычек... дурных привычек. Он настолько погряз во всем этом, что сам по себе не чувствует от этого даже особенных неудобств. Но ведь дело не в нем одном, а в государстве -- в государстве, относительно которого народ представляет лишь тягольную единицу. Государство должно быть сильно, государство должно быть образованно, государство обязывается иметь свою промышленность, торговлю и проч. Высшее же выражение государства есть правительство, которое и несет на себе всю ответственность за него. Отсюда -- его права и обязанности. Права: собирать подати для удовлетворения требованиям бюджета, объявлять рекрутские наборы для пополнения армии и флотов, поддерживать благочиние, гармонию и единообразие. Обязанности: входить в нужды народа и устроивать его благосостояние с таким расчетом, чтобы государство от того процветало. Такова основная мысль нашего управления. Мы обязываемся не только ограждать подведомственных нам крестьян от всевозможных притязаний, но и служить посредниками между ними и государством. Или, другими словами, мы должны требовать и наблюдать, чтоб их внутренние распорядки отнюдь не противоречили высшим государственным соображениям. Хотите, я прочту вам записку о необходимости увеличить срок возраста для вступления в брак мужеского пола лиц из крестьянского сословия? И он читал мне свою "записку", в которой излагал, что, во время разъездов по волостям, он неоднократно был поражаем незрелым и слабосильным видом некоторых молодых крестьян, которых он принимал за подростков и которые, по справке, оказывались уже отцами семейств. Имея в виду, с одной стороны, что преждевременное исполнение супружеских обязанностей вообще имеет вредное влияние на человеческий организм, а с другой стороны, что ранние браки в значительной мере усложняют успешное отправление рекрутской повинности, он, Удодов, полагал бы разрешать крестьянам мужеского пола вступать в брак не прежде, как по вынутии благоприятного рекрутского жребия, и притом по надлежащем освидетельствовании, в особо учрежденном на сей предмет присутствии, относительно достижения действительного физического совершеннолетия. Что же касается до крестьянок-женщин, то участь их он предоставлял на благоусмотрение начальства. Таким образом, он прочитал мне целый ряд "записок", в которых, с государственной точки зрения, мужик выказывался опутанным такою сетью всевозможных опасностей, что если б из тех же "записок" не явствовало, что, в лице моего собеседника, мужик всегда найдет себе верную и скорую помощь, а следовательно, до конца погибнуть не может, то мне сделалось бы страшно. -- И вот наше существование, друг мой! -- прибавлял он грустно, -- мы не имеем ни одной свободной минуты, мы ни об чем другом не думаем, как об исполнении обязанностей службы, а между тем нам завидуют, нас называют пугачевскими эмиссарами! Ну, похожи ли мы на это? Иногда он был даже чересчур либерален и, быть может, устрашил бы меня резкостью некоторых своих положений, если б они были высказаны не в то простодушное время, когда о "неблагонадежных элементах" не было и помина, а "в настоящее время, когда..." -- Я понимаю одно из двух, -- говорил он, -- или неограниченную монархию, или республику; но никаких других административных сочетаний не признаю. Я не отрицаю: республика... res publica... это действительно... Но для России, по мнению моему, неограниченная монархия полезнее. Что такое неограниченная монархия? -- спрашиваю я вас. Это та же республика, но доведенная до простейшего и, так сказать, яснейшего своего выражения. Это республика, воплощенная в одном лице, А потому ни одно правительство в мире не в состоянии произвести столько добра. Возьмите, например, такое явление, как война. Какая страна может разом выставить такую массу операционного материала? Выставить без шума, без гвалта, без возбуждения распрей? Или, например, такое явление, как неурожай. Какая страна может двинуть разом такое громадное количество продовольственного материала из урожайной местности в неурожайную, при помощи одной натуральной подводной повинности? -- Конечно, ни одна страна в целом мире, кроме России и... Американских Соединенных Штатов (повторяю, он до того был прозорлив, что уже в то время провидел "заатлантических друзей")! Итак, дело не в имени, а в результатах. Говорят, что у нас, благодаря отсутствию гласности, сильно укоренилось взяточничество. Но спрашиваю вас: где его нет? И где же, в сущности, оно может быть так легко устранимо, как у нас? Сообразите хоть то одно, что везде требуется для взяточников суд, а у нас достаточно только внутреннего убеждения начальства, чтобы вредный человек навсегда лишился возможности наносить вред. Стало быть, стоит только быть внимательным и уметь находить достойных правителей. Вот и все. А что такие люди есть -- ответом на это служит наше ведомство. Наконец, он был совершенно неистощим и даже поэтичен, когда заходила речь о любви к отечеству. -- Отечество, -- говорил он, -- это что-то таинственное, необъяснимое, но в то же время затрогивающее все фибры человеческого сердца. Спойте передо мной: "je men fiche, je m"en moque" [Мне дела нет, мне наплевать (франц.) ] -- и вы найдете меня холодным. Но спойте "Не белы снеги" или даже "Барыню" -- и я готов расплакаться. Почему? А именно потому, что тут есть что-то необъяснимое, загадочное. Я не могу равнодушно видеть, когда на театре пляшут трепака, хотя в трепаке решительно нет ничего трогательного. Я не могу без умиления видеть декорацию, изображающую нашу русскую деревню. Темная изба, бесконечно вьющаяся дорога, белый саван зимы, обнаженные деревья и внизу, под горой, застывшая речка... не правда ли, что тут есть что-то родное? N"est ce pas? [Не правда ли? (франц.) ] По целым часам заговаривались мы на эту тему и, не ограничиваясь словами, выражали глубину своего чувства действием. То есть затягивали "Не белы снеги" и оглашали унылым пением стены его квартиры до тех пор, пока не докладывали, что подано ужинать. За ужином мы опять говорили, говорили, говорили без конца... И вот об этом-то человеке Погудин изрекает такой жестокий приговор. В самом деле, со дня объявления ополчения в Удодове совершилось что-то странное. Начал он как-то озираться, предался какой-то усиленной деятельности. Прежде не проходило почти дня, чтобы мы не виделись, теперь -- он словно в воду канул. Даже подчиненные его вели себя как-то таинственно. Покажутся в клубе на минуту, пошепчутся и разойдутся. Один только раз удалось мне встретить Удодова. Он ехал по улице и, остановившись на минуту, крикнул мне: -- Тяжкие испытания, мой друг, наступают для России! Затем, пожав мне руку горячее обыкновенного, он проследовал далее. Что хотел он сказать этим? Кто готовит тяжкие испытания для России? Воевода ли Пальмерстон или он, Удодов? Наконец разнесся слух, что он заключил оборонительный и наступательный союз с Набрюшниковым, -- с Набрюшниковым, о котором никогда до тех пор не выражался, как тоном величайшего негодования... И вот, в один прекрасный вечер, я встретил его в клубе. Он пришел поздно и как-то особенно горячо обнял меня. -- Я сегодня счастлив, мой друг! -- сказал он, -- нынче вечером на меня возложена вся хозяйственная часть по устройству ополчения. Борьба была жаркая, но я победил. Ну, вы, конечно, уверены, что я своего кармана не забуду! Последние слова были сказаны тем шуточным тоном, который у мало-мальски благовоспитанного собеседника должен вызвать, по малой мере, разуверяющий простосердечный смех. Но я, не знаю почему, вдруг покраснел. -- Фома неверующий! -- воскликнул он с укором. Затем мы сели ужинать, и он спросил шампанского. Тут же подсела целая компания подручных устроителей ополчения. Все было уже сформировано и находилось, так сказать, начеку. Все смеялось, пило и с доверием глядело в глаза будущему. Но у меня не выходило из головы: "Придут нецыи и на вратах жилищ своих начертают: "Здесь стригут, бреют и кровь отворяют"".

