блокада ленинград миф реальность
В дневнике Марии Васильевой, который был опубликован в «Блокадной книге» А. Адамовича и Д. Гранина, представлен и героизм, проявленный в повседневной жизни и личные трагедии.
Блокадная история повседневной жизни этой семьи интересна и важна тем, что позволяет понять как без запасов продовольствия, денежных средств или ценностей люди выдержали голод и выстояли в тяжелейших условиях. В семье Васильевых оказался сильный духом лидер, решающий важнейшие вопросы жизни. Им стала сестра Марии Вера Алексеевна, бухгалтер небольшого завода в Ленинграде. Это была строгая до cypoвости женщина, которая не терпела нытья, капризов и прочих слабостей.
Кроме основной работы, Вера была бойцом местной противовоздушной обороны, дежурила на крыше своего дома. Еще до того, когда начался голод, она взяла на учёт все продукты. Вера Алексеевна держала всех домочадцев в строгих рамках, ели все в месте в определенное время.
Еще более важное правило, установленное этой сильной женщиной, заключалось в том, чтобы все двигались, работали, имели какие-то постоянные обязанности. Она следила, чтобы все мылись, стирали белье, мыли пол, доставали дрова для маленькой печурки, приносили воду. Благодаря этому и выжили в самую тяжелую первую блокадную зиму, и не потеряли человечности.
В дневнике много отчаяния и горечи, здесь нет героизма, зато есть подлинное ощущение трагедии жителей города, пытающихся выжить изо всех сил. Героизм заключался в другом. Это был героизм внутрисемейный, внутриквартирный, где люди страдали, погибали, проклинали.
Где совершались невероятные поступки, вызванные голодом, морозами, обстрелом. Это была эпопея страданий человеческих. Это была история не девятисот дней подвига, а девятисот дней невыносимых мучений.
Весной все обитатели города, пережившие первую блокадную зиму, дружно вышли на улицы. Между обстрелами необходимо было убрать всё, что накопилось за зиму. Ломами и скребками убирали снег, все кто мог двигаться чистили дороги и тротуары. (4, с 201)
Для многих, особенно детей освобожденный асфальт был символом до военной мирной жизни, где когда-то чертили мелом скачки, прыгали через скакалки. Не редко люди натыкались на трупы, из сугробов виднелась чья-то рука, она словно звала на помощь. Вывозка трупов была самым тяжёлым делом. Замёрзшие тела складывали в машины и увозили, даже не прикрывая, на Пискарёвское кладбище. Люди не разговаривали и не плакали, просто молча, работали.(5, с 117) Город очистили за две недели, все делали вручную, урывками, среди бесконечных обстрелов. Позже чистый асфальт стали засыпать осколки стекла, кирпича и снарядов.
Несмотря на военные действия, голод и болезни в городе работали школы. Тех, кто остался, в блокадном городе собирали и организовывали в классы. Всех одели в фирменные платья, так что девочки были похожи на военных, платья шили из зеленной солдатской ткани. Занятия проходили, как правило, в подвалах школ, чтобы в случае обстрела никто не пострадал.
Занимались все вместе и старшие и младшие. Тетрадей не было. Приходилось писать на газетных обрывках, картоне. Дети проводили большую часть дня в школе. Вместе с учителями дети готовили концерты для раненых, а позже дети самостоятельно выступали в госпиталях. Дарили раненым не только песни и стихи, но и самые разные вещи сделанные своими руками. (26, с 54)
Зимой в школу ходить было нелегко, температура опускалась ниже 30 градусов, а с 20 ноября 1941 г. была снижена норма выдачи хлеба до 125 граммов. Ученики сидели в пальто, перчатках или рукавицах. У девочек на головах теплые платки, руки прятали в муфтах. Чернила замерзали и в чернильницах устраивали «проруби» и через них обмакивали перья.(24, с 57)
Согревал всех суп, горячая жидкая похлебка, которую давали всем детям после четвертого урока, этот суп приобрел особую ценность для всех. К концу ноября начались обстрелы, снаряды рвались вблизи от школ, вылетали стекла, погибали дети. Частые воздушные тревоги и обстрелы заставили перенести занятия в бомбоубежище. Но несмотря ни на что школа работала.
Весной 1942 года школьники были мобилизованы на сельскохозяйственные работы. В школе вывесили лозунг: «Рабочие - у станка, школьники - на огороде - все нужны фронту!».(24, с 61)
Летом ученики работали в саду, пропалывали морковь, свеклу и салат. По воскресеньям учеников возили на Нарвскую заставу разбирать деревянные дома, чтобы заготовить топливо на зиму. В школе создавали тимуровские команды, которые помогали обессиленному населению микрорайонов. В мае 1943 г. старшеклассники были приняты в комсомол.
С 22 июня 1941г началась эвакуация Эрмитажа. Все сотрудники музея начали упаковывать культурные ценности, ели и отдыхали не более часа в сутки. На второй день на помощь работникам музея пришли сотни неравнодушных людей. Работы велись круглосуточно. Ящики, в которые укладывались вещи, стояли на полу, и все время приходилось работать в наклонку. Вскоре у многих появилось носовое кровотечение.
В крепких подвалах Эрмитажа строились надежные бомбоубежища. Для эвакуации ценностей музея были подготовлены ящики, каждый из них имел свой номер, список предметов, которые должны быть в нем помещены, упаковочный материал, а в ящиках, предназначенных для картин, были подготовлены гнезда по размеру подрамников, укреплённые вертикально на стенах ящиков параллельными рейками, обитыми сукном, что значительно облегчало упаковку. В одном ящике такого типа помещалось от 20 до 60 картин. (6, с 154)
Наиболее крупные по размеру картины были сняты с подрамников и накатаны на валы. На каждый вал накатывалось от 10 до 15 картин, переложенных бумагой. Зашитые в клеёнку валы укладывались в прочные продолговатые ящики и укреплялись наглухо на специальных стойках.
Упаковка экспонатов галереи драгоценностей и нумизматических материалов осуществлялась только сотрудниками Эрмитажа. Было упаковано около 10 тысяч колец с драгоценными камнями, сотни тысяч монет, медалей и орденов. Они укладывались по принципу матрёшки. Сначала шла папиросная бумага, затем вата, подушечки из стружки, которые упаковывались в маленькие коробочки.
