К имению генерала Бетрищева. Чичиков приказал доложить о себе и был проведен к Бетрищеву в кабинет. Генерал поразил его величественной наружностью, мужественным лицом и толстой шеей – это был один из тех картинных генералов, которыми так богат был знаменитый 12-й год .

Генерал Бетрищев заключал в себе при куче достоинств и кучу недостатков. В решительные минуты он мог проявлять великодушие, храбрость, щедрость, ум, но сочетал с этим капризы, честолюбье и самолюбие. Он был поборник просвещения и любил блеснуть знанием того, чего другие не знают, однако не любил людей, которые знают что-нибудь, чего не знает он. Воспитанный полуиностранным воспитаньем, он хотел сыграть в то же время роль русского барина. От голоса до малейшего телодвиженья, в нем всё было властительное, повелевающее, внушавшее если не уважение, то, по крайней мере, робость.

Гоголь. Мертвые души. 2 том, 2 глава. Аудиокнига

Чичиков сразу понял, что это за человек. Наклоня почтительно голову набок и расставив руки на отлет, как бы готовился приподнять ими поднос с чашками, он изумительно ловко нагнулся перед генералом и сказал: «Питая уваженье к доблестям мужей, спасавших отечество на бранном поле, счел долгом представиться лично вашему превосходительству».

Генералу это понравилось. Он сразу разговорился с Чичиковым и спросил, где тот служил. Чичиков ответил, что служба его текла по разным местам, но везде – как судно среди волн, от интриг многочисленных врагов, которые покушались даже на его жизнь. «Теперь же я остановился у вашего соседа Тентетникова , который весьма раскаивается в прежней ссоре с вашим превосходительством, ибо умеет ценить мужей, спасавших отечество».

– Да что ж он? Да ведь я не сержусь! – сказал смягчившийся генерал.

Чичиков тут же рассказал ему, что Тентетников пишет серьёзное сочинение.

– Какое же?

Чичиков замешкался, не зная, что ответить, и вдруг вымолвил:

– Историю о генералах 12 года, ваше превосходительство.

Мысленно он при этом чуть не плюнул и сказал себе: «Господи, что за вздор такой несу!» Но Бетрищев сразу оживился и стал удивляться:

– Почему ж Тентетников не приедет ко мне, я мог бы дать ему много любопытных материалов.

Тут как раз открылась дверь, и вошла Улинька, поразившая Чичикова миловидностью и красотой.

– Рекомендую вам мою баловницу! – сказал генерал. – Улинька, Павел Иванович сообщил сейчас мне, что сосед наш Тентетников совсем не такой глупый человек, как мы полагали. Он занимается историей генералов двенадцатого года.

Улинька сказала, что она раньше не считала Тентетникова глупым. Она ушла к себе, а генерал осведомился у Чичикова:

– Ведь ты , надеюсь, обедаешь у меня?

Чичиков, в противность Тентетникову не стал обижаться на слово ты . Тем временем явился камердинер с рукомойником.

– Ты мне позволишь одеваться при себе? – спросил Бетрищев у Павла Ивановича.

– Не только одеваться, но можете совершить при мне всё, что угодно вашему превосходительству.

Генерал стал умываться так, что вода и мыло летели во все стороны. Заметив его благорасположение, Чичиков решил перейти к главному делу.

– Ваше превосходительство, – сказал он, когда камердинер вышел. – У меня есть дядя, дряхлый старичишко. У него имение в триста душ, коего я единственный наследник. Но дядя – человек странный и не хочет завещать мне своё поместье, говоря: пусть племянник вначале докажет, что он не мот, а надёжный человек. Пусть сам наживёт вначале не менее триста душ крестьян, тогда и я отдам ему своих триста душ.

– Да не дурак ли он? – спросил Бетрищев.

– Да, уж стар и выжил из ума. Но я придумал вот что. Если вы всех мертвых душ вашей деревни, ваше превосходительство, передадите мне так, как бы они были живые, я бы тогда эту купчую крепость представил старику, и он наследство бы мне отдал.

