Московскому фотографу грозит проверка Минкульта, Росимущества и, возможно, прокуратуры из-за снимков горящих заброшенных домов и окрашенных в черный цвет храмов. Молодой фотохудожник и лауреат премии World Press Photo Данила Ткаченко в 2017 году представил проект «Родина», в рамках которого сделаны фотографии объектов в сельской местности.

Во втором проекте «Монументы», также запущенном в 2017 году, фигурируют старые храмы, частично окрашенные в черный цвет и накрытые черным полотном. На сайте фотографа говорится, что проект «Родина» был реализован в заброшенных деревнях в России — на объектах, не подлежащих восстановлению. Там также подчеркивается, что за последние 20 лет около 23 тыс. деревень исчезло с карты России. При этом малые фермерские хозяйства не могут конкурировать с крупными корпорациями, а государство вообще не проявляет к этой теме интерес.

В благотворительном фонде «Крохино», который опубликовал пост о скандальном проекте фотографа, уверены, что «это первый подобный публичный прецедент, когда в рамках некоего «проекта современного искусства» происходят грубые нарушения законодательства, касающиеся охраны культурного наследия и частной собственности».

Руководитель благотворительного фонда «Крохино» Анор Тукаева в разговоре с «Газетой.Ru» отметила, что ее организации удалось опознать некоторые объекты, снятые Ткаченко.

«Два храма точно из Вологодской области, но они были запечатлены в проекте «Монументы».

Судя по интервью фотографа, где-то что-то достраивалось, они трансформировали форму объекта», — говорит Тукаева.

Под фотографиями Ткаченко пользователи соцсетей называли его «преступником», сравнивали со скандально известным художником Петром Павленским. «Этот человек — преступник, и заниматься им должны следователи и прокуратура. Они должны назначить экспертизу, и если окажется, что он пироман, самое место ему — принудительное лечение в психиатрической клинике»; «Это очень страшно, если есть такие люди, которые совершают такие страшные вещи, не осознают этого, да еще приводят аргументы, подтверждающие свою правоту и даже не оправдываются! Вот сам построил или купил бы дом и сжег бы его — фотографируй его сколько хочешь! При этом никто из соседей не должен пострадать и страховая не обманута», — вот только некоторые из комментариев.

«Это по-русски: взять и на хрен сжечь»

Сам художник в интервью изданию Colta заявил, что сжигание «хлама» расставило некие точки внутри него. «Вот ты попадаешь в деревню, в которой жили люди, видишь их вещи — письма, фотографии, кучи журналов и газет, и вся эта трухляшечка начинает тебя захватывать, очаровывать. Я провел много времени в этих домах. Там нет электричества, но есть нормальная постель и печь. И вот ты там сидишь, копаешься целыми днями и погружаешься в некое замутненное состояние. В какой-то момент я решил расстаться с этим радикальным образом.

Конечно, это по-русски: взять и на хрен сжечь. Нелогично и неправильно, но я и не претендую на какую-то правильность», — рассказал Ткаченко.

На вопрос, как Ткаченко определял, что используемые им для съемки дома никому не принадлежат, художник заявил, что по близлежащей дороге было ясно, ездят по ней или нет. «Я не сжигал дома, в которых еще можно жить. Те дома, которые я выбирал, были гнилые, с проваленной крышей. Никому ничего плохого я не делал», — отметил он.

Комментируя проект «Монументы», Ткаченко заявил, что он со своим ассистентом забирался в заброшенные храмы и пытался вписать в них чуждые им архитектурные формы. «Нужно было поднимать здоровенные конструкции или красить что-то на большой высоте. Если подходили местные и допытывались, чем это мы занимаемся, он (ассистент) своим видом сразу клал всех на лопатки: «Есть жалобы? Давайте ваши координаты, запишем». И все отваливались. Я в оранжевой жилетке бегал, как его помощник, и ситуация выглядела нормально, будто мы из «Архнадзора» или что-то вроде того.

У меня нет желания объяснять, что это современное искусство. Мы с ним были похожи на бандитов: два бородатых чувака на черном джипе с тонированными стеклами, приезжаем, поджигаем, уезжаем.