Это была скорбная пора; это была пора, когда моему встревоженному уму впервые предстал вопрос: что же, наконец, такое этот патриотизм, которым всякий так охотно заслоняет себя, который я сам с колыбели считал для себя обязательным и с которым, в столь решительную для отечества минуту, самый последний из прохвостов обращался самым наглым и бесцеремонным образом? Теперь, с помощью Бисмарков, Наполеонов и других поборников отечестволюбия, я несколько уяснил себе этот вопрос, но тогда я еще был на этот счет новичок. В первый момент всех словно пришибло. Говорили шепотом, вздыхали, качали головой и вообще вели себя прилично обстоятельствам. Потом мало-помалу освоились, и каждый обратился к своему ежедневному делу. Наконец всмотрелись ближе, вникли, взвесили... И вдруг неслыханнейшая оргия взволновала наш скромный город. Словно молния, блеснула всем в глаза истина: требуется до двадцати тысяч ратников! Сколько тут сукна, холста, кожевенного товара, полушубков, обозных лошадей, провианта, приварочных денег! И сколько потребуется людей, чтобы все это сшить, пригнать в самый короткий срок! И вот весь мало-мальски смышленый люд заволновался. Всякий спешил как-нибудь поближе приютиться около пирога, чтоб нечто урвать, утаить, ушить, укроить, усчитать и вообще, по силе возможности, накласть в загорбок любезному отечеству. Лица вытянулись, глаза помутились, уста оскалились. С утра до вечера, среди непроходимой осенней грязи, сновали по улицам люди с алчными физиономиями, с цепкими руками, в чаянии воспользоваться хоть грошом. Наш тихий, всегда скупой на деньгу город вдруг словно ошалел. Деньги полились рекой: базары оживились, торговля закипела, клуб процвел. Вино и колониальные товары целыми транспортами выписывались из Москвы. Обеды, балы следовали друг за другом, с танцами, с патриотическими тостами, с пением модного тогдашнего романса о воеводе Пальмерстоне, который какой-то проезжий итальянец положил, по просьбе полициймейстера, на музыку и немилосердно коверкал при взрыве общего энтузиазма. Бессознательно, но тем не менее беспощадно, отечество продавалось всюду и за всякую цену. Продавалось и за грош, и за более крупный куш; продавалось и за карточным столом, и за пьяными тостами подписных обедов; продавалось и в домашних кружках, устроенных с целью наилучшей организации ополчения, и при звоне колоколов, при возгласах, призывавших победу и одоление. Кто не мог ничего урвать, тот продавал самого себя. Все, что было в присутственных местах пьяненького, неспособного, ленивого, -- все потянулось в ополчение и переименовывалось в соответствующий военный чин. На улицах и клубных вечерах появились молодые люди в новеньких ополченках, в которых трудно было угадать вчерашних неуклюжих и ощипанных канцелярских чиновников. Еще вчера ни одна губернская барыня ни за что в свете не пошла бы танцевать с каким-нибудь коллежским регистратором Горизонтовым, а нынче Горизонтов так чист и мил в своей офицерской ополченке, что барыня даже изнемогает, танцуя с ним "польку-трамблямс". И не только она, но даже вчерашний начальник, вице-губернатор, не узнает в этом чистеньком офицерике вчерашнего неопрятного, отрепанного писца Горизонтова. -- А! Горизонтов! мило! очень, братец мой, хорошо! -- поощряет вице-губернатор, повертывая его и осматривая сзади и спереди. -- Сегодня только что от портного, ваше высокородие! -- Прекрасно! очень, даже очень порядочно сшит кафтанок! И скоро в поход? -- Поучимся недели с две, ваше высокородие, и в поход-с! -- Смотри! Сражайся! Сражайся, братец! потому что отечество... -- Нам, ваше высокородие, сражаться вряд ли придется, потому -- далеко. А так, страны света увидим... И шли эти люди, в чаянье на ратницкий счет "страны света" увидать, шли с легким сердцем, не зная, не ведая, куда они путь-дороженьку держат и какой такой Севастополь на свете состоит, что такие за "ключи", из-за которых сыр-бор загорелся. И большая часть их впоследствии воротилась домой из-под Нижнего, воротилась спившаяся с круга, без гроша денег, в затасканных до дыр ополченках, с одними воспоминаниями о виденных по бокам столбовой дороги странах света. И так-таки и не узнали они, какие такие "ключи", ради которых черноморский флот потопили и Севастополь разгромили. Шитье ратницкой амуниции шло дни и ночи напролет. Все, что могло держать в руке иглу, все было занято. Почти во всяком мещанском домишке были устроены мастерские. Тут шили рубахи, в другом месте -- ополченские кафтаны, в третьем -- стучали сапожными колодками. Едешь, бывало, темною ночью по улице -- везде горят огни, везде отворены окна, несмотря на глухую осень, и из окон несется пар, говор, гам, песни... А объект ополчения тем временем так и валил валом в город. Валил с песнями, с причитаниями, с подыгрыванием гармоники; валил, сопровождаемый ревущим и всхлипывающим бабьем. -- Волость привели! -- молодецки докладывает волостной старшина управляющему палатой государственных имуществ, выстроив будущих ратников перед квартирой начальника. Управляющий выходит с гостями на крыльцо и здоровкается. -- Молодцы, ребята! -- кричит он по-военному, -- за веру! Помнить, ребята! За веру, за царя и отечество! С железом в руке... С богом! И вот из числа гостей выступает вперед откупщик, перекрест из жидов. Он приходит в такой энтузиазм от одного вида молодцов-ребят, что тут же возглашает: -- По царке! по две царки на каждого ратника зертвую! за веру! -- С богом! трогай! -- вновь напутствует управляющий толпу, -- за ве-е-ру! "Объект" удаляется с песнями. Знает ли он, что за "ключи" такие, ради которых перекрест из жидов жертвует ему по чарке водки на человека? Одним словом, и на улицах, и в домах шла невообразимая суета. Но человека, постороннего делу организации ополчения, в этой суете прежде всего поражало преобладание натянутости и таинственности. Общий разговор исчез совершенно. В собраниях, в частных домах -- сейчас же формировались отдельные группы людей, горячо о чем-то между собою перешептывавшихся. В виду этих групп непосвященному становилось просто неловко. На приветствие его отвечали машинально; ежели же он проявлял желание присоединиться к общему разговору, то переменяли разговор и начинали говорить вздор. Приходилось или уединиться, или присаживаться к девицам, которые или щипали корпию, или роптали на то, что в наш город не присылают пленных офицеров. По временам от которой-нибудь группы отделялся индивидуум и торопливо куда-то исчезал. Через некоторое время исчезнувший так же торопливо появлялся вновь, один или с новыми индивидуумами, и опять начинался оживленный шепот. По временам целая группа куда-то исчезала, вероятно в дом к кому-нибудь из заговорщиков, у которого можно было расположиться вольнее... -- Да