Литературный стиль

Рассмотрением понятия литературный стиль целесообразно завершить анализ типологических категорий, потому что именно в стиле концентрируются, отпечатываются, выступают на поверхность самые разные особенности художественного произведения. Описанию и осмыслению этого понятия посвящено неисчислимое количество работ разного плана. Общеизвестно, что оно возникло в Античности в рамках риторики и с тех пор не переставало занимать сознание и художников, и исследователей. Систематизация исследований, связанных с трактовкой этой категории, содержится во многих работах, из числа которых особо внимательного отношения заслуживают: монография А.Н. Соколова «Теория стилей» (1968) и посмертно опубликованная работа А.Ф. Лосева «Проблема художественного стиля» (1994).

Всех тех, кто занимался этой проблемой, в первую очередь волновал вопрос, к какой сфере произведения наиболее применимо данное понятие? Подавляющее большинство исследователей пришли к выводу, что понятие стиля ассоциируется со способом изображения и выражения, иначе говоря, с формой. Гёте, используя термины простое подражание, манера, стиль, замечал, что стиль распознается в зримых, осязаемых образах и помогает раскрыть существо вещей. Гегель, различая манеру, оригинальность и стиль, подчеркивал, что стиль проявляется в способе изображения, вытекает из понимания предмета и соответствует требованиям определенного вида искусства. Тэн тоже связывал стиль с внешним выражением. Традиция соотнесения стиля со способом выражения была поддержана большинством теоретиков стиля и в последующие эпохи. К числу таких теоретиков следует отнести русских ученых П.Н. Сакулина, В.В. Виноградова, В.М. Жирмунского, А.В. Чичерина, Я.Е. Эльсберга, Г.Н. Поспелова, А.Н. Соколова и др.

Естественно, что стиль воспринимался и воспринимается как содержательно обусловленные особенности и способы выражения. В связи с этим возник вопрос о предпосылках и источниках стиля, которые были названы факторами стиля (Поспелов, 1970). К факторам стиля можно отнести проблемно-тематические моменты, тип модальности, жанровую принадлежность произведения, особенности метода и другие аспекты плана содержания. Параллельно с понятием факторы стиля сформировалось понятие носители стиля, к которым, очевидно, и могут быть причислены самые разные аспекты плана выражения, различающиеся в зависимости от того, к какому роду принадлежит произведение – эпическому, лирическому или драматическому.

Однако все эти особенности формы и способа выражения только тогда приобретают статус и значение стиля, когда в их подборе, сочетании, организации просматривается системность, закономерность, необходимость, обусловленные содержанием. В стремлении обозначить это базовое качество стиля ученые предлагали разные определения: порядок в выражении мысли (Бюффон), уравновешенность и симметрия (Винкельман), соразмерность (Шлегель), координация элементов художественного произведения (Тэн), упорядоченность (Вальцель), единство (Сакулин), структурность (Лосев), цельность, согласованность, системность (Поспелов), взаимодействие компонентов, ощущение закономерности в их соотношении (Соколов).

Вопрос о классификации, или типологии стилей в начале ХХ в. был поставлен в работах, посвященных живописи, скульптуре и архитектуре, в частности в книге Г. Вельфлина «Основные понятия истории искусств», где была рассмотрена эволюция стиля в произведениях эпохи Возрождения – Барокко и выделены пять принципов организации формы. Этот вопрос возникал в исследованиях и русских искусствоведов. Применительно к литературе подобный аспект привлек внимание и подвергся тщательному обсуждению в серии работ по теории и типологии литературных стилей, созданных в Институте мировой литературы РАН в 70-80-е годы (Теория литературных стилей, 1976, 1977, 1982.) В ходе обсуждения были выделены и охарактеризованы классический стиль (на материале творчества Петрарки, Гёте, Лопе де Вега, Шекспира, французских классицистов, Пушкина); стиль, характеризующийся определенным соотношением гармонии и дисгармонии; стиль, сочетающий в себе аналитизм и полифонизм, и стили, не получившие специального определения, но ассоциирующиеся с творчеством крупнейших художников слова – Толстого, Достоевского, Чехова, Горького, Шолохова.