Генерал повалился в кресла и захохотал так громко, что прибежали Улинька и камердинер.

– Дядя-то, дядя! в каких дураках будет, – кричал он. – Ха, ха, ха! Мертвецов вместо живых получит. Ведь он осёл! Я бы бог знает что дал, чтобы посмотреть, как ты ему поднесешь на них купчую крепость.

– Осёл! – подтвердил Чичиков.

– Он стар?

– Лет восемьдесят.

– Есть ещё зубы?

– Два зуба всего, ваше превосходительство, – хохотал и Чичиков.

– Да за такую выдумку я тебе мертвецов отдам с землей, с жильем! Возьми себе всё кладбище!

И генеральский смех пошел отдаваться вновь по генеральским покоям.

[Окончание 2-й главы 2-го тома «Мертвых душ» отсутствует у Гоголя. В первом издании этой книги (1855) имеется примечание: «Здесь пропущено примирение генерала Бетрищева с Тентетниковым; обед у генерала и беседа их о двенадцатом годе; помолвка Улиньки за Тентетниковым; молитва ее и плач на гробе матери; беседа помолвленных в саду. Чичиков отправляется, по поручению генерала Бетрищева, к родственникам его, для извещения о помолвке дочери, и едет к одному из этих родственников, полковнику Кошкареву».]

Ответ редакции

24 февраля 1852 года Николай Гоголь сжёг почти законченный второй том «Мёртвых душ», над которым трудился более 10 лет. Сама повесть изначально была задумана Гоголем как трилогия. В первом томе авантюрист Чичиков, путешествуя по России, сталкивался исключительно с человеческими пороками, во второй же части судьба сводила главного героя с некоторыми положительными персонажами. В так и не написанном третьем томе Чичикову предстояло пройти через ссылку в Сибири и встать наконец на путь нравственного очищения.

АиФ.ru рассказывает, почему Гоголь сжёг второй том «Мёртвых душ» и какие приключения в продолжении повести должны были произойти с Чичиковым.

Почему Гоголь сжёг второй том «Мёртвых душ»?

Вероятнее всего, Гоголь сжёг второй том «Мёртвых душ» случайно. В последние годы жизни писатель ощущал постоянную слабость в теле, но вместо того, чтобы лечиться, продолжал изматывать свой организм строгим соблюдением религиозных постов и изнурительным трудом. В одном из писем к поэту Николаю Языкову Гоголь писал: «Здоровье моё стало плоховато... Нервическое тревожное беспокойство и разные признаки совершенного расклеения во всём теле пугают меня самого». Возможно, что это «расклеение» и подтолкнуло писателя в ночь на 24 февраля бросить рукописи в камин и затем собственноручно их поджечь. Свидетелем этой сцены стал слуга Семён , который уговаривал барина пощадить бумаги. Но тот лишь грубо ответил: «Не твоё дело! Молись!».

Утром следующего дня Гоголь, поражённый своим поступком, сокрушался своему другу графу Александру Толстому : «Вот, что я сделал! Хотел было сжечь некоторые вещи, давно на то приготовленные, а сжёг всё. Как лукавый силён — вот он к чему меня подвинул! А я было там много дельного уяснил и изложил... Думал разослать друзьям на память по тетрадке: пусть бы делали, что хотели. Теперь всё пропало».

Гоголь утверждал, что хотел сжечь лишь черновики и ненужные бумаги, а второй том «Мёртвых душ» в камин был отправлен по его недосмотру. Через девять дней после этой роковой ошибки писатель скончался.

О чём второй том «Мёртвых душ»?