что же такое происходит, наконец? -- спросил я однажды Погудина, который зашел ко мне утром посидеть. -- Топка, батюшка, происходит, великая топка теперь у нас идет! -- ответил он, -- и богу молятся, и воруют, и опять богу молятся, и опять воруют. "И притом в самоскорейшем времени", как выразился Набрюшников. -- Неужто и Удодов тут? -- Удодов -- по преимуществу. Много тут конкурентов было: и голова впрашивался, и батальонный командир осведомлялся, чем пахнет, -- всех Удодов оттер. Теперь он Набрюшникова так настегал, что тот так и лезет, как бы на кого наброситься. Только и твердит каждое утро полициймейстеру: "Критиков вы мне разыщите! критиков-с! А врагов мы, с божьею помощью, победим-с!" -- А разве уж и критики появились? -- Немудрые. Какой-то писаришко анонимное письмо написал: новым Ровоамом Набрюшникова называет. Ну, какой же он Ровоам! -- Стало быть, сделка между Набрюшниковым и Удодовым состоялась? -- Нехитрая сделка: Набрюшников десять процентов себе выговорил. Тут, батюшка, сотни тысяч полетят, так ежели десять копеек с каждого рубля -- сочтите, сколько денег-то будет! -- Послушайте! да не много ли десять-то процентов! Ведь ежели Набрюшникову десять процентов, сколько же Удодов себе возьмет! сколько возьмут его агенты! -- Все возьмут, да еще увидите, что и "благоразумная экономия" будет. А впрочем, знаете ли, что мне приходит на мысль: Удодов поглядит-поглядит, да и заграбит все сам. А Набрюшникова на бобах оставит! -- Ну, это мудрено! -- Ничего мудреного нет. Вы вглядитесь в Удодова, какая у него в последнее время физиономия сделалась. Так ведь и написано на ней: "И за что я какому-нибудь тетереву буду десять процентов отдавать!" -- Так вот он, Удодов-то! А какой человек-то! Намеднись сидел я у него, и зашел у нас разговор о любви к отечеству. "Отечество, говорит, это святыня!" -- А "Не белы снеги" как поет! просто даже слеза прошибает! Погудин даже закручинился под влиянием этого воспоминания. Машинально свесил голову набок и чуть-чуть сам не запел. -- Да, -- сказал он после минутного молчания, -- какая-нибудь тайна тут есть. "Не белы снеги" запоют -- слушать без слез не можем, а обдирать народ -- это вольным духом, сейчас! Или и впрямь казна-матушка так уж согрешила, что ни в ком-то к ней жалости нет и никто ничего не видит за нею! Уж на что казначей -- хранитель, значит! -- и тот в прошлом году сто тысяч украл! Не щемит ни в ком сердце по ней, да и все тут! А что промежду купечества теперь происходит -- страсть! -- Например? -- И грызутся, и смеются, и анекдоты друг про дружку рассказывают. Хоть и большое дело двадцать тысяч человек снарядить, а все-таки не всякому туда впроситься удалось. Вот и идет у них теперь потеха: кто кому больше в карман накладет. Орфенову, например, ничего не дали, а он у нас по кожевенной части первый человек. А поделили между собою полушубки и кожевенный товар Москвины да Костромины, а они сроду около кожевенного-то товара и не хаживали. Вот Орфенов и обозлился. "Жив, говорит, не буду, коли весь товар не скуплю: пущай за тридевять земель полушубки покупают!" Так его сегодня полициймейстер к Набрюшникову таскал. -- Это зачем? -- Реприманд Набрюшников делал. "Отъелся, говорит, так за критики принялся! Знаешь ли, говорит, что с тобою, яко с заговорщиком, поступить можно?" -- Ловко! -- Да, не без приятности для Удодова. Да собственно говоря, он один и приятность-то от всего этого дела получит. Он-то свой процент даже сейчас уж выручил, а прочим, вот хоть бы тем же Костроминым с братией, кажется, просто без всяких приятностей придется на нет съехать. Только вот денег много зараз в руках увидят -- это как будто радует! -- Ну, не станут же и они без пользы хлопотать. -- А вот как я вам скажу. Был я вчера у Радугина: он ночью нынче в Москву за сукном уехал. Так он мне сказывал: "Взялся, говорит, я сто тысяч аршин сукна поставить по рублю за аршин и для задатков вперед двадцать пять тысяч получил -- сколько, ты думаешь, у меня от этих двадцати пяти тысяч денег осталось?" -- "Две синеньких?" -- говорю. "Две не две, а... пять тысяч!!" -- Строг же Удодов! -- Уж так аккуратен! так аккуратен! Разом со всего подряда двадцать процентов учел. Святое дело. Да еще что: реестриков разных Радугину со всех сторон наслали: тот то купить просит, тот -- другое. Одних дамских шляпок из Москвы пять штук привезти обязался. Признаться сказать, я даже пожалел его: "Купи, говорю, кстати, и мне в Москве домишко какой-нибудь немудрящий; я, говорю, и надпись на воротах такую изображу: подарен, дескать, в знак ополчения". -- Удивительнее всего, что они даже не скрываются. Так-таки всё и выкладывают! -- Нельзя. Удодов пытал останавливать, даже грозил, да ничего не поделаешь. Сначала пообещают молчать, а через час не выдержат -- и выболтают. По секрету, разумеется. Тому по секрету, другому по секрету -- ан оно и выходит, словно в газетах напечатано. Вот и я вам тоже по секрету, -- Черт возьми, однако! Ведь, по-настоящему, Удодову теперь руку подать стыдно! -- Ничего стыдного нет. Рука у него теперь мягкая, словно бархат. И сам он добрее, мягче сделался. Бывало, глаза так и нижут насквозь, а нынче больше все под лоб зрачки-то закатывать стал. Очень уж, значит, за отечество ему прискорбно! Намеднись мы в клубе были, когда газеты пришли. Бросился, это, Удодов, конверт с "Ведомостей" сорвал: "Держится! -- кричит, -- держится еще батюшка-то наш!" Это он про Севастополь! Ну, да прощайте! Секрет! Погудин направился было к передней, но с половины дороги вернулся. -- Забыл! -- сказал он, -- сегодня ко мне мажордом приходил -- знаете, тот самый, что за "покушение войти в незаконную связь с княгиней Т***" к нам сослан. "А что, говорит, не махнуть ли и мне, Петр Васильич, в ополчение? Уж очень, говорит, Расее послужить захотелось!" -- "Валяй", -- говорю. "Только я, говорит, насчет чина сомневаюсь. Вон Горизонтова в прапоры произвели, а меня каким чином примут?" -- "Прямо прохвостом", -- говорю. "Ну, нет, говорит, мне, по моему положению, не того надобно!" -- "А какое же, спрашиваю, твое положение?" -- "А такое, говорит, положение, что хоша я по просьбе князя Павла Павлыча сюда сослан, а он сам -- беспременно мой сын!" -- "Врешь, говорю, хвастаешься! за "покушение" ты сослан -- понимаешь! Покушался ты только мерзость сделать, а в исполнение не привел!"... Так он даже в азарт вошел! Вертит, это, перстнем у меня перед глазами: "Это, говорит, что! разве за "покушения" такие перстни дарят!" Посмотрел я на перстень -- хорош! -- "Хорош, говорю, перстенек, а все-таки никакого другого чина, кроме прохвоста, обещать тебе не могу!" С тем он от меня и ушел... Так вот оно что значит, отечество-то! Даже мажордом восчувствовал! "Расее, говорит, послужить хочу!"

