УДК 821.161.1

АНАЛИЗ «ПОВЕСТИ О САВВЕ ГРУДЦЫНЕ»:

ОБ ИЗУЧЕНИИ ДРЕВНЕРУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СТУДЕНТАМИ-ЖУРНАЛИСТАМИ

Т. Б. Рудомазина

Представлен литературоведческий анализ древнерусской «Повести о Савве Грудцыне», рассматриваемой как предмет изучения студентами-журналистами. Предложена методология текстуального исследования повести с учетом эстетических особенностей, свойственных переходному периоду русской литературы XVII века.

Ключевые слова: древнерусская литература, жанр, композиция, система персонажей.

Приступая к изучению древнерусской литературы, студенты-журналисты второго курса сталкиваются с рядом проблем. Во-первых, это языковой барьер, вследствие которого студент вынужден прибегать к переводам при чтении отечественной литературы древнего периода.

Во-вторых, это нормативный риторический характер древнерусской литературы. Древнерусская литература адресована читателю, знакомому с библейскими книгами. Именно Библия для средневекового книжника выступает эстетическим и этическим образцом. Между тем библейские книги не входят в сферу образованности современного студента, изучающего филологические дисциплины. Следовательно, студент, приступивший к изучению корпуса средневековых русских произведений, не знаком с методикой разбора древнерусских текстов, он не имеет ключей (а в терминологии Р. Пиккио «библейских тематических ключей (курсив наш - Т.Р.)) для его анализа. Методы же разбора психологически ориентированной художественной словесности, знакомые студентам по урокам литературы в школе, к древнерусской литературе неприменимы. Вследствие этого первокурсники просто не знают, что делать с древнерусским текстом. Следующая сложность, это недостаточная сформированностъ навыков литературоведческого анализа, которые студенты-журналисты только приобретают, изучив в первом семестре основы теории литературы и не имея до третьего семестра возможности применить свои знания на практике.

Таким образом, степень овладения студентами соответствующей дисциплиной и тщательность анализа риторически организованной словесности напрямую зависят от той методической помощи, которая будет оказана преподавателем. В данной статье мы предлагаем образец методических рекомендаций, способствующих в осуществлении студентами глубокого и адекватного анализа «Повести о Савве Г рудцыне» как образца древнерусской беллетристики.

Приступая к анализу «Повести о Савве Грудцыне» как беллетристического текста, необходимо познакомиться с работами отечественных филологов, посвященными повести. Различные аспекты ее поэтики изучены в исследованиях И.П. Смирнова , В.Е. Багно , О.Д. Горелкиной , В.В. Кожинова , Д.С. Лихачева , Р.Л. Шмаракова .

Прежде чем приступить к текстуальному анализу повести как беллетристическому произведению, следует остановиться на проблеме беллетризации русской прозы в XVII веке. Студенту следует определить содержание понятия «беллетристика» в его первоначальном значении (беллетристика как изящная словесность, повествовательная художественная литература). Причины, приведшие к началу процесса беллетризации древнерусской литературы (развитие свободного сюжетного повествования, жанровый синтез, новые композиционные приемы и т.д.), необходимо рассматривать в культурно-историческом и эстетическом контексте.

Нам представляется рациональным начать исследование непосредственно «Повести о Савве Грудцыне» с определения жанровых схем, пересекающихся в данном тексте, с того, какие сюжетные и тематические функции они выполняют.

Религиозная легенда. Выдерживается ли в «Повести о Савве Грудцыне» сюжетная схема религиозной легенды «прегрешение -раскаяние - спасение»? Ответив на этот вопрос, следует перейти к вопросам о тематических признаках религиозной легенды в повести, в частности, к проявляющейся в ней фаустовской теме. Для выполнения этого задания необходимо обраться к статье В.М. Жирмунского «История легенды о Фаусте» . Анализируя «Повесть о Савве Грудцыне» как религиозную легенду, студент должен учитывать противопоставленность двух миров в средневековье: мир культуры, который «характеризуется довольством, приличием, святостью, т.е. обладанием должного (нормы)» и «его антипод - мир нищеты, богохульства, бесстыдства, это мир худших проявлений реальности, мир зла» .

Волшебная сказка. Отвечая на вопрос о сюжетных признаках волшебной сказки в повести, студенту предлагается вспомнить сцены поединка Саввы с «богатырями», проанализировав троичную символику в этих сценах , а также остановиться на таком сюжетном компоненте повести, как «дарение» Савве «премудрости» [Там же, с. 48]. Тематические признаки волшебной сказки в повести проявляются в контексте царской темы. Студентам предлагается проанализировать сцены, в которых говорится об отношениях Саввы и царя, определить функции мотива царского покровительства Савве, а также намека на мотив женитьбы на царской дочери (диалог Саввы и беса о бесполезности и вреде покровительства царского шурина [Там же, с. 49].

Разобрав две жанровые схемы, можно переходить к проблемам композиционного и идейного «соперничества» между религиозной легендой и сказкой в «Повести о Савве Грудцыне», реализующегося на приеме обманутого ожидания (речь идет о так и не реализованном мотиве женитьбы молодца на царской дочери), невозможном в предыдущие периоды русской литературы как основанной на узнавании, на риторическом эффекте подражания. Завершить исследование жанровых форм следует размышлением над тем, почему мотив женитьбы на царской дочери все-таки не реализовался, и поиском других жанровых источников повести (семейной хроники, хожения).

На следующем этапе исследования древнерусской повести мы предлагаем анализировать систему образов. Ядром системы персонажей является Савва Грудцын, которым представлен тип молодого человека соответствующей эпохи. Понять же, что представляет собой этот тип, можно, осуществив комплексный анализ главного героя. Савва принадлежит к купеческому сословию, что определяет его способность к передвижению по разным городам. Любовное томление Саввы приводит его к заключению договора с дьяволом. Анализируя мотив любовного томления, необходимо акцентировать внимание на стремлении героя к уединению на лоне природы (романтический побег героя «в природу»?) и на оценке, которую дает повествователь любовному томлению и этому уединению Саввы в природе.

Следующим персонажем, требующим внимательного изучения, является бес, искуситель Саввы. В системе персонажей бес выполняет функции двойника главного героя, его волшебного помощника и вместе с тем антагониста. Студентам необходимо обратить внимание на то, что, выполняя желания Саввы (помогая ему обрести любовь, воинскую силу, богатство), т.е. выполняя вроде бы функции волшебного помощника, на самом деле бес мешает его спасению в христианском смысле, он откладывает его.

В рамках анализа системы персонажей следует разобрать мотив борьбы за душу молодого человека, развернутой родителями Саввы (письма матери [Там же, с. 44-45], поиски сына отцом [Там же, с. 46-48]), нищим, оплакивавшим душу героя [Там же; 47], женой сотника [там же; 5152], Богородицей [Там же, с. 53], с одной стороны, и женой Бажена Второго [Там же, с. 41-42], бесом [Там же, с. 43-44 и далее], «князем тьмы» [Там же, с. 45-46] - с другой. Положительные персонажи репрезентируют божественный порядок, космос, а отрицательные - дьявольский «порядок», хаос.

Противопоставление божественному порядок бесовскому хаосу выражается и на уровне хронотопа. Начать исследование хронотопа в повести мы предлагаем с анализа образа дома и мотива пути. Студенту можно предложить следующую систему заданий: 1) Раскройте противопоставление открытого пространства закрытому, сакрального профанному (сим-

волическое церковное пространство и пространство дьявольского города, «пустого места» [Там же, с. 45]). 2) Определите символические значения мотива странствия. Раскройте прямое и метафорическое значение мотива пути. Как он связан с символическим значением образа «дома»? 3) Проанализируйте роль «домов» в судьбе Саввы: дом Бажена Второго, «дом» дьявола, дом сотника, «божий» дом. 4) Подумайте над женскими образами (хозяйками домов), сыгравшими роль в жизни Саввы, от жены-искусительницы, через жену сотника, к Богородице.

Художественное время в произведении также находится в системе координат «сакральное - профанное». Художественное время мы предлагаем исследовать через образ трапезы . Для этого необходимо остановиться на эпизоде, когда Бажен Второй с Саввой отправляются на Божественную литургию, а жена Бажена в то же время готовит зелье .

В древнерусской литературе XVII века происходят резкие изменения, хотя она по-прежнему остается дидактической и риторической. Если в ранние эпохи художественная методология книжника базировалась на принципе художественного абстрагирования, то теперь, в XVII веке, появляется интерес к земному, художник создает иллюзию жизнеподобия. Подтверждая этот тезис, следует предложить студенту проанализировать имена героев, в частности, фамилию главного героя. Случайна ли она? Какая взаимосвязь обнаруживается между вымышленным персонажем и существовавшими в действительной жизни людьми? Кроме того, пересечение жанровых схем, появление интриги, интерес книжника к характеру героя, комплексный подход в его изображении, политематичность повести -все это позволяет исследователям называть «Повесть о Савве Грудцыне» первым опытом русского романа. О романическом характере изложения в повести студентам следует прочитать в работах Д.С. Лихачева ,

В.В. Кожинова .

Завершить общее исследование текста можно размышлениями над отражением в произведении историко-культурных явлений Росси XVII века. Образ беса в повести можно интерпретировать в историкосимволическом плане, через явление самозванства, возникшего в России XVII века.

Возможно, подробные рекомендации, направляющие аналитическую мысль студента, помогающие ему работать с литературой, эстетически от него отдаленной, являются авторитарными и, в известной степени, подавляющими самостоятельность, но напомним, что речь идет об исследователях, которые делают первые литературоведческие шаги, а материал является крайне специфическим. Мы полагаем, что подобные рекомендации воспримутся студентами как своего рода трамплин для дальнейших оригинальных разысканий.

Список литературы

1. Смирнов И.П. От сказки к роману // Труды Отдела древнерусской литературы. Л. : Наука. Ленинградское отделение, 1972. Т. 27. С. 284-320.