Художница Е. В. Байкова, участвовавшая в упаковке картин говорила «Пустой Эрмитаж похож на дом, из которого вынесли покойника».(1, с 341)
Со стен снимали большие полотна, спустили с пьедесталов и перенесли вниз мраморные и бронзовые статуи, убрали из залов люстры, мебель, бронзу. Все эти предметы были спущены по деревянному настилу в залы первого этажа и расположены под монументальными сводами здания в строго определенном, продуманном порядке.
Шесть суток ушло на подготовку к эвакуации экспонатов первого эшелона - 500 тысяч единиц хранения. В ночь на 1 июля эшелон отправился в путь. Его начальником и директором филиала Государственного Эрмитажа на месте прибытия был назначен профессор Владимир Францевич Левинсон-Лессинг. Он один знал, куда направляется железнодорожный состав с культурным наследием. 9 июля эшелон прибыл в Свердловск, ящики с эрмитажными коллекциями разместили в картинной галерее, костёле и в подвалах особняка Ипатьева.
20 июля был отправлен второй эшелон, поезд состоявший из 23 вагонов увез 1422 ящика с 700 тысячами единиц хранения. Третий эшелон уйти не успел, так как 8 сентября замкнулось кольцо блокады.(12,с 52)
После эвакуации в Ленинграде осталась большая группа сотрудников Эрмитажа для завершения работ по консервации зданий и сохранения экспонатов, не вывезенных из Ленинграда и требовавших надёжного укрытия.
Началось нелегкое дежурство на крыше Эрмитажа. Воздушные тревоги становились все более длительными. На стекла многочисленных окон наклеивали полоски бумаги крест-накрест, чтобы при ударе взрывной волны стекла не рассыпались мелкими осколками. В залы заносили горы песка и ванны с водой для тушения зажигательных бомб.
В подвалах Эрмитажа были подготовлены бомбоубежища, окна заложили кирпичом, были поставлены самодельные койки, подготовили канализацию.
В сентябре начались систематические налеты немецкой авиации, то в бомбоубежищах Эрмитажа и Зимнего дворца жило две тысячи человек. Это были оставшиеся сотрудники музея с семьями, ученые, музейные работники, деятели культуры и другие, также с семьями.(2, с 119)
Видеолетопись военной жизни Эрмитажа вел художник Александр Никольский день за днём, он рисовал Эрмитаж и его повседневную жизнь. Эти рисунки сейчас находятся в эрмитажных фондах рядом с шедеврами величайших мастеров графики.
В день полного снятия блокады началась подготовка выставки вещей, оставшихся в Эрмитаже во время блокады. Выставка открылась 8 ноября 1944 г в Павильонном зале и Романовской галерее.
Сотрудники Эрмитажа готовились тщательно, без всяких скидок на военное время. Они решили показать хотя бы часть Эрмитажа во всей его довоенной красе. В короткие сроки были проведены сложнейшие работы, так было убрано около 30 кубометров песка, которым были засыпаны полы. Восстановлены разбитые стекла в 45 окнах, натерты около полутора тысяч квадратных метров паркета.
С 8 ноября 1944 года по 31 июня 1945-го выставку посетило около 30 тысяч человек. А в октябре началась реэвакуация сокровищ Эрмитажа из Свердловска.
Особое место в жизни блокадников занимает «Дорога жизни». [приложение 5]
Единственным путем кроме малоэффективной авиации, для эвакуации людей из блокадного Ленинграда, а также для доставки провианта и военных грузов обратно в город в сентябре-ноябре 1941 г. было Ладожское озеро, по которому ежедневно курсировали корабли Ладожской флотилии.
Ситуация ухудшилась тем, что с 5 ноября покрылась льдом поверхность Ладожского озера. Для того чтобы избежать возможности полной блокады Ленинграда в зимнее время, необходимо было в кратчайшие сроки найти выход. Встал вопрос о том, как организовать дальнейшее снабжение города, и самым адекватным ответом на него было бы решение о начале перевозок автомобильным транспортом. Но лёд на озере первое время был очень тонок, и грузовики просто проваливались под лёд. Более того, в середине ноября началась оттепель, позволившая перевезти в Ленинград водным путём ещё около 1200 тонн грузов. К ноябрю был выбран наиболее подходящий для переправы маршрут Новая Ладога - Черноушево - Лемассарь - Кобона.(15, с 22)
И к 17 ноября Ладожское озеро замерзло окончательно. Сначала в город послали пробный санный обоз из 350 саней, возглавленный старшим лейтенантом М. C. Муровым, но перевезти на лошадях, тем более страдающих от бескормицы, удалось, конечно, не так уж много - 63 тонны муки. 22 ноября из Ленинграда порожняком отправилась первая колонна из 60 полуторок. 24 ноября колонна была в Ленинграде, но привезла колонна ещё меньше, чем лошади всего 33 тонны. Так как машины боялись чрезмерно загрузить, чтобы они не провалились под лёд. С машин сняли всё лишнее, включая кабины, и шофера ехали в 30-градусный мороз навстречу ветру.
Вскоре нагрузку удалось увеличить весьма оригинальным способом, к полуторке стали закреплять на прицеп обычные лошадиные сани, таким способом удалось распределить нагрузку на лёд по большей площади, а чуть позже, когда лёд окреп, кроме саней стали закреплять ещё и колёсные прицепы.
В первую блокадную зиму автомобильная дорога работала 152 дня. За это время по ней было завезено в Ленинград более 367 тысяч тонн различных грузов, в том числе 270 876 тонн продовольствия. По дороге эвакуировано 514 тысяч жителей города и 35 тысяч раненых и больных воинов, переправлено 3677 вагонов с оборудованием и культурными ценностями. (1, с 237)
Дорога жизни так же включала сухопутный участок по железной дороге от Финляндского вокзала с выходом к берегу Ладожского озера, где были построены пирсы. Далее Дорога жизни проходила по льду Ладожского озера на расстоянии 20 - 25 км от занятого противником берега. В первой половине ноября 1941г. была вновь восстановлена связь блокированного города с «большой землей». Работа водителей на этой дороге была исключительно опасной. Дорога находилась под постоянным обстрелом и бомбежкой немецкой артиллерией и авиацией. Тем не менее, каждый день по дороге перевозилось в оба конца примерно 6000 тонн грузов.(8, с 64)
Мужчин не хватало и шофёрами на дороге жизни становились женщины. Так случилось и с Лидией Смелковой, в 1943г она переправляла различные грузы через знаменитое Ладожское озеро. Работали на старых изношенных машинах. По Дороге жизни возили крючья, изоляторы, проволоку. Ночью поставили полотно на лед, чтобы поезд мог пройти. Если кого-то из солдат ранило, врачи просто обрабатывали раны спиртом и движение продолжалось.
