Павел Дмитриевич Корин - известный русский художник и иконописец, автор героического триптиха «Александр Невский», выразительных портретов своих современников: полководца Георгия Жукова, скульптора С.Т. Коненкова, художников-карикатуристов М.В. Купреянова, П.Н. Крылова, Н.А. Соколова (Кукрыниксов), пианиста К.Н. Игумнова, итальянского художника Ренато Гуттузо и других. Силой живописи и энергией созидания портреты Корина останутся непревзойденными шедеврами мирового искусства. «Ваши герои имеют осанку» , - говорили художнику высокопоставленные гости его мастерской. По художественному стилю портреты Павла Корина сопоставимы с портретами его наставника - М.В. Нестерова. Особое место в наследии художника занимают удивительные изображения людей Церкви, сделанные в процессе подготовки к, пожалуй, самой главной работе П.Д. Корина - полотну «Реквием».

Павел Корин родился 8 июля 1892 года в семье потомственных русских иконописцев, в селе Палех Владимирской губернии. Когда Павлу было пять лет, отец, Дмитрий Николаевич Корин, умер. В 1903 году Павел был принят в иконописную школу Палеха, которую закончил в 1907 году. Семья жила очень бедно, и в 16 лет Павел уезжает на заработки в Москву. Он устраивается в иконописную мастерскую К.П. Степанова при Донском монастыре, здесь он получает возможность усовершенствовать свое искусство.

Важным этапом становления Корина как художника стала работа над росписями для Марфо-Мариинской обители в Москве в 1908-1917 годах. Обитель создавалась на средства великой княгини Елизаветы Федоровны, родной сестры императрицы Александры Федоровны. В 1908-1912 годах по проекту архитектора А.В. Щусева в обители на Ордынке был возведен главный храм - в честь Покрова Пресвятой Богородицы. 8 апреля 1912 года состоялось его освящение. На торжестве присутствовали Елизавета Федоровна, власти Москвы, архитектор А.В. Щусев, художники Виктор Васнецов, Василий Поленов, Михаил Нестеров, Илья Остроухов; были здесь и братья Корины - Павел и Александр. Чтобы усовершенствовать мастерство иконописца, «летом 1913 года Павел Корин архитектором А.В. Щусевым был послан в Псково-Печерский монастырь для копирования двух плащаниц XVI века» . Тогда же Корин побывал в древнем Новгороде. Образы, подобные ликам святых Новгорода, украсят усыпальницу в Марфо-Мариинской обители.

Эту усыпальницу для себя и тех сестер, которые первыми приняли посвящение в Марфо-Мариинской обители, Елизавета Федоровна в 1913 году просила расписать художника М.В. Нестерова. Храм-усыпальница во имя Сил Небесных и Всех святых находился под соборным храмом Покрова Богородицы. Корин был лучшим помощником Нестерова. Молодого иконописца М.В. Нестерову представила лично великая княгиня Елизавета Федоровна (это случилось еще в 1908 году).

В 1914 году в Марфо-Мариинской обители продолжались работы по отделке храма Покрова Богородицы. Художник Нестеров с помощником Кориным совместно расписали главный купол собора фреской «Отец Савоаф с Младенцем Иисусом Христом» (эскиз в ГТГ), и далее один Павел Корин оформил подкупольное пространство храма, своды окон и дверей. Лики архангелов и серафимов в растительном орнаменте украсили храм. Образцы росписи принимала великая княгиня Елизавета Федоровна, этим словно участвуя в их воплощении. Окончив отделочные работы, Корин, по рекомендации великой княгини Елизаветы Федоровны, для повышения художественного образования отправился в поездку по старинным древнерусским городам. Он посетит Ярославль, Ростов Великий, Владимир.

26 августа 1917 года состоялось полное освящение построенного и расписанного храма Пресвятой Богородицы.

Иные профессиональные навыки Павел Корин получил в Художественном училище живописи, ваяния и зодчества в Москве (МУЖВЗ), куда он поступил, заработав необходимые средства, в 1912 году. Здесь его учителями живописи были Константин Коровин, Сергей Малютин, Леонид Пастернак.

Летом Корин совершил поездку в Киев, познакомился с росписью Владимирского собора, его древними фресками, мозаиками, созданными В. Васнецовым, М. Нестеровым, В. Замирайло. Посетил молодой художник и Эрмитаж в Петрограде.

По окончании МУЖВЗ в 1917 году Корин был приглашен преподавать рисунок во 2-е Государственные художественные мастерские (так теперь именовалось МУЖВЗ), где художник проработал горькие и голодные 1918-1919 годы. Чтобы физически выжить в это время разрухи и войны, Павлу Корину в 1919-1922 годах пришлось устроиться в анатомичку 1-го Московского университета; эта работа оказалась небесполезной для него и как художника: он получил возможность усовершенствовать свои знания в анатомии человека.

В 1922 году в Петрограде в Музее антирелигиозной пропаганды (Казанском соборе) художник делает зарисовки святых мощей святителя Иоасафа Белгородского. В 1931 году копирует знаменитую картину А. Иванова «Явление Христа народу», когда ее передают из Румянцевского музея в Третьяковскую галерею.

В Италии в 1932 году он изучает лучшие образы итальянской классики эпохи Возрождения. Поездку в Италию устроил для Корина Максим Горький. Его портрет художник напишет тогда же, а позже, уже в 1940-е годы, и портрет жены Горького Н.А. Пешковой.

Разрушение устоев православного государства в России в 1920-е годы было непоправимой ошибкой истории. В русской и советской живописи XX века Павел Корин навсегда останется религиозным живописцем, воспитанником Палеха. Его творчество развивалось, несмотря на вероломный для России Февральский переворот 1917 года и политику Советского государства. Работы для художников-иконописцев в годы гонения на Русскую Православную Церковь не было. Население СССР под руководством коммунистов отступило от веры своих дедов и отцов, повсеместно закрывались и рушились православные храмы, только монахи и схимники в монастырях святыми молитвами сохраняли веру в православную Россию. В этот период и родился у художника грандиозный замысел увековечить «уходящую Русь» на полотне - его «Реквием».

Сюжетно действие картины происходит в Успенском соборе Московского Кремля, где церковные иерархи, монашествующие и русские православные люди молятся за Россию православную. Картина была сложна для исполнения технически, ведь было задумано огромное полотно размером более чем 5 х 9 метров.

На творческий замысел «Реквиема», безусловно, повлияла живопись М.В. Нестерова. В 1901-1905 годах Нестеров написал картину «Святая Русь» (хранится в ГРМ) - о встрече богомольцев с Господом Иисусом Христом. В 1911 году им для Марфо-Мариинской обители была создана роспись «Путь ко Христу»: «Пятнадцатиаршинный пейзаж, и по нему бредут люди добрые - умилительно и не менее внушительно для ума и сердца, - так писал М.В. Нестеров в письме 23 марта 1911 года. - Работаю яростно, на Страстную надеюсь закончить» . Роспись «Путь ко Христу» располагалась в трапезной храма обители, на ее восточной стене, прямо по центру, и, конечно, была хорошо знакома Корину, работавшему здесь вместе с Нестеровым в те годы, как и многим москвичам, приходившим в обитель. Любовь к этому месту останется у Павла Дмитриевича на всю жизнь, и когда в 1926 году Марфо-Мариинскую обитель закроют, он вместе со своим братом Александром спасет от уничтожения ее иконостас и росписи.