Письма Гоголя и оставшиеся черновики позволяют восстановить примерное содержание некоторых частей сожжённой рукописи. Начинается второй том «Мёртвых душ» с описания поместья Андрея Ивановича Тентетникова, которого автор называет «коптителем неба». Человек образованный и справедливый из-за лени и отсутствия силы воли влачит бессмысленное существование в деревне. Невеста Тентетникова Улинька приходится дочерью соседскому генералу Бетрищева. Именно она становится «лучом света в тёмном царстве» повести: «Если бы в тёмной комнате вдруг вспыхнула прозрачная картина, освещённая сзади лампою, она бы не поразила так, как эта сиявшая жизнью фигурка, которая точно предстала затем, чтобы осветить комнату... Трудно было сказать, какой земли она была уроженка. Такого чистого, благородного очертанья лица нельзя было отыскать нигде, кроме разве только на одних древних камейках », — так описывает её Гоголь. Тентетникова, по замыслу Гоголя, должны были осудить за участие в антиправительственной организации, а его возлюбленная последовала бы за ним на каторгу. Затем, в третьем томе трилогии, эти герои должны были пройти через ссылку в Сибири вместе с Чичиковым.

Далее по сюжету второго тома Чичиков знакомится со скучающим помещиком Платоновым и, подбив его на совместное путешествие по России, отправляется к барину Костанжогло, женатому на платоновской сестре. Тот рассказывает о способах хозяйствования, которыми он в десятки раз увеличил доход с имения, чем Чичиков страшно воодушевляется. Вскоре после этого Чичиков, заняв денег у Платонова и Костанжогло, пытается выкупить имение у разорившегося помещика Хлобуева.

На «пограничной линии» между добром и злом во втором томе повести неожиданно возникает финансист Афанасий Муразов. Заработанные им не самым честным путём 40 миллионов рублей он хочет потратить на «спасение России», но его идеи больше напоминают сектантские.

В сохранившихся черновиках конца рукописи Чичиков обнаруживается в городе на ярмарке, где покупает ткань столь милого ему брусничного цвета с искрой. Он сталкивается с Хлобуевым, которому, как видно, «подгадил», то ли лишив, то ли почти лишив имения путём подлога. От продолжения неприятного разговора Чичикова спасает Муразов, который убеждает разорившегося помещика в необходимости работать и определяет его собирать средства на церковь. Меж тем обнаруживаются доносы на Чичикова и по поводу подлога, и по поводу мёртвых душ. Однако помощь продажного чиновника Самосвистова и заступничество Муразова позволяют герою избежать тюрьмы.

Камея — ювелирное изделие или украшение, выполненное в технике барельефа на драгоценных или полудрагоценных камнях.

В рамках проекта "Гоголь. 200 лет" РИА Новости представляет краткое содержание второго тома "Мертвых душ" Николая Васильевича Гоголя - романа, который сам Гоголь называл поэмой. Сюжет "Мертвых душ" был подсказан Гоголю Пушкиным. Беловой вариант текста второго тома поэмы был сожжен Гоголем. Текст был частично восстановлен на основе черновиков.

Второй том поэмы открывается описанием природы, составляющей поместье Андрея Ивановича Тентетникова, коего автор именует «коптитель неба». За рассказом о бестолковости его времяпровождения следует история жизни, окрыленной надеждами в самом начале, омраченной мелочностью службы и неприятностями впоследствии; он выходит в отставку, намереваясь усовершенствовать имение, читает книги, заботится о мужике, но без опыта, иногда просто человеческого, это не дает ожидаемых результатов, мужик бездельничает, Тентетников опускает руки. Он обрывает знакомства с соседями, оскорбившись обращением генерала Бетрищева, перестает к нему ездить, хоть и не может забыть его дочери Улиньки. Словом, не имея того, кто бы сказал ему бодрящее «вперед!», он совершенно закисает.

К нему-то и приезжает Чичиков, извинившись поломкой в экипаже, любознательностью и желанием засвидетельствовать почтение. Снискав расположение хозяина удивительным талантом своим приспособиться к любому, Чичиков, пожив у него немного, отправляется к генералу, которому плетет историю о вздорном дядюшке и, по обыкновению своему, выпрашивает мертвых.