По хрупкому ледяному мостку перевозили людей, тех кто не успел эвакуироваться. Как правило, это были женщины и дети. По правилам в машине не должно быть больше 16 человек. Но это правило всегда нарушалось, что было чревато последствиями. Часто на озере тонули машины с грузом, погибали дети и взрослые. Некогда было даже помогать, люди тонули, но останавливаться было нельзя. Постоянная бомбежка немецких самолетов заставляла закрывать глаза на гибель людей вокруг, необходимо было довести ценный груз и людей.(32, с 46)
Часто шофёрам приходилось ночевать на берегу Ладоги. И чтобы не замерзала вода в радиаторе, его обматывали шинелями, в ход шли и паяльные лампы. Возили обычные шофера и страшный груз - сотни умерших ленинградцев на Пискарёвское кладбище. На кладбище водителю выдавали талон со специальной отметкой, и только после этого грузовик мог покинуть замерзающий город.
За весь период действия «Дороги жизни» по ней было перевезено свыше 1 млн 615 тыс. тонн груза, из города было эвакуировано около 1 млн 376 тыс. человек.
В апреле 1942 г. грузы в Ленинград вновь стали доставлять баржами и пароходами, а зимой 1942 -1943 г. по льду озера начали строить железную дорогу, так как необходимо было доставлять грузы в блокадный город, каждый день в независимости от погодных условий и толщины льда на озере, было принято решение о строительстве длинного железнодорожного моста.
Он должен был соединить станцию Кобона на восточной стороне Ладоги со станцией Ладожское озеро на западном. Одновременно с этим строилось два пути - узкоколейной и нормальной ширины.
Начало строительства было положено исследованием дна озера. Позже во льду пробивались майны, через которые в дно забивались сваи. Замерзающая вода скрепляла сваи между собой. На сваи укладывали поперечины, на них крепили прогоны. Строители работали на обоих берегах Ладоги, двигаясь навстречу друг другу. К середине января 1943 года было построено немногим меньше половины дороги. По рельсам уже ходили и обкаточные паровозы, и рабочие поезда, участвовавшие в строительстве. 18 января 1943 года войска Ленинградского и Волховского фронтов прорвали блокаду Ленинграда. Необходимость в этой дороге отпала. Ее строителей сразу же перекинули на строительство такого же моста через Неву в месте прорыва.(15, с 58)
Таким образом, блокада Ленинграда повлияла на судьбы миллионов людей. Многие жители блокадного города успели эвакуироваться вглубь страны, а те, что остались должны были бороться со страхом постоянно преследующей их смерти от рук нацисткой армии, голода, холода и не человеческих условий жизни. Но при всех этих трагических моментах жизни, многие люди не потеряли человечности. Они боролись до самого конца, помогали выжить своим близким, соседям и просто окружающим людям. Работали заводы, не смотря на постоянную бомбёжку, школы собирали детей в своих подвалах, дабы дать знание детям, занять и отвлечь их от страшной действительности.
Культурное достояние так же не досталось немецкой армии и их злосчастным бомбам, Эрмитаж был эвакуирован за шесть дней, это заслуга неравнодушных людей. Они жили надеждой на светлое будущее своей страны и не могли опустить руки в тяжелый момент. Была построена Дорога жизни, по которой везли необходимые грузы, она спасла многих от голодной смерти. Ни зимние морозы, ни страх постоянных налетов немецкой авиации не смогли сломить сильный человеческий дух блокадников.
Михаэль ДОРФМАН
В этом году исполнилось 70 лет с начала 872-дневной блокады Ленинграда. Ленинград выстоял, но для советского руководства это была пиррова победа. О ней предпочитали не писать, а то, что было написано – пусто и формально. Позже блокада была включена в героическое наследие военной славы. О блокаде стали много говорить, но всю правду мы можем узнать лишь теперь. Вот только хотим ли?
«Здесь лежат ленинградцы. Здесь горожане - мужчины, женщины, дети. Рядом с ними солдаты-красноармейцы».
Хлебная карточка блокадника
В советское время я попал на Пискарёвское кладбище. Меня повела туда Роза Анатольевна, девочкой пережившая блокаду. Она принесла на кладбище не цветы, как принято, а кусочки хлеба. В самый страшный период зимы 1941-42 годов (температура упала ниже 30 градусов) выдавали 250 г хлеба в день на работника физического труда и 150 г — три тонких ломтика – всем остальным. Этот хлеб дал мне куда большее понимание, чем бодрые объяснения экскурсоводов, официальные речи, фильмы, даже необычно скромная для СССР статуя Родины-матери. После войны там был пустырь. Лишь в 1960 году власти открыли мемориал. И только в последнее время появились таблички с именами, вокруг могил стали сажать деревья. Роза Анатольевна тогда сводила меня на бывшую линию фронта. Я ужаснулся, как близко был фронт — в самом городе.
8 сентября 1941 года немецкие войска прорвали оборону и вышли в предместья Ленинграда. Гитлер и его генералы решили не брать город, а уморить его жителей блокадой. Это было частью преступного нацистского плана уморить голодом и уничтожить «бесполезные рты» — славянское население Восточной Европы — очистить «жизненное пространство» для Тысячелетнего Рейха. Авиации было приказано сровнять город с землей. Им не удалось этого сделать, как не удалось ковровым бомбардировкам и огненным холокостам союзников снести с лица земли германские города. Как не удалось с помощью авиации выиграть ни одной войны. Об этом следует подумать всем тем, кто раз за разом мечтает победить, не ступив на землю противника.
Три четверти миллиона горожан погибли от голода и холода. Это от четверти до трети предвоенного населения города. Это крупнейшее вымирание населения современного города в новейшей истории. К счёту жертв надо добавить около миллиона советских военнослужащих, погибших на фронтах вокруг Ленинграда, в основном в 1941-42 и в 1944 годах.
Блокада Ленинграда стала одним из крупнейших и жесточайших зверств войны, эпической трагедией, сравнимой с Холокостом. За пределами СССР о ней почти не знали и не говорили. Почему? Во-первых, блокада Ленинграда не вписывалась в миф о Восточном фронте с безбрежными снежными полями, генералом Зимой и отчаянными русскими, толпой шедшими на германские пулемёты. Вплоть до замечательной книги Антони Бивера о Сталинграде , это была картина, миф, утвердившийся в западном сознании, в книгах и фильмах. Главными считались куда менее значительные операции союзников в Северной Африке и Италии.