Русские верующие люди всё более убеждались в богоборческой сути советской власти. На картине П.Д. Корина «Реквием» православные люди в черной скорби и страшном горе стоят в Успенском соборе Московского Кремля и молятся - за святую Русь, за Православную Церковь. Художник долго не мог приступить к работе над собственно полотном «Реквием», а потом всё никак не мог окончательно завершить картину, так сильны были ощущения трагической силы обрушившегося на всех горя и вселенской скорби. Над полотном-эпопеей художник работал тридцать лет и три года - до 1959 года. К нему было сделано 29 больших по формату портретов (хранятся в ГТГ). Эти портреты иерархов, схимников, монахов, священников, монахинь и схимниц потрясают зрителей своей жесткой реалистичностью. Трагические и драматические образы верующих людей православной России сегодня можно увидеть на выставке в Государственной Третьяковской галерее (на Крымском валу). Выставка «“Реквием”. К истории “Руси уходящей”», открывшаяся в ноябре 2013 года, будет продолжаться до 30 марта года текущего. Назвать картину «Русь уходящая» порекомендовал Павлу Корину Максим Горький после посещения мастерской художника на Арбате в 1931 году. Горький покровительствовал Корину, и это давало художнику возможность спокойно работать.

Одновременно с работой над «Реквиемом» Кориным пишутся и портреты его современников: скорбя по «Руси уходящей», художник не терял живой связи с настоящим, со своим временем, устремленным вперед. Корин делает портреты сильных и талантливых людей: писателя А.Н. Толстого, ученого Н.Ф. Гамалеи, актеров В.И. Качалова и Л.М. Леонидова; посетив остров Валаам, пишет портрет М.В. Нестерова; позже, в 1940-е годы, он создает портреты скульптора С.Т. Коненкова, пианиста К.Н. Игумнова; к 1950-м годам относятся портреты художников М.С. Сарьяна и Кукрыниксов. Это монументальные произведения с совершенной композицией и цельным психологическим образом портретируемых.

В 1942 году Павел Корин создает центральную часть своего знаменитого триптиха «Александр Невский» (хранится в ГТГ). Образ героического и величественного защитника Отечества был необходим Родине в эти скорбные для нее годы. В суровом до аскетичности образе князя Александра Невского выражены героизм и непоколебимая стойкость, олицетворяющие собою русское начало, осознанно необходимые советским людям в трудную военную годину. Позже художник написал варианты эскизов триптиха «Дмитрий Донской» и части триптиха «Александр Невский» - «Старинный сказ» и «Северная баллада». Героический образ воина-полководца святого князя Александра Невского, созданный П.Д. Кориным, по силе воздействия на зрителя не имеет себе равных.

Осенью-зимой 1945 года, после окончания Великой Отечественной войны, Корин пишет не менее знаменитый портрет полководца Георгия Константиновича Жукова (хранится в ГТГ). Четырежды Герой Советского Союза, кавалер двух орденов Победы, Г.К. Жуков изображен в маршальском мундире, с многочисленными орденами и наградами.

24 июня 1945 года маршал Жуков принимал парад Победы на Красной площади в Москве. А 7 сентября 1945 года в Берлине у Бранденбургских ворот состоялся парад Победы союзных войск. От Советского Союза именно маршал Жуков принимал парад частей армий союзников: СССР, Франции, Великобритании и США. Когда легендарный полководец вернулся из Берлина, к нему был приглашен Павел Корин: началась работа над портретом. С полотна на нас спокойно смотрит человек, ставший для многих символом мощи русской армии. Жуков статен, величав и красив.

В 1931-1958 годы Корин возглавляет реставрационную мастерскую Государственного музея изящных искусств в Москве (ГМИИ), где со второй половины 1940-х годов находились трофейные шедевры Дрезденской картинной галереи, за сохранность которых нес ответственность художник.

Корин оставался непревзойденным специалистом по древнерусской живописи, тонко чувствуя ее стилистику, образ мировидения, передаваемый ею. Художник был привлечен к созданию древнерусских образов в художественных мозаичных панно для актового зала Московского Государственного университета, мозаик и витражей для станций «Арбатская», «Комсомольская-кольцевая», «Смоленская» и «Новослободская» Московского метрополитена. За эти работы в 1954 году он получил Государственную премию СССР.

В 1958 году Павлу Дмитриевичу Корину было присуждено звание народного художника РСФСР, он был избран действительным членом Академии художеств СССР.

В 1963 году, к 45-летию творческой деятельности художника, в залах Академии художеств была открыта его персональная выставка, ему было присвоено звание народного художника СССР.

К Корину пришла мировая слава, он посещает Италию, Францию, США; в 1965 году в Нью-Йорке, по инициативе Арманда Хаммера, была организована большая персональная выставка художника.

С 1933 года до конца жизни Павел Корин проживал в Москве на Малой Пироговской улице, где находилась и его рабочая мастерская. В 1967 году, после кончины художника, в доме на Пироговской, 16 был создан Дом-музей художника (филиал ГТГ).

Жизнь в искусстве, творческий потенциал личности - одна из главных тем, волновавших П.Д. Корина, не случайно им создано так много портретов именно людей искусства. Сам он, блестящий живописец, глубокий знаток древнерусского искусства, тонко чувствовал и литературу, и музыку, понимая глубинные связи разных родов искусства. Характерна запись, сделанная Кориным после концерта Рахманинова в Московской консерватории: «Вчера вечером был на концерте Рахманинова в консерватории. Исполнялись “Утес” - фантазия для оркестра и концерт № 2 для фортепиано с оркестром. Какая сила, какая широта и какая серьезность… Гений! Надо такую силу и такую широту в живописи».

Ровно 100 лет назад Россия обрела Патриарха. Художник Павел Корин увидел в новой Русской церкви знак приближения Царствия Небесного

Однажды в 1931 году писатель Максим Горький подсел к художнику Павлу Корину и сказал:

– Знаете что, напишите-ка с меня портрет.

Художник ответил, что ещё ни разу не писал портрет, поэтому боится пустой траты времени. Но в итоге согласился. Так было положено начало удивительному сотрудничеству и дружбе маститого писателя с малоизвестным тогда ещё художником, который вскоре прославится как лучший портретист Советского Союза. Всем знакомый по школьным учебникам портрет князя Александра Невского, портрет «демона войны» маршала Жукова, портреты художников Михаила Нестерова и Кукрыниксов, писателя Алексея Толстого, академика Зелинского, Сергея Коненкова и Василия Качалова – это всё Корин. Но началось всё с Горького. Впрочем, речь не об этом.

Павел Корин

Так вот, однажды Максим Горький после очередного сеанса позирования увидел в углу мастерской сваленные в кучу этюды – наброски какого-то грандиозного полотна: торжественный крестный ход священников под мрачной громадой Успенского собора Московского кремля – яростно сверкали на солнце купола, а внизу разливалось сияние от шитых золотом архиепископских одежд.

– Что это? – заинтересовался писатель.

– «Реквием», – не очень уверенно ответил художник.

– Нет, друг мой, название должно определять содержание, а в этом названии я не вижу этого…

Писатель еще раз внимательно посмотрел на этюды, задумчиво покачал головой: нет, нельзя в годы Второй Безбожной пятилетки быть таким неосторожным.