И все опять запрыгало, завертелось. Дамы щиплют корпию и танцуют. Мужчины взывают о победе и одолении, душат шампанское и устроивают в честь ополчения пикники и dejeuners dansants [танцевальные утренники (франц.) ]. Откупщик жертвует чарку за чаркой. Бородатые ратники, в собственных рваных полушубках, в ожидании новых казенных, толпами ходят по улицам и поют песни. Все перепуталось, все смешалось в один общий густой гвалт. И как-то отчетисто, резко выделяется из этого гвалта голос Удодова, возглашающий: -- Держится голубчик-то наш! Не сдается! Нахимов! Лазарев! Тотлебен! Герои! Уррра!

Наконец ополчение, окончательно сформированное, двинулось. Я, впрочем, был уже в это время в Петербурге и потому не мог быть личным свидетелем развязки великой ополченской драмы. Я узнал об этой развязке из письма Погудина. "Наша ополченская драма, -- писал он мне, -- разрешилась вчера самым неожиданным образом. Удодов исчез, то есть уехал ночью в Петербург, чтобы не возвращаться сюда. Оказывается, что уже две недели тому назад у него был в кармане отпуск. Все это сделалось так внезапно, что самые приближенные к Удодову лица ничего не знали. Вечером у него собралось два-три человека из "преданных", играли в карты, ужинали. В полночь он послал за лошадьми, говоря, что едет на сутки на ревизию. И только уже садясь в возок, сказал провожавшим его гостям: господа, не поминайте лихом! в Петербург удираю! Набрюшников так и остался при малой мзде, которая ему была выдана из задаточных денег. Однако он решился не оставлять этого дела и сегодня же посылает просьбу о разрешении и ему отпуска в Петербург. Надеется хоть на половину суммы Удодова усовестить. Усовестит ли?"

Благонамеренные речи. XII. Переписка *

«Милая маменька. Я в восторге. Только теперь я начинаю понимать разнообразие петербургской жизни. До сих пор я корпел, теперь живу. Занятие достается мне легко: час или два утром я посвящаю клиентам; два-три часа в суде; затем весь остальной день свободен. Денег - вдоволь.

Признаюсь, я не без робости вступал в цех адвокатов. Я думал: «Их развелось так много, что, пожалуй, придется вытерпеть целую свалку, покуда дорвешься до куска». Оказывается, однако ж, что мир человеческих алчностей до того безграничен, что если бы явились целые массы адвокатов, то и тогда не наполнить бы ими этой зияющей бездны.