2. Багно В.Е. Договор человека с дьяволом в «Повести о Савве Грудцыне» и европейской литературной традиции // ТОДРЛ. Л.: Наука. Ленинградское отделение, 1985. Т. 40. С. 364-372.

3. Горелкина О.Д. Русские повести конца XVII - начала XVIII вв. о договоре человека с дьяволом в связи с мифологическими представления позднего русского средневековья // Источники по истории русского общественного сознания периода феодализма. Новосибирск: Наука, 1986.

4. Кожинов В.В. Происхождение романа. М.: Советский писатель,

5. Лихачев Д.С. Предпосылки возникновения жанра романа в русской литературе // История русского романа. М.; Л. : Ин-т рус. лит. АН СССР, 1962. Т. 1. С. 26-39.

6. Лихачев Д.С. Семнадцатый век в русской литературе // XVII век в мировом литературном развитии. М. : Наука, 1969. С. 299-328.

7. Шмараков Р.Л. Структурная развертка библейских текстов как проблема изучения и преподавания древнерусской литературы // Единицы языка и речи: Структура, семантика, функция: межвуз. сб. науч. тр.ТГПУ Тула, 2002. Деп. в ИНИОН РАН от 25.11.2002, №57607. С.80-85.

8. Жирмунский В.М. История легенды о Фаусте // Легенда о докторе Фаусте. 2-е изд. М.: Наука, 1978. С. 257-287.

9. Юрков С.Е. Оформление концептуальности «другого» в русской ментальности и культуре // Известия ТулГУ Гуманитарные науки. Вып. 2. Тула: Изд-во ТулГУ, 2010. С. 54-66.

10. Памятники литературы Древней Руси XVII в. Кн. 1. М., 1988.

Рудомазина Татьяна Борисовна, канд. филол. наук, доц., tatiana [email protected], Россия, Тула, Тульский государственный университет.

ANALYSIS OF "THE TALE OF SAVVA GRUDTSYN":

ON STUDYING THE OLD RUSSIAN LITERATURE BY JOURNALIST-STUDENTS

The literary analysis of the Old Russian "The Tale of Savva Grudtsyn", considered as a subject matter of study by journalist-students, is presented in the article. The author offers a methodology of the textual study of the tale considering aesthetic features typical of transitional period of the 17th century Russian literature.

Key words: Old Russian literature, genre, contexture, characters system.

Rudomazina Tatiana Borisovna, PhD (Philological Sciences), Associate Professor, [email protected], Russia, Tula, Tula State University.

"Повесть о Савве Грудцыне" дает действующим лицам русские, реальные имена и располагает события в конкретной географической, бытовой, этнографической среде. Действие в ней вполне подчинялось купеческой обстановке определенной, близкой читателям эпохи. Савва Грудцын предстает перед читателем в окружении многочисленных подробностей и деталей. В этой повести «быт служит средством опрощения человека, разрушения его средневековой идеализации», читаем мы у Д.С.Лихачева. Образ Саввы Грудцына запечатлел в себе характерные черты молодого человека переходной эпохи. Показывая участие Саввы в борьбе русских войск за Смоленск, автор повести героизирует его образ. Победа Саввы над вражескими богатырями изображается в героическом былинном стиле. Как отмечает М. О. Скрипиль, в этих эпизодах Савва сближается с образами русских богатырей, а его победа в поединках с вражескими «исполинами» поднимается до значения национального подвига.Образ Саввы, как и образ Молодца в «Повести о Горе и Злочастии», обобщает черты молодого поколения, стремящегося сбросить гнет вековых традиций, жить в полную меру своих удалых молодецких сил.

Хочется отдельно выделить образ беса в этой повести. Вот что об этом пишет академик А.М. Панченко в одной из глав своей книги по истории русской литературы: «Бес в роли слуги -- также продуктивный повествовательный мотив (именно поэтому он так широко использован в мировой литературе). Русская проза обыкновенно разрабатывала комический его вариант -- например, в Житии Иоанна Новгородского. О комической обработке мотива напомнило «Великое Зерцало», которое, возможно, знал автор «Саввы Грудцына». B главе 244-й этого дидактического по общему настроению сборника рассказано o том, «как у некоего пустынника бес репы стрежаше». Как-то в огород пустынника забрался вор, бес-сторож окликнул его и пригрозил пожаловаться хозяину. Вор продолжал свое дело, но уйти с добычей не смог: бесовская сила приковала его к месту. Появился пустынник, и вор попросил прощения: «Прости мя, святче божий, бес научи мя сие сотворити». Тут бес возопил: «О неправедне, не трижды ли оглашах тебя -- не рви репы, скажу старцу?». Душеспасительный колорит 244-й главы -- лишь поверхностное наслоение. На деле это -- типичная новелла, использующая игру слов, построенная на столкновении фразеологизма («бес попутал») и буквального значения слова «бес», обозначающего действующее лицо.

B «Савве Грудцыне» этот мотив переведен в другой план -- в план трагической темы двойничества. Бес -- это названный брат героя, его «второе я». B православных представлениях каждому человеку сопутствует ангел-хранитель -- также своего рода двойник, но двойник идеальный. Автор «Саввы Грудцына» дал обращенное, «теневое» решение этой темы».Иную точку зрения можно встретить у Д.С.Лихачева. Он пишет о том что образ беса в повести - это образ его судьбы. «в "Повести о Савве Грудцыне" судьба Саввы предстает перед ним в образе беса, соблазняющего его на разные губительные для него поступки. Бес в "Повести о Савве Грудцыне" возникает внезапно, как бы вырастает из-под земли тогда, когда Савва перестает владеть собой, когда им полностью, вопреки рассудку, овладевает страсть. Савва носит в себе "великую скорбь", ею он "истончи плоть свою", он не может преодолеть влекущей его страсти. Бес - порождение его собственного желания, он появляется как раз в тот момент, когда Савва подумал: "...еже бы паки совокупитися мне с женою оною, аз бы послужил диаволу". Бес берет с Саввы "рукописание" ("крепость"), символизирующее закрепощенность героя своей судьбой».

Также у А.М.Панченко можно найти описание эпизодов в которых задействованы герои второго плана: «Иллюзии жизнеподобия служат также однотемные и однотипные эпизоды. Это не повторы, a вариации одного мотива. Ситуации постоянно обновляются, a персонажи как бы раздваиваются. B Усолье o Савве пеклась жена «гостинника», в Москве за ним ухаживает жена сотника. Усольский волхв снова возникает в селе Павлов Перевоз, на рынке, в облике нищего старика. «Веси ли, чадо, -- говорит он плача, -- с кем ныне ходиши и его же братом себе нарицаеши? Но сей не человек..., но бес, ходяй с тобою, доводит тя до пропасти адския». И как «гостинник» не верит волхву, так и Савва не слушает одетого в рубище прозорливца. Мать, узнав o сыновних непотребствах, шлет Савве письма, зовет домой, уговаривает и угрожает, «ово молением молит, ово же и клятвами заклинает». Вскоре за перо берется и отец. Цель его та же, но тон письма другой, почти нежный («да вижу, рече, чядо, красоту лица твоего»). Эта вариация психологически очень достоверна».

Жена Бажена Второго предстает в традиционном для древнерусской литературы образе искусительницы и клеветницы.

Своеобразие поэтики (особенности языка и стиля, лексика, тропы и др. приемы создания образов мира и человека).

Для выражения эмоций своих героев автор повести о Савве Грудцыне нашел новые средства, которые позже, в XVIII в., являются излюбленными в повествовательной литературе. Автор порицает связь Саввы и молодой жены Бажена Второго, для него это «грех», «скверное» или «скаредное дело», и он для определения его не скупится на эпитеты, взятые из запасов древнерусской фразеологии: «Савва всегда в кале блуда, яко свинья, валяшеся и в таковом ненасытном блужении много время, яко скот, пребываше». Но он находит и нежные лирические тона для передачи любовной скорби Саввы во время размолвки его с женой Бажена: «Сердцем же скорбя, -- говорит он о Савве, -- и неутешно тужаше по жене оной, и начат от великия туги красота лица его увядати и плоть его истончаватися». Это впервые в древнерусской литературе автор повести рассказывает о любовной неудаче своего героя. «Некогда же той Савва, -- читаем мы дальше, -- изыде един за град на поле, от великого уныния и скорби прогулятися, и идяше един по полю, и никого же пред собою или за собою видяше, и ничто ино помышляше, но токмо сетуя и скорбя о разлучении своем от жены оныя».

Мать и отец Саввы неоднократно посылают своему сыну «епистолии» -- прием для выражения эмоций героев и композиционное средство, на основе которого в XVIII в. пишутся целые повести и романы. В языке «Повести о Савве Грудцыне» много слов переходной эпохи: епистолия, солдаты, артикул, рота, команда и др. Автор любит архаизмы, они для него звучат как изящная, изысканная речь: «И тако той Савва... от зависти диавола запят бысть, падеся в сеть любодеяния...» (Великие Четьи-Минеи: «Ненавидяй же добра диавол единою запят ему и врину и в ров любодеяниа»); «Савва же таковое писание приим, и прочет е, ни во что же вменив» (В. Ч.-М.: «И ни в что же въменив запрещение старца»); «Мнимый же брат, паче же рещи бес, вскоре изъем из опчага чернило и хартию, дает юноши» (В. Ч.-М.: «И изем злато из опчага, ношеное им на торг...») и т. п.

Ограниченность языковых средств автора создает эффект немоты персонажей повести. Несмотря на обилие прямой речи, эта прямая речь остается все же "речью автора" за своих персонажей. Попытка индивидуализации прямой речи сделана только для беса, но и эта индивидуализация касается не речи самой по себе, а только манеры, в которой бес разговаривает с Саввой: то «осклабився», то «расмеявся», то «улыбаясь». В языковом же отношении речи Саввы, беса, Бажена Второго, его жены, главного сатаны и прочих не различаются между собой.