Павел Корин. Фрагмент портрета А.М. Горького

– Понимаете, это же все уходит из нашей жизни. Уходящая натура – уходящие люди… Кстати, помните, у Сергея Есенина есть такое замечательное стихотворение «Русь Уходящая»?

И тут же начал декламировать:

«Я уходящих в грусти не виню,
Ну где же старикам
За юношами гнаться?
Они несжатой рожью на корню
Остались догнивать и осыпаться…»

– Да, – резко подвел итог размышлениям писатель. – Я бы так и назвал: «Русь уходящая».

– Вот спасибо, Алексей Максимович, – с жаром воскликнул Корин, – непременно воспользуюсь вашим советом.

Поддержка и покровительство всемогущего «инженера душ человеческих» была ему тогда очень необходима.

Павел Корин в студии рядом c картиной «Портрет художников Кукрыниксов» (1958 год)

У каждого художника есть своё главное полотно – его визитная карточка, его душа, распятая на подрамнике, его воплощённая мечта. У Корина таким главным полотном стала воображаемая картина – задуманный «Реквием», или «Русь уходящая», так и не был никогда написан, несмотря на то что Павел Дмитриевич несколько десятилетий работал над композицией картины, написал , сделал этюды интерьеров Успенского собора Московского кремля. По его замыслу, это должно было быть эпическое полотно – 40 квадратных метров, почти столько же, сколько и «Явление Христа народу» Александра Иванова.

Павел Корин. Русь уходящая

Но когда картина вдруг предстала перед мысленным взором во всех подробностях, когда он вдруг со всей ясностью понял, что именно он хочет нарисовать, вернее, ЧТО как будто бы само собой явилось из сотен эскизов и рисунков, его руки словно парализовало от страха.

И он так и не притронулся к огромному загрунтованному холсту, который сделали специально для Корина. Много лет этот гигантский холст немым укором стоял в его мастерской.

Но в искусстве многие вещи совсем не зависят от воли творца, вернее, тех людей, которым Творец поручает что-то создать для Своих надобностей. Раз уж Творцу что-то нужно, то это появится в любом случае, можете даже и не беспокоиться. И поэтому ненаписанное полотно Корина так или иначе всё равно появилось на свет – пусть и в виде эскизов и множества разрозненных этюдов.

Творцу же требовалось послать чадам Своим Знак.

Павел Корин с самого раннего детства обещал служить Богу, ведь он появился на свет в июле 1892 года в знаменитом на весь мир селе Палех Владимирской губернии – в семье потомственных русских иконописцев. В десять лет Павел, как и его старшие братья, был принят в иконописную школу Палеха, затем он с братом Александром уехал на заработки в Москву, поступил учиться в Московское училище живописи, ваяния и зодчества (МУЖВЗ).

Одновременно они с братом подрядились работать в артель «богомазов» К.П. Степанова при Донском монастыре, где охотно брали палехцев. Так братья Корины и попали на строительство храмов для Марфо-Мариинской обители в Москве, которая создавалась на средства великой княгини Елизаветы Федоровны, родной сестры императрицы Александры Федоровны. В Марфо-Мариинской обители тогда работали лучшие церковные живописцы того времени: Виктор Васнецов, Василий Поленов, Михаил Нестеров. Именно Михаил и стал на долгие годы другом и наставником Павла Корина. Вместе с Нестеровым они расписали главный купол храма Покрова Богородицы Марфо-Мариинской обители, а далее уже один Павел Корин оформил подкупольное пространство храма, своды окон и дверей.

Фреска Михаила Васильевича Нестерова «Христос в доме Марфы и Марии» Покровского храма Марфо-Мариинской обители

Кстати, в монастыре Павел Корин нашёл и свою будущую жену – воспитанницу обители Прасковью Тихоновну.

Затем настали тяжёлые и голодные революционные годы. Марфо-Мариинская обитель была закрыта, княгиня Елизавета Федоровна арестована и казнена. Чтобы хоть как-то прокормить семью, Павлу Корину пришлось устроиться в анатомичку 1-го Московского университета: он зарисовывал различные органы трупов, также он преподавал технику рисунка в МУЖВЗ (вернее, после революции училище сменило название на 2-е Государственные художественные мастерские).

Княгиня Елизвета Федоровна

Но, несмотря на все гонения, художник остался верен православию и глубоко сочувствовал всем событиям Русской церкви этого периода. Также Корин глубоко переживал арест патриарха Тихона в мае 1922 года и суд над предстоятелем церкви. Как и многие сотни москвичей, он посчитал своим долгом отнести передачу патриарху, заключённому в бывших казначейских покоях Донского монастыря. Корин тоже ездил в Донской, передал посылку с продовольствием и тёплыми вещами, сшитыми бывшими монахинями Марфо-Мариинской обители, и в благодарность получил фотографию патриарха и ответ на клочке бумаги: «Получил и благодарю. Патр. Тихон». Эту записку, приклеенную к обратной стороне фотографии, Павел Дмитриевич как благословение всегда хранил у себя.

Патриарх Тихон

Ещё большее потрясение на художника произвела смерть патриарха в апреле 1925 года. Несмотря на негласные запреты, толпы людей шли проститься с патриархом в Донской монастырь, где в течение нескольких дней стоял гроб. Корин был там все те дни, и увиденное им массовое народное стояние у гроба патриарха произвело на него необычайно сильное впечатление. Запомнились и слова проповеди митрополита Трифона (Туркестанова):

– Мы должны нести крест, и я заметил, что как бы в напоминание об этом нас постигают скорби, иногда ожидаемые, иногда большей частью катастрофические, как теперь…

В своём дневнике Павел Корин писал: «Донской монастырь. Отпевание Патриарха Тихона. Народа было великое множество. Был вечер перед сумерками, тихий, ясный. Народ стоял с зажжёнными свечами, плач, заупокойное пение. Прошёл старичок-схимник. Около ограды стояли ряды нищих. В стороне сидел слепой и с ним мальчишка лет тринадцати, пели какой-то старинный стих. Помню слова: «Сердца на копья поднимем». Это же картина из Данте! Это «Страшный суд» Микеланджело, Синьорелли! Написать всё это, не дать уйти. Это – реквием!»

Свой замысел художник связывал с «Реквиемом» Берлиоза: «Помни “День гнева”, какое величие! Вот так бы написать картину. “День гнева, день суда, который превратит весь мир в пепел”. Какая музыка! Этот пафос и стон должен быть в моей картине. Гром, медные трубы и басы. Этот почерк должен быть!».

Так возник замысел картины, увековечивающей образы русского духовенства и верующих, которые, казалось, скоро совсем исчезнут в новой безбожной России.

Корин стал ходить с записной книжкой на службы в московские храмы, зарисовывая особенно заинтересовавшие его лица.

Вскоре он познакомился и с митрополитом Трифоном – бывшим дворянином и бывшим настоятелем московского Богоявленского монастыря, который добровольно отправился полковым священником на Первую мировую войну, заработав несколько боевых ранений. В Москве он вёл совершенно нищенскую жизнь. Согласившись позировать для будущей картины, владыка Трифон дал Корину рекомендательное письмо, в котором он просил других архиереев оказать помощь художнику. Более того, многие видные священники соглашались позировать живописцу только потому, что прежде ему позировал сам владыка Трифон! Благодаря помощи владыки Корин мог познакомиться и с тайными монахами из разогнанной Смоленской Зосимовой пустыни Владимирской епархии, и с монахинями закрытого Вознесенского монастыря в Московском кремле, которые скрывались от гонений.

