Сочинение «Исповедь» было написано Августином около 397 – 398 гг. нашей эры в то время, когда он был епископом Гипонским (395 – 430 гг.). В «Исповеди» содержится тринадцать книг, и это сочинение по праву является первым литературным автобиографическим произведением. «Исповедь» содержит повествование о духовном поиске Блаженного Августина. Первый печатный перевод «Исповеди» на русский язык был выполнен иеромонахом Агапитом в 1787 году. Также известен перевод профессора М. Е. Сергиенко, который был подготовлен в блокадном Ленинграде, а опубликован в 1975 году. Еще известны переводы Д. А. Подгурского (Киевская духовная академия, 1880) и Л. Харитонова (2008).

Как понимается слово исповедь?
Исповедь – У христиан: признание в своих грехах перед священником, отпускающим грехи от имени церкви и Бога, церковное покаяние. Быть на исповеди. 2. перен. Откровенное признание в чем-нибудь, рассказ о своих сокровенных мыслях, взглядах (книжн.). (Толковый словарь Ожегова)

Августина можно назвать философом – ищущим, ищущим истину, и в первую очередь для самого себя.(Матвеев П. Е. Лекции по ИЗФ. Фи.лософско – богословское учение Августина Блаженного) В «Исповеди» затронута только часть жизненного пути автора (33 года из 40 прожитых в момент написания сочинения), а также Августин говорит о смерти своей горячо любимой матери, Моники. Эта благочестивая женщина, в продолжение всей жизни с изумительною заботливостью, энергией и самопожертвованием старавшаяся внушить сыну свои понятия о блаженстве, умерла вскоре после совершенного обращения Августина. Поэтому, говоря о переходе своем к истинной вере, Аврелий Августин посвящает биографии своей матери целый ряд очаровательных глав своего сочинения. Он восхваляет характер своей матери, описывает её неутомимые заботы о сыне и свою скорбь о её потере. По – мимо этого, Августин критикует неоплатонизм, манихейство (религиозное учение поздней античности, основанное пророком Мани, основано на христианско – гностических представлениях с заимствованием зороастрийских элементов.) и астрологию. А также, в последних 4 книгах Августин рассуждает о таинстве причастия, о толковании Книги Бытия, об учении о Троице и о природе памяти, времени, языка.
Например, о времени, он писал так: «И, однако, мы говорим «долгое время», «краткое время» и говорим это только о прошлом и будущем. О сроке, например, в сто лет как в прошлом, так и в будущем мы говорим, как о «долгом времени»; «кратким временем» назовем предположительно для прошлого и будущего промежуток дней в десять. Но как может быть долгим или кратким то, чего нет? Прошлого уже нет, будущего еще нет. Не будем же говорить о прошлом просто «долго», но скажем «было долго», а о будущем: «будет долго. Боже мой, Свет мой, не посмеется ли истина Твоя и здесь над человеком? Долгое прошлое стало долгим, когда уже прошло, или раньше, когда было еще настоящим? Оно могло быть долгим тогда, когда было то, что могло быть долгим; но ведь прошлого уже нет - как же долгим может быть то, чего вовсе нет? Не будем, следовательно, говорить: «долгим было прошлое время»; мы ведь не найдем ничего, что было долгим: прошлое прошло, и его больше нет. Скажем так: «долгим было это настоящее время», будучи настоящим, оно и было долгим. Оно еще не прошло, не исчезло, и поэтому и было то, что могло быть долгим; когда же оно прошло, то сразу же перестало быть долгим, потому что перестало быть вообще»». Потом он говорит о будущем. «Каким образом Ты, правящий миром, Тобою созданным, объясняешь душам будущее? А Ты объяснял его пророкам Своим. Каким же образом объясняешь Ты будущее. Ты, для Которого будущего нет? или, вернее, через настоящее объясняешь ты будущее? Ибо, того, чего нет, никак невозможно объяснить. Не так остры глаза мои, чтобы рассмотреть, как Ты действуешь, это выше сил моих, не могу постичь сам, но смогу с Твоей помощью, когда Ты подашь ее, сладостный свет внутреннего взора моего». И завершая эту книгу, он сводит к тому, что: «Прошлого нет, будущее не наступило. Есть только настоящее». Он говорит, что прошлое, настоящее и будущее употребляется не верно, и предлагает: «…Правильнее было бы, пожалуй, говорить так: есть три времени - настоящее прошедшего, настоящее настоящего и настоящее будущего. Некие три времени эти существуют в нашей душе и нигде в другом месте я их не вижу: настоящее прошедшего это память; настоящее настоящего - его непосредственное созерцание; настоящее будущего - его ожидание. Если мне позволено будет говорить так, то я согласен, что есть три времени; признаю, что их три. Пусть даже говорят, как принято, хотя это и не правильно, что есть три времени: прошедшее, настоящее и будущее: пусть говорят. Не об этом сейчас моя забота, не спорю с этим и не возражаю; пусть только люди понимают то, что они говорят и знают, что ни будущего нет, ни прошлого. Редко ведь слова употребляются в их собственном смысле; в большинстве случаев мы выражаемся неточно, но нас понимают». (Аврелий Августин «Исповедь» Книга 11; XV, 18
Там же. XIX, 25)