ЖАНРОВАЯ ПРИРОДА «ПОВЕСТИ О САВВЕ ГРУДЦЫНЕ»

Калинин Константин Андреевич

студент 4 курса, кафедра русского языка и литературы НИСПТР, РФ, г. Набережные Челны

Габдулатзянова Лилия Кариповна

научный руководитель, старший преподаватель НИСПТР, РФ, г. Набережные Челны

Цель данной работы заключается в выявлении жанровой природы «Повести о Савве Грудцыне».

Теоретическую и методологическую основу исследования составили работы М.М. Бахтина , Д.С. Лихачёва , Е.А. Краснощековой , В.В. Кускова , Я.С. Лурье , А.М. Панченко и О.М. Скрипиля .

ПСГ (здесь и далее «Повесть о Савве Грудцыне» - ПСГ) была написана неизвестным автором или между 1666 и 1682 годами , или в начале XVIII века . Академик А.С. Орлов назвал произведение первым русским романом , другие исследователи, уточнив эту жанровую характеристику, бытовым психологическим романом [там же].

Однако следует учитывать, что ПСГ возникла на сопровождавшемся ломкой традиционной жанровой системы этапе перехода от древнерусской литературы к русской словесности Нового времени , когда начался «процесс дифференциации художественной литературы, её вычленения из письменной исторической и религиозно-дидактической» литератур и писатели в поисках новых, адекватных времени, способов художественного воплощения содержания стали, кроме прочего, создавать «бытовые повести с вымышленными сюжетами и героями» [там же]. По мнению Д.С. Лихачёва, впервые в русской литературе подобный процесс происходил в XI-XIII вв., когда новые жанры стали образовываться на стыке двух жанровых систем: книжной (клерикальной) и фольклорной (народно-бытовой). В результате появлялись произведения, стоящие вне жанровых систем: «Слово о полку Игореве», «Моление Даниила Заточника», «Поучение» Владимира Мономаха, «Слово о погибели Русской земли» .

ПСГ отражает один из окончательных этапов развития авторского самосознания в древнерусской литературе. То обстоятельство, что повествование ведётся от первого лица единственного числа, ясно свидетельствует об осознании рассказчиком себя как индивидуального автора, высказывающего собственное мнение, дающего свою оценку описываемым событиям.

М.О. Скрипиль, как и его предшественники А.Н. Веселовский, Н. Тихонравов, А. Галахов, В. Сиповский, пытался определить прямые источники ПСГ . Он указывал на ошибочность выводов тех исследователей повести, которые, используя сравнительно-исторический метод, не учитывали возможности заимствования его создателем тех или иных сюжетов и мотивов . Соглашаясь с этим замечанием, внесём уточнение: некоторые сюжеты и мотивы, которые используются в ПСГ, могли быть заимствованы анонимным автором не прямо, а опосредованно в силу их традиционности или широкой известности.

О начитанности создателя ПСГ свидетельствует обилие книжных элементов в ней. Этикетная формула обращения к читателям «Хощу убо вам, братие , поведати повесть сию предивную…» аналогична начальным формулам «Слова о полку Игореве» («Не лѣпо ли ны бышетъ, братие …» ), «Моления Даниила Заточника» («Вострубим убо, братие …» ), «Задонщины» («Снидемся, братия и друзи и сынове рускии» ). Она, как известно, имеет церковно-книжное происхождение и часто встречается в евангельских текстах: «А вы не называйтесь учителями: ибо один у вас Учитель - Христос; все же вы - братья » (Ев. от Матфея XXIII, 8) , в Апостоле: «С великою радостью принимайте, братия мои , когда впадаете в различные искушения» (Послание св. апостола Иакова I, 2) , «Разве вы не знаете, братия (ибо говорю знающим закон)…» (Послание к римлянам св. апостола Павла VII, 1) , в патристике и произведениях ораторской прозы: «Добро есть, братие , почитанье княжьное, паче вьсякому хрьстьяну» («Слово нѣкоего калугера о чьтьи книг» из Изборника Святослава 1076) ; «От неа же и ты, брате , блюдися да не дай же мѣста гнѣвному бѣсу» (Киево-Печерский патерик) .

С точки зрения выявления интертекстуальных связей ПСГ, интересна и авторская трактовка упоминаемого исторического события: «за умножение грехов наших попусти Бог на Московское государство богомерскаго отступника и еретика Гришку Растригу Отрепьева, иже похити престол Российскаго государства разбойнически, а не царски» . Вспомним, что подобная, «с позиций религиозной историософии» , трактовка монголо-татарского нашествия на Русь, которая была «характерна для всех памятников книжного происхождения» [там же], лежит в основе более ранних произведений, например, «Повести о тверском восстании 1327 года» из Тверской летописи XV века («за умножение грѣхъ ради наших, Богу попустившу диаволу възложити злаа въ сердце безбожным Татаром глаголати беззаконному царю» ) или «Повести об убиении в Орде князя Михаила черниговского и боярина его Федора» («Въ лѣто 6746, по Божию попущению и гнѣву , бысть нахождение татарское на землю Рускую, за умножение нашихъ съгрѣшений » ).

Связь ПСГ с книжной традицией сказывается как в выборе тем и мотивов, так и в жанровом отношении. Очевидно, что для анонимного автора первостепенной является воспитательная, дидактическая цель. Он «по своим взглядам… - консерватор. Его ужасает плотская страсть, как и всякая мысль о наслаждении жизнью: это грех и пагуба» , он «противится новым веяниям, осуждает их с позиций церковной морали» [там же]. Но в то же время он помнит о слабости человека, о том, что он постоянно отклоняется от прямого пути, и знает, «како человеколюбивый Бог долготерпелив, ожидая обращения нашего, и неизреченными своими судбами приводит ко спасению» . Этим обусловливается, что традиционная для древнерусской литературы тема спасения души в ПСГ начинает «притягивать» к себе ряд известных церковно-книжных мотивов.

Во-первых, отметим значимость для ПСГ мотива блудного сына , встречающегося, например, в таких произведениях XVII века, как «Повесть о Горе-Злочастии», «Комедия притчи о Блудном Сыне» Симеона Полоцкого. Савва уходит от своих благочестивых родителей с товарами отца. Как и евангельский герой, в городе он не только начинает жить распутно («падеся в сеть любодеяния» ), но и отвергает отца, являющегося олицетворением Бога, и поддаётся на уловки сатаны. Для описания и крайней бедственности состояния своего героя, и его раскаяния автор повести использует приём аллюзии: если евангельский блудный сын от нужды нанялся пасти свиней и, сидя у корыта, мечтал утолить голод едой этих нечистых для иудеев животных , то Савва «забывши страх Божий и час смертный, всегда бо в кале блуда яко свиния валяюшеся. И в таковом ненасытном блужении многое время яко скот пребывая» ; если блудный сын вернулся в дом своего отца, то Савва ушел в монастырь - в дом Отца небесного.

Во-вторых, подчеркнём роль уходящего корнями в глубь веков и популярного в древнерусской литературе мотива злой жены в ПСГ. Библейский царь Соломон неоднократно осуждает злых жён: «Лучше жить в углу на кровле, нежели со сварливою женою в пространном доме» , «Сварливая жена - сточная труба» , «Непрестанная капель в дождливый день и сварливая жена - равны» . В «Молении Даниила Заточника» звучат следующие сентенции: «Лучше бы ми желѣзо варити, нежели со злою женою быти. Жена бо злообразна подобна перечесу, сюда свербит, сюда болитъ» , «Блуд во блудех, кто поимеет злу жену прибытка деля или тестя деля богата. То лучше бы ми вол видети в дому своемъ, нежели жену злообразну» . Что же касается ПСГ, библейской параллелью к жизни Саввы в доме Бажена Второго является пребывание Иосифа Прекрасного в доме Потифара. Правда, в отличие от героя древнерусской литературы, Иосиф не предался блуду. Но оба юноши были оклеветаны женщинами, воспылавшими к ним страстью, вследствие чего Иосиф оказался в темнице, а Савва был изгнан из дома Бажена Второго.

О близости ПСГ к житию указывают такие её особенности, как дидактизм, повествование о детских годах Саввы, похвала его благочестивым родителям, наличие мотива искушения, изображение духовной эволюции героя. Однако рассказ о раскаянии и спасении Саввы занимает меньшую часть «предивной, исполненной страха и ужаса, достойной неизречённого удивления» повести. Кроме того, в отличие от житийной литературы, ПСГ написана как увлекательная история выдуманного персонажа.

На связь ПСГ с видением свидетельствует, прежде всего, описание посланного герою видения: к Савве в сопровождении святых апостолов Иоанна Богослова и митрополита Петра является Богородица и спрашивает о причине его скорби. Открывшемуся ей юноше она указывает, какие меры он должен предпринять ради спасения своей души. Интересно, что в этой части ПСГ абсолютно полно реализуется жанровый канон видения: есть традиционные персонажи, называются конкретные условия спасения, чудесное трактуется как реальный факт.

Много общего у ПСГ с летописью ивыросшей из неё исторической повестью . Формула, открывающая повествование - «Бысть убо во дни наша в лето 7114 (1606)…» , - аналогична тем, что звучат, например, в «Повести временных лет» (В лѣто 6463. Иде Ольга въ Греки, и приде Царюгороду ), в Галицко-Волынской повести (Въ лето 6748. Приде Батый Кыеву въ силѣ тяжьцѣ ). Подобно историографам, автор ПСГ не мыслит своё произведение вне реальных исторических временных границ. Поэтому подлинные исторические лица Гришка Отрепьев, царь Михаил Фёдорович Романов соседствуют с вымышленными персонажами (впрочем, фамилия Грудцыны-Усовы принадлежала хорошо известному на протяжении всего XVII века в Московском государстве богатому купеческому роду ), а историческая действительность переплетается с выдуманными событиями (например, появление самозванца Григория Отрепьева заставляет отца Саввы Фому Грудцына Усова переехать в Казань), разворачивающимися, кстати, в реальном, очень широком географическом пространстве, включающем Москву, Казань, Астрахань, Орёл, Соль Камскую, Шую, Великий Устюг.