Какое там искусство. Но в этом есть свой шарм», — рассказал фотограф.

По словам координатора «Архнадзор» Константина Михайлова, представляются участниками движения многие «лжеградозащитники». «Мне поступают сигналы, что люди приходят на какие-то объекты, представляются нашими сотрудниками. Когда я пытался установить личность людей, ситуация растворялась. Помню, на одном из заседаний комиссии один из девелоперов пытался утверждать, что к нему приходили люди из якобы «Архнадзора» для решения неформальных вопросов. Фамилий также не прозвучало», — поделился он.

Член градозащитного движения подчеркнул, что были случаи, когда находились люди, творческие проекты которых превращали деревни или умирающие села в туристические места. Однако это не значит, что если деревню нельзя оживить, ее надо сжечь.

«Это наше наследие, вне зависимости, находится ли оно в приличном виде и имеет ли статус защищенного объекта. Дома во многих случаях являются чьим-то имуществом, даже если стоят заброшенными.

У нас много объектов культурного наследия, которые стоят бесхозными, но числятся объектами РФ. Определять, подлежит ли тот или иной дом восстановлению, имеет ли он ценность, могут только опытные эксперты и реставраторы», — убежден Михайлов.

Глава благотворительного фонда «Крохино» Анор Тукаева добавила, что оправдать можно только те поджоги, которые проводятся на реконструированных зданий при съемке кинофильма.

«Это нормально, когда для проекта сжигается декорация — режиссер хочет вызвать эмоцию. Однако непонятно, почему Ткаченко позволил себе сжигать то, что ему не принадлежит.

Ткаченко в интервью заявил, что сегодня «люди живут в другом мире, где есть интернет, и опыт поколений никому не нужен». Михайлов возражает, что современным людям не наплевать на опыт поколений. «Была пословица: «Выстрели в прошлое из пистолета, оно тебе ответит из пушки». Тем людям, которые плюют на прошлое, думают, что можно существовать без него, потом аукнется. Любая подлинная вещь — есть прежде всего источник информации о прошлом», — заявил «Газете.Ru» градозащитник.

Снимок не снимает ответственности

Представители фонда «Крохино» намерены направить запросы в Министерство культуры, Росимущество и собираются связаться с охраной культурного наследия для того, чтобы там дали оценку снимкам пылающих зданий. «Даже если дома были бесхозные, они де-юре относятся к Росимуществу.

Это опасный прецедент, что, прикрываясь искусством, человек нанес ущерб культурному наследию. Обвинение мы выдвигать не можем, но выяснить надо.

Сообщество защиты культурного наследия должно сформировать свою позицию. По этому поводу мы встречаемся с ВООПИиК (Всероссийским обществом охраны памятников истории и культуры — «Газета.Ru»)», — сообщила Тукаева.

Координатор «Архнадзора» Константин Михайлов также отметил, что его коллеги в регионах будут следить за развитием событий. «Я думаю, запрос нужно отправлять в правоохранительные органы. Если все это подтвердится, что это действительно были поджоги реальных зданий, то это сознательное уничтожение имущества, а это уже уголовный состав», — заявил «Газете.Ru» градозащитник.

Юристы подтверждают, что действия фотографа можно квалифицировать как правонарушение. «Тут могут быть разные варианты в зависимости от конкретных обстоятельств дела. Так, статья 243 УК РФ предусматривает ответственность за уничтожение или повреждение объектов культурного наследия. Наказание — вплоть до лишения свободы на срок до трех лет. Однако в данном случае применение этой статьи маловероятно: такие объекты имеют специальные таблички или другие отличительные признаки, поэтому их сложно перепутать с обычным заброшенным домом», — пояснил «Газете.Ru» управляющий партнер коллегии адвокатов «Старинский, Корчаго и партнеры» Владимир Старинский.

За вандализм в старых храмах художник также может попасть под статью «Об оскорблении чувств верующих», однако такое обвинение, уверен Старинский, может быть предъявлено, если найдутся потерпевшие от действия фотографа. «Как правило, подобные дела возбуждаются по ст. 282 УК РФ «Возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства». Наказание — вплоть до лишения свободы на срок от двух до пяти лет», — заявил адвокат.