В сочинении, Августин обращается к Богу. Задает ему вопросы. Просит у него прощение за все грехи совершенные им в молодости. Например, в главе IV автор рассказывает о том, как с ребятами в полночь они своровали груши. Вот что он пишет: «Мы унесли оттуда огромную ношу не для еды себе (если даже кое-что и съели); и мы готовы были выбросить ее хоть свиньям, лишь бы совершить поступок, который тем был приятен, что был запретен». И далее объяснял: «Причиной моей испорченности была ведь только моя испорченность. Она была гадка, и я любил ее; я любил погибель; я любил падение свое; не то, что побуждало меня к падению; самое падение свое любил я, гнусная душа, скатившаяся из крепости Твоей в погибель, ищущая желанного не путем порока, но ищущая самый порок».

Нам известно, что это первая автобиография в Европе. И она написана в виде исповеди. В каком – то смысле, Августин Блаженный стал родоначальником нового жанра в литературе. Жанр, в котором присутствует повествование от первого лица, с феноменальным описанием своего психологического состояния на тот или иной момент жизненного пути. При прочтении «Исповеди», чувствуется присутствие автора. Как же чувствуется присутствие автора? Скорее всего дело в искренности автора. В его изложении мысли. Как будто он разговаривает с тобой, и вместе с этим с Богом. Перед Богом он кается, а читателям рассказывает о своей жизни. В начале о сложной и порочной, а после обретения Истины – самой, что ни на есть простой и светлой, добродетельной.

Бертран Рассел пишет, что «Исповедь» имела своих подражателей, среди которых, самыми знаменитыми были Руссо и Лев Николаевич Толстой. (Там же. XX, 26
Аврелий Августин. Исповедь. Книга 2, IV, 9.
Там же.
Б. Рассел. История Зарубежной философии. Книга вторая. Часть 1. Отцы Церкви. Глава III. с. 418)

Для сравнения, нужно выделить три аспектах:
1) Эпоха, в которой жил автор.
2) Среда обитания повлиявшая на автора.
3) Мировоззрение автора.

Как нам известно, Августин Блаженный жил на стыке Античной и Средневековой эпох. К моменту написания «Исповеди» христианство было распространенно, тем более узаконено Константином Великим в 313 году еще до рождения автора. В эту эпоху, язычество начинало терять своих последователей, и все больше и больше людей принимали христианскую веру. Христианство было утешением для людей, в основном для рабов. Строились храмы. Прекратились гонения. Это время было благотворным для написания этого сочинения, а также и для самого Августина.

Жан – Жак Руссо – философ, писатель, ботаник, композитор, автобиограф родился в Женеве в 1712 году 28 июня, умер в 1778 году 2 июня в городе Эрминонвиль. XVIII век знаменит в истории как эпоха революций. «Революция на столах», «Революция в головах», «Революция в сердцах», «Революция в манерах». Руссо жил во времена этих революций. Так же, XVIII век называют эпохой Просвещения. Европейские мыслители порывают с богословием и отграничивают сферу собственно философии от естествознании. Тем самым, «Исповедь» Руссо пишет в духе революции, его исповедь является неким мятежом против чрезмерной набожности. А также «Исповедь» Руссо - это упрек тем, кто его «делал» (см. биографию). Можно также сказать, что к себе он относится критически. Это сказано в предисловии: «Я показал себя таким, каким был в действительности: презренным и низким, когда им был, добрым, благородным, возвышенным, когда был им. Я обнажил всю свою душу и показал ее такою, какою ты видел ее сам, всемогущий. Собери вокруг меня неисчислимую толпу подобных мне: пусть они слушают мою исповедь, пусть краснеют за мою низость, пусть сокрушаются о моих злополучиях. Пусть каждый из них у подножия твоего престола в свою очередь с такой же искренностью раскроет сердце свое, и пусть потом хоть один из них, если осмелится, скажет тебе: «Я был лучше этого человека»». (Жан – Жак Руссо. Исповедь. Перевод Д. А. Горбова и M. Я. Розанова. http://www.litmir.me/)

Лев Николаевич Толстой - великий русский писатель, философ, публицист, член-корреспондент Императорской Академии наук. Родился в Ясной Поляне 9 сентября 1828 года – умер 20 ноября 1910 года. В Российской Империи в это время произошло декабрьское восстание, несколько воин, в том числе и Крымская, в которой участвовал Лев Николаевич, позже Александр II освободил крестьян. Время было сложное для России. Появлялись кружки инакомыслия, которые в большинстве своем считали царизм отстоявшейся старой идеей. 2/2 XIX - эпоха переосмысления устоявшихся традиций русской буржуазии. В своей «Исповеди» Толстой говорит о своем пути искания Истины. В его жизни произошла переоценка ценностей. В своем сочинении он критикуют христианскую религию, ее догматы, но при этом не отрицает Бога и учение Христа. Также, искания Истины проходят через всю жизнь писателя, и под конец он понимает, что смысл жизни в простоте. Это и есть Истина. «И я полюбил этих людей. Чем больше я вникал в их жизнь живых людей и жизнь таких же умерших людей, про которых читал и слышал, тем больше я любил их, и тем легче мне самому становилось жить. Я жил так года два, и со мной случился переворот, который давно готовился во мне и задатки которого всегда были во мне. Со мной случилось то, что жизнь нашего круга - богатых, учёных - не только опротивела мне, но потеряла всякий смысл. Все наши действия, рассуждения, наука, искусства - всё это предстало мне как баловство. Я понял, что искать смысла в этом нельзя. Действия же трудящегося народа, творящего жизнь, представились мне единым настоящим делом. И я понял, что смысл, придаваемый этой жизни, есть истина, и я принял Сам он опростел, и стал обычным русским трудящимся мужиком. В конце своей жизни, Лев Николаевич отказался от своего имении и в правах на авторство в пользу своей дочери Александры.