С летописью ПСГ сближает и то обстоятельство, что автор оценивает описываемые события, руководствуясь собственными убеждениями, не вступающими в противоречие с общепринятыми религиозными, политическими и социальными представлениями эпохи. Так, Бог попускает появление самозванца «за умножение грехов» , Григорий Отрепьев называется «богомерзким отступником и еретиком, который похитил престол царский как разбойник» [там же], а Михаил Фёдорович - «благочестивым и великим государем» [там же]. Я.С. Лурье отмечал две тенденции, характерные для летописей XII-XVI веков: конкретное описание и идеализацию . Идеализированными в ПСГ выступают Григорий Отрепьев (идеал зла) и Михаил Фёдорович (идеал добра).

Автор ПСГ использует также жанровые возможности хожения. На протяжении всего произведения Савва путешествует, причём его физическое перемещение как бы накладывается на процесс внутреннего изменения. Интересно, что в одних местах он теряет свои духовные силы и не может противостоять дьяволу (Соль Камская, Шуя, Орёл), а в других, связанных с его родителями, семьёй сотника Иакова Шилова, старцем из Павлова-Перевоза, напротив, обретает покой и спасение души (Великий Устюг, Москва, Казань).

Изображая внешний мир, автор повести обращается к характерной для всей древнерусской литературы идее двоемирия . Христианские книжники руководствовались убеждением, что помимо видимого, материального мира есть мир духовный, оказывающий непосредственное влияние на первый. Это обстоятельство объясняет, почему в ПСГ часть событий происходит в ирреальном измерении. Савва видит, с одной стороны, град сатаны, с другой, царство Бога. Он встречается с существами и людьми, являющимися их посланниками: проводником Саввы в царство дьявола становится соблазняющий его бес; жена Бажена Второго – не просто ворожея, она соотнесена с библейским сатаной, в обличье змея искушающего Еву: «яко ехидна злая , скрывает злобу в сердцы своем и подпадает лестию к юноши оному» ; утешает и направляет юношу на истинный путь Богоматерь; на необходимость спасения души и служения Богу ему указывают старец в Павлове Перевозе, жена сотника Иакова Шилова. Осуществление правильного выбора между царствами Бога и сатаны приводит Савву в монастырь, являющийся земным воплощением Небесного града.

Как видим, автор ПСГ избирает такие темы и мотивы, ориентируется на те жанры, которые позволяют ему сосредоточить внимание на изображении позитивного развития Саввы Грудцына, оказывающегося вынужденным совершить выбор между добродетелью и грехом, Богом и дьяволом, добром и злом. Герой, поначалу вступивший в конфликт с христианской общиной, осознаёт собственную греховность и принимает общепринятые социальные, нравственные, религиозные ценности.

И именно нестатичность этого вымышленного героя позволяет резко отграничить ПСГ от других произведений древнерусской литературы.

В то же время это произведение оказывается удивительно похожим на такие немецкие рыцарские романы, как «Бедный Генрих» (ок. 1195) Гартмана фон Ауэ и «Парцифаль» (ок. 1200) Вольфрама фон Эшенбаха. Как известно, немецкий рыцарский роман, в отличие от французского, уделял много внимания религиозно-нравственной проблематике и изображал процесс духовного совершенствования человека. Именно это обстоятельство и ставит его у истоков немецкого романа воспитания .

В литературоведении закрепилось мнение, что роман воспитания - жанр, полнее всего проявивший себя в немецкой литературе. Однако важную роль он сыграл и в русской словесности . С этим жанром могут быть соотнесены такие известные произведения, как «Рыцарь нашего времени» (1799) Н.М. Карамзина, «Обыкновенная история» (1847), «Рудин» (1855) И.С. Тургенева, «Детство» (1852), «Отрочество» (1854), «Юность» (1857), «Воскресение» (1899) Л.Н. Толстого, «Обломов» (1859) И.А. Гончарова, «Преступление и наказание» (1866), «Подросток» (1875) М.Ф. Достоевского. С нашей точки зрения, эти и другие классические русские романы, изображающие формирование человека, восходят к «Повести о Савве Грудцыне», в котором можно обнаружить черты, признаваемые обычно жанровыми признаками романа воспитания: дидактизм, моноцентричность, важность темы воспитания личности, изображение эволюции героя, использование композиции, призванной подчеркнуть стадиальность тернистой «дороги жизни» героя, наличие системы персонажей, способствующей воспитанию главного героя, показ внешнего мира как школы жизни, конформистское решение конфликта «я-мир» .

Всё вышесказанное позволяет прийти к выводу о том, что неизвестный автор «Повести о Савве Грудцыне» вышел за рамки традиционных жанров древнерусской литературы и создал произведение, ставшее если не первым русским романом воспитания, то его непосредственным предшественником.

Список литературы:

1. Бахтин М.М. Роман воспитания и его значение в истории реализма // Бахтин М.М. Собрание сочинений в семи томах. М.: Языки славянских культур, 2012. Т. 3. Теория романа (1930-1961 гг.). - С. 180-217.
2. Библия. Книги священного писания ветхого и нового завета. Минск: «ПРИНТКОРП», 2010. - 1217 с.
3. История русской литературы X-XVII веков: учеб. пособие для вузов / Л.А. Дмитриев [и др.]; под ред. Д.С. Лихачёва. М.: Просвещение, 1980. - 462 с.
4. История русской литературы XVII-XVIII веков: учеб. пособие / А.С. Елеонская [и др.]. М.: Высшая школа, 1969. - 363 с.
5. Краснощекова Е.А. Роман воспитания Bildungsroman - на русской почве: Карамзин. Пушкин. Гончаров. Толстой. Достоевский. СПб.: Издательство «Пушкинского фонда», 2008. - 480 с.
6. Кусков В.В. История древнерусской литературы: учеб. для вузов / В.В. Кусков. М.: Высшая школа, 1982. - 296 с.
7. Лихачёв Д.С. Слово о полку Игореве» и жанрообразование в XI-XIII вв. / Д.С. Лихачёв // ТОДРЛ. Л.: Наука, 1973. –Т. 27. История жанров в русской литературе X-XVII вв. - С. 69-75.
8. Лурье Я.С. К изучению летописного жанра / Я.С. Лурье // ТОДРЛ. Л.: Наука, 1973. Т. 27. История жанров в русской литературе X-XVII вв. - С. 76-93.
9. Прокофьев Н.И. Древняя русская литература. Хрестоматия / Н.И. Прокофьев. М.: Просвещение, 1980. - 399 с.
10. Повесть о Савве Грудцыне // Русская литература XI-XVIII вв. / под ред. Г. Беленького [и др.]; сост., вступ. статья, примеч. Л. Дмитриева и Н. Кочетковой. М.: Художественная литература, 1988. - 201-217 с.
11. Скрипиль М.О. «Повесть о Савве Грудцыне» // ТОДРЛ. М.-Л.: Издательство АН СССР, - 1932. - Т. 2. - С. 181-214.

ВВЕДЕНИЕ

«Повесть о Савве Грудцыне»- первый в русской литературе бытовой роман, с любовной интригой, яркими зарисовками из тогдашней действительности и чрезвычайно разнообразными приключениями героя. Сюжетное повествование многопланово и расцвечивается удачным художественным смешением жанровых решений, соединяя чудесные мотивы старой литературы с новаторским лирическо-бытовым повествованием, которые в свою очередь удачно сочетаются со сказочными и былинными приемами повествования.

Я выбрала данную тему, так как мне, может в силу моего возраста, очень близка тема любви, запретной и искушенной. В «Повести» большое внимание уделяется как раз изображению любовных переживаний молодого человека. Савва – главный герой, тяжело переживает разлуку с любимой.

В своей работе я попытаюсь раскрыть эту тему любви, которая повлекла за собой искушение человека. Я проанализирую «добрую» помощь беса, его роль в жизни и судьбе Саввы Грудцына, наказание последнего и его же прощение, смысл наличия мотива взаимосвязи человека и дьявола. Я попробую четко выявить сочетание романтической темы с подробными описаниями быта и нравов Руси XVII века.

В наше время очень часто встречаются такие жизненные ситуации. Часто люди для достижения своей цели, часто каприза, забывают обо всем: о вековых семейных традициях, о родителях (проблема «отцов» и «детей»), о каких-либо духовных ценностях и о законах Божьих. На этом основании я считаю данную тему актуальной, а «Повесть о Савве Грудцыне» - произведением, который является лучшим уроком в нашей нелегкой, запутанной жизни.

1.«Повесть о Савве Грудцыне» как повесть XVII века

Жанровая система русской прозы переживала в XVII в. коренную ломку и перестройку. Смысл этой перестройки состоял в освобождении от деловых функций, от связей с обрядом, от средневекового этикета. Происходила беллетризация прозы, превращение ее в свободное сюжетное повествование. В жития, постепенно терявшие прежнее значение «религиозного эпоса», проникали черты светской биографии. Переводный рыцарский роман и переводная новелла резко увеличили удельный вес занимательных сюжетов. В прозе возникали сложные новые композиции, в которых использовались несколько традиционных жанровых схем.

XVII век, когда начинается обновление русской духовной культуры и литературы, в частности, хорошо характеризует А.М. Панченко. Он пишет в своей книге «Русская литература в канун петровских реформ», что XVII век вопиет о конфликте отцов и детей, например, в авторской словесности разных поколений. XVII век – век поворота, переход к новому в жизни всего государства. Время, которое рассекает жизнь на старое и новое, на прошлое и будущее.