Юрист подчеркнул, что фотографа также могут привлечь за умышленное уничтожение или повреждение чужого имущества — статья 167 УК РФ: «Даже заброшенные здания обычно находятся либо в муниципальной, либо в частной собственности. Квалификация будет по ч. 2 статьи, которая предусматривает совершение деяния путем поджога. Наказание — вплоть до лишения свободы на срок до 5 лет». Практика показывает, что за подобными инцидентами следует достаточно жесткая ответственность, добавил Старинский.

«Газета.Ru» неоднократно пыталась связаться с фотографом Данилой Ткаченко, который собирался дать комментарий, однако на момент публикации материала этого сделать так и не удалось.

После двух лет почти непрерывных путешествий по российской глубинке молодой фотохудожник, лауреат World Press Photo и номинант Премии Кандинского - 2017 Данила Ткаченко вернулся в Москву. Анна Комиссарова поговорила с ним о русской жизни, фотографии и судьбе искусства.

- Ты - один из немногих авторов, которые в размышлениях о современности уезжают в глухие места и смотрят на нее из такой точки, в которой этой современности как бы уже нет. Для тебя это необходимое условие для чистоты взгляда?

Я думаю, это интуитивное желание эскейпа. Когда попадаешь в другое пространство, на контрастах легче смотреть на вещи. Ну и мне нравится просто взять и куда-нибудь уехать. Творчество - эгоистичный процесс.

- Встретила в одном из интервью историю о том, как ты начал изучать эту границу между социальным и внесоциальным. Как ты поехал в поход на Алтай, заблудился и провел в горах почти месяц. По твоим словам, в дикой природе ты начал узнавать в себе совершенно нового человека. Что именно ты тогда узнал?

Можно сказать, что я узнал пустоту. Произошло абсолютное отстранение от себя, от своей личности. В принципе, я как раз работаю с этой пустотой, где человек ничего собой не представляет, является просто материалом. Конечно, это болезненный вопрос, потому что каждый чувствует себя личностью со своими убеждениями, вкусами. Я понял, что все это достаточно поверхностно.

Данила Ткаченко

- А твои отшельники ? Они пытаются избавиться от личности как от конструкта?

Пытаются, но у них не получается. Они все равно пребывают в каком-то дискурсе, варятся сами в себе. Ни с кем не общаются, и их мнение никак не трансформируется.

- Получается, что они особо ничем не отличаются от персонажей «Опытного поля».

Да, для меня эти проекты связаны. Человек, который ушел от общества, и тот, кто в нем находится, - одно и то же. Уходя, он тоже является частью социального орнамента, просто это другой орнамент.

- За этим проектом тоже стоит какой-то личный опыт?

Мне кажется, что искусство вообще происходит из травмы. Меня, например, часто упрекают в холодности. Я - довольно замкнутый человек, и мне трудно выражать свои чувства. Вот я и решил пообщаться с этим состоянием и изобразить человека без чувств.

Ни одного из участников проекта «Опытное поле» я не знал, мне их просто привезли на автобусе. Позвонил знакомым киношникам, и они организовали массовку. Естественно, было заранее подготовлено место, каждому человеку была дана инструкция, с каждым был заключен договор о том, что участник не имеет претензий, но на каждого я смотрел как на биологический материал.

Данила Ткаченко

- Как ты чувствовал себя в роли социального дизайнера?

Это был интересный опыт. Не могу сказать, что мне было хорошо или плохо. Я тоже ощущал себя инструментом для воплощения задачи. Так же и зритель. Я предлагаю ему не какой-то единственный взгляд. Для каждой постановки я делал кадры из множества разных точек съемки. Это позволило управлять перспективой и размыть границу взгляда. В итоге зритель может наблюдать за происходящим из любой точки и чувствовать себя не наблюдателем, а соучастником.

- Но это такой машинный взгляд.