Обнаружить ту или иную закономерность, позволяющую констатировать наличие стиля и его специфику, можно, по-видимому, только путем анализа и внимательного изучения текста произведения. Этому способствует использование таких понятий, как стилевая доминанта, или система стилевых доминант (Есин 1998). Конечно, при выявлении доминант возможны разные пути и разные результаты. Приведем одно из суждений чуткого и внимательного исследователя, работавшего в данной области: «Стилевая структура произведений Л. Толстого, насквозь организованная «диалектикой души» с ее нравственным императивом, стилевая структура романов Достоевского, «диалогическая», вызванная к жизни «диалектикой идей» и имеющая своим императивом предел человеческих возможностей… По отношению к пушкинской стилевой структуре такая структура кажется намного запутаннее… Стилевая структура «Жизни Клима Самгина» выглядит алогичной, бесследственной, беспричинной: одни события в ней сыплются за другими. И это результат сознательного авторского принципа показа бесконечно усложнившихся форм связей явлений и событий» (Киселева, 311–312). Попробуем показать на одном примере, каким может быть путь анализа стиля. А в качестве примера позволим себе взять такое сложное творение, как «Война и мир» Л.Н. Толстого.

Целесообразно начать с самого общего взгляда на произведение, что прежде всего подразумевает восприятие его как целого, а это, в свою очередь, ассоциируется с жанровыми качествами. Как известно, Толстой серьезно размышлял по поводу жанра своего сочинения: «Что такое «Война и мир»? Это не роман, еще менее поэма, еще менее историческая хроника. «Война и мир» есть то, что хотел и мог выразить автор в той форме, в которой оно выразилось» (Толстой 1981, Т. 7, 356). Общеизвестно, что в итоге это великое творение получило название: роман-эпопея. Уточняя вопрос о жанре «Войны и мира», следует сказать, что сочинение Толстого несомненно связано с романной традицией. Роман, как отмечено в разделе «Литературные жанры», предполагает изображение такой ситуации, где в центре судьба личности. Об этом свидетельствуют известные в то время произведения Констана, Стендаля, Бальзака, Пушкина, Лермонтова, Тургенева, Гончарова, Достоевского и самого Толстого, автора трилогии «Детство», «Отрочество», «Юность». Конечно, в большинстве произведений названных писателей романная ситуация, т. е. сосредоточенность на неординарных героях и их личностных качествах, вырисовывалась весьма четко, хотя герои подчас были показаны в многообразных и подчас широких отношениях с той или иной средой. Но столь масштабного изображения русского общества в период войны и мира, какое было задумано Толстым на этот раз, еще не встречалось. Вероятно, это обстоятельство и заставило писателя усомниться в принадлежности своего сочинения к романной традиции.

На деле и здесь в центре внимания, а значит, и в центре сюжета судьба пятерых героев – Андрея Болконского, Пьера Безухова, Наташи Ростовой, Марьи Болконской и Николая Ростова. А всего в «Войне и мире» более 500 персонажей, которые с разной степенью полноты и скрупулезности обрисованы автором. Общее время действия составляет около 15 лет. Первая встреча с героями происходит в июле 1805 г. Роман открывается сценой вечера у фрейлины Шерер в Петербурге, где присутствуют Болконский и Безухов; в седьмой главе первого тома читатель попадает в дом Ростовых в Москве, где отмечают семейный праздник – именины Наташи и графини Ростовой; встреча с княжной Марьей произойдет в 22-й главе, где рассказывается, как она живет вместе с отцом в родовом имении Лысые Горы. Расставание наступает спустя семь лет после окончания Отечественной войны.