В литературе XVII века есть ряд произведений, раскрывающих особенности времени, таким произведением является, без сомнения, и «Повесть о Савве Грудцыне».

Героя литературы второй половины XVII века отличает активность, «живость» . Это связано, прежде всего, с социально-историческим характером литературы этого времени. Ибо фольклор не знает ни социальной конкретности, ни индивидуальности. И хотя «Повесть о Савве Грудцыне» не является фольклорным произведением, оно тоже демонстрирует необычайную энергию главного героя.

С рождения человеку уготовано место в обществе. В этом заключается его жизненное предназначение. Свое предназначение чувствуют с малых лет и герои житий. Святым или во сне, или наяву приходит видение, которое указывает им на их предназначение.

Здесь же, в литературе XVII века, герои понимают предназначение иного рода – предназначение в опоре на собственные силы . В литературе это связано и с развитием индивидуальности , когда начинают проявляться личностные качества. В центре оказывается человек как личность.

Глубокая философская мысль о личностном предназначении тесно связана с идиллией. Идиллия выражается в согласии предназначения с традицией и в согласии человека с предназначением. Два эти понятия смыкаются и одновременно расходятся. Есть предназначение как норма, готовая идиллия и как отход от нормы, идиллия, которую ищет герой.

Опора на собственные силы заключают в себе начала – творческое и разрушительное. Творческое начало как следствие самостоятельности – это отказ от идиллии, и именно оно приводит к союзу с дьяволом. Союз этот порождает начало разрушительное. Это хорошо отражено и в «Повести о Савве Грудцыне».

Савве была предложена некая норма: норма жизни, норма поведения, которая проистекает из идиллии, из начального предназначения. Савва, отталкиваясь от нее, тем самым выпадает из нормы. В ситуации выбора он избирает свой путь. Не приняв нормы и выпав из нее, герой оказывается подверженным многим испытаниям и искушениям жизни.

Бесовское вмешательство воспринимается как добро, но до поры до времени, до понимания своего греха перед Богом. Савва пошел неправильным, нечеловеческим путем и был наказан за отступничество. Находясь на грани выбора, не осуществив своего истинного предназначения, Савва уходит в монастырь. Монастырь – лишь убежище от судьбы, от себя. Это идиллия, но идиллия, в которой продолжает идти борьба с самим собой, так как не исчерпывающееся осознание своей вины перед Богом не дает покоя герою, а отсюда неустанное замаливание грехов.

Итак, человек в повестях XVII века неоднозначен. В нем высокое соединено с низменным, животным, греховным. И последнее одерживает поначалу верх. Этот факт соединения объясняет двойственность внутреннего мира героев, а также отречение от бога и продажу души дьяволу. Бог уходит для них на второй план, поэтому герои «Повестей», пройдя через грехопадение, в своем покаянии лишаются навсегда начальной идиллии и обретают идиллию относительную.

2.Событийная канва в кратком пересказе

«Повести о Савве Грудцыне»

«Повесть о Савве Грудцыне» - первый русский роман, созданный на рубеже между XVII и XVIII столетиями.

В самом начале «Повести о Савве Грудцыне» неизвестный нам по имени автор ее подчеркивает важность взятой им темы: «Хощу убо вам, братия поведати повесть сию предивную, страха и ужаса исполнену и неизреченнаго удивления достойну, како человеколюбивый бог долготерпелив, ожидая обращения нашего, и неизреченными своими судбами приводит ко спасению». За 200 лет до Достоевского автор «Повести о Савве Грудцыне» в сущности пытается создать своеобразное «Житие великого грешника», в котором средствами художественной литературы должны были решаться важнейшие морально - этические вопросы эпохи.

Начал автор свою «Повесть о Савве Грудцыне» с 1606 года. «Бысть убо во дни наша в лето 7114 году, - пишет он, - егда за умножение грехов наших попусти бог на Московское государство богомерскаго отступника и еретика Гришку расстригу Отрепьева похити престол Российского государства разбойнически, а не царски. Тогда по всему Российскому государству умножится злочестивая литва и многия пакости и разорения народом российским на Москве и по градом творяху. И от того литовского разорения многия домы своя оставляху и из града во град бегаху». Эта интродукция сразу же открывает перед читателем широкую историческую перспективу, связывающую частную жизнь героя «Повести», о которой будет рассказываться в дальнейшем с большим событием общенародной жизни. Повесть разрабатывалась на русском материале. Тему продажи души дьяволу за мирские блага и наслаждения.

В 1606 году именитый купец Фома Грудцын переселился из города Великого Устюга в Казань. Здесь он спокойно дожил до конца «смуты», когда мог снова развернуть свою торговую деятельность, вместе со своим двенадцатилетним сыном Саввой. Через несколько лет Фома Грудцын отплыл на своих кораблях в Персию, а сына послал к Соли Камской с товарами, также нагруженными на корабли не доезжая Соликамска, Савва остановился в небольшом городе Орле у «нарочитого человека в гостинице». Человек этот хорошо знал Фому Грудцына и радушно встретил его сына.

О приезде Саввы в Орел узнает старинный друг его отца купец Бажен Второй. Он просит Савву к себе в дом, где знакомит его со своей молодой женой. Между молодой женщиной и Саввой возникает роман. После первого опьянения страстью Савва пытается прекратить связь с женой друга своего отца, но оскорбленная женщина поит его любовным зельем, после которого страсть Саввы вспыхивает с новой силой. Но жена Бажена, мстя Савве, отвергает его и заставляет уехать из дома Бажена.

Симпатизирующий своему герою, автор «Повести о Савве Грудцыне», впервые в истории русской средневековой литературы, внимательно прослеживает и описывает психологическое состояние влюбленного Саввы, который «сердцем же скорбя и неутешно тужаше по жене той. И нача от великия туги красота лица его увядати и плоть его истончеватися». Страдающий Савва готов на все, чтобы ее вернуть,- готов даже погубить душу. «Аз бы послужил Диаволу», - думает он.

В повесть вводится средневековый мотив союза с человека с дьяволом. Традиционные демонологические мотивы вставлены в причинно-следственную связь событий. Кроме чудесного объяснения, часть их имеет и вполне реальное. Они конкретизированы, окружены бытовыми деталями, сделаны наглядными. Мучения Саввы, которого охватила страсть к чужой жене, психологически подготовляют продажу им души черту. В порыве душевной скорби Савва взвывает к помощи беса, и тот незамедлительно появился перед Саввой в облике юноше, который представился ему в качестве родственника, тоже из рода Грудцыных, но тех, которые не уехали в Казань, а остались в Великом Устюге. Новоявленный родственник Саввы взялся помочь ему в горе, потребовав за это только «малое рукописание некое».

С тех пор удачи посыпались на Савву: он вновь соединяется со своей возлюбленной, спасается от гнева отца, со сказочной быстротой перемещается из Орла Соликамского в города Поволжья и Оки.

Затем «брат названный» обучает Савву воинскому искусству. По его совету Савва поступает на службу к царю. Далее он участвует в борьбе русских войск с польскими феодалами за Смоленск и троекратно одерживает победу над тремя польскими «исполинами» (богатырями).

Бес служит Савве, и он долго не догадывается о его истинной природе. Бес умен, он знает больше, чем Савва. Это совсем иной образ беса по сравнению с тем, который был знаком древнерусскому читателю по житийной литературе. Бес в повести приобретает вполне «партикулярные» черты. Он сопутствует Савве и внешне ничем не отличается от людей: ходит в купеческом кафтане и выполняет обязанности слуги. Он даже несколько пошловат. Чудесное имеет обыденный вид. Это элемент фантастики, умело введенный в реальную обстановку.

Беспрерывные переезды Саввы из одного города в другой вызваны беспокойной совестью Саввы. Они мотивированы психологически. Продажа души черту становится в повести и сюжетно-образующим моментом.

Таким образом, сюжет продажи души дьяволу как бы приземлялся, вводился в определенную географическую и историческую обстановку. Он связывался с реальными психологическими мотивировками. Драматизировались отдельные коллизии. Действие как бы театрализовалось. Автор не только рассказывает о прошлом, но и представляет события читателям, развертывает события перед читателями, создавая эффект соприсутствия читателя.

Но вот приходит время расплаты. Савва смертельно болен, и к нему умирающему приходит его родственник и требует уплаты по расписке, данной Саввой ему в Орле. Савва понимает, что под видом родственника ему помогал сам дьявол, и приходит в ужас от своего легкомыслия. Савва молится богородице, прося ее о помощи. Во сне ему представилось видение. Богородица обещает спасти его, если он станет монахом. Савва соглашается, потом выздоравливает и постригается в Чудовом монастыре.

«Повесть о Савве Грудцыне», как я уже писала, называют первым русским романом. Сюжетное развитие ее, действительно, во многом напоминает сюжетное развитие романа, для которого характерны известная психологичность, наличие душевного развития и бытовая конкретизированность. Автор пытался показать обыкновенный человеческий характер в обыденной, бытовой обстановке, раскрыть сложность и противоречивость характера, показать значение любви в жизни человека. Вполне справедливо поэтому ряд исследователей рассматривает «Повесть о Савве Грудцыне» в качестве начального этапа становления жанра романа.

3. Сюжетная схема «Повести», её построение

В «Повести о Савве Грудцыне» использована сюжетная схема «чуда», религиозной легенды. Этот жанр был одним из самых распространенных в средневековой письменности. Он широко представлен и в прозе XVII в. Всякая религиозная легенда ставит перед собой дидактическую цель доказать какую-то христианскую аксиому, например действительность молитвы и покаяния, неотвратимость наказания грешника. В легендах как пример, три сюжетных узла. Легенды начинаются с прегрешения, несчастья или болезни героя. Затем следует покаяние, молитва, обращение к богу, богоматери, святым за помощью. Третий узел – это отпущение греха, исцеление спасение. Эта композиция была обязательной, но в ее разработке, в конкретном исполнении допускалась известная художественная свобода.