Завершая анализ этих трех сочинений, хочу сказать, что в них есть схожести, а также и различия. Основное различие – это эпоха, в которой жили эти авторы. Другое – мировоззрение, которое исходит от эпохи. Это прослеживается в сочинениях. Сходство же в том, что чувствуется присутствие автора, его искренность. И проч.

В целом хочу сказать, что работа Августина Блаженного повлияла на мировую литературу, открыв новый жанр. «Исповедь» была одной из самых любимым и читаемых произведений в Средневековье, да и в наши дни.

Из разнообразия прозаических жанров именно повесть (жанр, наиболее востребованный в литературе 1960-х) оказалась более всего расположенной к исповедальности, что можно объяснить ее типологическими признаками, позволяющими в полной мере выразить мировоззрение "шестидесятника". Повесть сосредоточивает внимание на нескольких, наиболее важных эпизодах из жизни героя, не претендуя на полное ее описание, при этом особое место занимают нравственные коллизии. Отчетливой тенденцией литературы периода "оттепели" в целом стало перенесение центра тяжести с событийной линии на характер героя. Чтобы показать формирование личности или раскрыть душу персонажа, авторы избирали несколько показательных эпизодов, при этом доверяя повествование самому герою (слово которого могло проявляться и в форме несобственно-прямой речи) - исповедь в произведении являла себя как

Композиционно-речевой прием, полностью отвечая потребностям

Читателя 1960-х (историческая ситуация вызывала желание не только высказаться самому, но и услышать чужое искреннее слово).

Исповедальность, занимая особое место в русской литературе 1960-х годов, ярко проявила себя в "молодежной", "путевой" и "военной" повести, что отражалось в содержании и структуре текста, а также в организации автором читательского восприятия. При этом внутри каждого тематического потока содержание самого понятия "исповедальности" варьировалось.

Критика уже в 1960-е годы как типологическую черту "молодежной" повести отметила свойственную многим произведениям монологическую форму исповеди. Так или иначе, но одним из показателей, позволяющих отнести произведение к "молодежной" прозе, действительно является обязательная искренность интонации, субъективность повествования, в некоторых случаях - повествование от первого лица, часто в форме дневника или исповеди. Однако, на наш взгляд, жанровое своеобразие "молодежной" повести, в том числе и появление на ее страницах исповедального начала, следует в первую очередь объяснять мировоззренческими установками относящих себя к данной тематической совокупности писателей. "Молодые", в большей мере это относится к лидерам направления (В. Аксенову, А. Гладилину, А. Кузнецову), стояли на позициях противостояния "ортодоксальной советскости" (В.П. Прищепа), проявлением которой в литературе был метод социалистического реализма. Соответственно на разных уровнях организации художественного текста обозначалась полемика с

Официальной литературой. На уровне содержания противостояние выражалось в особенностях конфликта, перенесение которого в душу героя отражало дуалистичность восприятия действительности авторами. Внешний конфликт разворачивался в плоскости противостояния представителей разных поколений. На уровне структуры полемический заряд в большей мере проявлялся в языке произведений (использование жаргонизмов) и эксплуатации иронии в различных ее проявлениях.

В то же время в примыкающих к "молодежной" прозе повестях А. Рекемчука и Н. Никонова, ранних произведениях В. Астафьева исповедальное начало дало авторам возможность, не ведя споров с системой советской государственности, выходить к бытийным проблемам: произведения названных авторов носят исповедально-философский характер.

Отличительным признаком "лейтенантской" прозы (в том числе и повести) становится ""исповедальная форма", прием "жизнь глазами героя"" /61, с. 84/, что позволяет показать субъективный мир человека, раскрыть процесс самопознания и самоопределения личности. Однако, в отличие от "молодежной" повести, в повести "военной" процесс самопознания и самоопределения связан с процессом самоочищения - очищения памяти от боли и груза прошлого: исповедальность приобретает катарсический характер, стыкуясь при этом с мемуарным и автобиографическим началом. Отличительным признаком "военной" повести, сопряженным с исповедальным началом, становится двунаправленность адресации (наличие внешнего и

Внутреннего адресата), соположенность двух временных

Планов, явление героя в двух ипостасях - как действующего и как интерпретирующего субъекта.