Что касается князя Андрея, то можно заметить, что его жизнь со всеми ее сложностями и перипетиями протекала на глазах у читателей с 1805 по 1812 г., когда он получил смертельное ранение, будучи командиром полка во время Бородинского сражения. Говоря о судьбе Пьера, надо сказать, что ему было особенно трудно в этой жизни: у него не было семьи, он ощущал себя незаконнорожденным сыном, князь Василий толкал его в среду золотой молодежи, затем в объятия своей холодной, расчетливой дочери Элен, что и привело к нелепой женитьбе. Кроме того, на долю Пьера выпали особые испытания: он ощутил дыхание смерти на Ново-Девичьем поле, пережил плен, когда голодный и босой вынужден был идти по мерзлой земле, видел смерть и французов, и русских, и своего друга Каратаева, а в конце – юного Пети Ростова. Ко всему этому, несомненно, прибавились наблюдения над поведением высших слоев русского общества после войны 1812 г., что укрепило его в мысли о неотвратимости перемен в стране и необходимости своего участия в их осуществлении. Поэтому через семь лет после окончания войны мы застаем его приехавшим из Петербурга в имение Ростовых Лысые Горы, очевидно, после встречи с единомышленниками, озабоченным судьбами России. Таким образом, для осознания своей роли и своего назначения, по замыслу Толстого, ему потребовалось немало времени. Наташа Ростова тоже пережила достаточно много – обретение и потерю Болконского, смерть отца, младшего брата, лишения военного времени, разорение семьи. Поэтому встреча с Пьером после войны, возможность счастливой семейной жизни и наличие духовного понимания их друг другом – это награда за перенесенные ею страдания. Немало пережила и княжна Марья. Николай Ростов, будучи боевым офицером, к счастью, остался жив, обрел жизненный и нравственный опыт, хотя интеллектуально мало изменился.

Что касается массы героев, включая Анну Павловну Шерер, Элен Курагину-Безухову, князя Василия, даже таких симпатичных писателю героев, как старшие Ростовы и их родственница Марья Дмитриевна Ахросимова, то весьма очевидно, что в их бытовом укладе и тем более внутреннем мире, т. е. сознании, из года в год принципиально ничего не меняется. Значит, временные границы повествования, составляющие около 15 лет, определяются временем, которое обусловливается романным замыслом, т. е. толстовским замыслом показать личность в процессе интеллектуальных и нравственных поисков, в ходе становления и осознанного обретения ею своего «я» и своего места в жизни.

Место действия тоже свидетельствует о романном начале как определяющем, ибо место действия – это в первую очередь место пребывания князя Андрея и Николая Ростова в разных точках Европы и России, Пьера – в поездках по России, в Можайске, Бородине; Ростовых и Болконских в Москве, Петербурге, имениях, а также в Мытищах, Посаде, Ярославле, Воронеже.

Конечно, их жизнь протекает в соприкосновении со многими людьми, но ближайшее окружение – это семья. Принадлежность к определенному типу семьи и укорененность в ней – очень важный фактор в формировании индивида как личности. Наиболее благоприятные в этом плане условия сложились для князя Андрея и княжны Марьи. Суровая атмосфера быта в Лысых горах и привычка к делам любого рода заложили в Андрее стремление к серьезным занятиям, а в княжне Марье потребность в духовно насыщенной и нравственной жизни. Столь же глубоко связана Наташа с семьей Ростовых, что благоприятно для нее и для ее родных, поскольку мир этой семьи – это мир любви, искренности, простоты, естественности. Помимо семьи, те же лица связаны с более широким кругом людей – с военной средой, с массой москвичей и петербуржцев, с провинциальными кругами, с поместным миром. Благодаря этому русское общество 1805–1812 гг. обрисовано с предельной полнотой и обстоятельностью, и понятие «энциклопедия русской жизни», введенное Белинским, в не меньшей мере относится и к «Войне и миру». Однако полнота и размах в изображении общества не мешают постоянному вниманию к судьбам главных героев и тем самым развитию и сохранению романного замысла, организующего текст.

Вовлечение в сферу внимания событий и обстоятельств 1812 года необыкновенно расширяет пространственные рамки повествования за счет изображения огромного количества событий – горящей Москвы, оставленной русскими и заполненной французами, военных баталий и связанных с этим передвижений войск, перемещения штаба Кутузова, действий партизанских отрядов и т. п. При этом и здесь, т. е. в соответствующих главах третьего и четвертого томов, как правило, кратко или подробно сообщается о присутствии романных героев (князь Андрей в беседе с Кутузовым накануне сражения, затем на одном из участков Бородинского поля; Пьер сначала там же, а затем в Москве и в плену; Николай в своем отряде; Наташа вместе с семьей в сборах к отъезду из Москвы и в организации помощи раненым, даже пятнадцатилетний Петя в отряде Денисова и т. д.). Но основной задачей во многих главах становится изображение России в тот момент, который Гегель назвал бы героическим состоянием мира, так как тут решаются судьбы страны, а вместе с этим и отдельных людей. Эта задача отражается и на характере течения времени.