Я всегда стремился к тому, чтобы добиться отстраненного взгляда, создать иллюзию объективной картинки. Фотография необъективна по факту, и мне хотелось, чтобы в ней не было почти ничего навязанного.

- Интересно, что за каждым твоим проектом стоит долгая и сложная работа. Страшно представить, например, съемки заброшенных секретных сооружений («Закрытые территории») в метель где-то на краю света. На фотографиях они выглядят почти игрушечными или нарисованными. Символизм как бы съедает реальность.

Мне как раз очень нравится, что на фотографиях не видно большой работы, стоящей за ними. Это лишняя информация, которая может давить на зрителя. Фотография тем и хороша, что помогает сплющить информацию, вложенные усилия и представить это зрителю в концентрированном виде. У меня постоянно идет сужение фокуса во всем: и в визуальном плане, и в смысловом. Могу работать пару лет и сделать серию из 12 фотографий.

То, что каждый мой проект связан с каким-то самоистязанием, - возможно, важный для меня момент преодоления материала, и я к этому привык. Поиск формы и смысла - достаточно мучительный процесс. Работа постоянно идет через провал, и только через какое-то время из этого провала может что-то получиться.

Данила Ткаченко

- Помню, ты как-то говорил, что фотография для тебя - идеальный медиум.

Это работа с утопией, невозможная попытка найти идеальную жизнь. Когда живешь по инерции, очень сложно разобрать и осмыслить происходящее. Фотография помогает сфокусировать взгляд на вещах, которые волнуют, и вообще определить эти вещи. Для меня работа над произведением - это работа над некоей проблемой, своего рода психологическое очищение. Как поход к психоаналитику.

- Ты недавно закончил новый проект «Родина». От чего очищался на этот раз?

От ностальгии по старым вещам, она меня как-то притягивала. Сжигание хлама расставило некие точки внутри меня.

- С чем именно была связана ностальгия?

Вот ты попадаешь в деревню, в которой жили люди, видишь их вещи - письма, фотографии, кучи журналов и газет, и вся эта трухляшечка начинает тебя захватывать, очаровывать. Можно засесть на чердаке и сидеть там сутками. Я провел много времени в этих домах. Там нет электричества, но есть нормальная постель и печь. И вот ты там сидишь, копаешься целыми днями и погружаешься в некое замутненное состояние. Такую тарковщину. Есть у него это состояние сновиденческого блуждания. В какой-то момент я решил расстаться с этим радикальным образом. Конечно, это по-русски: взять и на хрен сжечь. Нелогично и неправильно, но я и не претендую на какую-то правильность. После двух лет для меня это был самый логичный выход из ситуации.

Данила Ткаченко

- Как ты понимал, что эти дома - ничьи?

Там дорога - сразу видно, ездят по ней или не ездят. Я не сжигал дома, в которых еще можно жить. Те дома, которые я выбирал, были гнилые, с проваленной крышей. Никому ничего плохого я не делал. Я думал так: можно копаться в этом говне или сжечь, оставить площадку, завершить этап. Сейчас другой мир, где есть интернет, и опыт поколений никому не нужен. Не думаю, что это плохо. Просто переход из одного состояния в другое.

К проекту с деревнями у меня до сих пор очень неоднозначное отношение. Есть в нем какое-то смакование горящих объектов. И огонь слишком отвлекает. Возможно, топорный проект получился. Хотя все мои проекты простые.

- Но в них всегда много коннотаций.

Да, коннотаций много, но думаю, что они возникают из простоты. Я стараюсь, чтобы все было как можно проще, чтобы проект ничего конкретного не исследовал, не значил, не говорил, чтобы он существовал как бы сам по себе. Не хочу, чтобы он был каким-то манифестом. Хочу, чтобы это было просто тиражированное действие без всяких конкретных интерпретаций. Искусство - это пространство для воображения. Оно существует в диалоге, а не в заключении или предъявлении каких-то истин.

Данила Ткаченко

- К сожалению, воображаемое у нас часто принимают за реальное.