Но прежде нежели говорить о себе и о своих занятиях, мне хочется познакомить тебя с типическими разновидностями того сословия, к которому отныне принадлежу. Представь себе театральную труппу, в которой каждый актер занимает определенное амплуа. Самойлов - Протей, Леонидов - царь большого роста, Степанов - царь маленького роста, Нильский - актер из амплуа «блаженства безумия». То же самое ты встретишь и у нас. В адвокатском сословии имеются свои «благородные отцы», свои «злодеи» (конечно, только по виду), свои «комики», «любовники», «чудаки», «хвастуны», «легкомысленные», «гости» и др. Сверх того, есть несколько специальных амплуа, которых ни на каком театре не встретишь и которые составляют исключительную принадлежность адвокатского ремесла, каковы например: адвокат-«паук», адвокат-«ищейка», адвокат-«libre penseur» и т. д. Трудно поверить, но я знаю адвоката, при взгляде на которого невольно срывается с языка: «Это он, это благородный отец из дома терпимости».

Прежде всего я займусь группой так называемых солидных адвокатов, к которой принадлежат «благородные отцы», «злодеи», «пауки» и «ищейки», а затем перейду уже к другой группе, отличительную черту деятельности которой составляет известная степень талантливости.

Амплуа «благородных отцов» не блестящее, но выгодное: из них, по преимуществу, выбирают конкурсных председателей * . Сверх того, они охотно занимают места юрисконсультов, при акционерных предприятиях и при солидных частных торговых фирмах. Четыре-пять хороших конкурса и столько же юрисконсультских мест - и положение человека обеспечено. Но подобного рода деятельность представляет еще и ту выгоду, что при помощи ее завязываются очень крепкие связи с: коммерческим миром. Купцы в восторге от «благородных отцов», во-первых, потому, что они, проходя мимо церкви, снимают шапку и крестятся, а во-вторых, потому, что внешним видом своим они напоминают штатских генералов. Поэтому почти у каждого мало-мальски основательного купца есть «благородный отец», который втирается в дом своего клиента, ведет его денежные дела, пишет духовные завещания, разные записи и подает советы, какие меры принимать относительно непокорных детей. В суд «благородный отец» является редко и притом представителем только таких крупных интересов, относительно которых употребление выражений вроде «воровство» или «мошенничество» является равносильным потрясению авторитетов и основ. Таковы, например: подделка векселей на значительную сумму, растрата вверенных сумм в значительных размерах, значительное злостное банкротство и т. д. Взявшись за подобное дело, «благородный отец» предусмотрительно выговаривает для себя в случае выигрыша столько-то, в случае проигрыша - столько-то. Затем, явившись на состязательный процесс, он говорит изобильно и тускло, говорит таким солидно-самодовольным тоном, которым обыкновенно просят на бедность невинно падшие генералы, не забывшие, что они знавали когда-то лучшие времена. Ни одного живого движения, ни одного живого слова, ни повышения, ни понижения голоса - одна безнадежная канитель. Судьи втайне скрежещут зубами, противная сторона чувствует, что на нее нападает столбняк, даже мухи бьются об стекла окон, силясь улететь. А он, ясный, сияющий весь, благородный, выкачивает из себя одно слово за другим, с любовью останавливается на околичностях, доказывает, что добродетель прекрасна, а порок омерзителен; тут золотник прикинет, там ползолотника убавит и, по-видимому, нимало не подозревает, что противная сторона, доведенная до исступления, едва воздерживается от желания пустить в него полным собранием анисимовских изданий. И поверишь ли - так велика сила массы пустяков, которую он из себя выпускает, что «благородный отец» * почти всегда достигает того результата, который он себе предположил. Я не скажу, чтобы все дела, за которые он берется, кончались в его пользу, но он непременно всегда что-нибудь да выторгует и непременно всегда запасается кассационным поводом, который дает ему возможность тянуть дело бесконечное число лет. Поэтому «благородного отца» нередко называют еще и «иезуитом» и кровопийцею. Не далее как на этих днях приходит ко мне один купец, против которого я взялся вести гражданское дело, и когда я не согласился на те условия мировой, которые он предлагал, то он сказал мне: «Так слушай же, барин, такого я теперича кровопийца противу тебя найду, который не то что деньги тебе заплатит, а душу всю из тебя вымотает». И я уверен, что он найдет кого-нибудь из наших «благородных отцов».

В частном быту «благородный отец» приверженец охранительных начал. Он ходит по воскресеньям к обедне, празднует свои именины, и ежели имеет детей, то держит дома розги. Живет он тепло и сытно, а иногда даже имеет на стороне метрессу (по большей части вдову-попадью), которую посещает в сумерки на короткое время. Он любит деньги, но в рискованные обороты их не пускает, а, по преимуществу, придерживается билетов государственного банка. Перед отходом ко сну запирается у себя в кабинете и пересчитывает, все ли билеты налицо.

Особенную разновидность в семье «благородных отцов» представляет «благородный отец из дома терпимости». Он занимается исключительно бракоразводными делами, устройством соответствующих этой цели сцен и обстановок и наймом лжесвидетелей. Но вне этой специальности, во всем остальном, он ведет себя совершенно так же, как и прочие «благородные отцы». А именно: поддерживает охранительные начала, ходит к обедне и на сон грядущий взывает: «Блудом живу, срамом питаюсь, но бога не виню». Сверх того он имеет обширное знакомство между протоиереями и по праздникам то у одного, то у другого ест пироги, после чего непременно страдает изжогою.

Непосредственно за «благородными отцами» идут «злодеи». Это те же «благородные отцы», в смысле отсутствия талантливости, благонамеренности и большой жажды стяжания, но не успевшие достать ни одного конкурса, а потому озлобившиеся. Жажда стяжания, всегда живучая и очень редко удовлетворяемая, до такой степени разжигает все существо «злодея», что нередко заставляет его совершать поступки весьма легкомысленного свойства. Так, например, одни, взявши дело от клиента, входят в тайные сношения с противной стороной; другие, производя взыскание, присваивают взысканную сумму себе. Поэтому, как только адвокат приобретет себе репутацию «злодея», никто (кроме разве какого-нибудь неопытного провинциала) уже не поручает ему никаких дел, ибо всякий понимает, что вверить свои интересы защите «злодея» - все равно что пожертвовать в пользу богоугодных заведений. На этом же основании суд почти всегда «злодею» отказывает. И так сильно укореняется в человеке эта привычка действовать в ущерб своему доверителю, что всякие меры противу нее оказываются недействительными. Пробовали пристроить одного «злодея» к конкурсу, в чаянии, что сердце его смягчится, - и что ж? - не прошло месяца, как он уже подорвал конкурсную массу фальшивыми векселями.