О трудности и условности жанра "путевого" очерка (еще раз оговоримся, ссылаясь на И. Золотусского, что определение "очерк" условно, поскольку перед нами полновесная проза, тяготеющая к жанру повести) критика заговорила уже в 1960-е, отметив близость подобного типа произведений "лирической" прозе. Анализируя соотношение автора и героя в "путевой" прозе, критики приходили к выводу о такой степени их близости, что применительно к герою книг В. Конецкого, а особенно Ю. Казакова зазвучал термин "лирический герой". Наличие такого типа героя определяет и особого рода искренность повествования, оборачивающуюся исповедью перед самим собой. Таким образом, исповедальность в "путевой" повести - это откровенность перед собой, нужная, чтобы "найти самого себя". В то же время лирическое начало здесь сопрягается с публицистическим, поскольку книгам Ю. Смуула, Ю. Казакова, В. Конецкого свойственна документальная достоверность излагаемых событий. Этот фактор, а также наличие в структуре произведений такого приема художественной характеристики, как портрет, дают возможность выделить в "путевых" повестях и мемуарное начало. В произведениях В. Конецкого, Д. Гранина и А. Битова можно отметить и эссеистскую струю, проявляющую себя в тяге к философским размышлениям и стремлению выйти к универсальным категориям бытия.

При наличии разницы в понимании исповедальности авторами, принадлежащими к различным тематическим потокам, особенности жанровой структуры, связанные с появлением в произведениях исповедального начала, были во многом сходными.

Прежде всего изменения касались языковой сферы. И здесь проза 60-х во многом повторяет те процессы, которые были свойственны литературе 20-х годов: происходил "поворот от абстрактности к живому слову" /33, с. 18/. Интересно, что и упреки авторам-"шестидесятникам" адресовались практически те же, что и их предшественникам. Так, многих "молодых", и в особенности В. Аксенова, неоднократно ругали за использование жаргона (который можно считать незаштампованным, живым словом), а некоторые рассказы М. Зощенко, по свидетельству Г.А. Белой, не принимали в печать только потому, что они, используя язык улицы, казались неудачной пародией на советскую действительность (правда, за это же качество впоследствии эти рассказы и будут оценены).

Однако разные тематические потоки искали свой путь оживления языка, исходя при этом из своих мировоззренческих установок, хотя в целом язык многих повестей 1960-х характеризуется сочетанием разных лексических пластов. Так, "молодежная" повесть вносит на страницы своих произведений молодежный жаргон улиц, "путевая" с любовью вслушивается в разговоры коренных жителей той или иной земли, "военная" смешивает военную и диалектную "мирную" лексику. Но в каждом случае эффект от такого "лексического коктейля" получается разный. "Молодежной" повести удается

За счет жаргона сделать действительность и героя более достоверными, ведь сколько бы ни ругали В. Аксенова, А. Гладилина и прочих "молодых" за использование жаргона на страницах произведений, придумали его все же не они (хотя, конечно же, "молодежные" повести способствовали его "легитимизации" и экспансии) - жаргон появился, вероятно, как логичное следствие происходящих в общественно-политической жизни страны перемен, повлиявших и на мировоззрение авторов, для которых он стал своеобразной формой раскрепощения и полемики с официальной литературой.

"Путевая" повесть стремилась не просто точно показать какую-то точку планеты с ее природой, культурой, языком. Авторы "путевых" произведений, в частности Ю. Казаков, с любовью и интересом вслушиваются в незнакомое им прежде чужое слово, но это не праздный интерес. Слово другой народности открывает иначе мир, позволяя выйти к бытийным проблемам. Именно так происходит в "Северном дневнике" Ю. Казакова, когда автор соприкасается с духовным и культурным миром ненцев, в языке которых олень и тундра - это "ты" и "вы". Учитывая, что эти слова-местоимения существуют и в русском языке, можно говорить о том, что ненецкое их значение подсознательно будет накладываться на русское, и в результате автор понимает, что олени и тундра -это нечто живое, родное для ненца. Это то, что рядом, с чем можно общаться на "ты", но в то же время это мир, который нельзя не уважать - "вы". Ты и вы, олень и тундра - это такое единство, которое просто нельзя разорвать. В "военной" же повести смешение слов, относящихся к разным лексическим пластам (военная и "мирная" лексика), призвано подчеркнуть трагедийную

Суть происходящего и в то же время, показав истинное лицо войны - оскал смерти, вселить в читателя веру в будущее. Не случайно, видимо, Е. И. Носов назвал повесть К. Воробьева "Убиты под Москвой" "оптимистической трагедией" /203, с. 5/.

Еще один интересный процесс, сопряженный с актуализацией исповедальности, был связан с реабилитацией смехового начала в литературе. Собственно, смех проявлял себя не только в этой области. Так, в № 7 журнала "Звезда" за 1997 год (этот номер знаменателен тем, что полностью посвящен шестидесятым), появилась статья Л. Столовича "Смех против тоталитарной философии: Советский философский фольклор и самодеятельность", в которой автор (он был выпускником философского факультета Ленинградского университета, а потому знал ситуацию изнутри) свидетельствует, что философы, начав с комедийной критики философского начальства, пришли к изданию газеты, выходившей всего в одном экземпляре, но известной многим. Эта газета "в те времена, когда "маразм крепчал" и склероз становился творческим методом,.. формировала смеющуюся философскую общественность, которая умела смеяться не хуже физиков (вспомним популярные сборники 60-х годов "Физики шутят" и "Физики продолжают шутить"), а сами физики не уступали в остроумии "лирикам"" /135, с.229-230/.