Да, сейчас такое противостояние в обществе с религиозными фанатиками или патриотами, что мои проекты - этот радикальный способ расстаться со старьем - могут кого-то задеть. Не исключаю, что мне придется эмигрировать на время. Возможно, будет какой-то взрыв. Это и правильно. Искусство должно будоражить человека, а не утешать.

- Веришь в революционный потенциал?

Об этом даже нечего говорить. Россия - такая страна очаровательная, и запах у нее сыроватый. Что-то булькает, что-то может взорваться, как в болоте, а потом упасть в то же место. Но это все образы. Я думаю, все должно само в себе перегнить.

Причемроссийский контекст меня безмерно вдохновляет. История, революция, авангард, то, что сейчас происходит. Я очень много передвигаюсь по России и вижу массу территорий, где нет ни закона, ни власти. Приезжаю в деревню, а там все разрушено, живет один мужик в полной жопе. Я бухаю с ним самогон и понимаю, что ему насрать на революцию и власть. Русский человек очень вялый. Может, конечно, рас***рить что-нибудь, но все равно меланхоличный, изнасилованный. Есть городские жители, но властям *** класть на этих хипстеров. Власть боится голодных мужиков с вилами, а не нас с айфонами. Москва для меня - как черный квадрат. Все стекается в Москву и исчезает в этой дыре. Безумно нездоровая ситуация, но я люблю ее за утопичность. Чем больше жопы, тем интереснее. Этот абсолютный сюрреализм - постправда, общество спектакля, вечный карнавал - оказывает влияние на все мои произведения. Я считаю себя частью этого п****ца. Россию нельзя отделить от людей.

Данила Ткаченко

- Кстати, про людей. У тебя был какой-то суперкастинг на роль ассистента. Нашел?

Да. Последний мой ассистент оказался отличным чуваком, он сам нашел меня в Фейсбуке. Такой расслабленный мужик с бородой, бывший плотник-краснодеревщик на пенсии с инженерным мозгом. Очень помог мне с проектом «Монументы» - мы забирались в старые заброшенные храмы и пытались вписать в них чуждые им архитектурные формы. Нужно было поднимать здоровенные конструкции или красить что-то на большой высоте. Были моменты, когда я говорил, что это невозможно, но благодаря поддержке и плотницкой сноровке моего ассистента мы со всем справились.

Если подходили местные и допытывались, чем это мы занимаемся, он своим видом сразу клал всех на лопатки: «Есть жалобы? Давайте ваши координаты, запишем». И все отваливались. Я в оранжевой жилетке бегал, как его помощник, и ситуация выглядела нормально, будто мы из «Архнадзора» или что-то вроде того. У меня нет желания объяснять, что это современное искусство, нет желания.

Молодые люди обычно слишком брезгливы, чтобы вот так приехать в центр какого-нибудь населенного пункта и захерачить весь храм. А этот ничего не боялся. Мы с ним были похожи на бандитов: два бородатых чувака на черном джипе с тонированными стеклами, приезжаем, поджигаем, уезжаем. Какое там искусство. Но в этом есть свой шарм.

- А кем ты себя чувствуешь в системе искусства?

Я себя чувствую ущербным автором. Такое ощущение, что не принадлежу к какому-то конкретному полю, не встраиваюсь в полной мере ни в искусство, ни в фотографию. В школе Родченко, где я учился, фотография считалась гетто, чем-то несовременным. Есть документальная фотография, но это другая история. В последнее время меня больше интересует современное искусство. Я стою на пороге изменений. Если раньше был нейтральным, только наблюдал и ждал погоды, то теперь начинаю входить в кадр, рушить все там, трансформировать. Мне кажется, это уже больше похоже на ленд-арт или даже религиозные практики. К примеру, мой отец - религиозный человек. Он путешествует по миру, по самым труднодоступным местам, и проводит там ритуалы. По форме наша деятельность абсолютно идентична. При этом фотография остается фотографией. Я по-прежнему использую этот язык. Сейчас вообще идет такая тенденция, что искусство и реальная жизнь смешиваются. Это, конечно, может убить искусство - ну и хрен бы с ним.