В первых двух томах излагаются события семи лет (1805 – середина 1812), когда преобладает ровное течение времени, при этом очень часто сопровождающееся указанием на дату того или иного эпизода. В целом в повествовании даты называются 95 раз, в том числе в первых двух томах 50 раз, в третьем и четвертом – 45. Но цифра 50 относится к семи годам, а цифра 45 – фактически к одному году. Значит, в конце время как бы сгущается: в 1812 г. даты называются в 40 случаях; в 1813, 1814 и 1820 – в пяти. Если не называется число и месяц года, то очень часто сообщается: на другой день, через столько-то недель, спустя три дня и т. п. Это способствует не только ощущению достоверности изображаемого, но и возможности включения происходящего с героями в историческое время. Смена эпизодов, сцен и ситуаций подчиняется хроникальному принципу, при этом переход от одной ситуации к другой происходит столь органично и естественно, что не вызывает удивления или сомнения, а граница перехода очень часто обозначается указанием на время, будь то год, месяц или даже число.

Итак, произведение Толстого не утрачивает качеств романа, но приобретает качества эпопеи. В силу этого и хронотоп не меняется, а обогащается. Время сгущается, концентрируется, насыщается событиями непосредственно исторической значимости. Однако в эпилоге писатель возвращает действующих лиц из героического в романный мир и показывает, как выглядит жизнь двух семей – Ростовых и Безуховых – спустя семь лет после трагических событий 1812 г. Поэтому обозначение жанра всего произведения как романа-эпопеи совершенно оправдано.

Указанные жанровые, а следовательно, содержательные особенности порождают принципы изображения, определяющие стиль Толстого, в наибольшей степени проявившийся в данном произведении. Впечатление широты, масштабности, полноты картины мира, воссозданной писателем, достигается в первую очередь за счет преобладания предметной изобразительности и ее функциональной значимости, т. е. умения выпукло, зримо передать внешний облик героев, место действия, будь то дом, пейзаж, поле боя, заседание совета или штаба, официальный прием или светский раут.

Это качество и вызывает ощущение пластичности, наглядности изображенного. В доказательство можно привести массу примеров. Стоит вспомнить картины поместной жизни в Лысых Горах, Богучарове, Отрадном, в имении дядюшки Ростовых, сцены московского, петербургского и военного быта в разные периоды времени. При этом Толстой воспроизводит не только и не столько интерьеры, убранство домов, как любил делать Гоголь, сколько поведение людей, пребывающих в стенах загородных или столичных домов, на улицах Москвы и на полях сражений. Великолепно описание именин в доме Ростовых, сборов на бал Наташи и Сони, сцен охоты, чинных обедов в доме Болконских и непринужденных праздников в доме Ростовых.

Нельзя не заметить мастерства Толстого в описании «коллективных сцен», т. е. всякого рода балов, приемов, раутов, баталий. В таких сценах вырисовываются характеры действующих лиц, а главное, передается атмосфера того или иного круга или сообщества. Стоит вспомнить вечер у Шерер, прием в Английском клубе в честь князя Багратиона, бал в Вильно в день начала войны, заседания в штабе Кутузова, эпизоды Бородинского сражения и др. Приведем небольшой фрагмент описания петербургского бала (первого петербургского бала Наташи), который отмечен посещением царственной особы: «Вдруг все зашевелилось, толпа заговорила, опять раздвинулась, и между двух расступившихся рядов, при звуках заигравшей музыки, вошел государь. За ним шли хозяин и хозяйка. Государь шел быстро, кланяясь направо и налево… Музыканты играли польский, известный тогда по словам, сочиненным на него. Слова эти начинались: Александр, Елизавета, восхищаете вы нас. Государь прошел в гостиную, толпа хлынула к дверям; несколько лиц с изменившимися выражениями прошли туда и назад. Толпа опять отхлынула от дверей гостиной, в которой показался государь. Какой-то молодой человек с растерянным видом наступал на дам, прося их посторониться. Некоторые дамы, портя свои туалеты, теснились вперед. Мужчины стали подходить к дамам и строиться в пары польского».

Помимо искусства предметной изобразительности, которым виртуозно владел Толстой, он был непревзойден в изображении внутреннего мира персонажей. Несколькими штрихами художник умел передать состояние любого действующего лица, будь то стареющая графиня Ростова, юный Николенька Болконский и многие другие. Примечательны сцены тревоги графини Ростовой за Наташу, за Петю, Анны Михайловны Друбецкой за своего сына, а также моменты, свидетельствующие о страхе Николая Ростова во время одного из сражений в Европе; негодования Андрея Болконского при виде беспорядка в русской армии в 1805 г.; переживаний Кутузова за исход Бородинского сражения, а еще более – за ход событий и необходимость сохранения армии при изгнании французов из России.