На хохочущем генерале поэма дает сбой, и мы обнаруживаем Чичикова направляющимся к полковнику Кошкареву. Против ожидания он попадает к Петру Петровичу Петуху, которого застает поначалу совершенно нагишом, увлеченного охотою на осетра. У Петуха, не имея чем разжиться, ибо имение заложено, он только страшно объедается, знакомится со скучающим помещиком Платоновым и, подбив его на совместное путешествие по Руси, отправляется к Константину Федоровичу Костанжогло, женатому на платоновской сестре. Тот рассказывает о способах хозяйствования, которыми он в десятки раз увеличил доход с имения, и Чичиков страшно воодушевляется.

Весьма стремительно он навещает полковника Кошкарева, поделившего свою деревеньку на комитеты, экспедиции и департаменты и устроившего совершенное бумагопроизводство в заложенном, как выясняется, имении. Вернувшись, он слушает проклятья желчного Костанжогло фабрикам и мануфактурам, развращающим мужика, вздорному желанию мужика просвещать и соседу Хлобуеву, запустившему изрядное поместье и теперь спускающему его за бесценок.

Испытав умиление и даже тягу к честному труду, выслушав рассказ об откупщике Муразове, безукоризненным путем нажившем сорок миллионов, Чичиков назавтра, в сопровождении Костанжогло и Платонова, едет к Хлобуеву, наблюдает беспорядки и беспутство его хозяйства в соседстве с гувернанткою для детей, по моде одетой женой и другими следами нелепого роскошества.

Заняв денег у Костанжогло и Платонова, он дает задаток за имение, предполагая его купить, и едет в платоновское поместье, где знакомится с братом Василием, дельно управляющим хозяйством. Затем он вдруг является у соседа их Леницына, явно плута, снискивает его симпатию умением своим искусно пощекотать ребенка и получает мертвых душ.

После множества пробелов в рукописи Чичиков обнаруживается уже в городе на ярмарке, где покупает ткань столь милого ему брусничного цвета с искрой. Он сталкивается с Хлобуевым, которому, как видно, подгадил, то ли лишив, то ли почти лишив его наследства путем какого-то подлога. Упустивший его Хлобуев уводится Муразовым, который убеждает Хлобуева в необходимости работать и определяет ему сбирать средства на церковь. Меж тем обнаруживаются доносы на Чичикова и по поводу подлога, и по поводу мертвых душ.

Портной приносит новый фрак. Вдруг является жандарм, влекущий нарядного Чичикова к генерал-губернатору, «гневному, как сам гнев». Здесь становятся явны все его злодеяния, и он, лобызающий генеральский сапог, ввергается в узилище. В темном чулане, рвущего волосы и фалды фрака, оплакивающего утрату шкатулки с бумагами, находит Чичикова Муразов, простыми добродетельными словами пробуждает в нем желание жить честно и отправляется смягчить генерал-губернатора.

В то время чиновники, желающие напакостить мудрому своему начальству и получить мзду от Чичикова, доставляют ему шкатулку, похищают важную свидетельницу и пишут множество доносов с целью вовсе запутать дело. В самой губернии открываются беспорядки, сильно заботящие генерал-губернатора. Однако Муразов умеет нащупать чувствительные струны его души и подать ему верные советы, коими генерал-губернатор, отпустив Чичикова, собирается уж воспользоваться, как... - на этом месте рукопись обрывается.

Материал предоставлен интернет-порталом briefly.ru, составитель Е. В. Харитонова

Неделю Чичиков провел в городе, делая визи­ты чиновникам. После этого он решил воспользо­ваться приглашениями помещиков. Отдав распо­ряжения слугам еще с вечера, Павел Иванович проснулся очень рано. Было воскресенье, а потому по давней своей привычке он вымылся, вытерся с ног до головы мокрой губкой, до лоска выбрил ще­ки, надел фрак брусничного цвета, шинель на боль­ших медведях и сошел с лестницы. Довольно скоро показался шлагбаум, указывающий на окончание мостовой. Ударившись последний раз головой о ку­зов, Чичиков понесся по мягкой земле.