Данила Ткаченко родился в Москве в 1989 году. В 2014 он закончил московскую школу фотографии им. Родченко, класс Валерия Нистратова. В этом же, 2014 году Данила Ткаченко стал лауреатом конкурса фотожурналистики World Press Photo 2014 с проектом Побег/Escape, над которым работал три года.

Проект «Escape» я готовил три года. Он о людях, которые осознанно ушли от цивилизации и стали отшельниками. Для меня было важно найти тех, кто отрезал себя от потока информации современного мира и остался на длительное время жить один на один с собой. Я начал снимать общины, живущие вне цивилизации, но потом понял, что опыт отшельников-одиночек - интереснее и острее.
Большую часть времени занимали поиск и дорога. Я связался почти со всеми областными газетами России и Украины, искал информацию в интернете, обзванивал местные администрации, лесничества и заповедники. Достаточно узнать ближайший населенный пункт, там я находил людей, которые подсказывали дорогу к отшельнику. Бывает, что они выходят из леса в ближайшее селение обменять добытое на природе на вещи или продукты. Иногда, когда меня не устраивали сделанные кадры, или когда терял пленки, приходилось к одному и тому же человеку возвращаться по два-три раза. Люди не всегда шли на контакт, приходилось делать много лишних движений.
Я хотел соотнести себя с этими людьми, почувствовать, какая между нами разница. Меня всегда тянуло к природе, там мне легче почувствовать себя настоящим, таким, какой я есть. Современный мир переполнен непрерывно окутывающей человека информацией. Xотелось узнать, на сколько от нее можно освободиться, и есть ли что-то за ней, как близко можно подойти к своему «я». Хотя бы раз в год стараюсь уехать на какое-то время и побыть в одиночестве на природе, чтобы взглянуть на свою жизнь со стороны и сбросить накопившийся груз лишней информации. Я не хочу уходить в отшельники, хотя мне не нравятся ни современное общество, ни путь, по которому оно идет. Я пытаюсь проанализировать свой внутренний конфликт с ним через фотографию.

"Вы думаете, что я живу здесь один? Посмотрите на эти холмы, каждый имеет свое название, свой характер. Я могу назвать их своими лучшими друзьями. Олень начал приходить сюда каждый вечер, у него спальное место поблизости. И лисы, кабаны и медведи приходят тоже. Я их не боюсь. Вы знаете, медведь не тронет вас, пока вы его не тронете. Но человек может причинить вам вред просто так. Животное понимает человека лучше. Если вы сделаете добро животному, он никогда его не забудет. Но человек может забыть. Однажды, когда птица села на мое плечо, я почувствовал, что это было мое самое большое достижение. "

Это слова одного человека из тех многих, кто по различным причинам принял решение уйти в отдаленные лесные районы России и Украины, чтобы жить в одиночестве. Отшельники стали объектом съемки в проекте «Побег», фотографа Данилы Ткаченко.

"Три года я искал людей, которые решили полностью отказаться от общественной жизни и жить в одиночестве в дикой природе. Я побывал в 20 различных регионах России и Украины, в том числе на Алтае, Урале, Сибири" – рассказал Ткаченко.

Поиск через журналистов, друзей друзей, Интернет и другие ресурсы - Ткаченко провел недели, собирая информацию о тех, кто, возможно, стремился уйти от общества, чтобы жить, как одинокий путешественник, отшельник или лесник.

"Меня беспокоит вопрос внутренней свободы в современном обществе" говорит Ткаченко. "Насколько это осуществимо, когда вы окружены социальной структурой все время. Школа, работа, семья - один раз оказавшись в этом цикле, вы становитесь узником своей собственной роли и должны делать то, что вы должны. Вам необходимо быть прагматичными и сильным, либо стать изгоем или сумасшедшим ".

Некоторые из этих людей ушли из-за эмоционального потрясения от потери умершего любимого человека. Другие, в попытке уйти от чувства вины, которое преследует их, даже после того, как они отбыли свой срок наказания. А некоторые просто в поиске гармонии и покоя, так богато предоставляемых природой. Кто-то из них работает как фермер, другие, как охотники, храня и используя только то, что является необходимым и не имея ничего лишнего. Скрытые в густом лесу их дома, построенные из прутьев, грязи, сена, древесных стволов и ветвей, похожи на хамелеонов, так как сливаются с окружающим ландшафтом.