Но основная заслуга писателя заключалась в анализе и воспроизведении субъективного мира романных героев, который требовал особого внимания и соответствующих способов изображения. Используя мысль одного из исследователей творчества Тургенева, можно сказать: «На построение характеров доминирующих героев идет самый сложный многосоставный материал» (Долотова, 1973). Это может быть отнесено и к героям Толстого. Психологическая манера Толстого характеризуется тем, что его психологизм, в отличие от такового у Достоевского, «не бросается в глаза». Он может быть косвенным, когда состояние героя передается через внешность, жесты, манеры, мимику и сами поступки, как в эпизодах, воссоздающих волнение Наташи перед балом, на балу, перед объяснением с Болконским, после известия о его ранении и присутствии в обозе раненых. Психологически выразительны портреты героев, например, портрет Андрея Болконского, когда он, покинув Петербург, приехал под начало Кутузова и ощутил себя нужным в военном деле: «В выражении его лица, в походке не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, занятого делом, приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд были веселее и привлекательнее».

Прямой психологизм является там, где непосредственно, словами самих героев, передается их состояние. Наиболее репрезентативна с этой точки зрения монологическая речь, обращенная очень часто к самим себе. У Николая Ростова монологи возникают в моменты особых волнений и потому весьма эмоциональны: «Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно! …И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть! И зачем же он это делает со мной?…». У Наташи тоже: «Неужели это я, та девочка-ребенок (так все говорили обо мне), неужели я теперь с этой минуты жена, равная этого чужого, милого, умного человека, уважаемого даже отцом моим? Неужели это правда?

Неужели правда, что теперь нельзя уже шутить жизнию, теперь уж я большая, теперь уж лежит на мне ответственность за всякое мое дело и слово? Да, что он спросил у меня?» Размышления князя Андрея, возникающие по разным поводам, личным и общественным, как правило, более спокойны и логичны: «Да, это добрые, славные люди, не понимающие ни на волос того сокровища, которое они имеют в Наташе; но добрые люди, которые составляют наилучший фон для того, чтобы на нем отделялась эта особенно поэтическая, переполненная жизни, прелести девушка!» Пьер в разной степени эмоционален, в зависимости от ситуации и темы его раздумий: «Да, он очень красив (о Долохове), я знаю его. Для него была бы особенная прелесть в том, чтобы осрамить мое имя и посмеяться надо мной, именно потому, что я хлопотал за него и призрел его, помог ему. Я знаю, я понимаю, какую соль это в его глазах должно придавать его обману, ежели бы это была правда. Да, ежели бы это была правда; но я не верю, не имею права и не могу верить». Примеров подобного рода может быть приведено очень много.

Своеобразие психологизма Толстого заключается в умении сочетать и сопрягать мысли и настроения, выраженные с помощью прямой речи героя, с мыслями и состояниями, переданными в форме косвенной или несобственно-прямой речи, сопровождающиеся комментариями повествователя-автора. Несобственно-прямая речь более сложна и трудна для восприятия читателей, так как здесь умственно-психологическое состояние героев передается словами автора, сохраняя при этом особенности речи героя. Существует мнение, что в ««Войне и мире» на первом месте стоят внутренние монологи, переданные прямой речью, в «Анне Карениной» эти две формы сосуществуют» (Кожевникова, 1994). При сравнении двух романов, вероятно, справедливо такое умозаключение, но в «Войне и мире» тоже очень много случаев использования несобственно-прямой речи. В таких случаях взаимопроникновение голосов героя и автора, в частности привнесение авторского голоса, становится особенно заметным. Вот один из примеров: «Он (князь Андрей) посмотрел на поющую Наташу, и в душе его произошло что-то новое и счастливое. Он был счастлив и ему вместе с тем было грустно. Ему решительно не о чем было плакать, но он готов был плакать. О чем? О прежней любви? О маленькой княгине? О своих разочарованиях? О своих надеждах на будущее? Да и нет».