Павел Корин. Трифон (Туркестанов). (Фрагмент картины)

Орудием Божьего замысла стал и Максим Горький, заказавший по совету Михаила Нестерова у бедного художника огромный портрет – в два человеческих роста. Он содействовал тому, что Павла Дмитриевича взяли на работу в реставрационные мастерские Пушкинского музея, также он устроил поездку братьев Кориных в Европу и Италию для знакомства с шедеврами мирового искусства.

Но, главное, Горький создал все условия для осуществления масштабного замысла «Реквиема».

Прежде всего он договорился о том, что Корин мог свободно рисовать этюды в Успенском соборе Московского кремля, ведь в те годы все кремлевские храмы были закрыты для посещения.

Павел Корин. Рисунок в Усепенском соборе кремля

Также он выбил для художника новую просторную мастерскую на Малой Пироговской улице, где мог поместиться огромный холст для картины (сам холст был по личной просьбе Горького сделан по спецзаказу в Ленинграде).

Но в 1936 году Горький умер, и для Корина наступили чёрные дни. На него буквально обрушился поток обвинений в том, что он «оторвался от действительности, не участвует в развитии пролетарского искусства, ушёл в живописание реакционной среды».

Вчерашние друзья строчили на него доносы в НКВД: «Подготовка П. Корина к основной картине выражается в сотне эскизов, натурщиками для которых служат махровые изуверы, сохранившиеся в Москве, обломки духовенства, аристократических фамилий, бывшего купечества и пр. Он утверждает, но весьма неуверенно, что вся эта коллекция мракобесов собрана им для того, чтобы показать их обреченность. Между тем никакого впечатления обреченности, судя по эскизам, он не создает. Мастерски выписанные фанатики и тёмные личности явно превращаются в героев, христиан-мучеников, гонимых, но не сдающихся поборников религии».

В газете «Известия» в апреле 1937 года были опубликованы две обличительные статьи, где Корин назван «реакционером»: «в его мастерской троцкистско-фашистская нечисть создала лабораторию мракобесия».

Казалось бы, после таких доносов судьба художника была предрешена, но Господь хранил Корина. В итоге все репрессии ограничились только тем, что Третьяковская галерея убрала из постоянной экспозиции все его картины, объявленные «формалистской мазнёй».

Ему пришлось почти полностью скрыть свой внутренний мир от окружающих. Зажигая дома лампадку перед иконами, собранными им с огромной любовью и пониманием их духовной и художественной ценности, знакомым, знавшим, что он верующий, православный, церковный человек, он говорил: «Зажжёшь, сядешь напротив, и как-то приятно и легко станет на душе. Сверкнет этаким светлячком свет тихо и красиво…»

Отношение к художнику изменилось только во время войны, когда в 1942 году Павел Дмитриевич по заказу Комитета по делам искусств СССР создал триптих «Александр Невский», где святой русский князь, закованный с ног до головы в стальные латы, стоял на фоне знамени с ликом Христа. Сталин был в восторге – именно такой железный русский исполин без всяких «васнецовских» кафтанов и сафьяновых сапожек и мог сломать хребет фашистскому зверю.

Павел Корин. Триптих «Александр Невский»

Также Корин руководил реставрацией полотен Дрезденской галереи. В разрушенном Владимирском соборе Киева он реставрировал фрески Виктора Васнецова и Михаила Нестерова, за что ему было присвоено звание народного художника СССР, он стал лауреатом Ленинской и Сталинской премий.

В то же время он продолжал работать над своим главным замыслом. В 1948 году он рассказал о своем замысле патриарху Алексию (Симанскому), который с готовностью согласился позировать художнику. Состоялось несколько сеансов, но патриарха все время отвлекали суетные дела: кто-то звонил по телефону, требовалось решить какие-то самые срочные и неотложные дела, имевшие важное политическое звучание.

В конце концов они с Алексием условились, что Корин с супругой приедут в Одессу, где будет отдыхать патриарх, и там можно будет продолжить работу, совмещая её с отдыхом на море. Но внезапный инфаркт помешал Корину осуществить задуманное.

Алексий Симанский

В последние годы ни признание, ни персональные выставки уже не радовали Павла Дмитриевича: его близкие не раз отмечали, что Корин часто с горечью повторял, что не выполнил своего предназначения, не закончил своей самой главной картины.

Но случилось неожиданное: картина стала существовать сама по себе. И совсем не такая, какой её задумал сам художник.

Посмотрите внимательно на эскиз.

Павел Корин. Русь уходящая

Красный цвет богослужебных облачений митрополита Трифона и стоящих за его спиной патриархов ясно говорит нам о том, что это праздничное Пасхальное богослужение. Можно даже с точностью установить дату: это 5 мая 1918 года. Именно в этот день епископ Дмитровский Трифон Туркестанов, викарий Московской епархии, возглавлял последнее Пасхальное богослужение в Успенском соборе, которое оказалось и последним богослужением в соборе вообще – после этого большевики закрыли доступ в храм для верующих.

Но дата здесь имеет очень условное значение. Это Пасхальное богослужение проходит уже в мистическом и метафизическом пространстве, ведь славить воскресшего Христа собрались и живые, и воскресшие из мёртвых патриархи: святитель Тихон (Беллавин) и Сергий (Страгородский), митрополиты и епископы, священники и монахи, сгинувшие в жерновах сталинского Молоха.

Успенский собор Кремля

«Не дивитесь сему: ибо наступает время, в которое все, находящиеся в гробах, услышат глас Сына Божия, и изыдут творившие добро в воскресение жизни, а делавшие зло в воскресение осуждения».

Кажется, что стоящие спиной к алтарю Успенского собора люди только и ждут знака дьякона, чтобы уйти из храма навсегда по завершении службы. Погашены огромные паникадила, в соборе уже установлены строительные леса, Царские врата уже закрыты…

Но на самом деле художник изобразил самое начало Пасхальной службы – каждение. Вот сейчас протодьякон отец Михаил, приподняв правую руку с кадилом, низко поклонится и возгласит густым басом:

– Благослови, владыко, кадило!

Но при этом обращается он не к митрополиту Трифону, и рука его вытянута не на восток, как обычно, не к алтарю и не к служащему митрополиту Трифону, а на запад.

Туда же смотрит и сам митрополит Трифон, широко открыв от удивления единственный зрячий глаз, и все патриархи, и все стоящие в храме. И нельзя не задуматься, что же ТАКОГО увидел митрополит?

Если представить себя на месте митрополита Трифона и посмотреть в том же направлении, то очевидно, что его взор обращен на образ Спасителя на фреске «Страшный суд», которую по традиции всегда располагают на западной стене каждого православного храма.

Но там уже не фреска: и стены храма, и сами Небеса разверзлись в ожидании Второго пришествия.

Именно у Христа воскресшего и грядущего судить живых и мёртвых и испрашивает благословения протодиакон, именно Спаситель – Живой и Воплощенный Бог – отныне является предстоятелем на этой литургии, предваряющей наступление Страшного суда.