"Как правило, в среднем, люди, с которыми я встречался, прожили сами по себе уже 10-15 лет" пишет Ткаченко. "Мне было интересно, что происходит с человеком, который живет так долго вне общества. Я заметил, что эти люди были очень открытыми и были похожи на детей с их непосредственностью и свободной манерой общения, говоря открыто все то, что они думают. Некоторым из них я приносил еду в качестве подарка, и бывали случаи когда они отказывались со мной общаться. Если контакт был возможен, я проводил по крайней мере один день с каждым из них и просил разрешения сделать портрет. Я рассказывал им о том, что происходит в мире и иногда помогал им по хозяйству ".

"Я ушел после смерти моей жены. Ее можно было спасти, но никто не дал нам денег. В течение первых двух лет, это было довольно трудно. Однажды, зимой, я проснулся с замерзшими пальцами. Мне пришлось отрубить их. Потом я привык.

Каждый из нас должен иметь смелость, чтобы выжить. Поэтому я дал себе приказ: выживи! И выживать – это значит жить! Я чувствую себя гораздо лучше здесь. Я не люблю людей и не люблю разговаривать с ними. Куда бы вы ни направлялись, люди преследуют вас и пытаются навязать вам свои неприятные способы жить и заставить вас присоединиться к их скучному и абсурдному сообществу. Тому, где человек становится механизмом. Где правила существуют для всего. А сам человек устраняется. Лишенный своей живой души. И не смотря на это, они называют себя прогрессивистами".

Данила Ткаченко визуальный художник работающий с документальной фотографией.
Выставки и призы
2014 «Lieica Oscar Barnak Aword 2014», Финалист.
2014 «PDN Photo Annual», Победитель.
2014 «World Press Photo», статичный портрет, первый приз.
2013 Выставка «Die Brücke / Most», Frankfurt-am-Oder, Germany.
2013 Выставка «Серебрянная камера», победитель в категории портрет.
2012 Выставка «Students Art Prom», ARTPLAY.
Оброзование
2011-2014 Школа Родченко.

Закрытые территории

Проект «Закрытые Территории» про утопичное стремление человека к техническому прогрессу.
Я путешествовал по россии в поисках мест, которые раньше имели большое значение а сейчас оказались брошенными. Секретные города, которые не могут быть найдены на картах, забытые научные победы, заброшенные сооружения почти нечеловечной сложности. Идеальное будущее, которое так и не смогло наступить. Мечты и надежды поколений энергичных претендентов. Этот кусок занимает большую часть нашего коммунального исторического воспоминания.
Строительство нового будущего возможно только через тщательное и отдельное восстановления памяти.

Данила Ткаченко. Проект «Закрытые территории». 2014. Фотография, цифравой принт. © Автор. / Danila Tkachenko. The project «Restricted area». 2014. Photograph, C-Print.© Author.

Данила Ткаченко. Проект «Закрытые территории». 2014. Фотография, цифравой принт. © Автор. / Danila Tkachenko. The project «Restricted area». 2014. Photograph, C-Print.© Author.

Данила Ткаченко. Проект «Закрытые территории». 2014. Фотография, цифравой принт. © Автор. / Danila Tkachenko. The project «Restricted area». 2014. Photograph, C-Print.© Author.

Данила Ткаченко. Проект «Закрытые территории». 2014. Фотография, цифравой принт. © Автор. / Danila Tkachenko. The project «Restricted area». 2014. Photograph, C-Print.© Author.

Данила Ткаченко. Проект «Закрытые территории». 2014. Фотография, цифравой принт. © Автор. / Danila Tkachenko. The project «Restricted area». 2014. Photograph, C-Print.© Author.

Данила Ткаченко. Проект «Закрытые территории». 2014. Фотография, цифравой принт. © Автор. / Danila Tkachenko. The project «Restricted area». 2014. Photograph, C-Print.© Author.