Замечательная особенность манеры Толстого заключается в умении незаметно переходить от передачи прямой речи к косвенной, затем несобственно-прямой и обратно. Причем переключения эти кажутся очень органичными, а читатель поражается, насколько Толстой способен постичь и передать состояние героев самого разного типа, в том числе женщин. «Как ни стыдно ей (княжне Марье) было признаться, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и последний раз», – таковы мысли героини после встречи с Николаем Ростовым в Богучарове перед приходом французов.

Высказывания героев в форме внутренних монологов или косвенной и несобственно-прямой речи настолько органично вписываются в конкретную ситуацию, что и в этом случае возникает впечатление наглядности, зримости отдельных образов и ситуации в целом. Ощущение пластичности и живописности (не в смысле красоты, а в смысле наглядности) создается в процессе и повествования, и описания. При этом повествователь как бы отсутствует, предоставляя право самим героям демонстрировать и свои мысли и действия.

Однако временами повествователь не хочет остаться незаметным, он непосредственно сопровождает повествование и описание рассуждениями, а лучше сказать, эмоционально окрашенными размышлениями по поводу исторических событий и обстоятельств, с которыми были связаны судьбы героев (особенно часто это случается в третьем и четвертом томах произведения). Именно исторические события двенадцатого года, весьма значимые для судеб России, вызывают у автора потребность как можно подробнее охарактеризовать их и сопроводить своими суждениями, раздумьями об их возможных причинах и существующих оценках.

Здесь, очевидно, сам автор выступает в облике или образе повествователя, передавая ему свои мысли. Об этом свидетельствует и характер его речи, в которой сочетаются голос Толстого-романиста, Толстого-историка и Толстого-судьи, выносящего приговор иноземным захватчикам и доказывающего, что победа над французами была неизбежна и неотвратима, а главную роль в этой победе сыграло чувство Родины, которое оказалось присуще и командующему армией, мудрому фельдмаршалу Кутузову, и солдатам, и офицерам, и мужикам, вступавшим в партизанские отряды и не желавшим продавать сено и прочий фураж французам, и жителям Москвы, покидавшим ее перед вступлением французской армии: «Они ехали потому, что для них не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего….Они уезжали каждый для себя, а вместе с тем совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа».

Как видим, интонация здесь эмоционально-патетическая, создаваемая различными словесными средствами. Такая интонация особенно ощутима в оценке Кутузова: «Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены; но вместе с тем он чувствовал заодно с солдатами всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени похода». И далее: «Представителю русского народа, после того, как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер». Здесь важна не столько констатация факта, сколько эмоциональная оценка автора.

Итак, предложенный краткий анализ содержательно-формальных особенностей «Войны и мира» позволяет отметить, что своеобразной доминантой стиля в этом произведении является преобладание предметной изобразительности, которая включает, помимо воспроизведения действий, поступков, описания интерьеров, природы, внешности героев, передачу их внутреннего состояния с помощью разных типов речи самих персонажей и автора-повествователя. Воссоздание внутреннего мира человека, т. е. психологизм, который присущ самым разным произведениям Толстого («диалектика души», по Чернышевскому), настолько органичен, что порой становится незаметным, вплетаясь в повествование и свидетельствуя о поразительном умении художника нарисовать все, что можно увидеть, представить, вообразить и «услышать» внутренним слухом. Отсюда и возникает ощущение пластичности, т. е. зримости, наглядности, живописности или скульптурности изображенного мира, что не исключает выразительности и эмоциональности, исходящей от настроений самих героев, и оценки всего происходящего заинтересованным автором.

Возвращаясь к теоретическому определению стиля, следует еще раз подчеркнуть, что стиль - это не простое соединение элементов формы, а принцип их сочетания и взаимодействия. Поэтому стиль может просматриваться в разных произведениях одного автора, а подчас в произведениях разных авторов, большей частью принадлежащих к одному периоду или эпохе. Тогда стиль и приобретает свойства типологического явления. Вместе с тем в творчестве художника, обращающегося к разным темам и жанрам, может обнаруживаться тяготение к разным стилевым вариациям. Из этого следует, что стиль есть явление индивидуальное, свойственное, как правило, большим мастерам, в силу чего возникло понятие великого стиля. Но в стиле могут быть замечены общие тенденции, обусловленные общностью художественных поисков в области литературы на том или ином этапе ее развития.