Нет, Русская церковь никуда не собирается уходить. Она собрана здесь самим Христом в ожидании скорого суда, который готовится принять спокойно и с любовью к Господу.

«И он сказал мне: это те, которые пришли от великой скорби; они омыли одежды свои и убелили одежды свои Кровию Агнца. За это они пребывают ныне перед престолом Бога и служат Ему день и ночь в храме Его, и Сидящий на престоле будет обитать в них» (Откровение святого Иоанна Богослова).

Страшный суд уже начался.

В 1925 году в своей московской резиденции (тогда это был Донской монастырь) умер патриарх Тихон. Смерть святителя Русской православной церкви вызвала массовое паломничество народа к одру умершего. По всем дорогам к Москве, к стенам Донского монастыря, потекли потоки людские. Безмолвно, день и ночь, шла вся православная Русь. Торжественная церемония отпевания, духовенство всех степеней и рангов, толпы верующих, среди которых были фанатики и юродивые...

Побывали там и писатели, и композиторы, и ученые, и художники - все, кто мог тогда осознать значение происходящего. Среди художников оказался искренний певец "Святой Руси" М.В. Нестеров, а с ним ученик и к тому времени самый уже близкий друг его Павел Корин. Он и увидел, как эта Русь, убогая в повседневной жизни, в эти последние - трагические для нее и одновременно звездные мгновения - проявила всю силу своего характера. Эта Русь и уходила по-русски, уходом своим являя знак вечности.

Разные персонажи - молодые и старые, мужчины и женщины, епископы и монахи, игуменьи и молодые монашенки, калеки и нищие на каменных ступенях церквей и просто миряне. Все они уходили в прошлое с непреклонной верой, что уход этот временный, с надеждой на возвращение и убежденностью в правоте и святости своего дела. Сам художник плакал, когда вслед за ушедшими из храма служителями культа стали рушить прекрасные памятники зодчества, украшенные фресками талантливых мастеров.

Павел Корин сделал тогда для памяти несколько карандашных набросков. А на одном из рисунков подписал: "Встретились два схимника, как будто бы вышли из земли... Из-под нависшей седой брови смотрит глаз, одичало смотрит". Именно тогда и зародилась у молодого художника идея написать большую картину, которой он дал название "Реквием".

Сначала это были просто этюды, которые он писал самозабвенно, с вдохновением, доходящим до отчаяния. Еще не до конца были ясны сюжет и композиция картины, а характеры действующих лиц уже рождались на полотне. Они были живые - со своими страстями, верой, смятением. Иногда некоторые коллеги забрасывали семена сомнения в душу художника, но не охлаждали его творческого пыла, хотя и сильно терзали.

В Палехе, а затем в Москве, в иконописной мастерской, П. Корин часто соприкасался со служителями Русской православной церкви, и этот мир стал ему хорошо знаком. Впечатлительный художник с большой остротой почувствовал и понял всю глубину трагического положения церкви, вступившей в конфликт с молодой советской властью. Эта борьба носила ожесточенный характер, и когда в стране началось уничтожение духовенства, П. Корин понял: уходит со сцены общественной жизни великая сила. Именно в этом уходе виделось ему глубокое, полное внутреннего драматизма художественное полотно.

Когда П. Корин решил написать большую картину, увековечивающую уходящую старую Русь, он говорил: "За всю Церковь нашу переживал, за Русь, за русскую душу. Тут больше меня, чем всех этих людей; я старался их видеть просветленными и сам быть в приподнятом состоянии... Для меня заключено нечто невероятно русское в понятии "уходящее". Когда все пройдет, то самое хорошее и главное - оно все останется".

Не считая себя портретистом, П. Корин задумал создать многофигурную композицию с ярко выраженной сюжетной основой: "Церковь выходит на последний парад". Этюды к задуманной картине были сделаны им задолго до окончательного эскиза ее композиции. Это были уже вполне самостоятельные, мастерские портреты, общее число которых достигало нескольких десятков.

Одним из самых ранних (некоторые исследователи считают его и самым лучшим) был этюд Это парный портрет скульптора-самоучки СМ. Чуракова и его сына, впоследствии известного художника-реставратора. Они представлены почти в полный рост. Изображенная на первом плане фигура Чуракова-старшего - высокого, крепкого сложения старика с бородой микеланджеловского пророка - поражает зрителя необычайной силой. Уверенно стоит он на широко расставленных ногах, приподняв правое плечо и заложив за спину руки, держащие клюку. Голова его склоняется долу; красивое лицо с высоким открытым лбом, изборожденным резкими морщинами, осенено глубокой думой.

Стоящий позади него сын как бы дополняет этот образ, развивая и варьируя тему глубокого раздумья. Внешне фигура юноши напоминает фигуру отца. Правда, она значительно меньше и тоньше, но и здесь та же глубоко сосредоточенная поза с опущенной головой и сомкнутыми руками. При всем том зрителю ясно, что перед ним совершенно разные, во многом даже контрастные фигуры.

Тонкое, нервное лицо молодого человека, обрамленное густыми темно-каштановыми волосами, закрывающими лоб; жиденькая юношеская бородка, судорожно сплетенные пальцы рук - все говорит о более сложной и одновременно более слабой внутренней организации.

Через несколько лет П. Корин написал этюд "Трое". Три женские фигуры, являющие три разных возраста, отразили три разных подхода мастера к решению портретного образа. Центральная фигура - приземистая, сгорбленная старуха-монахиня, тяжело опирающаяся на клюку... Перед зрителем предстает одна из главенствующих церковных особ, может быть, в прошлом - настоятельница какого-нибудь монастыря. Длинная черная ряса с накидкой облекает эту мрачную фигуру. Из-под огромной, надвинутой на лоб шапки с меховой опушкой и прикрывающего щеки черного платка рельефно выделяются мастерски вылепленные цветом детали старческого лица. С первого взгляда на нее зрителю ясно, что перед ним личность властная, решительная, мужественная.

За спиной старухи, справа, стоит пожилая женщина в полумонашеской одежде. Ее красивое лицо в обрамлении черного платка, с высоким открытым лбом и добрыми, печальными глазами овеяно какой-то особой душевной теплотой и тихим спокойствием, говорит о трудной, многострадальной судьбе, мудром терпении и стойкости русской женщины.

Третья фигура - молодая большеглазая красавица, стройная и высокая - олицетворяет героико-романтическое направление в творчестве П. Корина. Она в таком же темном полумонашеском одеянии, как и ее соседка, но горделиво приподнятая голова ее не покрыта.

В 1935 году последовал еще один этюд - портрет протодьякона М.К. Холмогорова, а потом еще и другие. Когда появились еще первые этюды к "Реквиему", многие встретили их просто в штыки. Признавая бесспорную одаренность П. Корина, его упрекали за уход от действительности, поэтизацию мрачных сторон "наследия прошлого", апологию религиозности и за многое другое. Однако уже в этих этюдах было своеобразное отражение революции, пусть пока и косвенное. Суть такого отражения заключалась, в предельном накале страстей человеческих, в могучей стихии веры. "Реквием" в этюдах постепенно вырастал до символического "реквиема" уходящему старому миру.