Во-вторых, и советские власти неохотно говорили о блокаде Ленинграда. Город выстоял, но оставались весьма неприятные вопросы. Почему такое огромное количество жертв? Почему германские армии вышли к городу так быстро, продвинулись так далеко вглубь СССР? Почему не была организована массовая эвакуация до того, как кольцо блокады замкнулось? Ведь германским и финским войскам понадобилось долгих три месяца, чтобы закрыть кольцо блокады. Почему не оказалось адекватных запасов продовольствия? Немцы окружили Ленинград в сентябре 1941 года. Руководитель партийной организации города Андрей Жданов и командующий фронтом маршал Климент Ворошилов, боясь, что их обвинят в паникёрстве и в неверии в силы Красной армии, отказались от предложения председателя комитета продовольственно-вещевого снабжения РККА Анастаса Микояна обеспечивать город запасами еды, достаточными для того, чтобы город пережил долгую осаду. В Ленинграде была развёрнута пропагандистская кампания, обличающая «крыс», бегущих из города трёх революций вместо того, чтобы его защищать. На оборонные работы были мобилизованы десятки тысяч горожан, они копали окопы, которые вскоре оказались в тылу врага.
После войны Сталин меньше всего был заинтересован в обсуждении этих тем. Да и Ленинград он явно не любил. Ни один город не чистили так, как чистили Ленинград, до войны и после неё. На ленинградских писателей обрушились репрессии. Ленинградская парторганизация подверглась разгрому. Руководивший разгромом Георгий Маленков кричал в зал: «Только врагам мог понадобиться миф о блокаде, чтобы принизить роль великого вождя!». Из библиотек изымались сотни книг о блокаде. Некоторые, как повести Веры Инбер, — за «искажённую картину, не учитывающую жизнь страны», другие – «за недооценку руководящей роли партии», а большинство – за то, что там были имена арестованных ленинградских деятелей Алексея Кузнецова, Петра Попкова и других, шедших по «Ленинградскому делу». Впрочем, и на них лежит доля вины. Закрыт был пользовавшийся огромной популярностью Музей «Героическая оборона Ленинграда» (с моделью булочной, выдававшей 125-граммовые хлебные пайки для взрослых). Многие документы и уникальные экспонаты были уничтожены. Некоторые, как дневники Тани Савичевой, чудом спасли сотрудники музея.
Директор музея Лев Львович Раков был арестован и обвинён в «сборе оружия с целью проведения террористических актов, когда Сталин приедет в Ленинград». Речь шла о музейной коллекции трофейного германского вооружения. Для него это было не впервой. В 1936-м его, тогда сотрудника Эрмитажа, арестовали за коллекцию дворянской одежды. Тогда к терроризму пришили ещё и «пропаганду дворянского образа жизни».
«Всею жизнью своею Они защищали тебя, Ленинград, Колыбель революции».
В брежневские времена блокаду реабилитировали. Однако и тогда не рассказали всю правду, а выдали сильно подчищенную и героизированную историю, в рамках строившейся тогда сусальной мифологии Великой Отечественной Войны. По этой версии люди умирали от голода, но как-то тихо и аккуратно, принося себя в жертву победе, с единственным желанием отстоять «колыбель революции». Никто не жаловался, не уклонялся от работы, не воровал, не манипулировал карточной системой, не брал взятки, не убивал соседей, чтобы завладеть их продуктовыми карточками. В городе не было преступности, не было чёрного рынка. Никто не умирал в страшных эпидемиях дизентерии, косивших ленинградцев. Это ведь так не эстетично. И, разумеется, никто не ждал, что немцы могут победить.
Жители блокадного Ленинграда набирают воду, появившуюся после артобстрела в пробоинах в асфальте на Невском проспекте, фото Б. П. Кудоярова, декабрь 1941 года
Табу было наложено и на обсуждение некомпетентности и жестокости советских властей. Не обсуждались многочисленные просчёты, самодурство, халатность и головотяпство армейских чинов и партийных аппаратчиков, воровство продовольствия, смертоносный хаос, царивший на ледовой «Дороге жизни» через Ладожское озеро. Молчанием были окутаны политические репрессии, не прекращавшиеся ни одного дня. Честных, невинных, умирающих и голодающих людей гэбисты волокли в Кресты, ради того, чтобы там они могли умереть скорей. Перед носом наступавших немцев в городе не прекращались аресты, казни и высылки десятков тысяч людей. Вместо организованной эвакуации населения, из города до самого закрытия блокадного кольца уходили составы с заключёнными.
Поэтесса Ольга Бергольц, чьи стихи, высеченные на мемориале Пискарёвского кладбища, мы взяли как эпиграфы, стала голосом блокадного Ленинграда. Даже это не спасло её престарелого отца-врача от ареста и высылки в Западную Сибирь прямо под носом наступавших немцев. Вся его вина была в том, что Бергольцы были обрусевшими немцами. Людей арестовывали лишь за национальность, религиозную принадлежность или социальное происхождение. В который раз гэбисты ходили по адресам книги «Весь Петербург» 1913 года, в надежде, что кто-то ещё уцелел по старым адресам.
В послесталинское время весь ужас блокады был благополучно сведён к нескольким символам — печкам-буржуйкам и самодельным лампам, когда коммунальное хозяйство перестало функционировать, к детским санкам, на которых отвозили в морг мертвецов. Буржуйки стали непременным атрибутом фильмов, книг и картин блокадного Ленинграда. А ведь, по свидетельству Розы Анатольевны, в самую страшную зиму 1942 года буржуйка была роскошью: «Никто у нас не имел возможности достать бочку, трубу или цемент, а потом уже и сил не имели… Во всём доме буржуйка была только в одной квартире, где жил райкомовский снабженец».
«Их имён благородных мы здесь перечислить не сможем».
С падением советской власти начала приоткрываться реальная картина. В открытом доступе появляется всё больше документов. Многое появилось в интернете. Документы во всей красе показывают гниль и ложь советской бюрократии, её самохвальство, межведомственную грызню, попытки свалить вину на других, а заслуги приписать себе, лицемерные эвфемизмы (голод называли не голодом, а дистрофией, истощением, проблемами питания).
Жертва «Ленинградской болезни»
Приходится согласиться с Анной Рид, что именно дети блокадников, те, которым сегодня за 60, наиболее ревностно защищают советскую версию истории. Сами блокадники были куда менее романтичны по отношению к пережитому. Проблема была в том, что они пережили настолько невозможную реальность, что сомневались, что их будут слушать.