В литературе смеховое начало проявило себя в появлении на страницах многих текстов иронии и самоиронии, у разных авторов выполнявших разные функции. Так, "молодые", пытаясь уйти от самоповторения и в то же время быть искренними, взяли на вооружение иронию, которая стала им "надежной

Обороною, как едкая насмешливость - мальчишкам" (Е.Евтушенко), а потом из "спасителя" превратилась в "убийцу" - все чаще "молодые" повторяли кого-то из предшественников (особенно излюбленными авторами в этом отношении оказались М. Зощенко, И. Ильф и Е. Петров - вновь обращение "шестидесятников" к прозе 20-х годов) или даже себя, при этом самые находчивые, как, например, А. Гладилин, начинали иронизировать над материалом и приемами, уже ставшими "избитыми". "Путевая" повесть тоже не отказывается от иронии, которая здесь соседствует с лирическими пассажами (а иногда, как это было в "Северном дневнике" Ю. Казакова, исчезает вовсе) и выполняет иную роль: помогая авторам оставаться откровенными, ирония позволяет избежать жалости к себе, показать себя как бы со стороны, оценить себя прежнего из настоящего времени. Ту же поправку "на время" дает ирония и самоирония и в "военной" повести. Таким образом, прием, казавшийся иногда даже нарочито "выпяченным" у "молодых", усложнился в "путевой" и "военной" прозе.

Исповедальность, повлекшая за собой изменения в языке произведений (ирония тоже проявляет себя через слово), повлияла и на взаимодействие героя и создавшего его автора. Герой многих повестей периода "оттепели" автобиографичен. "Молодые" прозаики могли раздать герою куски собственной биографии, как это делал В. Аксенов в "Коллегах", или даже практически полностью отождествить себя и своего героя, как это получилось в "Продолжении легенды" А. Гладилина (героя этой книги, кстати, зовут, как и автора, Анатолием), или вести речь как бы от лица "свидетеля" событий. Но

При этом изображаемые события оказывались ограниченными видением героя, что вело к необходимости вводить в произведение корректирующий взгляд автора. Однако эта система чаще всего не работала, и в результате можно наблюдать отсутствие дистанции между автором и его героем. О необходимости такой дистанции говорил в свое время В. Ковский, подтверждая свою точку зрения обращением к произведениям Ф.М. Достоевского, создававшимся в форме исповеди, в частности к роману "Подросток". Писатель "сделал записки Подростка исповедью, создаваемой не сразу, а год спустя после изображаемых событий, так, чтобы герой на самого себя прошлого мог уже "смотреть свысока"" /154, с. 289/. И именно этой способности лишены и герои "молодежной" прозы, и сами авторы, так что обвинения в инфантилизме (и героев, и авторов) оказываются вполне обоснованными, что ведет к снижению художественной ценности произведений, созданных в рамках этого направления.

В "военной" и "путевой" повести герой также часто автобиографичен, но лишь в той мере, в какой он выражает авторский взгляд на события. Так достигается необходимая дистанция между автором и героем, впрочем, иногда столь минимальная, что можно вести речь о лирическом герое, появляющемся в прозаическом произведении (вспомним "Северный дневник" Ю. Казакова или северные повести А. Ткаченко). Наличию дистанции способствует и такой прием, как введение в повествование точки зрения повзрослевшего уже героя, выступающего в данном случае в качестве интерпретирующего субъекта (оценка может проявляться через переведение действия в иной временной план,

А также через иронию) - яркий тому пример повесть Б. Окуджавы "Будь здоров, школяр" и повести уральца Н.Никонова.

Сходными оказались и изменения на уровне пространственно-временной организации текстов. На первый взгляд, многие повести "шестидесятников" сохраняют тот же хронотоп дороги, который наметился в литературе предшествующего периода, например, в "производственном" романе. Но все же изменения были. Для 1960-х годов ключевым понятием оказывается свобода, правда, как заметил И. Бродский уже в 1965 г. в "Песенке о свободе", на нее все же "не наступает мода" /135, с.З/ - то, что забрезжило в первые годы "оттепели", государство стремилось тут же и пресечь (свидетельством того стали, например, кампания против романа (и его автора) "Доктор Живаго" или запрет на "Жизнь и судьбу" В. Гроссмана). Но все же, по замечанию В.В. Кожинова, 60-е годы выдвинули на первый план "тему духовной свободы героя" /155, с.49/. И именно это искреннее стремление к свободе влияло на хронотоп произведений - хронотоп дороги в понимании М. Бахтина сменялся внутренними поисками свободы (дорога здесь может быть рассмотрена как жизненный путь человека или как обретение самого себя - "дорога к себе").

"Молодым" писателям казалось, что свобода будет обретена тогда, когда герой вырвется из окружающего его мира взрослых, часто кажущегося ему воплощением мещанства. И поиски превращались в обычное бегство: герой куда-то ехал, бежал, разрывал сложившиеся отношения. Но свободу не обретал.