На пятнадцатой версте, на которой, по словам Манилова, должна была находиться его деревня, Павел Иванович забеспокоился, поскольку ника­кой деревни не было и в помине. Проехали шест­надцатую версту. Наконец навстречу бричке по­пались два мужика, которые указали правильное направление, пообещав, что через версту и будет Маниловка. Проехав еще около шести верст, Чи­чиков вспомнил, что «если приятель приглашает к себе в деревню за пятнадцать верст, то значит, что к ней есть верных тридцать».

Деревня Маниловка ничего особенного собой не представляла. Господский дом стоял на возвыше­нии, доступный всем ветрам. Покатый склон горы был покрыт подстриженным дерном, на котором выделялось несколько круглых клумб на англий­ский манер. Видна была деревянная беседка с го­лубыми колоннами и надписью «храм уединенно­го размышления».

Манилов встретил гостя на крыльце, тут же новоиспеченные приятели крепко расцеловались. Про характер хозяина было трудно сказать что- либо определенное: «Есть род людей, известных под именем люди так себе, ни то, ни сe, ни в горо­де Богдан, ни в селе Селифан… Черты его были не лишены приятности, но в эту приятность, каза­лось, чересчур было передано сахару; в приемах и оборотах его было что-то заискивающее распо­ложения… В первую минуту разговора с ним не можешь не сказать: “Какой приятный и добрый человек!” В следующую за тем минуту ничего не скажешь, а в третью скажешь: “Черт знает что такое!” - и отойдешь подальше; если не отой­дешь, почувствуешь скуку смертельную». Хозяй­ством Манилов практически не занимался, а дома большей частью молчал, предаваясь размышле­ниям и мечтам. То он задумывал построить от до­ма подземный ход, то соорудить каменный мост, на котором бы располагались купеческие лавки.

Однако все это так и оставалось только бесплотны­ми мечтами. В доме всегда чего-нибудь недоста­вало. К примеру, в гостиной с прекрасной мебелью, обтянутой щегольской шелковой материей, стоя­ли два кресла, на которых ткани не хватило. В не­которых комнатах вообще не было мебели. Одна­ко это нисколько не огорчало хозяев.

Несмотря на то что уже минуло более восьми лет их супружеству, они выказывали заботу друг о друге: один приносил другому или кусочек яб­лока, или конфетку и нежным голосом просил ра­зинуть ротик.

Проходя в гостиную, приятели остановились в дверях, упрашивая друг друга пройти вперед, пока наконец не решили войти боком. В комнате их встретила симпатичная молодая женщина, жена Манилова. Во время взаимных любезностей хозяин бурно выражал радость по поводу прият­ного посещения: «А вот вы наконец и удостоили нас своим посещением. Уж такое, право, достави­ли наслаждение… майский день… именины сердца». Это несколько обескуражило Чичикова. Во время беседы супружеская пара и Павел Иванович пе­ребрали всех чиновников, превознося и отмечая у каждого только приятные стороны. Далее гость и хозяин принялись признаваться друг другу в иск­реннем расположении или даже в любви. Неиз­вестно, до чего бы это дошло, если бы не слуга, до­ложивший, что кушанье готово.

Обед прошел не менее приятно, чем беседа. Чи­чиков познакомился с детьми Манилова, которых звали Фемистоклюс и Алкид.