«Но знай, внимающий этим камням: Никто не забыт и ничто не забыто».
Созданная два года назад Комиссия по борьбе с фальсификацией истории до сих пор оказалась лишь очередной пропагандистской кампанией. Исторические исследования в России пока не испытывают внешней цензуры. Нет запретных тем, связанных с блокадой Ленинграда. Анна Рид говорит, что в «Партархиве» довольно мало дел, к которым доступ исследователям ограничен. В основном это дела о коллаборационистах на оккупированной территории и дезертирах. Петербургских исследователей куда больше заботит хроническое отсутствие финансирования и эмиграция лучших студентов на Запад.
За пределами университетов и исследовательских институтов сусальная советская версия остаётся почти нетронутой. Анну Рид поразило отношение её молодых российских сотрудников, с которыми она разбирала дела о взяточничестве в системе распределения хлеба. «Я-то думала, что во время войны люди вели себя иначе, — сказала ей её сотрудница. — Теперь вижу, что везде то же самое». Книга критически относится к советской власти. Несомненно, там были просчёты, ошибки и откровенные преступления. Однако, возможно, без непоколебимой жестокости советской системы Ленинград мог бы и не выстоять, да и война могла быть проиграна.
Ликующий Ленинград. Блокада снята, 1944 год
Теперь Ленинград снова называется Санкт-Петербургом. Следы блокады видны, несмотря на отреставрированные в советское время дворцы и соборы, несмотря на евроремонты постсоветского времени. «Нет ничего удивительного, что русские привязаны к героической версии своей истории, — говорила Анна Рид в интервью. — Наши истории о «Битве за Британию» тоже не любят вспоминать о коллаборационистах на оккупированных Нормандских островах, о массовых грабежах во время немецких бомбардировок, об интернировании еврейских беженцев и антифашистов. Тем не менее, искреннее уважение памяти жертв блокады Ленинграда, где погиб каждый третий, означает правдивый рассказ их истории».
27 января - день прорыва блокады Ленинграда, дата окончания одной из самых трагических страниц в современной истории. Вспомним о жизни людей в долгие блокадные годы и о том, как они, несмотря ни на что, выживали.
В условиях жесткой нехватки продуктов даже хлеб выдавался по карточкам. Солдатам полагалось по 500 г хлеба в день, рабочим - по 250 (что составляет примерно пятую часть необходимого взрослому мужчине количества калорий), женщинам, детям, иждивенцам - по 125 г.
Наиболее тяжелым в этот период было положение семей с детьми, особенно с младенцами. Поскольку у многих женщин от голода пропадало молоко, они, чтобы дать ребенку хоть какую-то пищу, надрезали соски и давали детям капельки своей крови.
Во время блокады в Ленинграде часто ели домашних животных. Некоторые коты становились кормильцами семей, потому что приносили хозяевам крыс, которые во множестве развелись в городе. Также коты помогали бороться с уничтожавшими продовольствие грызунами. В память о заслугах “мяукающей дивизии” ныне в Санкт-Петербурге есть два памятника котам.
Люди ели абсолютно все, что мог переварить желудок. Например, мучной клей для обоев. Его отскребали от стен и бумаги, и, смешав с кипятком, делали “суп”. Из брусков строительного клея и специй делалось “желе”, которое также шло в пищу.
В качестве ингредиентов для желе использовалась и кожаная одежда: куртки, ремни, сапоги. Кожу обжигали на огне, чтобы удалить с нее деготь, а потом варили студень.
Поскольку на момент начала блокады на складах заводов города находилось большое количество пищевого сырья для разных целей, то съедобными стали считаться такие вещества как целлюлоза, хвоя, желатин, жмых и др.
Когда из-за бомбежки и пожара были уничтожены Бадаевские продовольственные склады, люди ходили по пепелищу, чтобы найти хоть какие-то продукты. Например, в том месте, где горел сахар, они собирали землю, которую затем просеивали и, отделив мизерное количество сахара, заливали его кипятком и пили.
Популярным продуктом в Ленинграде в первые месяцы блокады были капустные кочерыжки. Урожай убрали еще осенью 1941 года, но на полях остались капустные корни и кочерыжки, которые считались отходами. Зимой горожане ездили в пригороды, чтобы выкапывать из земли эти замерзшие остатки.
В теплое время года люди питались подножным кормом: травой, листвой и корой деревьев. Особой популярностью пользовалась конопля, так как в ней содержится много масла.
Любопытно, но в период блокады продолжал работать городской зоопарк. Часть животных из него вывезли еще до начала блокады, а часть погибла во время бомбежек, но оставшиеся животные выжили. Сотрудники зоопарка использовали всякие хитрости, чтобы накормить животных. Например, хищникам давали траву, завернутую в шкуры кроликов и других мелких животных.
27 января 2017, 12:36
Мог бы написать, как они жили, мог бы, как мы жили. Блокадный город был рядом, из окопов без бинокля был виден силуэт города, распластанный по горизонту. Когда его бомбили, у нас в Шушарах земля чуть вздрагивала. Мы видели, как поднимались каждый день черные столбы пожаров. Над нами, мягко шелестя, неслись в город снаряды, а потом плыли бомбардировщики. Нам в окопах жилось тоже не сладко, жизнь там в среднем измерялась неделей-другой. Было голодно. Мороз был тоже общий, что у нас, что в городе –30-35 С, и все же грех было сравнивать с ленинградской бедой.
Жители блокадного Ленинграда на улице. На заднем плане на стене дома - плакат «Смерть детоубийцам». Предположительно зима 1941-1942 г.
Блокада состояла не только из голода. По-настоящему понять быт блокадной жизни я сумел много позже, когда мы с Адамовичем работали над «Блокадной книгой». Мы записывали рассказ за рассказом, 200 рассказов, примерно 6000 страниц. Затем мы стали отбирать то, что годилось для книги, и то, что не годилось. БОльшая часть, конечно, не уместилась, это были подробности повседневной жизни, которые казались нам очевидными. Много позже я стал понимать, что не все сводилось к голоду, к обстрелу. На самом деле блокада состояла из многих лишений. Жизнь разваливалась не сразу, но непоправимо, мы плохо представляем себе размеры и нарастающий ужас той катастрофы. 
Ее не стало. Некоторое время еще работали колонки, была вода в прачечных. Потом все замерзло - краны на кухне, в ванной уже даже не сипели, превратились в воспоминание. Ходили за снегом, снега было много, но его надо было растопить, а как? На животе? Отопления уже нет. На буржуйке? Ее раздобыть надо.