Сюжетным источником «Повести» были религиозные легенды о юноше, который согрешил, продав душу дьяволу, затем покаялся и был прощен.

Еще один источник – волшебная сказка. Сказкой навеяны сцены, в которых бес выступает как волшебный помощник, «даруя» Савве «премудрость» в военном деле, снабжая его деньгами и т.п. К сказке восходит поединок Саввы с тремя вражескими богатырями под Смоленском.

«Повесть о Савве Грудцыне» - не мозаика из плохо пригнанных, взятых из разных композиций фрагментов. Это продуманное, идеологически и художественно цельное произведение. Савве потом не суждено достичь сказочного счастья, что судит бог, а Савва продал душу сатане. Бес, так похожий на сказочного, волшебного помощника, на деле – антагонист героя. Бес не всесилен, и тот, кто на него уповает, непременно потерпит крах. Зло рождает зло. Зло делает человека несчастным. Такова нравственная коллизия повести, и в этой коллизии первостепенную роль играет бес.

Бесовская тема в «Повести о Савве Грудцыне» - это трагическая тема «двойничества». Бес – это «брат» героя, его второе я. В православном представлении каждому живущему на земле человеку сопутствует ангел – хранитель – также своего рода двойник, но двойник идеальный, небесный. Автор «Повести» дал негативное, «теневое» решение этой темы. Бес – тень героя бес олицетворяет пороки Саввы то темное, что в нем есть, - легкомыслие, слабую волю, тщеславие, любострастие. Силы зла бессильны в борьбе с праведником, но грешник становится их легкой добычей, потому что выбирают путь зла. Савва конечно, жертва, однако он и сам повинен в своих несчастиях.

В художественной концепции автора о разнообразной пестроте жизни. Ее изменчивость очаровывает молодого человека, но совершенный христианин должен противиться этому наваждению, ибо для него земное существование- тлен, сон суета сует. Эта мысль занимала автора так сильно, что он допустил непоследовательность в построении сюжета.

По своим взглядам автор повести консерватор. Его ужасает плотская страсть как и всякая мысль наслаждение жизнью. Это грех пагуба, но сила любви – страсти притягательной пестрой жизни уже захватили его современников, вошли в плоть и кровь нового поколения. Автор противится новым веяниям, осуждает их с позиции церковной морали. Но, как истинный художник, он признает, что эти веяния прочно укоренились в русском обществе.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Закончив работу, я хочу отметить важное – «человеколюбивый бог долготерпелив, ожидая обращения нашего, и неизреченными своими судбами приводит ко спасению». Финал благополучен и, несмотря на то, что Савва Грудцын пошел неправильным, повторюсь, нечеловеческим путем, он находит себе спасение, и это его спасение – в монастыре (хотя я думаю, что служение Богу в монастыре, наверное, в первую очередь – отречение от самого себя). Бог дает главному герою второй шанс – шанс на спасение, покаяние. Автор как будто за многие тысячелетия раскрыл проблему Достоевского: за преступлением всегда должно следовать наказание. Раскольников тоже наказан, правда, за убийство, но смысл финала такой же: возрождение главного героя, искупление вины. Ничто не проходит бесследно, видим мы в данном произведении, и, кстати, это можно подтвердить и сегодня, например, на основе своего жизненного опыта.

Анализируя «Повесть о Савве Грудцыне», я еще раз убедилась, что это произведение заключает в себе главные вечные ценности, связанные с нравственностью, моралью.

Данная работа показывает все стороны возникшей ситуации: и положительные, и отрицательные. И это очень важно, так как помогает нам быть более разумными при выборе направления, пути в жизни. «Повесть» заставляет задуматься и о своем предназначении, о котором написано во втором пункте плана реферата, ведь оно есть у каждого, и оно у каждого индивидуально. Это надо знать, понимать и помнить всегда.

Список использованной литературы

1. Водовозов Н. История древней русской литературы: Учебник для студентов пед. ин-тов по спец. № 2101 «Русский язык и литература». – М., «Просвещение», 1972.

2. История русской литературы X – XVII веков. / под ред. Д.С. Лихачева. – М., «Просвещение», 1880.

3. Радь Э.А. Притча о блудном сыне в русской литературе: Учебн. Пособие для студентов филологических факультетов педвуза. – Стерлитамак - Самара, 2006.

4. Кусков В.В., Прокофьев Н.И. История древнерусской литературы: Пособие для студентов нац. отд-ний пед.ин-тов. – Л.: «Просвещение». Ленингр. отд-ние, 1987.

5. Лихачев Д.С . Повесть о Тверском Отроче монастыре, Повесть о Савве Грудцыне, Повесть о Фроле Скобееве // История всемирной литературы: В 9 томах / АН СССР; Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. - М.: Наука, 1983.

6. Литература Древней Руси. Хрестоматия. / сост. Л.А.Дмитриев; Под ред. Д.С. Лихачева. – М., «Высшая школа», 1990.

Во второй половине XVII в. жанр повести занял ведущее положение в системе литературных жанров. Если древнерусская традиция обозначала этим словом любое "повествование", то, что в принципе рассказывается, повесть как новый литературный жанр наполняется качественно иным содержанием. Его предметом становится индивидуальная судьба человека, выбор им своего жизненного пути, осознание своего личного места в жизни. Уже не так однозначно, как раньше, решается вопрос об авторском отношении к описываемым событиям: голос автора явно уступает место сюжету как таковому, а читателю предоставляется самому сделать вывод из этого сюжета.

"Повесть о Горе-Злочастии" – первая в группе бытовых повестей XVII в., открывающая тему молодого человека, не желающего жить по законам старины и ищущего свой путь в жизни. Эти традиционные законы олицетворяют его родители и "добрые люди", дающие герою разумные советы: не пить "двух чар за едину", не заглядываться "на добрых красных жен", бояться не мудреца, а глупца, не красть, не лгать, не лжесвидетельствовать, не думать о людях плохо. Очевидно, что перед нами – вольное переложение библейских десяти заповедей. Однако Молодец, который "был в то время се мал и глуп, не в полном разуме и несовершен разумом", отвергает эту традиционную христианскую мораль, противопоставляет ей свой путь: "хотел жити, как ему любо". Этот мотив жизни в свое удовольствие усиливается в повести, когда "названой брат" подносит Молодцу чару вина и кружку пива: выпить "в радость себе и веселие". Именно стремление к удовольствию приводит Молодца к краху, что очень иронично констатирует анонимный автор, рассказывая, как Горе "научает молодца богато жить – убити и ограбити, чтобы молодца за то повесили, или с камнем в воду посадили". Жизнь по новым правилам не складывается, забвение родительских советов приводит к катастрофе, соответственно, единственным возможным выходом оказывается возвращение к традиционным христианским ценностям: "спамятует молодец спасенный путь – и оттоле молодец в монастыр пошел постригатися". Появление образа монастыря в финале "Повести о Горе-Злочастии" важно прежде всего именно как показатель традиционного решения проблемы выбора своего пути: Молодец, как и Блудный сын Симеона Полоцкого, в итоге возвращается к родительскому укладу. Заповеди в начале пути и монастырь в конце – знаковые точки этого уклада.

Принципиально новой чертой "Повести о Горе-Злочастии" можно считать образ главного героя – безымянного Молодца. Молодец – фольклорный герой по происхождению, обобщенный представитель молодого поколения. Отсутствие имени – существенная характеристика, т. к. именно это отсутствие является показателем начального этапа перехода от традиционного древнерусского героя к герою нового времени. Автору важно подчеркнуть именно обобщенность, принципиальную неконкретность этого образа, и он прибегает для этого к традиционному фольклорному взгляду на героя. Мы не знаем многих внешний обстоятельств его жизни. Где он научился пить и играть, при каких обстоятельствах ушел из родного дома – все это остается неизвестным читателю. Мы не знаем, откуда и куда бредет Молодец, как он был в конце концов принят в монастыре, какова была там его дальнейшая судьба. Единственной характеристикой Молодца в "Повести" оказывается его социальная характеристика – он происходит из купеческой среды. "Люди добрые" на честном пиру

Посадили ево за дубовой стол, Не в болшее место, не в меншее, - Садят ево в место среднее, Где седят дети гостиные.

В большинстве древнерусских литературных произведений личность раскрывается статично, а не динамично. Человек действует в зависимости от обстоятельств и единственное возможное изменение - это поворот человеческого сознания от зла к добру, чаще всего – в результате чуда, которое свидетельствовало о божественном замысле о человеке. В беллетристических произведениях нового времени личность героя оказывается способной к саморазвитию, причем это саморазвитие может совершаться как от зла к добру, так и от добра ко злу, а кроме того, и это очень важно, развитие человеческой личности может совершаться безотносительно к добру и злу.

"Повесть о Горе-Злочастии" имеет своим героем только одного человека. Это монодрама. Все остальные действующие лица отодвинуты в тень и характеризуются автором через множественное число, которое наиболее отчетливо противопоставляется хоть и обобщенной, но в то же время принципиальной "единственности" главного героя ("отец и мать", "други", "добрые люди", "нагие-босые", "перевощики"). Только в начале повести говорится об одном "милом друге", который его обманул и обокрал. Но этот единственный, кроме Молодца, конкретный человеческий персонаж повести выведен так обобщенно, что скорее воспринимается как некий символ всех его собутыльников, чем как конкретная личность. В повести только один ярко освещенный персонаж – это неудачливый и несчастный Молодец.

Правда, в "Повести", кроме Молодца, есть и другой ярко обрисованный персонаж – это само Горе-Злочастие. Но персонаж этот представляет собой alter ego самого Молодца. Это его индивидуальная судьба, своеобразная эманация его личности. Горе неотделимо от самой личности Молодца. Это судьба его, личная, выбранная им по доброй воле, хотя и подчинившая его себе, неотступно за ним следующая, прилепившаяся к нему. Она не переходит к Молодцу от родителей и не появляется у него при рождении. Горе-Злочастие выскакивает к Молодцу из-за камня тогда, когда он уже сам выбрал свой путь, уже ушел из дома, стал бездомным пропойцей, свел дружбу с "нагими-босыми", оделся в "гуньку кабацкую".