После обеда Павел Иванович и хозяин уедини­лись в кабинете для делового разговора. Гость стал расспрашивать, много ли умерло крестьян со вре­мен последней ревизии, на что Манилов не мог дать вразумительного ответа. Вызвали приказчи­ка, который также не был осведомлен на этот счет. Слуге приказали составить поименный спи­сок всех умерших крепостных крестьян. Когда приказчик вышел, Манилов поинтересовался у Чичикова причиной странного вопроса. Гость ответил, что хотел бы купить умерших крестьян, которые по ревизии числились как живые. Хо­зяин не сразу Поверил в то, что услышал: «как ра­зинул рот, так и остался с разинутым ртом в про­должение нескольких минут». Манилов так и не понял, зачем Чичикову мертвые души, однако не мог отказать гостю. Более того, когда речь зашла о составлении купчей, гость любезно предложил дарственную на всех умерших крестьян.

Кучер Селифан запряг коней, и бричка Чичикова понеслась по дороге.

Хозяин поместья выбежал на крыльцо и, рассыпаясь в любезностях, приветствовал гостя. Манилов относился к числу людей, о которых пословица говорит: ни в городе Богдан, ни в селе Селифан. Лицо его было довольно приятно, но в эту приятность чересчур было передано сахару; в приемах и оборотах его было что-то заискивающее. Он не грешил никакими сильными страстями и увлечениями, но любил проводить время в фантастических мечтах, которые никогда не пробовал претворять на деле. Хозяйством Манилов почти не занимался, полагаясь на приказчика, но, глядя на свой заросший пруд, часто грезил о том, как было бы хорошо провести от дома подземный ход или выстроить чрез пруд каменный мост с купеческими лавками. В кабинете Манилова всегда лежала книжка, заложенная закладкою на четырнадцатой странице, которую он постоянно читал уже два года. Под стать Манилову была и его жена, воспитанная в пансионе, где тремя главными предметами были французский язык, игра на фортепиано и вязание кошельков. (См. Описание Манилова .)

Манилов. Художник А. Лаптев

По своему обыкновению Манилов лез из кожи вон, чтобы сделать Чичикову приятное. Он не соглашался пройти впереди него в дверь, называл встречу с ним «именинами сердца» и «образцовым счастьем», уверял, что с радостью отдал бы половину своего состояния, чтобы иметь часть тех достоинств, которые имеет его гость. Манилов первым делом спросил, как понравились Чичикову губернские чиновники – и сам восхищался их необыкновенными дарованиями.

Чичикова пригласили к столу. За обедом присутствовали и двое сыновей Манилова, 8-ми и 6-ти лет, которые носили античные имена Фемистоклюс и Алкид .

После обеда Чичиков сказал, что желал бы поговорить с Маниловым о важном деле. Оба они прошли в кабинет, где хозяин дома по модному обычаю закурил трубку. Немного волнуясь и даже почему-то оглянувшись назад, Чичиков поинтересовался у Манилова, много ли у него умерло крестьян со времени последней податной ревизии. Манилов сам не знал этого, но вызывал приказчика и послал его сделать поимённый список скончавшихся.

Чичиков пояснил, что хотел бы купить этих мертвых душ. Услышав такое странное желание, Манилов выронил изо рта трубку и некоторое время оставался недвижимым, вперив взгляд в собеседника. Затем он осторожно осведомился, не будет ли сделка с мертвыми душами несоответствующею гражданским постановлениям и дальнейшим видам России?

Чичиков уверял, что нет, и указывал: казна даже получит от этого выгоды в виде законных пошлин. Успокоившийся Манилов по своей любезности не смог отказать гостю. Уговорившись с ним о покупке мертвецов, Чичиков заторопился с отъездом, спросив дорогу к помещику-соседу Собакевичу .

Манилов долго стоял на крыльце, провожая глазами удалявшуюся бричку. Вернувшись в комнату, он с трубкой во рту предался планам построить дом с таким высоким бельведером, чтобы можно было оттуда видеть даже Москву, пить там вечером чай на открытом воздухе и рассуждать о приятных предметах. Манилов мечтал, что на эти чаепития он приглашал бы Чичикова, и государь, узнав о такой дружбе, пожаловал бы их генералами.