В "военной" повести понятие свободы удваивалось: во-первых, речь шла об освобождении от врага, во-вторых, об очищении памяти. Героям не нужно

Было никуда бежать - от себя не убежишь, необходимо было еще раз вернуться к прошлому, чтобы вспомнить все, как было, - отсюда практически обязательное для "военной" прозы правило: повествование одновременно разворачивается в прошлом и настоящем времени (какое из них преобладает, зависит от авторского замысла).

"Путевая" повесть, казалось бы, принимает эстафету от "молодежной" (это отчасти объяснятся тем, что некоторые авторы "путевых" произведений начинали все же с повестей типично "молодежных"): ее герой тоже обязательно куда-то едет. Но эта поездка всегда оборачивается путешествием в глубины собственной души, результат которой - обретение внутренней свободы, которая не заставляет героя рвать связи с миром, но, напротив, дает возможность понять зависимость микрокосма собственной души от макрокосма - мира внешнего (особенно ярко это проявляется в "путевых" произведениях А. Битова).

Таким образом, "военная", а особенно "путевая" повесть вновь развивают и углубляют те приемы, которые обозначились, но не были проработаны "молодыми" прозаиками. В этом случае речь уже может идти об историко-литературной закономерности, связанной с эволюцией художественного мышления.

Подобная эволюция характерна не только для прозы (и, в частности, жанра повести), но и - в первую очередь! - для поэзии (см. книги лирики О. Берггольц, А. Твардовского, С. Кирсанова, М. Светлова, А. Межирова, А. Яшина, Е. Евтушенко и др.) и даже драматургии (чему свидетельством

Исповедь в литературе это произведение, в котором повествование ведется от первого лица, при чем рассказчик (сам автор или его герой) впускает читателя в самые сокровенные глубины собственной духовной жизни, стремясь понять «конечные истины» о себе, своем поколении. Некоторые авторы прямо называли свои произведения: «Исповедь», определяя этим предельную откровенность - собственную: «Исповедь» Блаженного Августина, «Исповедь» (1766-69) Ж.Ж.Руссо, «De profimdis» (1905) О.Уайлда, «Авторская исповедь» (1847) Н.В.Гоголя, «Исповедь» (1879-82) Л.Н.Толстого - или своего героя-рассказчика, в поэзии - лирического героя: «Исповедь сына века» (1836) А.Мюссе, «Исповедь молодой девушки» (1864) Ж.Санд, «Гусарская исповедь» (1832) Д.В.Давыдова, «Исповедь» (1908) М.Горького, «Исповедь хулигана» (1921) С.А.Есенина.

К жанру исповедь примыкают дневник , записки, автобиография, роман в письмах, которые могут принадлежать как художественной, так и художественно-документальной прозе - «Житие» протопопа Аввакума (1672-75), «Записки и приключения знатного человека, удалившегося от света» (1728-31) А.Ф.Прево, эпистолярный роман Ж.де Сталь «Дельфина» (1802), «Замогильные записки» (1848-50) Ф.Р.де Шатобриана, «Дневник» (1956-58) братьев Гонкур, «Выбранные места из переписки с друзьями» (1847), «Записки сумасшедшего» (1835) Гоголя, «Дневник писателя» (1873-81), «Записки из Мертвого дома» (1860-62), «Записки из подполья» (1864) Ф.М.Достоевского. Иногда исповедь выступает в совершенно чуждом ей проявлении - как сатирический, пародийный жанр - «Гражданин мира, или Письма китайского философа» (1762) О.Голдсмита.

Русские писатели и литературная исповедь

Русские писатели 19 века внесли свой вклад в развитие литературной исповеди. В покаянном порыве Гоголь и Толстой готовы отказаться от самого существенного для художника - творчества, увидев в нем противоречие высшим религиозным законам совести. Гоголь осудил сатиру как язвительную клевету на ближнего, Толстой, в «Исповеди» которого В.Зеньковский находил «этический максимализм, некое само-распятие» (Зеньковский В.В. История русской философии. Париж), обратил внимание на растлевающую, косную по отношению к душам народным и к народной культуре сущность искусства. Наиболее приближены к жанру исповеди, по общему признанию, произведения Ф.М.Достоевского. Не случайно они заслужили определение «романов исповедей» (сначала в оценке Д.С.Мережковского в книге «Лев Толстой и Достоевский», 1901-02, затем и М.М.Бахтина - «Проблемы поэтики Достоевского», 1963). Исповедальность у Достоевского - в неразрывной связи с отмеченной Бахтиным полифонией: через нее осуществляется и на нее, в свою очередь, влияет. В философско-лирической прозе 20 века (М.Пришвин «Фацелия», 1940; О.Берггольц «Дневные звезды», 1959) исповедальность выражается в возвышающихся над бренной обыденностью «социального заказа» философских размышлениях о сокровенных проблемах творчества, о роли личности художника.

Со стремлением разрушить не сопоставимое с актом творчества понятие идеологической нормы, догмата официальных идей времен «застоя» связана наметившаяся в исповедях последних десятилетий 20 века тенденция к само-обнажению героя при отсутствии мотива раскаяния. Более того, «исповедующемуся» присуще самолюбование, углубленное смакование низменных сторон человеческой души («Это я - Эдичка», 1976, Э.Лимонова; «Мама, я жулика люблю!», 1989, Н.Медведевой).