Непредвиденные события жизни Молодца развиваются под воздействием изменений в самой его личности. Эти изменения подчиняются одной главной мысли повести: "человеческое сердце несмысленно и неуимчиво". Человек вступает на опасный путь соблазнов вовсе не потому, что в мире есть зло и дьявол не дремлет, а потому, что независимо от существования вне человека начал добра и зла само сердце человеческое способно избирать тот или иной путь, а при "неполном уме" и "несовершенном разуме" неизбежно склоняется ко злу, к непокорству, к соблазнам и прельщениям.

В целом развитие Молодца идет скорее ко злу, чем к добру, хотя в конце концов он и является в монастырь, чтобы постричься. Но постриг его вынужденный – это не душевное возрождение к добру, а простая попытка убежать от Горя. Горе остается сторожить его у ворот монастыря, и еще неизвестно, не овладеет ли оно им вторично.

Впрочем, вопросы добра и зла отступают в повести со своего традиционно первого места на второй план. Автор повести не столько оценивает действия Молодца с точки зрения религиозно-этической, сколько по-человечески жалеет Молодца, сопереживает его неудачам, несчастью. Он не осуждает Молодца, он горюет по нем, внутренне ему симпатизируя. Поэтому лирическая стихия повести, столь ярко в ней проявляющаяся, отнюдь не случайна. Народная лирика – лирика песни, причитания, жалобы на судьбу и на долю – явилась формой выражения эмансипированных от церковной дидактики чувств по отношению к эмансипированной же личности человека.

Исследователи отмечали, что "Повесть о Горе-Злочастии" стоит на грани автобиографии, она переполнена личной заинтересованностью автора в судьбе своего героя и от нее один шаг до жалобы на свою собственную судьбу. И как это ни парадоксально, она очень близка к автобиографии Аввакума по своему лирическому тону.

"Повесть о Савве Грудцыне" – следующий этап в развитии главной в бытовой повести второй половины XVII в. темы поисков молодым поколением свой судьбы. Это произведение составляет полную противоположность "Повести о Горе-Злочастии" в плане бытовой конкретики. Рассказ о Молодце и Горе ведется принципиально обобщенно, без называния конкретных мест и при полном отсутствии индивидуализации героя. И это было важно для неизвестного автора этой повести, т. к. он стремился представить читателю путь молодого поколения в целом, жизненный выбор не конкретного, а обобщенного героя. "Повесть о Савве Грудцыне" дает действующим лицам русские, реальные имена и располагает события в конкретной географической, бытовой, этнографической среде. Действие в ней вполне подчинялось купеческой обстановке определенной, близкой читателям эпохи. Савва Грудцын предстает перед читателем в окружении многочисленных подробностей и деталей. В начале повести прослеживаются торговые пути отца Саввы из Казани в Соликамск, Астрахань или даже за Каспийское море. Рассказывается о прибытии Саввы в Орел и о знакомстве его с отцовским другом купцом Баженом Вторым и его женой. И здесь на первый план выходит тема любви. При описании зарождения чувства автор традиционен: "...супостат диавол, видя мужа того добродетельное житие, абие уязвляет жену его на юношу онаго к скверному смешению блуда и непрестанно уловляше юношу онаго лстивыми словесы к падению блудному". Традиционализм "Повести о Савве Грудцыне" сказывается и в средневековом взгляде на женщину как на "сосуд дьявола" почти в прямом смысле, ибо греховное влечение к женщине, жене отцовского товарища, приводит Савву к еще большему греху – продаже бессмертной души черту. И действительно, вскоре появляется и сам дьявол в образе отрока, который становится Савве названым братом (вспомним "названого брата" "Повести о Горе-Злочастии). Концовка повести вполне традиционна: после целого ряда подробно описанных приключений и путешествий Савва оказывается под Смоленском, участвует в освобождении города от поляков, внезапно заболевает и страшно мучим бесом. В самый опасный момент ему является Богородица и предсказывает чудо. И действительно, в день престольного праздника Казанской иконы Богородицы из-под купола храма падает Савина "богоотсупная грамота", с которой стерты все письмена. В результате Савва раздает все имущество и постригается в монахи. Итак, как и в "Повести о Горе-Злочастии", герой после длительных испытаний приходит к традиционным ценностям. И все же сюжетной традиционностью не исчерпывается содержание этой повести. В.В. Кожинов отметил переплетение в ней жанровых признаков старой учительной проповеди с новой психологической повестью и даже романом. Путешествия Саввы по всей Русской земле мотивируют бытовые зарисовки купеческой жизни; его участие в военных действиях переводят повествование в пласт воинской повести, тема греха и раскаяния (пожалуй, все-таки основная) решается в духе традиционной легенды о чуде. И эта жанровая неоднородность – самая яркая черта "Повести о Савве Грудцыне" как явления литературы переходного периода.

Кроме того, принципиально важен образ беса – "названного брата" Саввы. Исследователи неоднократно отмечали, что этот образ противостоит всей традиционной древнерусской демонологии: дьявол внешне ни в чем не отличается от людей, ходит в купеческом кафтане и выполняет обязанности слуги. Демонологические мотивы вставлены в причинно-следственную связь событий, конкретизированы, окружены бытовыми деталями, сделаны более наглядными и легко представимыми.

Савва идет за город, но первоначально не помышляет о встрече с дьяволом. Он идет в поле в унынии и скорби. И вот тут-то Савве как бы невольно является "злая мысль": "Егда бы кто от человек или сам диавол сотворил ми сие, еже бы паки совокупитися мне с женою оною, аз бы послужих дьяволу". В "Повести о Савве Грудцыне" показаны не только причины появления этой "злой мысли", но и сама обстановка, в которой эта мысль появилась: пустое поле, одинокая и, следовательно, располагающая к раздумьям прогулка изможденного унынием человека. Как бы в ответ на эту мысль Саввы, появившуюся у него в исступлении ума позади него возникает некий юноша. Сперва он слышит только голос, зовущий его по имени, потом, обернувшись, видит самого юношу. Явление этого скорого на помин дьявола во многом похоже на явление Горя-Злочастья.

Ничего ужасающего в образе беса нет, чудесное приобретает самый обыкновенный, даже заурядный вид. При всей своей сюжетно-функциональной близости к образу Горя "Повести о Горе-Злочастии", в художественном отношении это уже совершенно другой образ: на смену фольклорному обобщению приходит литературная бытовая конкретика. Недаром было замечено, что бес "Повести о Савве Грудцыне" отчасти предвосхищает "партикулярного" черта Ивана Карамазова у Ф.М. Достоевского.

Автор "Повести о Савве Грудцыне" долго не позволяет Савве догадаться, что он имеет дело с бесом. Даже данное "названному брату" "рукописание" не заставляет его предположить неладное, даже появление перед престолом главного сатаны зарождает в нем лишь смутные подозрения. Для автора важно, что "рукописание", данное Саввой дьяволу, символизирует сперва охватившую его страсть к жене Бажена Второго, потом – его честолюбивые устремления. Впервые в истории русской беллетристики автор пользуется приемом выявления скрытого значения событий: то, что ясно автору и читателю, еще неясно действующему лицу; читатель знает больше, чем знают герои, поэтому он с особенным интересом ждет развязки, которая состоит не только в торжестве добродетели, но и в выяснении происходящего для самих действующих лиц. Существенное значение в этой беллетризации демонологии имел перенос действия в купеческую среду. Тем самым сюжет о продаже души дьяволу соединился с обстановкой путешествий, передвижений по разным городам и странам, с темой верности или неверности жены – обычной для купеческих повестей. Впрочем, беспрерывные перемещения Саввы по русским городам имеют и чисто художественное значение: эти передвижения демонстрируют неспокойную совесть Саввы, невозможность для него избавиться от последствий своего греха. Эти передвижения мотивированы вовсе не купеческими делами, а лишь непоседливостью, на которую его толкает слуга-дьявол.

С точки зрения нравоучительной в "Повести о Савве Грудцыне" много лишнего. Вполне было бы достаточно того, что Савва в отплату за свое рукописание возвращает себе любовь жены Бажена Второго. Однако Савва вместе со своим другом-бесом путешествует, переезжает из города в город, совершает воинские подвиги под Смоленском. Продажа души черту становится, таким образом, сюжетообразующим моментом. Савве нужна от дьявола не одна услуга, а много услуг, необходима постоянная помощь – именно поэтому бес принимает обличье слуги или помогающего ему "названного брата". Сюжет усложняется. Помощь дьявола становится роком, судьбой, долей, и Савва обречен, он не может избавиться от своего названного брата. Нечто аналогичное мы видели в "Повести о Горе-Злочастии".

"Повесть о Савве Грудцыне" представляет интерес также и в плане сопоставительного анализа произведений, возникших в разных национальных литература и по-разному интерпретирующих мотив договора человека с дьяволом.

Этот сюжет распространен не только в европейских, но и в восточных литературах. Так, в поэме Фирдоуси "Шах-намэ" есть эпизод, рассказывающий об арабском князе Заххаке, вступающем ради земного владычества в союз со злым духом – Иблисом – который принял обличье юноши, став слугой Заххака:

Однажды утром посредине луга Иблис предстал пред ним в обличье друга... Сказал Иблис "Чтоб речь моя звучала, Я клятву от тебя хочу сначала". Был простодушен юноша, тотчас Исполнил искусителя приказ: "Твои слова держать я в тайне буду, Я повинуюсь им всегда и всюду.

У Фирдоуси клятва выполняет функцию характерного для европейских литератур "рукописания".