Кое-где в квартирах сохранялись плиты, а то и печи. Но чем их топить? Где дрова? Какие были, быстро растащили, сожгли. Власти выделяли в районах деревянные дома, разрешали их разбирать на дрова. Легко сказать «разбирать»: ломами, пилами - работа непосильная для голодных, быстро слабеющих людей. Легче было у себя в комнатах выламывать паркет (там, где он был), еще удобней было топить буржуйки мебелью. Шли в ход стулья, столы, книги для растопки.
На черном рынке буржуйка появилась быстро, покупать надо было за большие деньги, а потом - за хлеб. А что делать, все отдашь. Зима 1941-1942 года, как назло, лютовала: –30-35╟ С. У нас на фронте в землянках тоже пылали буржуйки, тоже шла добыча дров, но согрев шел еще от пяти-шести солдат, что теснились на нарах; а в городской комнате от двух-трех дистрофиков тепла не набрать.
Буржуйка - это не все, к ней нужен, извините, дымоход, то есть трубы; их надо вывести наружу, в форточку, которую как-то приспособить, чтобы в нее натопленное не уходило.
Питер был европейский город; когда в блокаду все его привилегии рухнули, стало ясно, что куда лучше было бы переносить блокаду в старые времена, а еще лучше - в пещерные; первобытная жизнь вдруг предстала комфортной.
У Чернышева моста. Воздушная тревога. 1941 г.
Блокадный Невский проспект. Фото Кудояров Б.П.
В конце марта 1942 года я получил увольнительную и решил навестить нашу квартиру. По дороге я с дотов отломил несколько сосулек, понаслаждался их чистой водой. У Невы женщины добывали воду из проруби. Доставали ее поварешками, рукой было не дотянуться, не зачерпнуть; береговые жители ходили на Неву, на Фонтанку, на Карповку, долбили лед. Наколют лед и несут домой. «Проблема подняться по обледенелой лестнице, дотянуть ведро и не поскользнуться», - жаловалась мне Поля, единственная, кто осталась в живых в нашей большой коммунальной квартире. Я и сам еле забрался по этой загаженной лестнице; она мне помнится во всех подробностях, в желтых ледяных наростах от мочи, и горы мусора, и всюду горы замерзшего кала. Это было открытие для меня, туалеты ведь не работали, все вываливали на лестницу, в лестничный пролет.
Поля этой зимой уже стопила большую часть мебели из всей квартиры. Из моей комнаты - деревянную кровать, книжные полки, стул; я ее никак не упрекнул.
«Цивилизация, - сказала она, - будь она проклята».
У водоразборной колонки, установленной на углу ул.Дзержинского и Загородного проспекта. 05.02.1942 г.
А ведь когда-то горело электричество, лампочки в абажуре в коридоре остались, я пощелкал выключателями, они не отозвались. В первые же бомбежки стали заклеивать окна бумажными крестами. Чтобы сохранить стекла. Потом почему-то кресты эти плохо защищали от бомбежек; постепенно окна зачернели опустелыми рамами. Ударная волна снарядов и бомб в конце концов выбивала стекло; окна принялись завешивать одеялами, коврами, чтобы кое-как защититься от снега и ветра. В комнатах стало совсем темно. Не стало ни утра, ни дня, постоянная тьма. Свет начали добывать коптилками, их мастерили из консервных банок, покупали на рынках, туда заливали керосин; его не стало - добывали масло: лампадное, машинное, трансформаторное, не знаю еще какое... Из ниток - их выдергивали из одежды, скручивали фитиль. Огонек кое-как светил, коптил, над ним можно было руки замерзшие погреть; масло ухитрялись выпросить в церквях, у артиллеристов, а еще, это я после войны узнал, у монтеров «Ленэнерго», они брали его из масляных выключателей, из трансформаторов. И продавали.
В ретроспективе все эти добычи выглядят иначе; не воровали, а выпрашивали, выменивали, добыть свет было так же трудно, как в каменном веке.
Радио молчало, стучал метроном, в какие-то часы передавали последние известия.
Комнаты закоптели, люди закоптели. В булочных стояли коптилки, в милицейских отделениях коптилки, в конторах коптилки. Они же копчушки, моргалки - как только их не называли! На фронте они тоже светили,
у нас фитили зажимались в снарядные гильзы, масло воровали у водителей, для чтения света коптилки не хватало, а кашу согреть можно и письмо в ее трепетном свете как-то можно было написать. Древний этот аппарат все-таки придавал уют пещерной блокадной обстановке, маленький язычок пламени горел, значит, жизнь теплилась, днем можно было приот-крыть занавес, отогнуть одеяло, впустить свет, если он был без мороза.
Все-таки попробуйте представить, что значит жизнь без туалета, как опорожниться? Тащить каждый раз на улицу кастрюлю, мыть ее чем-то - сил нет. Горы отбросов вырастали быстро, закрывали выход из дома; извините, описывать все это в подробностях не comme il faut, но список приличий в блокадном городе сильно сократился; прошел год, еще полгода, как люди обходились без туалетов, уже дальше не знаю; удивительней другое - как огромный город в весну 1942 года избежал эпидемий. В домах лежали непохороненные покойники, лежали в квартирах жертвы голода, морозов, попавшие под снаряды, лежали в подворотнях; я видел мертвецов в заснеженном трамвае, я сам туда зашел укрыться от ветра. Напротив меня сидел совершенно белый пожилой человек без шапки - наверное, кто-то ее взял.
Невероятными усилиями воскресшие люди весной очищали город от трупов, от нечистот; нетронутыми оставались разбомбленные дома, разбитые трамваи.
На Марсовом поле в конце мая появились грядки.
Мои личные воспоминания выцвели, затуманились, смешались с чужими мемуарами.
Везут на санках покойника - самая распространенная фотография блокадной поры. Это всем запомнилось. Но умирали не только от голода - снаряды, бомбежка, мороз... Причина смерти была едина: блокада. Зато известно было, сколько снарядов упало, сколько бомб, есть примерные цифры пожаров; нет таких причин, как отчаяние, смерти близких, безнадежность, уныние.
Попытайтесь представить себе квартиру, самую обычную, но благоустроенную, где в буфете стоит посуда, тарелки, вилки, ножи; на кухне кастрюли, сковородки - и все это бесполезно, потому что нигде ни крошки еды. Люди живут в привычной обстановке благоустроенной жизни, где висит телефон, стоит самовар, в шкафах кофточки, брюки, утюг, простыни, мясорубка - всюду предметы для еды - и все бесполезно. Жизнь замирала и уходила в обстановке живого благополучия, иногда людям казалось, что естественней гибель в тюремной камере, на лагерных нарах, чем гибель семьи в своей квартире.