В конце 1930-х годов П. Корин перестал писать этюды к своей картине, объясняя это чисто внешними фактами - нападками недоброжелателей и т.д. Но были и более глубокие причины мировоззренческого характера и творческого порядка. Стремительно развивалась новая жизнь, требовавшая от художника обновления и расширения тематики творчества. Обращение к новым героям (портреты замечательных деятелей советской культуры) заметно притормозило работу над задуманной картиной, но не остановило ее.

Приехавший однажды к художнику A.M. Горький подробно расспрашивал о композиции будущего полотна, поинтересовался и названием. "Реквием", - не очень уверенно ответил художник. - "Адреса не вижу. Название должно определять содержание. - А потом писатель проговорил, взглянув на этюды: - Они все эти - уходящие. Уходят из жизни. Уходящая Русь. Я бы так и назвал: "Русь уходящая". И как-то сразу после этих слов все определилось у П. Корина. Все стало на свои места, идея и замысел картины приобрели ясную и четкую стройность.

Почти четверть века (хотя и со значительными перерывами) писал Павел Корин окончательный эскиз картины, который и завершил в 1959 году. Этот эскиз был уменьшенным вариантом задуманного полотна, он не просто дает представление о его композиции и художественном строе, но и раскрывает конкретное содержание каждого образа. Это эскиз многофигурного группового портрета, созданного по примеру лучших образцов этого жанра.

Действие своей картины П. Корин развернул в глубине Успенского собора Московского Кремля. Многоликая толпа, заполнив собор, готовится к торжественному выходу. Такое решение сюжета позволило художнику обратить всех героев картины лицом к зрителю, что в свою очередь способствует наиболее многогранному раскрытию портретных характеристик.

В центре картины П. Корин расположил высшее духовенство. В одном храме одновременно вместе сошлись четыре патриарха, последовательно возглавлявшие Русскую православную церковь. Уже одно только это обстоятельство говорит в пользу того, что замысел всего полотна не сводится лишь к отображению трагически уходящей Святой Руси. Долгое время некоторые искусствоведы (например, Г. Васильев) рассматривали картину П. Корина как "последний парад осужденных историей на небытие". Критик отмечал, что "их отчужденность от жизни безжалостно подчеркнута безлюдием огромного собора. Художник задумал свою картину как "Реквием" - отходную могучему общественному явлению, именуемому православием".

Да, мысль о происходящей трагедии читается и в композиции картины, и в лицах ее персонажей. Но лица большинства из них омрачены не только скорбью, они отмечены и глубокими сосредоточенными раздумьями. В картине и намека нет, что перед нами представлены жертвы великой исторической ломки, смиренно принимающие приговор эпохи. Поэтому среди персонажей очень мало склоненных фигур и людей с поникшим взором. Слева от амвона зритель видит высокого, гордо откинувшего голову иеромонаха. Рядом с ним представлены два народных типа: древний, но еще полный неугасимых сил старик и нищий-слепец. На переднем плане уже называвшиеся выше три женские фигуры. Богата разнообразными типами и характерами правая часть композиции. Общий красновато-синий колорит полотна с обильными вкраплениями золота, строгая величавость фона, заполненного чудесно интерпретированной художником русской живописью, таинственное мерцание свечей - все усиливает суровую, напряженную торжественность этой монументальной сцены.

Задуманная П. Кориным "Русь уходящая" - полотно крупного историко-философского плана. Но художник так и не перенес готовую в сущности картину на большой холст. Натянутый на гигантский подрамник, холст этот и поныне стоит в мастерской-музее художника. Почему же его не коснулись ни кисть, ни даже уголь?

Некоторые считают, что художник почувствовал непреодолимое противоречие между замыслом и выбранным им путем его воплощения. А. Каменский, например, писал: "Корин задумал свою огромную картину как торжественный реквием, как высокую трагедию. Но трагедия лишь тогда обретает настоящую жизненную силу и величие страстей, когда при конкретном столкновении погибающая сторона обладает своей исторической справедливостью и человеческой красотой. У персонажей "Руси уходящей" этих качеств нет. Лучше всех это доказал сам Корин в своих этюдах. Он изобразил с... психологической силой вереницу духовных и физических калек, упорствующих фанатиков, слепорожденных, умирающих без прозрения... И вот когда Корин стал компоновать из своих этюдов картину, намереваясь создать трагическую композицию, объективное содержание созданных им же самим отдельных образов стало противоречить общему замыслу. У Корина хватило душевной зоркости, чтобы это понять, и мужества, чтобы отказаться от создания полотна".

Однако, как уже говорилось выше, факты противоречат утверждению, будто художник пришел к выводу о нецелесообразности завершения своей картины. Л. Зингер, например, отмечает, что в эскизе есть просто прекрасные персонажи: тот же старик-богатырь из пары "Отец и сын", некоторые женские типы - плоть от плоти тех вечных прообразов, что в свое время породили боярыню Морозову и стрельцов у В. Сурикова, Марфу и Досифея у Мусоргского, отца Сергия у Л. Толстого.

Но картина оказалась незавершенной не столько по воле самого художника. Партийные функционеры стояли на страже принципа социалистического реализма в литературе и искусстве, ревностно следили за тем, чтобы "идейно вредные" и "чуждые народу" произведения никогда не увидели свет. Еще в 1936 году от одного из них, А. Ангарова, поступило письмо на имя И.В. Сталина: "Подготовка Корина к основной картине выражается в сотне эскизов, натурщиками для которых служат махровые изуверы, сохранившиеся в Москве остатки духовенства, аристократических фамилий, купечества и т.д. Так, например, среди натурщиков Корина имеется человек, окончивший два высших учебных заведения и в 1932 году постригшийся в монахи. Корину позируют бывшие княгини, ныне ставшие монахинями, попы всех рангов и положений, протодьяконы, юродивые и прочие подонки...

Наши попытки доказать ему ложность взятой им темы пока не имели успеха... Прошу Вашего указания по этому вопросу".

Сам П. Корин в последние годы страстно хотел завершить свою картину. Единственным серьезным препятствием стали возраст и резкое ухудшение здоровья художника. Ему было уже около семидесяти лет, он перенес два инфаркта, а работа требовала много сил. И все же мастер не хотел сдаваться. П. Корин собирался даже заказать специальное подъемное кресло и начать работы. Но силы убывали, и незадолго до кончины художник с горечью произнес: "Не успел".

Сам П. Корин никогда не верил в окончательный уход Святой Руси, в исчезновение православной духовности. Он страстно верил: "Русь была, есть и будет. Все ложное и искажающее ее подлинное лицо может быть пусть затянувшимся, пусть трагическим, но только эпизодом в истории этого великого народа".