Адвокат-«паук» * - это ядро современной адвокатуры. Большинство этих господ никогда не появляется в настоящих судах, а потому в глазах массы публики этот тип остается безвестным. Но можно сказать с уверенностью, что самые ценные дела достаются им и самые лучшие куски проглатываются ими. Дело в том, что они содержат целые канцелярии и в них по нескольку действующих адвокатов на жалованье. Но кроме того, у каждого «паука» находится на содержании несколько негласных адвокатов, так что из всего этого образуется род коммерческо-юридического предприятия, руководитель которого нередко в одном и том же деле является и истцом и ответчиком. Занимаются этим делом, по большей части, адвокаты старых судов, из молодых же лишь те, которые подозревают себя слегка ошельмованными. К числу последних принадлежит и известный мне Ерофеев, который теперь уже оставил специальность скопцов и занялся en grand юридическим сводничеством. Деятельность эта трудная и притом опасная. К «паукам» обращаются по преимуществу продукты современного горячечного настроения общества. Все, что вертится около камелий, железнодорожной компании, биржи, вексельного устава, дисконтов * , - все стекается сюда. Все промышляющее темным товаром, ловящее рыбу в мутной воде, все, для чего огласка равносильна гибели, - все ищет здесь спасения и совета. Понятно, что это такого рода язвы, относительно которых нужно иметь особую деликатность, чтоб не назвать их по именам, и особого рода философию, чтобы заниматься их исцелением. Из сотни дел, стекающихся в эти приемники общественных нечистот, едва двадцатая часть доходит до суда; все остальное разрабатывается и обхаживается «пауком» и его подручными и затем навсегда утопает в бездне шитого и крытого. Изредка только в каком-нибудь громком деле вдруг всплывет наружу скандальный эпизод и осветит на минуту какую-нибудь невероятную махинацию. Но как ни успешно идет процесс обхаживания, лицо, занимающееся этим делом, должно обладать громадным запасом изворотливости, чтобы не попасться впросак и не подвергнуться очень серьезным опасностям. Поэтому «пауки» всегда скрываются за целыми мириадами подручных, которые подготовляют материал для сделок. А так как главная часть риска сопрягается именно с этой подготовкой, то понятно, что подручные несут на себе и все последствия этих рисков. Мир подручных - особый мир, в высшей степени любопытный. В прежние времена нечто подобное встречалось в сфере фальшивых карточных игроков и сложилось в типе Расплюева («Свадьба Кречинского») * - с одной стороны и молодого Глова («Игроки») - с другой. Теперь все это соединилось в лице подручного «паука», с тою лишь разницей, что Расплюев и Глов дошли до своего подручного положения de chute en chute, a современный подручный приходит к своему посту без всякого прошлого и обязанность свою выполняет с хладнокровием и рассчитанностью вполне искушенного жулика. Это своего рода сыщики, ловкие и неутомимые, которые с утра до ночи отыскивают почву для подлогов, банкротов и прелюбодеяний и почти всегда так искусно заметают следы, что самая сторожкая сыскная полиция теряется и отступает перед ними. Они без устали шмыгают по всем направлениям Петербурга, разузнают, знакомятся со сторожами присутственных мест, с лакеями и горничными, сыплют мелкими суммами, прислушиваются в трактирах и ресторанах, собирают сведения, смекают - и к известному часу всё собранное несут к «пауку».

Тогда выступает вперед сам «паук». Он соображает и взвешивает собранный материал; одну подробность выдвигает вперед, другую ставит на задний план, третью совсем скрадывает. Затем он начертывает план действий. Он знает, сколько, куда и кому надобно, и потому приступает к делу смело и почти всегда безошибочно.

Адвокат-«ищейка» - ремесленник по преимуществу. Он прилежен необыкновенно, ведет отшельническую жизнь, днем, покуда светло, ходатайствует о выдаче исполнительных листов и присутствует при описях и продажах имуществ, вечером - рассматривает документы и сочиняет прошения. А всякие свободные минутки, остающиеся от кляузы, он посвящает рассматриванию списка адвокатов и завидует тем из них, которые имеют дел больше его. В большей части случаев, он состоит на жалованье у «паука», получая от него дела и обязываясь полагать за них душу перед судом; но есть у него и своя некрупная практика, за которую он тоже полагает душу в присутственных местах Российской империи. Вообще, это адвокат начинающий, из которого должен выработаться недурной «благородный отец».

Этими четырьмя разновидностями исчерпывается группа солидных адвокатов. За нею следует другая группа, которая не столь солидна, но зато несравненно более талантлива. Сюда принадлежат: «комики», «первые любовники» и проч.

Специальность адвоката-«комика» - смешить судей. Качество драгоценное, потому что смех приводит судью в хорошее расположение духа, а противную сторону нередко ставит в самое дурацкое положение. Быть противником «комика» очень неприятно, потому что он не столько опровергает, сколько шантажирует. В особенности часто попадают в эту ловушку «благородные отцы», которые терпеть не могут, чтобы их дурачили. Поэтому они вообще избегают процессов, в которых участвуют «комики»; только приманка значительного вознаграждения заставляет их изменять этому правилу. Впрочем, «комики» сильны только в таких процессах, в которых затрагиваются интересы не слишком серьезные; в делах, где замешаны так называемые «особы» или где идет речь о кушах более или менее значительных, судьи уже находят юмор неуместным. Что делать? Так уж устроен свет, милая маменька. И утешаться нам дозволяется только на счет очень маленьких людей и очень маленьких сумм.

Амплуа «первого любовника» распадается на два вида: «любовник серьезный» и «любовник-весельчак».

«Серьезный любовник» всегда грустен. Он говорит карамзинским слогом, приводит цитаты из Шекспира и Данте, принимает красивые позы и заключение своей речи почти всегда произносит вдохновенным голосом и со слезами на глазах, хотя бы речь шла о пробитии в стене дома окна на чужой двор. «Клиент мой думал, что он полный хозяин в своем дворе, - говорит он дрожащим голосом, - и вот теперь его каждую минуту преследует мысль, что действия его не свободны, что за ним присматривает посторонний глаз, которому нет дела ни до поводов, ни до побудительных причин его действия, но который ищет только комментировать их и, быть может, находит в них пищу для своего злословия».