Исповедь ИСПОВЕДЬ , разновидность лирич. самовыражения, культивируемая Л. как лит. жанр, но сохраняющая связь со своим первонач. значением: она - одно из семи христ. таинств, в к-рые входят также крещение, причащение, миропомазание, брак и др. И. требовала от человека полной искренности, стремления избавиться от грехов, раскаяния. Проникнув в худож. лит-ру, И. приобрела дидактич. оттенок, став своеобразным актом публичного покаяния (напр., у Ж. Ж. Руссо, Н. В. Гоголя, Л. Н. Толстого). Но вместе с тем И. явилась и средством морального самоутверждения личности. Как жанр лирики И. была развита романтиками, но в целом соотносима с формой лирич. высказывания от первого лица, известного еще до появления И. как христ. таинства. В предшествовавшей Л. рус. поэтич. традиции элементы лирич. И. появляются у Н. М. Карамзина и В. А. Жуковского, усиливаются в творчестве Е. А. Баратынского. У декабристов И. служила для высказывания политич. и филос. убеждений поэта устами исповедующегося героя («Исповедь Наливайки» К. Ф. Рылеева). Стремление к И. характерно для лирики А. С. Пушкина 30-х гг. («Когда для смертного умолкнет шумный день...»). И. сродни дневнику, но в отличие от него не прикреплена к к.-л. месту и времени. В лермонт. И. нередко сохраняются форма покаяния [«Молитва» («Не обвиняй меня, всесильный»)] и фигура внимающего И. (поэмы «Джюлио», «Мцыри», «Исповедь», стих. «Покаяние»). Но это лишь форма обращенности исповедующегося к тому, кто судит его грехи. В такой форме лермонт. герой вместо того, чтобы молить о прощении прегрешений, наоборот, отстаивает ценность совершенного им в жизни, не желая каяться в содеянном. У Л. выделяются два типа И. Во-первых, это - И., обращенная говорящим к др. человеку или ко «всему свету». Напр., «Мцыри», «Покаяние», «К*» («Я не унижусь пред тобою»). Здесь стремление к покаянию, спасению души и предельная откровенность канонич. И. вытесняются противоположным: «Не хочу я пред небесным / О спасеньи слезы лить / Иль спокойствием чудесным / Душу грешную омыть...» («Покаяние»). Исповедующийся вместо того, чтобы рассказать о себе, воздвигает между собою и слушателем стену тайны, и тайну эту он отказывается раскрыть кому бы то ни было: «За жизнь, за мир, за вечность вам / Я этой тайны не продам!» (поэма «Исповедь»). Противопоставляя себя всему миру, герой тем самым отказывается от помощи. И. оборачивается вызовом собеседнику. Такое самоощущение героя стимулировано еще и тем, что он сомневается в способности слова адекватно передать его чувства и мысли: «...мои дела / Немного пользы вам узнать, - / А душу можно ль рассказать?» («Мцыри»). Исповедь как отпущение грехов кем-то другим обесценивается, и исповедующийся возлагает их отпущение на самого себя. Во-вторых, у Л. существует монологич. И. - И. «для себя». В стих. «Я не хочу, чтоб свет узнал» Л. как бы самому себе уясняет причины, в силу к-рых герой оставляет себе свою тайну: ему «судья лишь бог да совесть». Но бог в поэзии Л. не может стать верховным «очистителем» от греха: исповедующемуся не дано полноты веры, необходимой для завершенной И. Вера постоянно борется с рассудком, с опытом: «Но вере теплой опыт хладный / Противуречит каждый миг...» (стих. «Исповедь»). Местом столкновения веры и опыта как раз и становится И. (см. Религиозные мотивы). Своеобразные полюсы исповедальной лирики Л. - «Молитва» («В минуту жизни трудную») и «Благодарность». В первом стих. выражена взыскуемая поэтом полнота веры, во втором - саркастич. вызов богу (см. Богоборческие мотивы). Противоречие между этими полюсами - осн. тема И. у Л. Поэт не может принять прощения и внутр. оправдания со стороны любого другого человека. Поэтому его И. - в первую очередь отчет человека перед самим собой (отсюда и нежелание раскрыть, доверить тайну кому-то другому). Анализируя себя, лермонт. герой убеждается, что такое противоречие свойственно только ему и только ему оно служит источником душевных сил: «И то, что было б яд другим, / Его живит, его питает / Огнем язвительным своим» (стих. «Исповедь»). Вследствие этого человек то сознательно отгораживается от мира, обрекая себя на одиночество, то, как в стих. «Не обвиняй меня, всесильный», отрекается от «тесного пути спасенья» во имя любви к земным страстям. И противоречие между отторжением от мира и влечением к «волнениям жизни мятежным» является для лермонт. И. главным жанрообразующим моментом. Жанр И. в лермонт. трактовке позднее появится у Ф. М. Достоевского, в творчестве к-рого он стал предметом глубинного анализа («Бесы», «Братья Карамазовы»).