В 1925 году в своей московской резиденции (тогда это был Донской монастырь) умер патриарх Тихон. Смерть святителя Русской православной церкви вызвала массовое паломничество народа к одру умершего. По всем дорогам к Москве, к стенам Донского монастыря, потекли потоки людские. Безмолвно, день и ночь, шла вся православная Русь. Торжественная церемония отпевания, духовенство всех степеней и рангов, толпы верующих, среди которых были фанатики и юродивые...
Побывали там и писатели, и композиторы, и ученые, и художники - все, кто мог тогда осознать значение происходящего. Среди художников оказался искренний певец "Святой Руси" М.В. Нестеров, а с ним ученик и к тому времени самый уже близкий друг его Павел Корин. Он и увидел, как эта Русь, убогая в повседневной жизни, в эти последние - трагические для нее и одновременно звездные мгновения - проявила всю силу своего характера. Эта Русь и уходила по-русски, уходом своим являя знак вечности.
Разные персонажи - молодые и старые, мужчины и женщины, епископы и монахи, игуменьи и молодые монашенки, калеки и нищие на каменных ступенях церквей и просто миряне. Все они уходили в прошлое с непреклонной верой, что уход этот временный, с надеждой на возвращение и убежденностью в правоте и святости своего дела. Сам художник плакал, когда вслед за ушедшими из храма служителями культа стали рушить прекрасные памятники зодчества, украшенные фресками талантливых мастеров.
Павел Корин сделал тогда для памяти несколько карандашных набросков. А на одном из рисунков подписал: "Встретились два схимника, как будто бы вышли из земли... Из-под нависшей седой брови смотрит глаз, одичало смотрит". Именно тогда и зародилась у молодого художника идея написать большую картину, которой он дал название "Реквием".

Сначала это были просто этюды, которые он писал самозабвенно, с вдохновением, доходящим до отчаяния. Еще не до конца были ясны сюжет и композиция картины, а характеры действующих лиц уже рождались на полотне. Они были живые - со своими страстями, верой, смятением. Иногда некоторые коллеги забрасывали семена сомнения в душу художника, но не охлаждали его творческого пыла, хотя и сильно терзали.
В Палехе, а затем в Москве, в иконописной мастерской, П. Корин часто соприкасался со служителями Русской православной церкви, и этот мир стал ему хорошо знаком. Впечатлительный художник с большой остротой почувствовал и понял всю глубину трагического положения церкви, вступившей в конфликт с молодой советской властью. Эта борьба носила ожесточенный характер, и когда в стране началось уничтожение духовенства, П. Корин понял: уходит со сцены общественной жизни великая сила. Именно в этом уходе виделось ему глубокое, полное внутреннего драматизма художественное полотно.
Когда П. Корин решил написать большую картину, увековечивающую уходящую старую Русь, он говорил: "За всю Церковь нашу переживал, за Русь, за русскую душу. Тут больше меня, чем всех этих людей; я старался их видеть просветленными и сам быть в приподнятом состоянии... Для меня заключено нечто невероятно русское в понятии "уходящее". Когда все пройдет, то самое хорошее и главное - оно все останется".
Не считая себя портретистом, П. Корин задумал создать многофигурную композицию с ярко выраженной сюжетной основой: "Церковь выходит на последний парад". Этюды к задуманной картине были сделаны им задолго до окончательного эскиза ее композиции. Это были уже вполне самостоятельные, мастерские портреты, общее число которых достигало нескольких десятков.
Одним из самых ранних (некоторые исследователи считают его и самым лучшим) был этюд "Отец и сын".

Это парный портрет скульптора-самоучки СМ. Чуракова и его сына, впоследствии известного художника-реставратора. Они представлены почти в полный рост. Изображенная на первом плане фигура Чуракова-старшего - высокого, крепкого сложения старика с бородой микеланджеловского пророка - поражает зрителя необычайной силой. Уверенно стоит он на широко расставленных ногах, приподняв правое плечо и заложив за спину руки, держащие клюку. Голова его склоняется долу; красивое лицо с высоким открытым лбом, изборожденным резкими морщинами, осенено глубокой думой.
Стоящий позади него сын как бы дополняет этот образ, развивая и варьируя тему глубокого раздумья. Внешне фигура юноши напоминает фигуру отца. Правда, она значительно меньше и тоньше, но и здесь та же глубоко сосредоточенная поза с опущенной головой и сомкнутыми руками. При всем том зрителю ясно, что перед ним совершенно разные, во многом даже контрастные фигуры.
Тонкое, нервное лицо молодого человека, обрамленное густыми темно-каштановыми волосами, закрывающими лоб; жиденькая юношеская бородка, судорожно сплетенные пальцы рук - все говорит о более сложной и одновременно более слабой внутренней организации.
Через несколько лет П. Корин написал этюд "Трое".

Три женские фигуры, являющие три разных возраста, отразили три разных подхода мастера к решению портретного образа. Центральная фигура - приземистая, сгорбленная старуха-монахиня, тяжело опирающаяся на клюку... Перед зрителем предстает одна из главенствующих церковных особ, может быть, в прошлом - настоятельница какого-нибудь монастыря. Длинная черная ряса с накидкой облекает эту мрачную фигуру. Из-под огромной, надвинутой на лоб шапки с меховой опушкой и прикрывающего щеки черного платка рельефно выделяются мастерски вылепленные цветом детали старческого лица. С первого взгляда на нее зрителю ясно, что перед ним личность властная, решительная, мужественная.
За спиной старухи, справа, стоит пожилая женщина в полумонашеской одежде. Ее красивое лицо в обрамлении черного платка, с высоким открытым лбом и добрыми, печальными глазами овеяно какой-то особой душевной теплотой и тихим спокойствием, говорит о трудной, многострадальной судьбе, мудром терпении и стойкости русской женщины.
Третья фигура - молодая большеглазая красавица, стройная и высокая - олицетворяет героико-романтическое направление в творчестве П. Корина. Она в таком же темном полумонашеском одеянии, как и ее соседка, но горделиво приподнятая голова ее не покрыта.
В 1935 году последовал еще один этюд - портрет протодьякона М.К. Холмогорова, а потом еще и другие.