Или наоборот: «Клиент мой думал, что, прорубая в стене своего дома окно на чужой двор, он совершает действие вполне невинное, отвечающее требованиям его личных жизненных удобств, - и вот теперь находятся люди, которые утверждают, что он это сделал с целью подсматривать за действиями своего соседа и предавать их осмеянию. Не грустно ли, что в нашем обществе существует такое недоверие к своим членам».

«Серьезный любовник», несмотря на молодые лета, почти всегда женат; чрезмерная чувствительность рано заставляет его решиться на этот важный шаг, приковывающий его к семейной жизни. Жена обожает его, она посещает суд в дни его защит и в то же время ведет домашний расход. Вследствие этого у них множество детей, в квартире пахнет пеленками и кухней. Относительно вознаграждения «серьезный любовник» весьма разборчив, или, говоря прямее, высказывает вкус к большим суммам преимущественно перед малыми. Один клиент на днях сказал мне: «Эти чувствительные - они шкуру сдерут». Да впрочем, оно и понятно. Только чувствительный человек может понимать, насколько чувствительно для клиента его дело, и, следовательно, только он может до тонкости определить, до какой суммы вознаграждения можно в данном случае дойти. Я знал одного «первого чувствительного любовника», который вел дело колбасника и, кроме вознаграждения, полученного единовременно, выговорил себе по смерть по окороку ветчины еженедельно. Представь же себе, что практика у этого человека разнообразна, что он ведет дела бакалейщиков, виноторговцев, мясников, зеленных торговцев, - ведь этак он всю провизию будет иметь даром.

Разновидность «серьезного любовника» представляет адвокат «легкомысленный». Он столь же чувствителен, но главная характеристическая черта его деятельности - это беззаветная отвага. Когда он говорит защитительную речь, то кажется, как будто некто единолично собрался взять приступом крепость и вот-вот через минуту от него останется только мокренько. В гражданских делах «легкомысленный» ничего не смыслит и потому является только в самых сложных процессах, и то во второй паре; в уголовных делах он непременно достигает отягощения участи обвиняемого.

«Jeune premier-весельчак» - прежде всего добрый малый и отличный товарищ. Он схватывает дело быстро и, по большей части, является на защиту не приготовившись. Адвокатская практика выработала известные ораторские рамки, которые стоит только наполнить, чтобы вышла блестящая речь. Затем, ежели есть у человека способность схватить на лету суть дела, если он обладает известным brio, и ежели при этом умеет кстати вставить какую-нибудь неожиданность - успех его обеспечен. Комический «jeune premier» - это человек способный по преимуществу. Он не плоше «комика» умеет утешить судью, но в то же время, если понадобится, сумеет вызвать и слезы не хуже своего собрата, серьезного «jeune premier». Речь его можно уподобить водопаду, искрящемуся на солнце. Слова вылетают быстро, почти вытесняя друг друга. Внимание не успевает следить за ним: это каскад, это молния. Тут всё: и идиллия, и негодование, и незримые слезы сквозь видимый миру смех * . И в конце - непременно какая-нибудь pointe, которая и решает дело. Ему не нужно даже быть au courant du sujet - нужно только кой-что уловить, какую-нибудь неловкую фразу своего противника и на этой неловкой фразе построить целый фейерверк. Иногда он даже позволяет себе маленький каприз: совершенно игнорировать своего противника или отнестись к нему как к прохожему, зашедшему в суд ради праздного любопытства. «Благородных отцов» это ужасно обижает. Будучи пустословами по природе, они требуют, чтобы противник с должным уважением смаковал их словесную канитель, и ежели и допускают, что с ними можно не согласиться, то не потому, что они были неправы, а потому, что противная сторона получила известное вознаграждение за то, чтобы не соглашаться. И вдруг не только никакого возражения, но даже - ни единого слова. Комический «jeune premier» всегда имеет такую большую практику, что ему некогда заниматься конкурентом. Он слишком молод, чтобы думать об украшении конкурсной массы фальшивыми векселями, да и без того всегда имеет массу денег, которыми и распоряжается как настоящий grand seigneur. Камелии расцветают при его виде, швейцары ресторанов бросаются опрометью, чтобы отворить дверцы его кареты, в цирке и в «Буффе» * он отдает шубу первому встречному сторожу, не нуждаясь ни в каком номерочке. Одним словом, это почти что кавалергард.

Когда он остепенится, то из него выйдет адвокат «libre penseur», то есть человек, не имеющий никаких предрассудков. Главная отличительная черта этой группы - вкус к изящному. Роскошная квартира, экипажи от Нэллиса, кровные лошади, тонкие обеды, лучшие сигары и вина, ложа в опере и у французов и, наконец, прелестная жена, une femme à se lécher les doigts - вот обстановка, в которой живет «libre penseur». Сохраняя приемы, близкие «jeune premier-весельчака», он отличается от него лишь семейной обстановкой и той предусмотрительностью, которая вытекает из этой обстановки и не позволяет уже пренебрегать конкурсами».

Приятное семейство *

(К вопросу о «Благонамеренных речах»)

Никогда я не проводил время так приятно, как в П***. Приехавши с поручением дознать под рукой, где скрывается источник пагубных, потрясших Западную Европу идей, распространение которых с особенною силой действовало между воспитанниками местной гимназии, я целый месяц провел в этом городе - и так-таки ничего и не узнал. Хотя впоследствии оказалось, что, собственно говоря, и узнавать было нечего, потому что П - ская гимназия, по ошибке писца, была названа вместо К - ской (где распространение идей действительно было организовано в самых обширных размерах), тем не менее полагаю, что я все-таки хоть что-нибудь успел бы узнать, если б исследование мое производилось не в П***, а в другом каком-нибудь городе. Но здесь, с первой минуты приезда до последней минуты отъезда, я был пленником всевозможных развлечений, которые буквально не давали мне опомниться. Я с утра до вечера чувствовал себя как бы охваченным сплошным праздником, который утром принимал меня из рук Морфея и поздней ночью вновь сдавал меня Морфею на руки, упитанного, слегка отуманенного и сладостно измученного…