А. М. Песков, В. Н. Турбин Лермонтовская энциклопедия / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом); Науч.-ред. совет изд-ва "Сов. Энцикл."; Гл. ред. Мануйлов В. А., Редкол.: Андроников И. Л., Базанов В. Г., Бушмин А. С., Вацуро В. Э., Жданов В. В., Храпченко М. Б. - М.: Сов. Энцикл. , 1981

Смотреть что такое "Исповедь" в других словарях:

исповедь - исповедь, и … Русский орфографический словарь

- (Confessiones) (ок. 397–401) в 13 кн. – сочинение Августина, суммирующее драматические перипетии его духовного развития. Название («confessio» – «исповедание веры» и «исповедание грехов») композиционно объединяет кн. I–IX (психологическая… … Философская энциклопедия

ИСПОВЕДЬ, таинство церкви, раскрытие верующим своих грехов священнику и получение от него прощения (отпущения грехов) именем Иисуса Христа. Исповедь сначала была публичной, затем стала тайной, обязательной. В католицизме тайная исповедь… … Современная энциклопедия

Исповедь - ИСПОВЕДЬ, таинство церкви, раскрытие верующим своих грехов священнику и получение от него прощения (“отпущения грехов”) именем Иисуса Христа. Исповедь сначала была публичной, затем стала тайной, обязательной. В католицизме тайная исповедь… … Иллюстрированный энциклопедический словарь

- – религиозно философский трактат Л.Н.Толстого, написанный в 1879–81. В России публикация была запрещена духовной цензурой. Впервые напечатан в журнале «Общее дело» в Женеве в 1881–84, последнее издание: Исповедь; В чем моя вера? Л., 1991. В… … Философская энциклопедия

ИСПОВЕДЬ, исповеди, жен. 1. В христианской церкви покаяние в своих грехах перед священником; обряд отпущения священником грехов после опроса кающегося (церк.). Во время исповеди. Быть на исповеди. 2. Искреннее и полное признание в чем нибудь,… … Толковый словарь Ушакова

Таинство, признание, треба, сознание, покаяние Словарь русских синонимов. исповедь см. признание Словарь синонимов русского языка. Практический справочник. М.: Русский язык. З. Е. Александрова … Словарь синонимов

- «ИСПОВЕДЬ», юношеское стих. Л. (1831); соединяет в себе особенности «исповедальной» лирики и ораторского монолога (см. Исповедь). Выражающее разочарование в мире и людях, в собств. романтич. иллюзиях автора и в то же время сохраняющее семена… … Лермонтовская энциклопедия

Основная часть аналитических публикаций в прессе посвящена исследованию окружающей авторов действительности. Однако наряду с этим существует разряд публикаций, предметом анализа которых является внутренний мир, система ценностей, привычек, установок самого автора выступления.

Такого рода публикации можно назвать самоаналитическими. В “неразвитом”, “свернутом” виде элементы самоанализа можно обнаружить в самых разных публикациях -- заметках, корреспонденциях, рецензиях, статьях и других, где присутствует личное “Я” журналиста. Однако для публикаций этих жанров самоанализ не является целью. Он содержится в текстах постольку, поскольку помогает прояснить какую-то мысль, внести экспрессивное, образное начало в публикацию, показать напряженность ситуации, в которой оказался автор будущего выступления. Когда же самоанализ перерастает из подсобного фактора в одну из главных целей публикации, то возникает своеобразный и вполне самостоятельный жанр исповеди.

Что отличает жанр исповеди от других жанров, кроме того, что предметом ее является внутренний мир самого автора публикации? Поскольку самоанализ осуществляется автором “публичном, на глазах у всей аудитории, то за этим, очевидно, стоит какая-то вполне определенная цель. Следует полагать, что автор исповеди рассчитывает на вполне определенный результат как для самого автора, так и для аудитории СМИ, иначе и не стоило бы публиковать текст. Что может представлять собой этот результат? Очевидно, во-первых, аудитория получит более полное, более адекватное представление (с позиции автора) об авторе исповеди, его ценностях, установках, привычках. Во-вторых, мнение аудитории о публикации, о самом авторе может стать известным самому автору. Значит, он может по-новому взглянуть на себя, уже с позиции аудитории, и, возможно, внести какие-то коррективы в свою жизнь. В-третьих, представление об авторе публикации, о его внутреннем мире, полученное при чтении исповеди, может оказать воздействие на определенную часть аудитории (прежде всего той, для которой автор выступления является авторитетом).

Логично предположить, что наиболее вероятной для автора целью публикации исповеди (независимо от степени ее осознания самим автором) может быть либо первый, либо третий по счету результат. То есть автор может рассуждать так: “Поскольку моя жизнь, мои переживания, мои надежды, моя личность интересны людям, я исповедуюсь перед ними. Пусть они видят, что есть “Я”, как это я сам понимаю. Пусть они судят меня, если хотят, а я свое слово произнесу. А кроме того, может быть, кому-нибудь моя исповедь еще сослужит добрую службу”-

Естественно, содержание исповеди, ее искренность, ее фактическая достоверность определяются прежде всего самим исповедующимся, И если этот исповедующийся кто-то другой, то журналист, готовящий исповедь к печати, уже не имеет права вносить в нее свою правку (за исключением, возможно, знаков препинания и уточнения дат общезначимых событий, приведенных в тексте). Последним человеком, который может править исповедь перед выходом ее в свет, должен быть сам исповедующийся, берущий на себя полную ответственность за свое выступление (и прежде всего -- перед самим собой).