Исследователи испанских разработок темы о договоре человека с дьяволом (пьесы XVII в. "Гигантский огненный столп, Святой Василий Великий" Лопе де Веги; "Осужденный за недостаток веры" Тирсо де Молины; "За худые дела слетает голова" Хуана Руиса де Аларкона, "Маг-чудодей" Педро Кальдерона) отмечали, что по сравнению с легендой о докторе Фаусте и ее последующими разработками в литературах Европы испанские разработки этого мотива обладают рядом характерных особенностей: герой вступает в союз с дьяволом исключительно за обладание женщиной; герой не приобретает при этом второй молодости; как правило, герой ценой покаяния получает спасение от претендующей на его душу злой силы.

Те же особенности мы обнаруживаем и в "Повести о Савве Грудцыне". Объясняется это общностью литературной традиции: средневековому западноевропейскому и русскому читателю были хорошо известны христианские византийские сказания о Елладии, Киприане и Юстине и о Феофиле.

"Повесть о Савве Грудцыне" как любое крупное художественное произведение, примыкая ко вполне определенной линии традиции, в последней не умещается (как "Маг-чудодей" Кальдерона, "Трагическая история доктора Фауста" Марло и особенно "Фауст" Гете). Греховная страсть к жене Бажена Второго послужила поводом к союзу Саввы с дьяволом. Однако после того как мнимый брат выполнил свое обязательство, сюжет развивался далее по своим внутренним законам, независимо от достаточно жесткой схемы религиозной легенды, первый узел которой был уже полностью исчерпан.

Конкретные причины обращения человека к помощи князя тьмы, как отмечают исследователи этой темы в мировой литературе, чрезвычайно разнообразны. В апокрифической литературе Адам, полагая, что земля принадлежит дьяволу, заключает с ним пакт, чтобы иметь возможность работать на земле. Согласно другому апокрифу, Адам дает расписку, чтобы вернуть свет, утраченный после изгнания из рая. Еще по одному апокрифу, Адам вступил в союз с дьяволом за то, чтобы тот избавил Каина от "12 глав змеиных", которые от рождения были у того на голове. Феофил дает "рукописание", чтобы вновь получить утраченный им духовный сан и отомстить епископу. Киприан и Елладий – ради обладания женщиной. Герой популярной в средние века легенды о Рыцаре – чтобы вернуть промотанное богатство. Герои, восходящие к легенде о докторе Фаусте, - чтобы вернуть молодость и в стремлении к недоступному людям знанию.

Существенно, что как Киприан, так и Савва Грудцын оступились по человеческой слабости. Именно поэтому и с этической, и с художественной точки зрения они имели право на прощение своего греховного поступка. Далеко не случайно и тот и другой долго не догадываются, с кем имеют дело. Относительность вины Саввы подчеркивается еще и тем, что он "уловлен был лестию женскою". Целую серию аргументов против окончательного осуждения героя, вполне укладывающихся в концепции всего круга тих произведений, находим в пьесе Лопе де Веги (был прощен апостол Петр, по слабости отрекшийся от Христа; сделка незаконна, т. к. в обмен на ничтожное наслаждение черти хотят получить человеческую душу, и т.д.).

Не меньшее значение имеет идея ограниченности бесовской силы и зависимости результатов ее воздействия от душевного склада человека. Согласно этой идее, более отчетливо выраженной в "Маге-чудодее" Кальдерона, менее – в "Повести о Савве Грудцыне", на вечные муки обречен лишь тот, в ком нет внутренней борьбы между добром и злом. Помощь Богоматери и святых вознаграждает за эту победу или даже за предпосылки этой победы в душе самого человека. По мысли Кальдерона и в какой-то мере по мысли автора "Повести о Савве Грудцыне", свобода воли позволяет человеку, как бы низко он ни пал, найти в себе силы сбросить непомерный груз зла и пороков и восстановить свое человеческое достоинство.

Стилистически же "Повесть о Савве Грудцыне" написана еще в старой манере. Трафаретные стилистические формулы зачастую не позволяют углубить психологические и бытовые характеристики. Прямая речь персонажей лишена бытовой и психологической характерности, не индивидуализирована, остается книжной. Стиль и язык повести не пускали в нее действительность в полной мере, не позволяли полностью достигнуть эффекта соприсутствия читателя при развертывании действия повести.

Ограниченность языковых средств автора создавала эффект немоты персонажей повести. Несмотря на обилие прямой речи, эта прямая речь оставалась все же "речью автора" за своих персонажей. Эти последние еще не обрели своего языка, своих, только им присущих, слов. В их уста вставлены слова автора, являющегося своего рода "кукловодом". То же самое касается "Повести о Горе-Злочастии", где мы уже хорошо видим Молодца, но пока еще его не слышим.

Попытка индивидуализации прямой речи сделана только для беса, но и эта индивидуализация касается не речи самой по себе, а только манеры, в которой бес разговаривает с Саввой: то "осклабився", то "расмеявся", то "улыбаясь". В языковом же отношении речи Саввы, беса, Бажена Второго, его жены, главного сатаны и прочих не различаются между собой.

"Повесть о Фроле Скобееве", представляющая третий этап в процессе эволюции бытовой повести в русской литературе XVII в., обычно характеризуется исследователями как оригинальная русская новелла. Посвященная все той же теме самоопределения молодого поколения, она, в отличие от всех предшествующих повестей, решает ее принципиально антитрадиционно. Это – русский вариант европейского плутовского романа. В "Повести о Фроле Скобееве" отсутствует древнерусская книжная и фольклорная традиция, столь сильная в более ранних повестях. Фрол Скобеев – представитель нового поколения, добивающийся успеха именно благодаря отказу от традиционной морали: обманом, плутовством, хитростью. Сюжет повести составляет рассказ о его ловкой женитьбе на дочери стольника Нардина-Нащокина Аннушке. И раскрытие любовной темы здесь в корне отличается от "Повести о Савве Грудцыне": автор рассказывает не об опасном дьявольском искушении, а о ловко задуманной и осуществленной интриге, в результате которой каждый из героев получает свое. Если в "Повести о Савве Грудцыне" жена Бажена Второго предстает в традиционном для древнерусской литературы образе искусительницы и клеветницы (линия эта богата примерами от "Слова" и "Моления" Даниила Заточника в XIII в. до "Повести о семи мудрецах" в XVII в.), то Аннушка оказывается своеобразной женской параллелью к образу Фрола – ловкого плута. Отметим, что именно ей приходит в голову, как можно, не вызывая подозрений, оставить родительский дом: "И Аннушка просила мамки своеи, как можно, пошла Фролу Скобееву и сказала ему, чтоб он, как можно, выпросил карету и с возниками, и приехал сам к ней, и сказался бутто от сестры столника Нардина Нащекина приехал по Аннушку из Девичьева монастыря". Единственной традиционной чертой "Повести о Фроле Скобеве" можно считать, пожалуй, авторскую позицию. У читателя могли возникнуть серьезные подозрения, что автор не очень сочувствует драме, совершившейся в семье стольника, и не без восхищения смотрит на проделки своего героя. Но поймать автора на слове, обвинить его в сочувствии пороку было невозможно.

Новая и весьма примечательная черта повести – это отказ от традиционных литературных способов повествования, полное изменение повествовательного стиля. Стиль авторского повествования близок к стилю деловой прозы, приказного делопроизводства. Автор дает показания на суде в большей мере, чем пишет художественное произведение. Он нигде не стремится к литературной возвышенности. Перед нами непритязательный рассказ о знаменательных событиях.

Весьма показательные результаты дает сопоставление начальных фрагментов двух повестей:

"Повесть о Савве Грудцыне"

Хощу убо вам, братие, поведати повесть сию предивную, страха и ужаса исполнену и неизреченного удивления достойну, како человеколюбивый Бог долготерпелив, ожидая обращения нашего, и неизреченными своими судбами приводит ко спасению.

Бысть убо во дни наша в лето 7114 году, егда за умножение грехов наших попусти Бог на Московское государство богомерскаго отступника и еретика Гришку расстригу Отрепьева похитити престол Российскаго государства разбоинически, а не царски. <…>

В то же время во граде Велицем Устюге бысть некто житель града того именем Фома прозванием нарицаемый Грудцын Усов, их же род и доднесь во граде том влечется. <…>

"Повесть о Фроле Скобееве"

1680 году в новгородском уезде имелся дворянин Фрол Скобеев; в том же Новгородском уезде имелись вотчины столника Нардина Нащекина; и в тех вотчинах имелась дочь ево Аннушка и жила в них. И проведав Фрол Скобеев о той столничьей дочере и взяв себе намерение, чтоб вызыметь любление с тою Аннушкою; токмо не знает, чрез кого получить видеть ея; однако же умыслил опознатца тои вотчины с прикащиком и стал всегда ездить в дом ево, прикащика. И по некоем времени случился быть Фрол Скобеев у того прикащика в доме, и в то же время пришла к тому прикащику мамка дочери столника Нардина Нащекина, и усмотря Фрол Скобеев, что та мамка живет всегда при Аннушке.

Было бы, однако, ошибочно не видеть за этой внешней непритязательностью довольно своеобразного искусства рассказа. В этом отношении яркой показательностью отличается прямая речь. В "Повести о Фроле Скобееве" есть как раз то, чего больше всего не хватало "Повести о Савве Грудцыне": индивидуализированной прямой речи действующих лиц, живых и естественных интонаций этой прямой речи.

Итак, эволюция жанра бытовой повести в русской литературе второй половины XVII в. приводит к постепенному отказу от традиционных ценностей и к замене их новыми. Прежде всего оказывается, что молодой герой может выбрать свой путь в жизни и преуспеть на нем. Именно этот позитивный вывод сделал возможным появление в петровскую эпоху очередного витка жанра – "гисторий", рассказывающих о героях, олицетворяющих собой новые веяния в истории России.