Голод сводил с ума, человек постепенно терял все представления, что можно, что нельзя. Он готов жевать кожу ремня, вываривать клей из обоев, варить засохшие цветы.
Раньше меня ужасало людоедство. На войне я понял, что не любовь, а «война и голод» правят миром. На фронте бывали дни, когда мы оставались без еды и день, и два, и три и готовы были жевать хоть свои портянки, чем угодно надо было набить желудок. Блокадникам было тяжелее, им казалось, их голод бессрочный. Сковородка пахла жареным, в хлебнице остался еще слабый запах...
125 граммов хлеба - установленная норма для служащих, иждивенцев и детей в ноябре 1941г.
Разговор с Григорием Романовым был коротким: Ленинградская блокада - героическая эпопея, а вы изобразили не подвиг народа, а страдание и ужасы голода, все к этому свели; получается, что вы развенчиваете историю великой заслуги, стойкости людей, как они сумели отстоять город; вам интересно, как люди мучились. Это чуждая нам идеология.
За свежей газетой. 1942-1943 г. Фото Кудояров Б.П.
Примерно такую отповедь мы получили в обкоме партии, когда публикация «Блокадной книги» была запрещена. Второй раз то же самое выслушал Иосиф Ефимович Хейфиц, знаменитый кинорежиссер, лауреат всяких премий, когда ему запретили ставить фильм о блокаде по нашей книге.
Между тем в его сценарии были замечательные герои помимо нашего Юры Рябинкина, там действовала молодая девушка, расклейщица афиш в городе; она возникала на улице, расклеивала плакаты, обращения к жителям с призывами держаться, помогать друг другу, расклеивала объявления об организации похорон, о выдаче кипятка; ни снаряды, ни бомбежки не могли убить ее, она воплощала душу этого города, его стойкость.
Бойцы МПВО эвакуируют пострадавших после немецкого авианалета на Ленинград. 1943 г.
Для «Блокадной книги» мы с Адамовичем прежде всего искали дневники блокадников - они были дороже, чем личные свидетельства. Блокадники, которых мы записывали, вспоминали свою жизнь спустя тридцать с лишним лет. Особенность любого дневника - достоверность; обычно автор излагает не прошлое, а сегодняшнее, он не столько вспоминает, сколько делится своими воспоминаниями, сообщает новости, рассказывает то, что произошло сегодня.
Большой террор, репрессии отучили питерцев вести дневники. Занятие стало слишком опасным. В блокаду эта естественная потребность вернулась с неожиданной силой, люди почувствовали себя не столько событиями, сколько участниками истории, им захотелось сохранить, записать неповторимость происходящего. Но было еще одно обстоятельство - появилось сокровенное ощущение духовной пищи; удивительно, но дневник помогал выживать. Странное, призрачное чувство; умственная работа, духовное осмысление поддерживало. После публикации «Блокадной книги» нам стали приносить дневники, и чем дальше, тем больше; вдруг оказалось, что, несмотря на все ужасы, страдания, люди записывали себя. Подробности своей жизни, подробности еды.
Вот дневник главного инженера Пятой ГЭС Льва Абрамовича Ходоркова - дневник бесценный именно своими деталями.
26 декабря, наступают самые тяжелые времена блокады, а между тем: «Жданов сказал, что самое тяжелое для Ленинграда позади <...> стоят турбины, из пяти стоят четыре котла, в городе нет топлива, из 95 человек, числящихся по списку, на работу вышли 25, остальные больны, ослабли или умерли».
5 января 1942 года: «Хлебозаводы без энергии, станция работает одним котлом на бойлерную <...> нет дров, население ломает дощатое прикрытие витрин».
9 января 1942 года: «Остались без топлива больницы, госпитали, дома, все свозят на электростанции, где можно железной дорогой, где трамваем, где автомашиной, уголь стал для Ленинграда кровью, и этой крови все меньше. Мощности едва хватает на хлебозаводы и некоторые пищевые предприятия».
14 января: «Окончен монтаж котла под антрацит, нужна ручная заброска. Нет здорового человека, пригодного для этой работы».
Я цитирую лишь отдельные строчки из этого замечательного дневника, который вести было тоже подвигом.
Иногда я вычитывал неизвестные мне подробности. В июне месяце по Неве поплыли трупы красноармейцев, днем и ночью, один за другим, один за другим.
Появился дневник музыканта из филармонии, дневник ученицы старшего класса, где есть история ее эвакуации. Их сохранились десятки и десятки; сейчас некоторые их них стали издавать. Мне показали те, что хранят
в семейных архивах.
Каждый дневник по-своему осмысливает трагедию города. В каждом дневнике есть талант наблюдательности, понимание того, как драгоценны подробности этой невероятной жизни блокадных людей.
http://magazines.russ.ru/zvezda/2014/1/7g.html
В книге «Неизвестная блокада» Никиты ЛОМАГИНА Элеонора ХАТКЕВИЧ нашла фото брата
«Приходилось есть даже землю»
Маршруты ее жизни удивительны: по линии матери прослеживаются немецкие корни, в шесть лет выжила в блокадном Ленинграде, работала в Карелии и Казахстане, а ее мужем стал бывший узник концлагеря в Озаричах…Когда я родилась, акушерка сказала, как в воду глядела: непростая судьба уготована девочке. Так и вышло, - начинает рассказ Элеонора Хаткевич. Живет моя собеседница одна, дочь с зятем - в Вилейке, помогает ей соцработник. Из дома практически не выходит - сказывается возраст, проблемы с ногами. О происходившем более 70 лет тому назад помнит в деталях.
Ее дед по материнской линии, Филипп, был родом из поволжских немцев. Когда в 1930-е там начался голод, он эмигрировал в Германию, а бабушка Наталья Петровна с сыновьями и дочерью Генриеттой, матерью Элеоноры, перебралась в Ленинград. Прожила недолго - попала под трамвай.
Отец Элеоноры, Василий Казанский, был главным инженером завода. Мать работала в отделе кадров института. В канун войны ее 11-летнего брата Рудольфа отправили в пионерский лагерь в Великих Луках, однако тот вернулся до начала блокады. В воскресенье, 22 июня, семья собиралась ехать за город. Со страшным известием пришел отец (он спускался в магазин купить батон: «Жинка, никуда не едем, война началась». И хотя у Василия Васильевича была бронь, сразу направился в военкомат.