Когда появились еще первые этюды к "Реквиему", многие встретили их просто в штыки. Признавая бесспорную одаренность П. Корина, его упрекали за уход от действительности, поэтизацию мрачных сторон "наследия прошлого", апологию религиозности и за многое другое. Однако уже в этих этюдах было своеобразное отражение революции, пусть пока и косвенное. Суть такого отражения заключалась, в предельном накале страстей человеческих, в могучей стихии веры. "Реквием" в этюдах постепенно вырастал до символического "реквиема" уходящему старому миру.
В конце 1930-х годов П. Корин перестал писать этюды к своей картине, объясняя это чисто внешними фактами - нападками недоброжелателей и т.д. Но были и более глубокие причины мировоззренческого характера и творческого порядка. Стремительно развивалась новая жизнь, требовавшая от художника обновления и расширения тематики творчества. Обращение к новым героям (портреты замечательных деятелей советской культуры) заметно притормозило работу над задуманной картиной, но не остановило ее.
Приехавший однажды к художнику A.M. Горький подробно расспрашивал о композиции будущего полотна, поинтересовался и названием. "Реквием", - не очень уверенно ответил художник. - "Адреса не вижу. Название должно определять содержание. - А потом писатель проговорил, взглянув на этюды: - Они все эти - уходящие. Уходят из жизни. Уходящая Русь. Я бы так и назвал: "Русь уходящая". И как-то сразу после этих слов все определилось у П. Корина. Все стало на свои места, идея и замысел картины приобрели ясную и четкую стройность.
Почти четверть века (хотя и со значительными перерывами) писал Павел Корин окончательный эскиз картины, который и завершил в 1959 году. Этот эскиз был уменьшенным вариантом задуманного полотна, он не просто дает представление о его композиции и художественном строе, но и раскрывает конкретное содержание каждого образа. Это эскиз многофигурного группового портрета, созданного по примеру лучших образцов этого жанра.
Действие своей картины П. Корин развернул в глубине Успенского собора Московского Кремля. Многоликая толпа, заполнив собор, готовится к торжественному выходу. Такое решение сюжета позволило художнику обратить всех героев картины лицом к зрителю, что в свою очередь способствует наиболее многогранному раскрытию портретных характеристик.
В центре картины П. Корин расположил высшее духовенство. В одном храме одновременно вместе сошлись четыре патриарха, последовательно возглавлявшие Русскую православную церковь. Уже одно только это обстоятельство говорит в пользу того, что замысел всего полотна не сводится лишь к отображению трагически уходящей Святой Руси. Долгое время некоторые искусствоведы (например, Г. Васильев) рассматривали картину П. Корина как "последний парад осужденных историей на небытие". Критик отмечал, что "их отчужденность от жизни безжалостно подчеркнута безлюдием огромного собора. Художник задумал свою картину как "Реквием" - отходную могучему общественному явлению, именуемому православием".
Да, мысль о происходящей трагедии читается и в композиции картины, и в лицах ее персонажей. Но лица большинства из них омрачены не только скорбью, они отмечены и глубокими сосредоточенными раздумьями. В картине и намека нет, что перед нами представлены жертвы великой исторической ломки, смиренно принимающие приговор эпохи. Поэтому среди персонажей очень мало склоненных фигур и людей с поникшим взором. Слева от амвона зритель видит высокого, гордо откинувшего голову иеромонаха. Рядом с ним представлены два народных типа: древний, но еще полный неугасимых сил старик и нищий-слепец. На переднем плане уже называвшиеся выше три женские фигуры. Богата разнообразными типами и характерами правая часть композиции. Общий красновато-синий колорит полотна с обильными вкраплениями золота, строгая величавость фона, заполненного чудесно интерпретированной художником русской живописью, таинственное мерцание свечей - все усиливает суровую, напряженную торжественность этой монументальной сцены.
Задуманная П. Кориным "Русь уходящая" - полотно крупного историко-философского плана. Но художник так и не перенес готовую в сущности картину на большой холст. Натянутый на гигантский подрамник, холст этот и поныне стоит в мастерской-музее художника. Почему же его не коснулись ни кисть, ни даже уголь?
Некоторые считают, что художник почувствовал непреодолимое противоречие между замыслом и выбранным им путем его воплощения. А. Каменский, например, писал: "Корин задумал свою огромную картину как торжественный реквием, как высокую трагедию. Но трагедия лишь тогда обретает настоящую жизненную силу и величие страстей, когда при конкретном столкновении погибающая сторона обладает своей исторической справедливостью и человеческой красотой. У персонажей "Руси уходящей" этих качеств нет. Лучше всех это доказал сам Корин в своих этюдах. Он изобразил с... психологической силой вереницу духовных и физических калек, упорствующих фанатиков, слепорожденных, умирающих без прозрения... И вот когда Корин стал компоновать из своих этюдов картину, намереваясь создать трагическую композицию, объективное содержание созданных им же самим отдельных образов стало противоречить общему замыслу. У Корина хватило душевной зоркости, чтобы это понять, и мужества, чтобы отказаться от создания полотна".
Однако, как уже говорилось выше, факты противоречат утверждению, будто художник пришел к выводу о нецелесообразности завершения своей картины. Л. Зингер, например, отмечает, что в эскизе есть просто прекрасные персонажи: тот же старик-богатырь из пары "Отец и сын", некоторые женские типы - плоть от плоти тех вечных прообразов, что в свое время породили боярыню Морозову и стрельцов у В. Сурикова, Марфу и Досифея у Мусоргского, отца Сергия у Л. Толстого.
Но картина оказалась незавершенной не столько по воле самого художника. Партийные функционеры стояли на страже принципа социалистического реализма в литературе и искусстве, ревностно следили за тем, чтобы "идейно вредные" и "чуждые народу" произведения никогда не увидели свет. Еще в 1936 году от одного из них, А. Ангарова, поступило письмо на имя И.В. Сталина: "Подготовка Корина к основной картине выражается в сотне эскизов, натурщиками для которых служат махровые изуверы, сохранившиеся в Москве остатки духовенства, аристократических фамилий, купечества и т.д. Так, например, среди натурщиков Корина имеется человек, окончивший два высших учебных заведения и в 1932 году постригшийся в монахи. Корину позируют бывшие княгини, ныне ставшие монахинями, попы всех рангов и положений, протодьяконы, юродивые и прочие подонки...
Наши попытки доказать ему ложность взятой им темы пока не имели успеха... Прошу Вашего указания по этому вопросу".
Сам П. Корин в последние годы страстно хотел завершить свою картину. Единственным серьезным препятствием стали возраст и резкое ухудшение здоровья художника. Ему было уже около семидесяти лет, он перенес два инфаркта, а работа требовала много сил. И все же мастер не хотел сдаваться. П. Корин собирался даже заказать специальное подъемное кресло и начать работы. Но силы убывали, и незадолго до кончины художник с горечью произнес: "Не успел".

Сотрудники Третьяковской галереи подсчитали - это полотно на 10 сантиметров больше, чем знаменитое «Явление Христа народу» Иванова. Но картина, для которой предназначался холст, так и осталась ненаписанной. Есть только замысел, над которым Павел Корин работал с 1925-го по 59-й годы. До нас дошли только этюды с портретами выдающихся иерархов русской православной церкви начала ХХ века.

«Принято считать, что это подготовительные этюды к неосуществленному замыслу художников, - поясняет генеральный директор Третьяковской галереи Ирина Лебедева. - На самом деле, они носят совершенно самостоятельный характер, и мы воспринимаем их как произведения искусства, отражающие трагизм событий, происходивших в ХХ веке».

Замысел картины «Русь уходящая» возник у Павла Корина в 25-м году после смерти патриарха Тихона. Под впечатлением от этого события художник решил написать картину-реквием, картину-прощание. Вот один из многочисленных эскизов. В Успенском соборе московского Кремля собрались все представители церкви: от архиереев до юродивых. Они как бы выходят из алтаря навстречу зрителям. Корин написал 29 отдельных портретов. Общая идея, которая объединяет их все - гибель многовековой духовной традиции Руси. Последний этюд датирован 37-м годом. А дальше - тишина.

«Вот этот промежуток с 37-го по 59-й годы фактически шла работа только над грунтовкой холста, и над эскизами, - рассказывает куратор выставки Наталия Александрова. - Почему? Счел ли он, что написал всех персонажей, которых хотел? Испытал ли он трудности композиционной работы над большой работой - это никогда не будет известно».

Известно только, что натянутый холст стоял в мастерской Корина до конца его жизни. К этой выставке его, как и все этюды, подвергли длительной дорогостоящей реставрации. Кстати, одним из реставраторов была родная дочь ученика Павла Корина - Степана Чуракова, изображенного на одном из эскизов.

С позиции сегодняшнего дня и сегодняшнего понимания искусства уже нельзя сказать однозначно, что этот пустой холст - творческая неудача Павла Корина. Ведь если брать первоначальный замысел - изобразить ушедшую эпоху. То, возможно, именно этот пустой холст с отсутствующими на нем героями и является самой точной формой отражения этой идеи.

Новости культуры