В то время город П*** стоял в стороне от бойких путей сообщения и был сплошь населен отставными корнетами, между которыми выдавался только один почтенный отставной генерал, почти во всех корнетских семействах имевший крестников, которых в шутку называли его детьми. Но отдаленность города еще более способствовала его одушевлению. В столицы ездить и лень, и незачем, так как еще во время состояния в звании юнкера всякий корнет уже выпил до дна всю чашу столичных удовольствий. Поэтому корнеты из целой губернии устремлялись в П*** и здесь, в родном городе, среди домашних пенатов, старались веселиться так, как умеют веселиться только корнеты. Как люди образованные, все эти господа держали прекраснейших поваров и выписывали вина прямо от Рауля и от Депре́, а консервы от Елисеева * . Родовые и благоприобретенные имения доставляли откормленных индеек, телят, поросят и другую живность, для прочей же провизии дух времени выработал целую касту купцов, поставлявших сочные ростбифы, отборнейшую дичь и совершенно животрепещущую рыбу, хотя река, на которой стоит П***, изобиловала только гольцами и пискарями. Каждый день, в пяти-шести местах, званый обед, и везде что-нибудь необыкновенное, грандиозное, о чем ни Борелям, ни Дюссо и во сне не снилось * . Один щеголяет стерляжьей ухой, в которой плавают налимьи печенки; другой поражает двухпудовым осетром, привезенным на почтовых из С*** * ; третий подает телятину, в которой все мясные волокна поросли нежным жиром; четвертый предлагает поросенка, который только что не говорит. Я никогда не забуду судака под провансалем, который однажды подали к закуске у корнета Загибалова, - это было что-то такое до того тающее, изящное, радующее и вкус, и обоняние, и зрение, что я невольно подумал: «Если б это блюдо поставили передо мной и потребовали во имя его, чтоб я отказался от отечества, то я, конечно, не отказался бы - saperlotte! но в то же время, наверное, сказал бы себе: an, tu es donc blen douce, chère patrie, pour être préféré à ce délicieux ragoût!» В другой раз, в доме корнета Голопятова, мне подали ростбиф… ну, такой ростбиф, что я инстинктивно поцеловал кусок, прежде чем положить его на тарелку!

На первых порах этот день, весь посвященный еде, кажется невероятным. Я сам не прочь поесть и, благодаря получаемому содержанию и участию в некоторых промышленных предприятиях, могу выполнить это весьма удовлетворительно, тем не менее просто в голову как-то не приходит каждую минуту прозревать, какая еда предстоит в следующую минуту. В П*** вас сразу ошибает запах еды, и вы делаетесь невольно поборником какой-то особенной религии, которую можно назвать религией еды. Но когда корнет Шилохвостов расскажет вам, что он налима, предназначенного для ухи, предварительно сечет, дабы печень его от огорчения увеличилась, что он индейке, предназначенной для жаркого, предварительно зашивает проход, дабы возбудить в ней нестерпимую жажду, которая тут же и удовлетворяется цельным молоком, и когда он и этого страдальца-налима и эту страдалицу-индейку подает вам за обедом - клянусь, вы не выдержите и скажете: «Мамон, я твой! я твой - навсегда!»

Но естественно, что при такой изобильной еде корнеты скоро отяжелевают, и это не может не иметь влияния на их отношения к дамам. Отношения эти самые спокойные, так сказать, сонные. В глазах отяжелевшего корнета жена есть одно из удобств, особенно ценное в том отношении, что она привлекает к дому более или менее разнообразное общество. Корнет не может обойтись без общества, потому что для него немыслимо есть в одиночку. И не беседа его прельщает, не желание оживить еду каким бы то ни было разговором, в котором он сам может принять участие. Нет, он сидит за столом и в большей части случаев только сопит и хлопает глазами в какой-то полудремоте. Но его радует, что около него тоже некто сидит, жует и постепенно отяжелевает, что никто ни единого порока не находит в его поросенке и что при взгляде на осетра из всех утроб, наверное, вырвется тихое одобрительное ржание. Это единственная форма общежития, которую он ценит. Он тем счастливее, чем больше видит кругом себя жующих и поглощающих, и если жена его служит магнитом, привлекающим в дом лишнее число ртов, если она, сверх того, умеет устроить вокруг мужа какое-то подобие партии, могущей доставить почетную должность на выборах, то этого одного для него вполне достаточно, и вне этой сферы жена его интересует очень мало.

Для нас, приезжих из столиц, для чиновников, разъезжающих по делам службы, для корнетских сынков, наезжающих в побывку, и вообще для всех тех, которые не успели еще въесться, - это общекорнетское отяжеленне - истинная находка. Находка это также и для тех местных молодых чиновников, которые умеют поставить себя в пределы двух-трех блюд из числа предлагаемых шести-семи. Все эти люди могут смело рассчитывать на корнетское отяжеление и очень приятно проводить время, не опасаясь, чтоб кто-нибудь обеспокоил их.

Жизнь в П*** какая-то непрерывная, полухмельная масленица, в которой все перемешалось, в которой никто не может отдать себе отчета, почему он опочил тут, а не в другом месте. Приезжего ловят, холят, вводят во все тайны.

Есть особливые отставные корнеты, которые позабыли жениться и которым делать уже совсем нечего. Изловив приезжего, они с утра до вечера возят его из дома в дом и по дороге рассказывают подноготную каждого дома. Вы еще не представлены хозяйке дома, а уж знаете и ее, и ее законного корнета, всё во всех подробностях. Корнет неизменно любит поврать, корнет неизменно любит изумить вас гостеприимством. Это очень удобно, потому что, едва успевши отрекомендоваться хозяйке, вы уже начинаете врать и чувствуете, что здесь собственно ничего другого и не остается, как врать, врать и врать. Анекдоты самого скандального свойства не только припоминаются, но даже рождаются тут, на месте. Все это видело виды, все это знает, как оценить соль анекдота, все это чувствует себя в своей тарелке. От корнетши вы переходите на половину корнета и, узнав от него, в каком полку он служил, можете быть уверены, что уже навсегда застрахованы от разговоров с ним. На будущее время он будет молча подавать вам руку, или, указывая на стол, покрытый закусками, скажет: «милости просим!» - и затем, завесив себе салфеткою грудь, уставит глаза в тарелку.

П - ские дамы прелестны. Они немножко полны, но настолько, что эта полнота никогда не переходит в расплывчатость. Они кокетливы, но настолько, чтобы никогда окончательно не лишить человека надежды. Они любят поврать, но настолько, что никогда не теряют чувства собственного достоинства перед les domestiques. Более мягких, приятных нравов нельзя желать.