Мне запомнилось: перед тем как уйти в ополчение, отец принес нам мешочек чечевицы килограмма на два, - рассказывает Элеонора Васильевна. - Так и стоит в глазах эта чечевица, похожая на таблетки валерьянки… Тогда мы жили скромно, никакого изобилия продуктов, как в наши дни.
Генриетта-Александра и Василий КАЗАНСКИЕ, родители блокадницы
У блокадницы привычка: мука, крупа, растительное масло - всего должно быть дома с запасом. Когда был жив муж, подвалы всегда были заставлены и вареньями, и соленьями. А когда умер, раздала все это бездомным. Сегодня, если не съедает хлеб, подкармливает соседских собак. Вспоминает:
В голодные блокадные дни приходилось есть даже землю - ее приносил брат со сгоревших Бадаевских складов.
Она бережно хранит похоронку на отца - его убили в 1942 году…
В центре - Рудольф КАЗАНСКИЙ
Но это было позже, а потери в семью война принесла уже в августе 1941 года. Шестого числа был сильный обстрел Ленинграда, мамин брат Александр в тот день лежал больной дома. Был как раз день его рождения, и Эля с мамой пришли его поздравить. На их глазах взрывной волной больного отбросило к стене, он умер. Жертв тогда было много. Девочке запомнилось, что именно в тот день при обстреле убило слона в зоопарке. Ее брата спасло то ли чудо, то ли счастливая случайность. Вышло так, что накануне Рудик принес найденную где-то каску. Мать ругала его, мол, зачем всякое барахло в дом тянешь. Но он ее спрятал. И вовремя надел, когда над городом появились «юнкерсы» со смертельным грузом… Примерно в то же время попыталась спастись семья еще одного брата матери, Филиппа. У них был дом под Санкт-Петербургом и трое детей: Валентина окончила третий курс судостроительного института, Володя только собирался поступать в институт, Сережа был восьмиклассником. Когда началась война, семья попыталась эвакуироваться с другими ленинградцами на барже. Однако суденышко потопили, и все они погибли. Остался на память единственный снимок брата с женой.
«Крошки - только Элечке»
Когда их собственный дом полностью разбомбили, семья Элеоноры оказалась в бывшем студенческом общежитии. Генриетта Филипповна, которую в семье называли Александрой, сумела найти после бомбежки на месте своей квартиры только несколько старых фотографий. В первое время после начала блокады она ходила убирать трупы с улиц - их складывали в штабеля. Большую часть своего скудного пайка мать отдавала детям, поэтому слегла первой. Выходил за водой и хлебом только ее сын. Элеоноре Васильевне запомнилось, что в те дни он был особенно ласковым:Мамуленька, я только понюхал кусочки два раза, а крошки все собрал и вам принес…
Элеонора Васильевна собрала много блокадных книг, в одной из них она наткнулась на фотографию брата, набирающего воду в полузамерзшем ручье.
По Дороге жизни
В апреле 1942 года Казанских закутали в чужие тряпки и вывезли по Дороге жизни. На льду была вода, ехавший за ними грузовик провалился, а детям взрослые прикрыли глаза, чтобы не увидели этого ужаса. На берегу их уже ждали в больших палатках, дали пшенной каши, вспоминает блокадница. На вокзале выдали по две буханки хлеба. 
Эля КАЗАНСКАЯ на довоенном фото
- Детям сделали рентген, и врач сказала маме: «Наверное, ваша девочка много чаю пила, желудочек большой, - плачет собеседница. - Мать ответила: «Невской воды, только ею спасались, когда хотелось есть».
Многие прибывшие вместе с ними ленинградцы умирали с куском хлеба во рту: после голода нельзя было есть много. А брат, никогда не просивший поесть в Ленинграде, в тот день умолял: «Мамочка, хлебца!» Она отламывала по маленькому кусочку, чтобы ему не стало плохо. Позже в мирное время Александра Филипповна говорила дочери: «В жизни нет ничего страшнее, чем когда твой ребенок просит есть, и не лакомства, а хлеба, но его нет…»
Выбравшись из блокадного города, семья попала в госпиталь, заново учились ходить «по стеночкам». Позже эвакуированные попали в Кировскую область. У Акулины Ивановны, хозяйки дома, где они жили, муж и дочка были на фронте:
Бывало, испечет круглый хлеб, режет его ножом-полусерпом, наливает козье молоко, а сама на нас смотрит и плачет, такие мы худые.
Был случай, когда только чудом Рудольф не погиб - его затянуло в механизм сельхозмашины. За давностью лет ее точное название Элеонора Васильевна не помнит. Зато в памяти осталась кличка коня, за которым она помогала ухаживать, когда семья перебралась в Карелию на лесозаготовки, - Трактор. В 12-13 лет она уже помогала матери, трудившейся в колхозе. А в 17 лет вышла замуж и родила дочку. Но замужество оказалось большой бедой, что заранее чувствовала и ее мать. Помучавшись несколько лет, Элеонора развелась. В Молодечно ее позвала подруга, уехали вместе с маленькой дочкой Светой. Ее будущий муж, Анатолий Петрович Хаткевич, работал тогда начальником гаража, познакомились на работе.
В одиннадцать лет с матерью и сестрой он оказался в концлагере под Озаричами, - продолжает Элеонора Васильевна. - Лагерь представлял собой огороженное проволокой голое пространство. Муж рассказывал: «Лежит дохлый конь, рядом вода в луже, и из нее пьют…» В день освобождения с одной стороны отходили немцы, с другой - шли наши. Одна мать узнала сына среди подходивших советских солдат, крикнула: «Сынок!..» И на его глазах ее подкосила пуля.
Сошлись Анатолий и Элеонора не сразу - на некоторое время бывшая ленинградка уехала к брату на целину. Но вернулась, и на Новый год пара расписалась. Впереди ждало непростое испытание - любимая дочка Леночка в 16 лет умерла от рака мозга.
Прощаясь, Элеонора Васильевна обняла меня как родную - мы ровесницы с ее внучкой:
На второй день после похорон мужа к нам на балкон прилетели два голубя. Соседка говорит: «Толя и Леночка». Я покрошила им хлеба. С тех пор каждый день прилетают по 40 штук. И я кормлю. Перловку, овсянку покупаю. Приходится каждый день балкон мыть. Однажды попробовала прекратить, пью чай, они в окно стучат. Не выдержала. Я голод испытала - как я могу их оставить?..
